Web Analytics
С нами тот, кто сердцем Русский! И с нами будет победа!

Категории раздела

История [4730]
Русская Мысль [477]
Духовность и Культура [850]
Архив [1656]
Курсы военного самообразования [101]

Поиск

Введите свой е-мэйл и подпишитесь на наш сайт!

Delivered by FeedBurner

ГОЛОС ЭПОХИ. ПРИОБРЕСТИ НАШИ КНИГИ ПО ИЗДАТЕЛЬСКОЙ ЦЕНЕ

РУССКАЯ ИДЕЯ. ПРИОБРЕСТИ НАШИ КНИГИ ПО ИЗДАТЕЛЬСКОЙ ЦЕНЕ

Статистика


Онлайн всего: 15
Гостей: 14
Пользователей: 1
Elena17

Информация провайдера

  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • АРХИВ

    Главная » Статьи » Духовность и Культура

    К. Д. Носилов. Рождество в снегу

    Это было несколько лет тому назад, когда я путешествовал по Северному Уралу.
    Я жил тогда в маленьком домике на устье одной реки среди вогулов с собакой, инструментами и такой скукой, от которой решительно нельзя было никуда скрыться. Ближайший городок был в пятистах верстах, почта приходила раз в месяц и то с «сибирской оказией», читать было нечего, и оставалось одно: наблюдать природу, вести скучный дневник и проводить изредка вечера среди дикарей, сидя у их пылающего камина и слушая, как они молчат, вечно погружённые в какую-то бесконечную думу. Да и о чём мы могли с ними разговаривать, когда весь интерес дня заключался в погоде, снегу и буранах, а все новости только в том, сколько кто словил за день в ловушке налимов.
    В таком положении меня застало приближение Рождества. Остаться тут на такой весёлый праздник, на святки, это значило бы прибавить себе ещё лишнее неудовольствие, и вот я, раздумывая, куда бы скрыться на это время, решил перевалить Урал и проехать в ближайшее село Ижму, чтобы провести там праздники. Ближайшее село это было ровно в трехстах верстах от моей резиденции вогульской по карте.
    Обдумав, что это будет преоригинальное путешествие, что кстати я сдам там свою почту, я тотчас же сообщил своей проект вогулам.
    Те выслушали меня, посмотрели на меня молчаливым взглядом и крепко задумались. Видимо, им хотелось доставить мне это удовольствие и в то же время они чего-то боялись.
    - Что такое? - спрашиваю их.
    - Пропадёшь в дороге, - отвечают.
    - Как?
    - Занесёт на Камне, олень не терпит, пропадёт, пропадёшь и ты, - ответили они мне категорически.
    Но мне совсем не хотелось в это верить, и мысль, что меня может занести, встрепнуть, проморозить хорошенько, казалось, ещё, напротив, меня подталкивала на эту поездку, и я решил во что бы то ни стало поехать, считая моих приятелей, вогул, просто трусами, и желая им доказать, что для русского всё это пустяки.
    Кроме того, я засиделся, и встрёпка мне была так же необходима, как что-нибудь другое, чтобы вывести меня из полусонного положения и заставить снова работать.
    Но как я ни бился с приятелями, чтобы кто мог из них меня свозить за Урал, как я ни обещал им за это денег и водки, но никто из них на это ни за что не решался. Я было уже подумывал, что так мой проект поездки за Урал и останется одним проектом, как вдруг раз вечером ко мне является один вогул по прозвищу «Пензер» (барабан) и объявляет мне, что он готов меня доставить за хребет Урала на Печору.
    Я был удивлён и почти отказывался верить, но мой вогул так положительно говорил, что он меня доставит туда и обратно, так был уверен, что его олени выдержат этот путь, несмотря ни на какие затруднения, дышал такой отвагой, что мне отступать уже было нельзя, и я дал слово, что еду с ним завтра же, как только он приведёт мне оленей.
    Я угостил его чаем и водкой; он выпил до десятка стаканов чаю, сидя на моём полу и рассказывая, как он уже несколько лет тому назад совершил такое путешествие чрез Камень; страшно вспотел в своём тёплом меховом костюме; в заключение подвыпил и снял свой верхний костюм, под которым совсем не оказалось нижнего, так что я высмотрел всю его завидную мускулатуру и волосатую грудь, и только поздно ночью, клянясь всеми шайтанами, что он завтра явится готовый в путь, уехал от меня на застоявшихся оленях, которые как вихрь понесли его по реке в сторону ближайшего леса.
    *
    На другой день он, действительно, явился, но только не днём, а поздно вечером, с десятком оленей на двух нартах.
    Я вышел посмотреть, хороши ли олени. Олени, действительно, были безукоризненны, все жирные, с желобом на спине; мы у всех перещупали с ним уши, холки, определяя, хватит ли у них жира на такой дальний путь; оказалось, хватит, и я остался более чем доволен оленями, так как некоторые из них не только были жирны, но и пугливы и просто ложились на снег, когда положишь руку на их спины; это было уже высшим качеством оленя для езды.
    Но меня удивило одно, что мой ямщик явился не один, а в сообществе как будто какой-то женщины.
    - С кем ты приехал? - спрашиваю я у него, указывая на молчаливую фигуру в белом мохнатом совике около одних нарт оленей.
    - С бабой.
    - Разве она тоже поедет с нами? - спрашиваю я.
    - А то как? - спрашивает он меня в свою очередь, удивлённый тому, что я против поездки его бабы.
    - Да зачем её мучить? Ведь мы сами можем управиться, если где придётся что варить? - говорю я.
    - Без бабы  я не поеду, - заявляет он решительно, - пим порвётся, кто его чинить будет? Котёл варить, что я сам буду его варить? Без бабы когда наш брат ездит в дорогу?
    И он начинает мне выговаривать столько доводов в пользу бабы в дороге, что я в самом деле соглашаюсь с ним, что баба в поездке нам необходима.
    Скоро мы кончаем этот вопрос, и я приглашаю его спутницу, с ним, в мою хату.
     Они оба скидывают свои дорожные мохнатые костюмы в сенях и заходят ко мне в комнату. Но тут я замечаю уже нечто совершенно для меня неожиданное: жена моего храброго возницы в таком положении, что я опасаюсь, чтобы в дороге нас не оказалось четверо… Но говорить уже поздно, расстраивать поездку уже нечего, и я начинаю ухаживать за его молчаливой женой, угощая её чаем и водкой, чтобы она хотя на меня не сердилась, что я вытащил её в такую пору в дальний тяжёлый путь. Она улыбается, пьёт чай, не отказывается от водки, и я уже уверен, что мои опасения напрасны.
    Через час мы снаряжаемся окончательно в путь; распределяем свой несложный багаж на санки, провизию на семь дней; ко мне на ноги садится мохнатая дама с длинным шестом в руке, и мы летим с ней под крутой берег, ныряем в ухабы и несёмся в какой-то бешеной скачке вслед за её мужем, который, словно с ума сошёл, гонит во весь дух оленей, словно торопясь сократить этот дальний путь на оленях.
    Чрез каких-нибудь 10 минут мои ресницы уже в снегу, воротник шубы тоже, глаза сковал мороз, усы - лёд от дыхания, и мы едем всё с той же скоростью, охваченные какой-то дорожной истомой.
    До хребта Урала, страшного Урала, которого особенно боится вогул, нам нужно сделать около ста вёрст, там нам предстоит сделать перевалку вёрст в двадцать по совершенно голой пади, где особенно страшен ветер, срывающий оленей с ног, потом мы в безопасности по ту сторону хребта и поедем таким же лесом, такими же речками вплоть до самой Печоры, на которой в двухстах верстах от нас теперь первая деревушка, какими мы едем теперь, пробираясь без всякой дороги и следа к горам Урала.
    До праздника три дня, и если я не попаду в Ижму к святой ночи, то, во всяком случае, буду там на другой день, как уверяет меня ямщик-вогул.
    Мы, действительно, в одну ночь доезжаем до Урала. Снег твёрд, его убил недавний ветер; путь для оленей не особенно затруднительный; санки легки; погода стоит тихая, хотя и щиплет морозом. Но утром, когда рассвело, и мы уже были под самыми горами, которые, словно белые стены какие, стояли перед нами, выглядывая из-за уродливого последнего леса лиственницы, мой ямщик мне сообщил, оглядывая горы, что там погода и вряд ли мы пробьёмся туда с нашими кошевочками, так как ветер противный. Олени, отфыркиваясь от мороза, тоже, казалось, говорили об этом, протягивая морды к горам. Но делать было нечего, перевал перед нами, и мы, собравшись с силами, укупорившись, как следует, словно корабль перед штормом, трогаемся и тихонько начинаем подниматься на перевал.
    Вершины белых гор, которые осветило восходом красное солнце, курятся. В воздухе, чем ближе мы подвигаемся к перевалу, хребту, больше и больше заметна снежная пыль. Наша собака - белый, мохнатый Тасо, то и дело валяется в снегу, ёрзая по нему спиною от уколов электричества. Воздух разряжен, щиплет ноздри; олени задыхаются и идут шагом, то отпыхивая целые столбы пара из раскрытых пастей, то с шумом отфыркиваясь, словно что их душит. Я иду сзади санок и смотрю на наш караван в этих снежных горах, весь покрытый снегом, весь заиндевевший, начиная с оленей и их ветвистых рогов и кончая белыми совиками, костюмами моих проводников, которые скорее похожи в них на белых медведей. Целое облако пара движется вместе с нами, пара, - который выдыхает человек и животные, который давит атмосфера воздуха сверху и тотчас же превращает в кристаллы, которые падают иглами сзади на дорогу.
    Пока тихо, но там уже недалеко что-то шумит, воет, словно завесой какой тёмной закрывая просвет между двух гор, мимо которых мы двигаемся. Вот эта завеса ближе, ближе; вот вихрь несётся на нас, вот другой, и мы вдруг всё теряем из вида: вершины гор, самый путь - всё скрывается в белой снежной пыли, и мы, в каком-то круговороте вихрей, идём, едва сдерживая дыхание, держимся за нарты, чтобы не быть сбитыми с ног; ослеплённые снегом, сбитые с толку вихрями, чувствуя, как они рвут одежду, поднимают полы, толкают нас сзади, упирают в грудь, захватывают дыхание, пушат снегом ресницы и свистят в ушах. Происходит что-то ужасное, чего я не ждал  ещё за минуту; вера в свои силы теряется; мы сбиваемся в кучу; олени отказываются идти, мы уже способны бежать назад, как мне приходит на ум вынуть бутылку коньяка и выпить глоток напитка.
    Чудный напиток, - мы через минуту уже смеёмся, как нас треплет буран, мы уже словно обстреляны вихрями и, павши на санки, так храбро наобум двигаемся вперёд, что будь там пропасть, тысячу и одно препятствие того страшнее, мы не остановились бы ни на минуту в раздумье.
    И что же? Чрез полчаса, всего каких-нибудь чрез полчаса, после ужасной встрёпки, где, казалось, все ветры старались обработать нам бока совиков, где, казалось, весь снег Урала старался нам встать на пути, - мы переваливаем хребет и спускаемся в первый лиственничный лесок, уже будучи за водоразделом рек, по ту сторону хребта, переехав из ужасной Азии в Европу.
    *
    Я никогда в жизни не пивал такого вкусного чаю, какой, я помню, пил в этом лиственничном лесу, под какой-то ветвистой лиственницей, которая нас приютила после этой встрёпки на перевале. Пылающий костёр, яма под самым корнем, словно нарочно вырытая для нас ветром под деревом, лыжи - вместо стола, кипящий чайник, вогулка около него в своём белом, мохнатом костюме, мёрзлые пироги из моксунов, полбутылки коньяку, казались чем-то волшебным при этой обстановке, среди гор, которые смотрели на нас из-за леса своими курящимися вершинами.
    Но этот час был последним часом нашего блаженства и благополучия, словно какой злой дух подсмотрел наше счастье, и только что мы двинулись дальше в путь, дав отдых оленям, как тут же стало ясно, чему мы подвергаемся.
    С каждым шагом, спускаясь вниз с гор Урала, мы видим, как увеличивается толща снега: верста, и он уже в три аршина, две - он уже в пять, три - от наших оленей уже видны только кончики рогов, четыре - мы уже на таком пухлом снегу, что олени отказываются идти и ложатся на снег, заявляя этим, что им не под силу двигаться дальше.
    Ямщик в ужасе. Приходится отпрягать тройку, чтобы вести её простой торить дорогу. Вот он на лыжах, с палкой, ощупывая след, ведёт по нём оленей; они скачут, проламывая снег, за ними двигаются санки с другими оленями, мы на лыжах с вогулкой сзади и, вместо быстрой, захватывающей дух езды, наш караван двигается со скоростью двух вёрст в час, имея впереди ещё 50 вёрст такого пути, по которому, как говорится, «далеко не ускачешь».
    В целый день мы едва-едва делаем пятнадцать вёрст, к вечеру устаём, как собаки; ноги ломит от лыж, одежда вся в снегу, и мы несказанно рады, наконец, остановке в еловом лесу, где можно согреться и напиться горячего чаю.
    Олени спущены и ушли в лес обгладывать чёрный висячий мох; санки одни оставались на дороге, которая зияет тёмной бороздой  в сумерках, костёр разведён в стороне под громадной елью; сухие сучья трещат, целый столб пламени и искр понимается в тихом, морозном воздухе, и мои проводники, бродя при этом неровном освещении под опущенными ветками ели в своих мохнатых костюмах, кажутся мне со стороны какими-то чудовищами этого тёмного, уродливого, страшного леса.
    Проходит час, другой за чаем, разговор не вяжется после тяжёлого дня; завтрашний день ничего не сулит отрадного, кроме того, что было сегодня; путь назад страшен, путь вперёд ещё темнее своей неизвестностью, и мы, тяжело вздыхая, ложимся спасть каждый куда ему вздумается: я на упругие ветки ели у костра, который своими искрами обещает сжечь мою доху, вогул в снег, бросившись в его пух с размаха с санок, жена его - под наваленные санки, предварительно попросив мужа зарыть её поглубже в снег и утоптать особенно её ноги. И скоро, мне кажется, что я один в этом тёмном лесу, среди елей, с потухающим костром, брошенный на произвол судьбы, без мысли о прошлом, без надежды на будущее. Мороз, тёмное звёздное небо, обстановка леса нагоняют на меня настоящую тоску, и я тороплюсь закрыть глаза и отдаться хоть каким-нибудь более отрадным мыслям, чем эта действительность. Но их нет, в голове пусто, на сердце хотя бы луч чего отрадного, и я засыпаю, вздрагивая от холода, каким-то тревожным, нервным сном.
    *
    Ужасный холод ночью, чай на рассвете дня, опять тяжёлый путь на лыжах по рыхлому, пушистому снегу; опять весь день для пятнадцати вёрст, и снова остановка в еловом тёмном лесу на ночь.
    Но эта ночь уже мне кажется знакомой, я привыкаю к лесу и дикой обстановке около костра; ствол развесистой ели мне кажется уже роскошью, костёр - благодатью неба, лыжи вместо стола - удобством для чая и ужина, промёрзшие рыбные пироги - лакомством, потому что ещё день и мы пробьёмся, несомненно пробьёмся к Печоре, увидим дома, жительство и будем среди русских.
    Но мой ямщик что-то ходит в раздумье, он не ложится спать сегодня в снег, его жена тоже; они вытаяли для себя на эту ночь глубокую яму в снегу, натаскали туда веток ели, нагрели там воздух пламенем костра и, закрывшись сверху целым ворохом елей, ушли туда, словно в логовище зверя.
    Но я им не завидую, мне хорошо в тёплой дохе у костра. На сегодняшнюю ночь мой ямщик нарубил достаточно лесу, чтобы можно было обогреться; чай ещё не выпит, коньяк есть, и я решаюсь в удовольствие помечтать в этот вечер под стволом ели, у костра, прислушиваясь к тому, как потрескивает мороз в ветках леса.
    Сегодня рождественская ночь, родился Спаситель, и я с удовольствием отдаюсь воспоминаниям, переношусь в священный Вифлеем, в пещеру храма, к яслям…
    В тёмном небе, которое я вижу сквозь тёмные ветви елей и вершин, тихо мерцают ясные звёзды, в лесу мёртвая, торжественная тишина, искры костра одна за другой вместе с дымом поднимаются в тёмной вершине ели и там стухают, описывая круглые линии; костёр тихо горит в морозном воздухе ночи, словно нарочно протягивая ночь, полную воспоминаний детства и юношества.
    Мысль начинает блуждать, как эти светлые искры; перед глазами встают знакомые лица, освещённый храм, свет свечей и запах ладана, в треске сучков костра слышатся голоса славельщиков, деревенских ребятишек; что-то отрадное, тёплое вливается вместе с этими думами в душу, и я не помню, как засыпаю у ствола ели перед костром, в дорогих воспоминаниях этой святой ночи.
    Как вдруг, я слышу слабый голос ребёнка и просыпаюсь. Костёр погас. Кругом тихо и мрачно. Одни звёзды горят над головой в просвете чёрных деревьев. Я поднимаюсь, развожу огонь и снова сажусь и отдаюсь воспоминаниям ночи; по мере того, как меня согревает костёр, усыпляет слабый треск и попискивание веток, я снова незаметно засыпаю.
    Но вот кто-то меня будит. Я раскрываю глаза и вижу перед собой наклонившуюся фигуру вогула.
    - Что тебе?
    - Дай водки…
    - Ты замёрз?
    - Бабе подать надо.
    - Баба замерзает? - вскакиваю я с места в испуге.
    - Нет, человек родился, - говорит он и смотрит на меня каким-то загадочным, счастливым взглядом.
    И вдруг я чувствую, что что-то отрадное, священное, тёплое вливается в душу, словно ангел, пролетая мимо в эту ночь, осенил нас крылом, словно какое чудо свершилось над нами, и я, повторяя про себя: «Человек родился, человек родился», тороплюсь отыскать бутылку коньяку, наливаю стаканчик влаги и даю ему, чтобы он скорее нёс туда, где только что совершилась великая тайна. И лес, и звёзды, и эта тихая ночь кажутся мне совсем другими, и я готов молиться и плакать.
    Родился человек, думаю я, и никак не могу постигнуть тайны, как никогда не мог я постигнуть другой - рождения в эту ночь Спасителя мира. Это что-то выше человеческого разума, это что-то выше нашей бедной обстановки жизни со всеми её радостями, которые стушёвываются перед тайнами мира.
    Но вот передо мной снова из темноты ночи появляется фигура вогула, он что-то бережно несёт в своих руках, подносит к свету и говорит: «Пырычь» (парень). Я вглядываюсь, и действительно вижу в его руках голенького ребёнка, красного, скорчившегося, который только крякает от охватившего его холода и потом жара. Отец неумелой рукой начинает его натирать перед пламенем огня мокрым снегом, потом кладёт его, как няня на колени своего мохнатого костюма, вытаскивает нож, перевязывает жилой пупочек и, отрезав лишнее, бросает в сторону.
    Потом вогул передаёт мне на минуту подержать это красное скорчившееся тело; я прячу его поскорее в мех дохи; он убегает к санкам и скоро возвращается с шкуркой молодого оленя, нагрев которую, просит меня опустить туда ребёнка.
    Я опускаю его туда, как в мешок; он скрывается там в мягкой шерсти, и отец несёт его так, в шкурке, к матери в снежную яму, чтобы положить к её груди.
    И я снова остаюсь один перед пылающим костром, тёмной елью, звёздным небом, в тишине морозного воздуха, но эта обстановка уже мне чем-то дорога, знакома, что-то хранит в себе, - то, с чем жалко расстаться, покинуть…
    И я долго сижу так, прижавшись к стволу ели, думая о том, что совершилось в эту ночь в этой снежной яме, что совершилось несколько веков назад там, - в яслях, в Вифлееме.
    *
    На другой день мы, как ни в чём не бывало, тронулись дальше на лыжах. Молодая женщина, казалось мне, только чему-то улыбалась, двигаясь плавными движениями по снегу на лыжах. Порой она отставала от нас, садилась на снег, возилась с чем-то, и оборачиваясь, я видел только её склонившуюся фигуру, да виляющего хвостом Тасо, который словно радовался, видя молодого хозяина в оленьей пушистой шкурке.
    К вечеру мы выбрались из лесов на Печору и прибыли в деревушку, всю занесённую снегом.
    Там был праздник в полном разгаре: женщины были разряжены в лучшие яркие платья, в каждом окне светился весёлый огонёк, в каждой избе видно было движение,  и бедная маленькая деревушка этой пустынной страны словно вспыхивала, горела таким счастьем.
    Но счастливее всех, как всюду в этот день праздника, были, кажется, ребятишки: они целой ватагой перебегали из избы в избу с полными руками воробьёв, галок и голубей; они собирали сколько угодно в этот день их замёрзшими в деревне, где бедная птица на лету замерзала и падала наземь от страшного холода; одни из них почакивали ими друг о друга, смеясь, как птица превратилась в камень, о другие, более сердобольные, бережно укладывали её на лавки и дожидались, не смея отойти, как те, оттаивая, начинали подёргиваться всем телом, потом вздыхать, потом раскрывать глаза, приподниматься и бегать, летать, - летать по всем направлениям комнаты, ровно не желая вырваться на свободу от этих добрых людей, которые их подобрали мёртвыми на улице родной деревни.
    И я помню, долго смотрел, любовался на этот опыт пробуждения к жизни маленьких воробьёв, думая о той тайне, в которой заключается жизнь.
     
    К. Носилов.
    (Новое Время. 1897. № 7842 (25 декабря/ 6 января 1898г.). С. 3).

    (Текст к новой публикации подготовила М.А. Бирюкова).

    ФОТОПЕЙЗАЖ СЕРГЕЯ СУТКОВОГО: https://rosphoto.com/travel/permskiy_kray-4624

     

    Библио-Бюро Стрижева-Бирюковой

    Категория: Духовность и Культура | Добавил: Elena17 (27.12.2021)
    Просмотров: 294 | Теги: русская литература, рождественские рассказы
    Всего комментариев: 0
    avatar

    Вход на сайт

    Главная | Мой профиль | Выход | RSS |
    Вы вошли как Гость | Группа "Гости"
    | Регистрация | Вход

    Подписаться на нашу группу ВК

    Помощь сайту

    Карта ВТБ: 4893 4704 9797 7733

    Карта СБЕРа: 4279 3806 5064 3689

    Яндекс-деньги: 41001639043436

    Наш опрос

    Оцените мой сайт
    Всего ответов: 2031

    БИБЛИОТЕКА

    СОВРЕМЕННИКИ

    ГАЛЕРЕЯ

    Rambler's Top100 Top.Mail.Ru