I

В эти годы был страшен дальний храп коней и шум пустых обозов.

В чужих следах были поля. По весне не зацвели посеченные сады, пчелы не прилетели на разоренные пасеки.

Гуляла по Псковщине литва, жгла деревни, гонялась за беглыми и ушла, оставив боры, мхи, поля с угольем и трупьё на месте сеч.

По широким дорогам гнали псковских полонянников.

Шли они, не поднимая глаз, без шеломов и кольчуг, в белых долгих, без подпоясок, рубахах, босые, связанные одной веревкой.

И на остановках украдкой глядели они в ту сторону, где остался родимый край и на облака, что летели над Русью, над низкими церквами, над волной озерной, над родной льняной нивой.

Осенью по опустевшим полям брел народ к сопкам, где под согнутыми озерными ветрами соснами темнели всеченные в каменные надгробья кресты.

Ветры, сметавшие пески с корней, слушали тоскующий плач псковитянок.

Многие погибли в те годы в лесах голодной смертью, а уцелевшие бродили под окнами, указывая на рубища, изъязвленные ноги и на малых голодных детей.

Славна земля Твоя, Святая Троица. Каменные пригороды сторожат на холмах Твои воды и земли, крестьянскою молитвою тянутся к Тебе монастырьки озерные и луговые церкви.

Широки Твои поля, Святая Троица, а трудно пашню пахать.

II

Тайловский бор они увидели под вечер.

Топтанная дорожка увела их от высоких лугов и дорог в его сосновую темнеющую тишину.

Впереди шел крестьянский сын, за ним старик, неся в руках завернутую в чистую холстину икону, два мужика и служилый человек.

Из-под Юрьева Ливонского, бросив нивы, бежали мужики. Пробираясь меж заглушных деревень, кормясь Христовым подаянием, встретили они старика, что брел без хлеба и денег с одной лишь иконой.

Отрока они пожалели, когда проходили мимо погорелых краев. Из опушки он выбежал и хлеба попросил.

Ратный пристал по дороге. Не оправился он от ран, шел в рваном кафтане, в подбитом паклей шеломе, волоча за собой тяжелый боевой топор.

С восходом они пробирались лесами, встречая пески, сосны и воду.

Бывало, детинка выручал. Бил челом мужикам и печаловался, прося накормить.

Но был пуст и тих лесной край, потерявший от огня свои деревни.

Когда потускнела заря, а долгая трава стала росной, решили они ночевать в бору.

Близ ручья, на сухом месте под елями настлали они нарубленного березнячку.

В котел с водой искрошили сухой ломоть ржаного хлеба, что дал им день тому назад мужик, угонявший в лес коней, остерегавший их от изборского пути.

Был обложен пригород литовскими кострами.

Благословил старик место ночное, и, опорожнив котелок, легли они на тощее сердце.

Дым низко стлало над звеневшим меж ивняковых кустов ручьем, усталость томила, и, прижавшись плечо к плечу, уснули они под шорох вершин.

Старик, приставив к корням икону, остался молиться. В забытьи, прижавшись лбом к холодеющей земле, услышал он предостерегающий гул.

Вставала зорька, и вдали за туманом пропели петухи.

Близка была деревня. Что-то толкнуло старика разбудить странных людей.

Перед иконой они отбили поклоны и в то поранье, когда еще молчали птицы и солнце не начинало золотить вершины елей, тронулись в путь стороной от дороги.

Не долго держалась тишина. Конский топот разбудил дорогу, пробежали мужики, и от отставшего они узнали, что напала на Тайлово литва.

Потом бледное зарево взошло против зари.

Мужик их вывел в овраг к ручью, заросшему орешником, папортью и вербьем.

На круче, над тремя мхом подернутыми валунами, дубы несли свою могучую зелень.

Солнце взошло над веселым березняком, под утренним ветром зашумели вершины, зазвенели птицы и, роняя медь, забила кукушка.

Крестьянин провел их на дно оврага и указал на запутанный корнями сосен узкий, поболее лисьего, пещерный вход.

III

Первыми проведали об их жизни изборяне, лесовавшие белку, и копавшие на горшки глину пачковские бобыли.

Видели они человека, шедшего в лес по дрова, и у камней молившегося старца.

Принесли они и положили на пни хлеб и сушеную рыбу.

Был молчалив глухой овраг с скатами, поросшими мхом и брусницей. У берегов ручья лежали выгнившие, заросшие грибами березы.

Рой прилетел на липу. Смастерил отрок две борти и поставил их на поляне. Был вблизи вереск и некошеные луга.

По утрам отрок ловил в речке щук, — там в прибрежной траве рыба жила и шумела, — а по вечерам слушал старца, учился стоять на молитве и подпевать.

Но миновали глухие времена, и потянуло мужиков к пашне.

Благословил их старец на уход и сказал, что чист путь всем, а не покинет он пещеры и кончит здесь жизнь в молитве ко Пресвятой защитившей их Богородице.

Служилый упал ему в ноги и попросил благословить на подвиг пустынного жития, а отрок, заплакав, сказал: «Уйду от тебя, коли силою прогонишь».

В день ухода остальных на вечерней молитве у дубов перед иконою Успения дали они молчаливый обет целомудрия, послушания и нищеты.

IV

В Пскове, при соборе Живоначальной, жил священник из Юрьева Ливонского.

Звали его Иоанн, по прозванию Шесник — пришлый. Был он велик ростом, густоволос, лето и зиму ходил с непокрытой головой.

Когда крыжаки начали привлекать православных к латинской вере, надев под рясу кольчатый панцирь, бежал с женою Иоанн под защиту стен Пскова.

Потом в Псковщину пришла весть, что во время водокрестия были умучены за правоверие и брошены под лед Амовжи его друг пресвитер Исидор с причтом, прихожанами и малыми детьми. Весной, после водополья, обрели их тела нетленными в трех поприщах от града на песчаной косе и похоронили на буевище у святого Николы.

На торгу в воскресный день услышал Иоанн о старце и пещере при потоке Каменце.

Взяв благословение, раздав рухлядь нищим, закинув торбу за плечи, босым пошел он к Каменцу.

У пачковских бобылей оставил он домочадцев и, спустившись к пещере, покаялся во всем Марку и сказал, что не нищеты ради пришел он к нему, а ради покаяния и подвига.

Трудами своих рук начали они копать церковь в горе. По вечерам молились в пещере. Путникам, проходившим горой, казалось, что под ветром поют вершины.

Горе их посетило.

Под дубами на молитве отошел старец Марк.

После смерти принявшей монашеский образ жены отошел в Псков Иоанн и вернулся иеромонахом Ионой.

V

В съезжем шатре, объехав старую валовую межу, договаривался князь с послами.

Друг другу они кланялись, обещая через рубеж и стержень не вступаться, пожен не косить, леса не сечь, целовали крест, призывая на обидчика гнев Божий, и, приложив к грамотам руки, отплывали к своим землям.

Мирные шли годы.

Заря румянила башни Детинца. Уронив искры от крестов в седую утреннюю воду, лебединым стадом выплывал из туманов Псков.

Пахарь, вышедший на пригорок, княжеская, разбившая на холмах свой стан рать и возвращающийся с ловли рыбак видели над озером белый, словно отлетающий, град.

После ранней, погрузив на корабли вынутые из церковных подвалов коробья с товарами, торговые люди псковичи поднимали паруса.

Звон падал на воду. Выходя на чистый озерный путь, медленно заворачивали серые паруса, ветер ровно держал стяг Нерукотворного Спаса, а за кораблями бусами тянулись груженые белым льном ладьи.

В перемирные годы закладывал Псков стены, честно принимал князя и встречал новгородского владыку, что приезжал своих детей — псковичей — благословить.

А то высылал Псков князя с ратью церкви ставить, сено косить и рыбу ловить.

VI

В лето, когда обильный плод дали лесные яблони, была закончена ископанная в горе церковь.

В Псков отправился Иона просить об освящении храма и, не получив ответа, ибо не было в Псковщине церкви в горе, кормясь по пути, пошел в Великий Новгород, припал к ногам владыки и не встал, пока не вымолил благословения.

Крестьянин Дементьев отрезал от своих пожен поприще земли и отынил его от зверя и лихого человека.

Зеленый бор радостно шумел по утрам. В нем инок на приисканных деревьях подвесил дубовые борти и подкуривал их осиновым листом для пчелиного здоровья. На откосе в роще мелких лип разрослась пасека. Было там радостно и звонко.

На расчищенной делянке насадили иноки вишенье и яблонье, вспахали полосу под рожь и ходили косить к Тайлову, где во мху лежало глухое озерко.

Мужики подарили им мерина и поженки избылые чьих-то перебитых литвою жильцов.

Пчелы дарили воск; сосны и ели — ладан. Гнули иноки полозья санные и жили трудами своих рук.

А по смерти Ионы обрели на нем вросший в тело кольчатый панцирь.

VII

На горе срубили они церковь Антония и Феодосия.

Сообща вывели над крытым драницей шатром купол, из железа сковали бильце.

Но попустил Бог. Изгоном проходила литва. Пограбила она пачковских жильцов, и от литовского огня вознеслась на небо деревянная церковь.

Не тронув пещеры, бежала литва из обители, оставив тела посеченных иноков.

На окруженной бором поляне, где веками спали горбатые валуны, на берегу ручья настигла ее изборская рать, и после сечи легла литва, примяв мох. Сняв с побитых доспехи, ушли изборяне.

Погорелую обитель принял игумен Дорофей.

Крестьяне привезли в дар бревна на церковные строения, мох для мщения, три нивы вспахали своими конями.

На бедность пожаловал монастырь Снетогорский лещей вялых, а Мирожский хлеба. Торговые люди псковичи Федор и Василий от своего праведного имения поручили иконописцу именем Алексею, прозванием Малому, славному на весь Псков и Великий Новгород благочестием и строгим житием, написать образ Пречистый Богородицы честнаго и славнаго Ея Успения.
 

В лето 1521 поставили образ в церковь.

Начала Богородица чудеса творить. Исцелила чернеца и отрока бесноватого, нищего изборянина освободила от давних страданий.

Государев дьяк Михаил Мисюрь, прибывший в Псков с наместником и стрельцами, осматривая волости, заехал в обитель.

Полюбился ему храм под земляными сводами, над которыми ликовала молодая зелень.

Был благочестив и степенен Мисюрь, верил в знамения небесные. Стал он часто наезжать в обитель, живал в келье, помогал своею казною, расширил монастырь под горой, с игуменом установил чин церковный, службу вседневную, устав монашеского жития и к уставу свою руку приложил.

Под немецким рубежом в Тайлове погосте, близ Ново-Городка, по весне на горе дали яблони белый прекрасный цвет, и, созывая на молитву, в лесу задребезжало било.

То клепал к утреннему пению монастырь погорелый, самый младший из братии Псковской.