Любимой моей игрой на Пасхе было катанье яиц. Об этой, как и о других играх, я сообщаю в последней главе потому, что начинаясь с первого дня Пасхи, эти игры продолжались всё лето (катанье яиц оканчивалось на отдание Пасхи, когда пели последний раз «Христос воскресе», к моему всегдашнему сожалению о том и о другом).
Катанье яиц, помимо того удовольствия, которое мне доставляло эта игра сама по себе, было для меня приятно и потому, что с него открывался сезон игр после Великого Поста, когда, говоря вообще, всякие игры нам были запрещены.
Пасхальная, по преимуществу, игра - катанье яиц производилась у нас таким образом. Соберёмся, бывало, человек пять мальчиков, столько же девочек да кто-нибудь из больших, например, тетя Поля или бабушка-Чёрненькая, не то сама бабушка Марковна, несмотря на свой преклонный возраст, и начнём катать. У всех в руках по яйцу: у кого красное, у кого зелёное, у одного лиловое, у другого голубое. Каждый подходит к лотку, поставленному в наклонном положении, и осторожно пускает яйцо катиться по нему. Если игра происходит на открытом воздухе, яйцо, скатившись с лотка, продолжает свой путь по травке или сухой земле; если же, по случаю сырости, играем в комнатах, на полу расстилается ватное, стёганое из разноцветных лоскутков, одеяло, чтобы яйца не могли разбиться об пол.
Каждое яйцо, встретив на своем пути другое яйцо и стукнувшись с ним, выигрывало. На место выигранного ставилось новое яйцо.
Всё искусство этой игры состояло в том, чтобы сообщить яйцу правильное движение по лотку, направляя его, как в цель, в расположенные по пути яйца.
Я всегда мало выигрывал, но мне было приятно смотреть на разбросанные в различных сочетаниях по одеялу или земле, точно звёзды по небу, разноцветные яйца, на их кругообразное движение, сначала быстрое по лотку, потом замедленное.
На каждое, только что пущенное яйцо все смотрели с напряжённым вниманием, предугадывая наперёд, попадёт или не попадёт это яйцо в другое, стоящее где-нибудь вблизи у лотка или, наоборот, далеко, у самого края одеяла.
- Берегись! - кричит кто-нибудь из нас, подходя к лотку и скатывая яйцо с лёгким толчком. - Сейчас в твоё попаду, - говорится по адресу того, чьё яйцо стоит ближе к лотку под ударом. Но яйцо, точно по какому-то внутреннему произволу, чуть-чуть не докатившись до так ловко лежавшего яйца, поворачивает вдруг в сторону и укатывается далеко от преднамеченной цели.
- Что, попал? - радостно говорит, поддразнивая игрока, владелец счастливо избежавшего удара яйца.
Однако чаще бывало в этом случае, что яйцо, прокатившись по лотку и отделявшему лоток от цели расстоянию, звучно стукалось с товарищем по игре.
- Поцеловались? - говорили мы тогда.
- Моё! - кричал выигравший.
- Бери, - печально отвечал другой игрок.
Игра эта разнообразилась тем иногда, что, избегая битья яиц, часто случавшегося от сильных ударов одного яйца о другое, употреблялся для катанья шитый из тряпочек мяч, выкрашенный ради большего сходства с яйцом в тот или другой цвет. Яйца в этом случай «ставились на кон», т.е. располагались в известном порядке в том или другом расстоянии от лотка. Тот, кому была очередь катить мяч, стремился попасть в одно из стоявших на кону яиц. Практический интерес игры в этой вариации оставался тот же, но эстетическая сторона отодвигалась на задний план, отчего катанье яиц с мячом мне не нравилось, и я принимал в нём участие не охотно.
В катанье яиц, с мячом и без мяча, одинаково участвовали как мальчики, так и девочки. Но была игра в яйца специально девичья, за участие в которой нас мальчиков дразнили так же, как и за всякое другое соучастие в «девичьем деле», например, за игру в куклы, за шитьё тряпок вместе с ними:
- Девушник!
Иногда даже в стихах, стих которых мне был не ясен:
- «Девушник-ушник
В подворотню шмык».

Эта девичья игра называлась у нас «в подкучки». Я в ней нередко принимал участие, не обращая внимания на обидное название.
Насыпалось несколько кучек песку, настолько высоких, чтобы в каждой из них можно было укрыть яйцо. На каждого из играющих должно быть по две кучки. Затем под одну из пары кучек каждой или каждым из игроков пряталось по яйцу при помощи не участвовавшей в игре девочки. В то время, пока прятались яйца, все отходили в сторону и отворачивались, чтобы не знать, в какие кучи положены яйца.
- Готово! - кричала нам прятавшая в песок яйца девочка.
Мы подходили и по очереди «узнавали», показывая каждый или каждая для себя на одну из насыпанных куч.
- Пустая! - торжествующе восклицала «кучница», разгребая рукою обманувшую кучу.
- С яйцом! - возглашала она же, если удавалось указать на кучу, в песке которой было спрятано яйцо.
В результате обязательно кто-нибудь выигрывал по яйцу, и кто-нибудь проигрывал столько же, так как у одного обе кучи могли оказаться пустыми, а у другого и та и другая с яйцами. Розыгрыш же случался очень редко.
Игра эта разнообразилась в том случае, если играющих было только двое. Одна зарывала яйцо, другая узнавала, в какой из двух куч это яйцо положено. Если которая говорила верно, то брала яйцо себе, если не угадывала, отдавала от себя яйцо подкучнице.
Вместо яиц девочки, особенно когда они играли одни без ребят, употребляли камушки, браниски, даже пуговки.
Как у девочек была, кроме катанья, своя игра в яйца, именно «в подкучки», так и у мальчиков существовала заменявшая «кучки» игра, состоявшая в битве яиц. Я не интересовался этой игрой и вступал в неё довольно редко.
Каждый игрок брал по «биту», т.е. сваренному «вкрутую» яйцу с крепкой скорлупой. Затем один держал яйцо «пушкой» вверх, а другой должен был ударить по нему «носиком» другого яйца. Чьё яйцо при этом разбивалось, тот и проигрывал. Выдержавшее удар яйцо продолжало играть, превращаясь из «наковальни» в «молот» или наоборот.

*

Кроме того, из пасхальных игр в моём детстве существовала особая игра «в плошки», которая, хотя начиналась с Пасхи, но продолжалась всё лето. Теперь и эта игра, с изъятием из пасхальной иллюминации плошек, вышла из употребления; её, как и многие другие здоровые игры, заменили: стрельба, «разбойники» и т.п. игры, развивающие в ребёнке инстинкт кровожадности.
Собиралась ватага мальчиков и девочек вместе. По жребию, или по «кону», один должен был изображать из себя «горящую плошку» с криком:
- Плошка горит! - вся ватага разбегалась от него в разные стороны, а он должен был кого-нибудь поймать, «зажечь» другую плошку.
- Другая плошка горит! - кричал первый, когда ему удавалось схватить за руку кого-нибудь. Тогда они вдвоём ловили третьего, четвёртого, пока от ватаги не оставался один, за которым уже бегали все. Каждый раз при поимке нового игрока выкликали:
- Третья плошка горит!.. Четвёртая плошка горит!.. и т.д.
Когда все были, таким образом, переловлены, начиналось обратное «тушение плошек». Сначала все ловили одного, изображавшего первую плошку.
Когда он был пойман, кричали:
- Первая плошка погасла, - и с этими словами отбегали от него.
Пойманный обязан был в свою очередь схватить следующего – «потушить» другую плошку; этот  - третьего (в отличие от зажиганья, без помощи первого), тот четвёртую и т.д. Каждый раз при этом возглашали:
- Вторая плошка потухла! Третья плошка погасла!
С каждым разом по одному игроку выбывало из строя, и ватага уменьшалась. Наконец, пойман и последний. Игра прекращалась вместе с криком.
- Последняя плошка погасла!
Игра, если было желание, начиналась вновь. Игра «в плошки», требовавшая движенья, простора, воздуха, беготни, сопровождавшаяся весёлым криком, от которого развивались и крепли лёгкие, нравилась нам, как никакая другая из подобных игр на воздухе, и потому чаще всех нами производилась.
Я не описываю здесь других игр, весьма также любимых мною в детстве: в бабки, или «шлыки», в лапту, в чижики, в горелки и пр., потому что они ничего пасхального в себе не заключали и велись, если не круглый год, то целое лето. Как таковые, т.е. как детские развлечения вообще, они требуют иных, связанных с тем же золотым детством, воспоминаний.

*

Когда проходила Пасха, когда умолкал последний звон, я чувствовал на душе такую грусть, точно кто-то бесконечно дорогой для меня уезжал далеко-далеко на целый год.
Я так любил Пасху, что самую жизнь свою я считал по пасхам, как дерево определяет свой возраст по концентрическим кругам, заметным на срезе.
Только вчера кончилась Пасха. Так же, как Пасха, только не на год или на два, а на всю жизнь отошло и моё детство. Ни в одно время года мне так живо не вспоминается детство, как именно на Пасху. И само детство, при взгляде теперь на него, что такое, как не светлый праздник - Пасха?

1914

Библио-Бюро Стрижева-Бирюковой