Web Analytics
С нами тот, кто сердцем Русский! И с нами будет победа!

Категории раздела

История [4731]
Русская Мысль [477]
Духовность и Культура [850]
Архив [1656]
Курсы военного самообразования [101]

Поиск

Введите свой е-мэйл и подпишитесь на наш сайт!

Delivered by FeedBurner

ГОЛОС ЭПОХИ. ПРИОБРЕСТИ НАШИ КНИГИ ПО ИЗДАТЕЛЬСКОЙ ЦЕНЕ

РУССКАЯ ИДЕЯ. ПРИОБРЕСТИ НАШИ КНИГИ ПО ИЗДАТЕЛЬСКОЙ ЦЕНЕ

Статистика


Онлайн всего: 12
Гостей: 12
Пользователей: 0

Информация провайдера

  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • АРХИВ

    Главная » Статьи » Духовность и Культура

    Монахиня Варвара (Суханова). КАК Я ВЕРНУЛАСЬ К БОГУ

    Рано утратила я детскую ясную веру. Пяти-шести лет просила: «Боженька, возьми меня отсюда - хочу умереть». Окружённая любовью родных, полным довольством, просила смерти. Бессознательно ощущала скорбь, призрачность тленного сего мира.
    Отрадой были мне посещения Зачатьевского монастыря в Москве. Любы мне были службы монастыря. Бывало, гуляю в обительском садике зимою и зайду в уютный тёплый храм. Тишина, благоухание, мир Божий... Как сейчас помню краснощёкую молоденькую послушницу, которая меня раз поцеловала в церкви.
    Встаёт в памяти и московский Новодевичий монастырь. Очень большой, высокий храм, высокие колонны, старинная стенопись. И что особенно меня поражало: прекрасный, неземной хор инокинь.
    Помню кремлёвские храмы, раки с мощами святых угодников.
    Помню, как сейчас: ясно почувствовала я Спасителя во время грозы на нашей подмосковной даче. Буря выла, молния сверкала, гром рокотал. А сестра моя старшая мне рассказывала о Господе, укрощающем бурю на море. И я сердцем видела: идёт по волнам Господь - Светлый, Тихий…
    Незабвенным остался другой рассказ сестрицы, который она мне неоднократно повторяла.
    - Когда было мне лет пять, - говорила мне сестра, - поведала мне няня, что во время Херувимской, когда народ становит на колени, прилетают в храм Божии Ангелы, а за ними и Сам Спаситель грядет и сверху невидимо народ благословляет. Стала я много думать о том, что мне нянечка рассказала, и вот раз за обеднею, как только запели Херувимскую, склонилась я и стала горячо молиться, как только могла, чтобы ангелов мне увидеть. Подняла голову, взглянула в купол. Господи! Ну, как словами описать?! В столбе солнечном увидела я второй свет, ярче солнечного, и в нем ангельские, прозрачные, как лучи, крылья...
    Встают светлые воспоминания детства, исполненные веры. Приехала я на нашу дачу подмосковскую, побежала в сад, под белые майские берёзки, раздвинула сочную травку: ландыши душистые в траве, - и вдруг ясно, чрез эти маленькие благоуханные цветы, увидела Великого Творца Вселенной. Детское сердце замерло от сознания Его непостижимого величия, и детская душа прославила Великого Художника мира.
    А лет с двенадцати, попав в гимназию, я стала терять веру.
    Что я встречала в школе? Очень талантливые, живые уроки по русскому языку, истории, естествознанию, и - очень тусклое преподавание, безжизненное, Закона Божия в младших классах. Очень скоро, при моей глупости, Ветхий Завет стал для меня совершенно легендарным. В старших классах нам очень талантливо преподавал протоиерей Светлов, но уже не вернул мне моей прежней ясной веры детства...
    Лет с пятнадцати я совершенно потеряла веру и перестала причащаться.
    Лет восемнадцати, читал книгу Жан-Жака Руссо «Исповедь Савойского викария», о созерцании Божия величия во время восхода солнца в Альпах - я почувствовала, что вновь обрела веру. «Бог есть». Но это не было возвратом в церковь: я по-прежнему не посещала храмов Божиих и не говела...
    В двадцать один год я однажды, не задумываясь, в разговоре, сказала такую фразу:
    - Если бы я родилась во время Иисуса Христа, я пошла бы вслед за Ним.
    Недостаточно благоговейна эта фраза, и слышится в ней самомнение: точно можно от себя пойти по стопам Господним, если Он Сам не призовёт к Себе душу человеческую... Но почему-то она навсегда прозвучала в моей памяти.
    До самой болезни моей, когда я необыкновенным путём получила снова веру в Господа нашего Иисуса Христа, я жила, что называется, «очертя голову», с закрытыми глазами. Близко был Господь, Спаситель наш, а я Его не ощущала, не видела сердцем. На церковь я смотрела только с точки зрения красоты. К Богослужению относилась равнодушно. За очень редкими исключениями, у меня не было потребности молиться, не было сердечного умиления перед святынями. Если бы меня тогда спросили, верю ли я в Спасителя, как Бога, я бы ответила: «Не знаю». В гордости безумия, в своей пустоте душевной, говорила иногда: «Я верю в Бога: у меня свой Бог». И только позже, перед неумолимыми глазами смерти, я поняла, как слаба была моя вера. Неверие в Сына Божия означало, ведь, неверие и в Бога, ибо - «Я в Отце, и Отец во Мне».
    Я не способна была тогда поверить в искупительную жертву Сына Божия, так как я не представляла себе тогда реально существование Сатаны.
    Понятие греха, преступления закона Божия, было для меня мало понятно. В моей жизни зло я часто принимала за добро. Моя жажда жизни, земной, плотяной, черпала успокоение в теософском учении о перевоплощении. Умру, и снова буду жить, только на другой планете, где-нибудь поселюсь. Я ни одной минуты не задумывалась над ответственностью перед Богом за каждый шаг, за каждое движение, совершаемое в жизни. Мне ни разу не приходила на ум мысль о том, что состояние духа после смерти находится в зависимости от прожитой жизни, от уклона в сторону добра или зла, от перевеса тёмных или светлых сторон души человеческой.
    Молилась я чрезвычайно редко, порывами, бессознательно. Большею частью, это была благодарность Творцу в радостные минуты жизни. Эгоизм доходил до самовлюблённости: «Я так хочу» - стало моим девизом...
    На двадцать четвёртом году моей жизни Господь подвёл  меня к вратам смерти, чтобы в мётвое, холодное моё сердце ниспослать веру.
    За несколько недель до болезни странное состояние охватило меня. Прозвучит, бывало, в душе строгий голос:
    - А когда ты поверишь в Иисуса Христа, Сына Божия?
    - Когда-нибудь, может быть, - нерешительно отвечала я.
    А жизнь текла, рассеянно-легкомысленная...
    - Молиться надо, молиться, - приказывал тот же голос.
    А я безмолвствовала.
    Однажды ночью, во время моего дежурства в лазарете в одном из приморских местечек Югославии (именно в Малинэ, возле Которской бухты), где я работала в 1920 г. после эвакуации нашей армии из Крыма, меня осветила до жути ясная, как бы молниеносная мысль. Взглянула я на тяжелобольных и сказала себе:
    - А вот ты сама скоро будешь тяжело болеть.
    Мысль сверкнула и пропала.
    - Ах, пустяки, - легкомысленно ответила я себе, - мало ли что может показаться!
    Но с удивлением стала я замечать за собою, как красота мира тускнела для меня. Что-то изменилось во мне.
    Кончилась война, наступала более спокойная жизнь. Какие пути выбрать? Я не знала, на что решиться. Люди говорили одно, сердце подсказывало другое. Я не различала, где добро, где зло, что запрещено Законом Господним. Меня несло по житейскому морю, как одинокую беспомощную лодку без управления.
    И вот легкомысленно бросила я больных, отданных мне на попечение, и решила ехать к сестре в Белград. Мне казалось вполне нормальным - искать быстрой встречи с родным мне человеком, добиваться более удобной, спокойной жизни. И только временами совесть говорила мне: останься! А люди окружающие утверждали меня в моём решении. Вокруг меня были жестокие болезни, смерть. Над тем, что и меня ждёт смерть, я не задумывалась ни на минуту, гнала мысль о смерти, точно я должна была вечно жить, наслаждаясь земной жизнью...
    Но час возмездия близился. На третий день моего пути на север я заболела. День на пятый я вышла в сильном жару, с затуманенной головой, на одной из станций, побрела по улице небольшого городка... Возле католической церкви, среди талого снега, смешанного с грязью, нашла бедный потёртый нательный крест с выпуклым изображением Распятия...
    А на седьмой день я уже лежала, больная страшным-пятнистым, так называемым «чёрным», тифом, после которого выздоравливают очень немногие.
    Лежала я в городской больнице с неотступной и беспощадной мыслью о близости смерти. Я чувствовала, как уходила жизнь из моего тела. Я понимала, что означали большие зловещие синие пятна на моём теле. Я металась, кричала, отчаивалась. Я была невыносимой больной для заботливых, тихих монахинь, ухаживавших за мною.
    Желание, во что бы ни стало, жить доводило меня до исступления, до бешенства, до зловещего края.
    Однажды я увидела серый четырёхугольник окна, и за ним серую пустоту. Внезапно дьявольская мысль сковала меня:
    - Бога нет, ничего нет! Есть только пустота, провал, полное растворение, уничтожение - навсегда, навыки.
    Мелькнула эта дьявольская, жестокая, опустошительная мысль, и я потеряла сознание действительности: связь с внешним миром разорвалась.
    Вот куда привела меня «моя» гордая вера - «своя» вера в Бога! Ушла она, не выдержав и первого испытания, - и началось моё, я бы сказала, «хождение по мукам».
    Нравственный страдания доходили до пределов возможного.
    Я потеряла чувство места и времени. Ясно, непреложно выросла предо мною непреложная истина о падении ангела света, о князе мира сего. Как долго стояло передо мною это почти реальное, до боли душевной страшное, представление, я сказать не могу.
    Для меня стало ясно, очевидно, как дважды два четыре, что Дьявол существует реально... После этого началось нечто ещё более ужасное, - самое грозное: я перестала чувствовать себя.
    Всё моё существо, осквернённое, в течение многих лет не освящавшееся святым причастием, наполнилось невыразимой злобой. Сила зла подавляла, уничтожала меня, рвала мою душу на части. Злой дух, наполнявший меня, посылал угрозы Господу, небу, всей вселенной. Я с ужасом слышала, как из груди моей рвался нечеловеческий крик, - крик не мой, - леденящий сердце, исполненный нечеловеческой ненависти. Я дивилась силе своего голоса. Я переживала невыразимые муки: чувство конченности, обречённости, непоправимости охватило меня.
    Все мои грехи встали передо мною. Я не изглажу их никогда, никогда! Возврата к жизни нет! Этот «скрежет зубовный», эта злоба, это - следствие грехов! Это невыносимое страдание будет продолжаться всегда, всегда, во веки веков! Не будет никогда облегчения моим терзаниям. Чувство вечности страдания буквально испепеляло меня. Нет слов, которыми можно было бы передать эту безысходную муку предчувствия вечности своих страданий. Это было соединение мук нравственных с непрерывной физической болью. Огонь сжигал мои члены, - не сжигая их.
    А что сравнится с сознанием непоправимой тяжести грехов?!.
    Я начала видеть себя извне. И ужаснулась своего вдруг изменившегося внешнего облика. Лицо моё стало ужасно. Дуги бровей низко врезались в переносицу и демонически взлетели к вискам. Я увидела на руках своих чёрные когти. Зверь, мучивший меня, как бы просвечивал сквозь мой телесный облик.
    Кончено! Всё кончено! Дух во мне злобно захохотал. Что это был за смех! Дикий, разнузданный, богохульный. Мне казалось, что этот смех грохотал, проносился над миром.
    Мысль о самоубийстве овладела мною. Я вышибла часть стекла наружной двери, думая, что это окно, и намереваюсь выброситься из него. Придумывала, как я повешусь на полотенце. Монахини потом рассказывали мне, что я обладала нечеловеческой силой. Меня связывали для укрощения, но и это не помогало.
    Образ войны возник передо мною. Я ощутила в себе звериную черту кровожадности. Дух злобы упивался кровью, наслаждался множеством жертв...
    Я боюсь сейчас ошибиться в последовательности моих мук, но хорошо помню, что на время я погружена была в мрак. Я слышала, как по крыше ударяли, в окна стучались, бились духи тьмы, чтобы захватить мою душу. Я чувствовала борьбу духов тьмы из-за моей грешной души...
    Дух злобы перестал мучить меня, но другое грозное видение встало перед моими глазами: я увидела собственную смерть и тление...
    Господь показал мне бренность моего тела, к которому я так была привязана. Меня потянуло в глубину. Приторный удушливый запах наполнил комнату. Тело моё стало превращаться в бесформенную массу, - липкую, вязкую. Голова превратилась в отвратительный череп с клочками волос на затылке.
    - Боже, Боже! - взывала я в отчаянии. - За что дано мне при жизни видеть собственное тление?!.
    И точно в ответ на этот вопль, - грехи мои беспощадно встали передо мною.
    Особенно последний: моё оставление беспомощных больных, случаи небрежного отношения к ним.
    - Ты уехала, ты бросила их - ты наказана.
    Мои колебания перед принятием решения предстали передо мною с полной ясностью. Что было тогда лишь тихой укоризной, поднимавшейся из тайников души, теперь выросло в голос непреложной Истины:
    - Ты бросила, - ты наказана. Как ты не сумела раньше понять, что если ты уедешь, тебя постигнет болезнь? Разве не шептал тебе это голос сердца? Ты уехала, минуя карантин, и тем допуская возможность заражения населения страны, тебя приютившей. Ты - сестра милосердия! Ты думала о себе, о своём благополучии, о своих удобствах. Вспомни домик, где ты ночевала, уже будучи больной. Ты могла заразить хозяйку, двух её маленьких дочек. Подумала ты об этом?
    - А как ты молилась Богу? Раз в году, - может быть? И просила ты о земном, не добиваясь даров духовных. Ты просила, как пресыщенный, капризный ребёнок просит сладостей. Молитвы твои были неугодны Богу.
    Помню дальше, как передо мною стали открываться какие-то письмена. Я читала в них что-то новое, заполняющее душу. Ни слов, ни фраз не осталось у меня в памяти...
    Вот вырос передо мною внезапно старый дымящийся город: дым этот - прах суеты. Суета - от Дьявола! Я не слышала этого, но чувствовала в себе голос, ясно это говорящий...
    Возникло во мне желание отведать чего-нибудь вкусного. Мукой было сознание, что я это желание удовлетворить не смогу: это была своего рода пытка...
    Со смехом, с горьким смехом вспоминала я о своих любимых вещах: платьях, безделушках, к которым так была привязана. Что они теперь?.. - Прах, пыль!..
    Итак - я умерла!.. О, если бы возможно было чудо! Если бы вернуться к жизни! Выбраться из этого мрака могилы! Только бы раз вдохнуть благоуханный воздух, а не этот тленный запах могилы. О, если бы раз только взглянуть в лицо любимой сестры!
    Господи - как я хотела бы жить, - даже... Я простирала руки к открывшемуся мне свету, в котором виделись мне спокойные, радостные монахини. Я бы хотела жить, даже... если бы мне пришлось для этого стать монахиней, отказаться от удовольствий земных. Только бы жить!..
    Как я завидовала этим улыбающимся тихим монахиням!
    Дав мысленно этот обет, - я пришла в сознание.
    Три недели ещё я жестоко страдала. Я позабыла себя, своё тело, - я с удивлением разглядывала его, свои ноги, руки. Какой истиною звучат слова: «Человек,  -  яко трава, дние его, яко цвет сельный, тако оцветет: яко дух пройде в нем, и не будет, и не познает к тому места своего».
    Я смотрела на свое тело, как на нечто обновленное, вновь родившееся.
    Вспомнила я теперь случайно найденный мною крест среди талого снега. Теперь находка эта казалась мне чудесной, знаменательной. Свой крестильный крест я, как рассказала мне ухаживавшая за мною монахиня, в припадке нечеловеческой ярости, сорвала с шеи и бросила на пол. И я вспомнила, как меня мучил дух злобы, и как мне мешал тогда крест, от которого я старалась освободиться...
    Я умоляла монахинь дать мне Евангелие, которое я с отроческих лет не брала в руки. Монахини принесли мне «Творения блаженного Августина» на немецком языке. С радостью стала я читать эту книгу.
    Стала молитвы вспоминать, которые произносила в детстве. С трудом восстановила в памяти несколько молитв, и начала усердно молиться.
    Только начала я приходить в себя, как снова заболела флегмонами - глубокими подкожными нарывами. Снова высокая температура, снова мысли о смерти...
    Увидала я сон: словно, борюсь я со страшным, чёрным, отвратительным существом. Я осеняю себя крестом, призываю имя Божие на помощь, хватаю нож, и закалываю чудовище. А внутренний голос говорит мне:
    - Ты поразила, с Божией помощью, беса…
    Пришли, наконец, дни полного выздоровления. Несмотря на моё горячее желание иметь Евангелие, я его ещё не получила. Мне попадались книги, где были лишь отзвуки, отсветы учения Христа, - и они потрясали меня до слёз. Я плакала, читая сказку Оскара Уайльда «Счастливый принц», я плакала до самозабвения над этой песнью христианского милосердия и любви. Глубоко тронула меня и сказка о злом великане, преображенном Христом Младенцем в создание бесконечной доброты и нежности. Я и раньше читала эти произведения, но они на меня не производили такого впечатления. Теперь же я ощутила светозарную, безграничную любовь, Божественную, наполняющую всю вселенную. Это было необыкновенно сладостное чувство, которое мне было на время даровано Человеколюбцем. Когда же Его сладчайшее сияющее Имя попадалось мне в книгах, то эти строчки получали для меня особый интерес, наполняли душу трепетом.
    Да, лёд растопился в моей безжизненной тёмной душе! Сын Божий, Спаситель, Человеколюбец, таинственным, непостижимым, чудесным путём открылся мне грешной, и - я ощущала чудо преображения в себе.
    Недели через две после выздоровления я получила от сестры в подарок Святое Евангелие. Её любящей рукой начертана была знаменательная дата: 1921 год. Она потом рассказала мне, что когда доктора признали моё положение почти безнадёжным, она стала молиться Божией Матери денно и нощно.
    - Матерь Божия, - молила она, - спаси её от смерти! Пусть она, если выздоровеет, служит Тебе, только спаси её!
    И Матерь Божия спасла меня…
    Я стала читать Святое Евангелие, - сначала с некоторой борьбою, с мучением. Мой ум, ещё не вполне очистившийся от отравы современной культуры, не способен был ещё принимать Истину с верою. Но с каждым днём обновлённое сердце брало своё, и всё легче и легче мне становилось читать Святую Книгу.
    Время шло. И вот, уже каждое слово Благовестия зазвучало в моём сознании, как слово вечной, неколебимой Истины и вечной Красоты.
    Если я раньше равнодушно смотрела на храмы Божии, то теперь стали они для меня вожделенными, как хранители Божией благодати. Недавно ещё совсем чуждое мне ощущение святости - теперь овладело моей душой.
    А то, что с отроческих лет было для меня камнем преткновения - вопрос существования зла, Начальника тьмы, - стало реальностью. Мне ли, волею Господней на время отданной во власть страшной силе тьмы, было сомневаться в её действительном существовании?!.
    Не забуду никогда светлой минуты, когда мне довелось впервые заплакать в храме. Это было ответом на ангельское славословие «Слава в вышних Богу». Я плакала от счастья, что обрела снова то, что утратила в своей удалённой от Бога жизни. Не родные ли, не близкие ли были мне теперь изображения Спасителя и Матери Божией, моей Спасительницы?!.
    В лучезарный день Благовещения я впервые причащалась после девятилетнего страшного провала. Бедная русская церковь в Церквенице на Приморье, церковь с полотняным иконостасом, показалась мне неизреченно прекрасной. Вся утопая в цветах южной весны, озарённая синим блеском моря, звуча чистыми девичьими голосами, к небу летящими, - она была подобна уголку рая на скорбной земле.
    О незабвенные, невыразимо прекрасные минуты! С какой тёплой благодарностью вспоминаю я девушку, светлую русскую юную девушку, теперь уже умершую, которая отогнала от меня колебание: говеть ли сейчас, или ждать, пока исчезнут все сомнения, которые временами ещё подымались из глубины души...
    - Скажите, - посоветовала она мне, - когда будете к Чаше подходить: «Верую, Господи, помоги моему неверию».
    Я так и сделала, и с этого незабвенного дня уже подходила к Святым Тайнам без всяких колебаний и сомнений.
    Постепенно весь мир преображался в моих глазах. Я всё больше ощущала, что Господь - Жизнь, благоуханная, вечная, истинная, ни с чем не сравнимая в Своей красоте. Я поняла, что не холодным, гордым умом можно найти Господа, а смиренным, детски верующим сердцем.
    По воле Царицы Небесной я поступила в Обитель  - в канун праздника Иконы, именуемой «Нечаянная Радость». День вступления на путь иночества был подлинно для меня «Нечаянной Радостью» моей жизни, - слава, благодарение, честь и поклонение Человеколюбивому Господу и Его Пречистой Матери!
    Грозные видения, мне ниспосланные, я зависала по непреложному внутреннему принуждению. Скептик, невер усмехнётся и скажет:
    - Бред, фантазия, вполне понятное болезненное явление!
    А человек, просветлённый верою, поймёт меня, и услышит сквозь этот бред болезни - грозный и вместе с тем бесконечно милосердый голос Доброго Пастыря, призывающего заблудшую овцу.

    Грешная и недостойная монахиня В.
    Записано в 1924 году.

    («Православная Русь», 1949 г., № 19)

    Библио-Бюро Стрижева-Бирюковой

    Категория: Духовность и Культура | Добавил: Elena17 (25.05.2022)
    Просмотров: 252 | Теги: русская литература
    Всего комментариев: 0
    avatar

    Вход на сайт

    Главная | Мой профиль | Выход | RSS |
    Вы вошли как Гость | Группа "Гости"
    | Регистрация | Вход

    Подписаться на нашу группу ВК

    Помощь сайту

    Карта ВТБ: 4893 4704 9797 7733

    Карта СБЕРа: 4279 3806 5064 3689

    Яндекс-деньги: 41001639043436

    Наш опрос

    Оцените мой сайт
    Всего ответов: 2031

    БИБЛИОТЕКА

    СОВРЕМЕННИКИ

    ГАЛЕРЕЯ

    Rambler's Top100 Top.Mail.Ru