5 АПРЕЛЯ 1859

Вербная Суббота

Какую радость пробуждает в душе моей звон колокола к торжественной всенощной нынешнего дня! Сколько светлых воспоминаний! Ребенку, только что вышедшему из колыбели, только что начинающему ходить, уже знаком, уже приятен вид вербы. Ее приносила ему в постель от заутрени старая няня, ею слегка ударяла по одеялу, приговаривая ласковые слова, ее потом отдавала ему, и, еще лежа в своей постельке, долго играл малютка гладкими красными прутьями, сдирая с них ароматную кору и любуясь красивыми бархатными белыми барашками: из них потом целый день составлял он свое стадо и гонял его по столу в разные стороны.

Потом - в раннем детстве - какое веселое утро было утро субботы: по улицам носят раскрашенных и раззолоченных херувимов на вербе, на длинных шестах носят клетки с певчими птицами, беспрестанно раздаются певучие крики разносчиков. Весеннее солнце глядит приветливо в окно; оно так и вызывает выпроситься с няней на гулянье под вербами, где так много детей и игрушек; да и без гулянья, на широком дворе, начинающем уже высыхать, сколько новых разнообразных удовольствий! Там кудахтают курицы, недавно еще выпущенные из зимнего заточения, кричит петух, как будто зовет скорее весну, тепло и зелень; обсохнувшие доски и бревна давно уже манят мальчика походить и попрыгать по ним через ручьи тающего снега, и строить мостики и пускать кораблики...

Приходит вечер. Давно уже мальчик осаждал мать неотступными просьбами взять его в церковь, где, по ее же словам, всем так хорошо и весело, где все стоят с вербами и свечами, откуда все возвращаются, встретив Христа, с улыбкою и песнью. Что-то неведомое и таинственное представляется в храме юному воображению: как там должно быть хорошо и светло, как должно быть весело стоять вместе со всеми, держа в руке горящую свечку на длинной ветке. И вот, наконец, мать, после нескольких годов упорного отказа, решается взять с собою в церковь дитя свое, Боже мой - какая радость! Мама, когда же зажгут свечки? - спрашивает ребенок, и ждет не дождется желанной минуты. Вот, наконец, пришла она! Мать сама зажгла ему свечку, налепила на вербу и дала ему в руки, и стоит он первое время в каком-то смущении, но в то же время гордый тем, что и он, так же как и все большие, стоит со свечой, и сердце прыгает от волнения. «Молись, - шепчет ему мать, - Христос идет». Таинственный трепет ожидания впервые нападает на душу, и точно кажется ребенку, что здесь Христос, о Котором так много говорила ему мать еще нынешним утром, и он видит перед собою картину из большой своей книги, как шествует Христос, сидя на осляти, посреди народа, столпившегося на улице, облепившего заборы и кровли, как стелют Ему по дороге ковры и одежды, как матери подносят Ему детей, и дети кричат Ему: осанна! И долго после того чудится ребенку торжественная картина, когда на другой день играет он принесенною из церкви вербою и лепит фигуры из своей свечки. И на другой год, едва подходит весна, он уже нетерпеливо спрашивает у матери: скоро ли вербы? скоро ли вербы? скоро ли вербы? скоро ли пойдем в церковь и зажжем опять свечки?

Сладкий трепет чудесного! Святое ожидание! Бессознательное чувство радости, обнимающей детскую душу! Знает ли еще вас душа человека, далеко оставившего за собою детство со всей бессознательностью чистых его впечатлений? Счастлив тот, на ком хоть отблеск этого детского чувства отражается поздней порою жизни в церковном празднике Вербного Воскресения.

Стану я в церкви, затеплю свечу свою, возьму в руки пушистую вербу: Боже, зажги святой огонь в душе моей, воскреси в ней юное чувство, как воскресла жизнь весною в моей молодой вербе! Вот вокруг меня стоят дети и бережно держат свои вербы и пристально смотрят на пламя свечи своей. Посмотрю на них и вспомню, как я был младенцем и младенчески стоял перед Тобою в детской радости и беззаботно играл перед Тобою в ожидании твердой мысли и ясного сознания. Посмотрю, и сердце мое растает перед Тобою, если Ты поможешь мне растопить его, и снова забьется живою верою и любовью к Тебе, и опять послышится в нем голос матери: «Молись, дитя мое, вот Христос идет»! И пусть затем услышу я, как бывало прежде, тихую поступь осляти и шелест риз Христовых, и робкие голоса детей и громкие народные клики: «осанна Сыну Давидову», и сам из глубины потрясенного сердца воскликну вместе с ними: осанна!

Что же я сделаю? Что принесу Христу Победителю? Мало одного клика, который сам собою выходит из сердца, - я хочу отдать Ему, - что - свое... Отдам ему одежду, в которой пришел сюда. Отдам ему заботу обо всем, что любил и о чем думал целое утро и целый день в житейской тревоге, отдам все планы, которые строил, все дела, которые делал и задумывал делать, отдам память о вчерашнем и расчеты на завтрашний день, отдам скорби прожитых дней и счастье, которое Он посылал мне, отдам Ему похвалу людскую, которая так срастается с душою, и людское осуждение, которое так скоро от нее отпадает, отдам сознание достоинства и подвига, довольство труда, успех самостоятельной мысли, - отдам все, что вырастила в душе и чем облекла ее жизнь вседневная, и останусь перед Ним нагим, как младенец, с простым детским чувством, с простою детскою радостью...

Господи, пошли мне такое чувство на этот час, чтобы я мог встретить Тебя, как мне хочется, как жаждет душа моя! И пусть оно придет ко мне опять в ту решительную минуту, когда Ты в последний раз мне явишься - взять мою душу. Пусть и тогда не останется на мне ни одной одежды, сотканной земною жизнью, чтобы я мог и тогда с детскою радостью встретить Тебя и сказать с последним дыханием: Осанна! Ей, гряди, Господи Иисусе!

11 АПРЕЛЯ 1864

Вербная Суббота

Праздник на улице - зашевелилась толпа, и повсюду, куда ни пойдешь, встречаются сияющие лица, точно у всех тяжесть будничная спала с души, точно всем вольнее стало дышать в Божьем мире, точно всем захотелось открытым взглядом окинуть мир и встретить взгляд другого человека; развязалась речь и мягче стало выражение лиц, и как будто, говоря с ближним дружно и весело, «от избытка сердца уста глаголют». Дети идут с гулянья с вербами и с игрушками, и позади, взрослые, провожая детей, будто и сами по-детски радуются. У старого не сходит с лица улыбка, и эта молодежь, что каждое утро и вечер радуется жизни, сегодня как будто особенно веселится и радуется.

Строгий моралист, суровый проповедник, готов при виде кочующей толпы спрашивать: кто из числа многих хранит в себе священную память праздника и привык святить жизнью и делом день Господень? Напрасный вопрос, ибо перед ним все мы безответны. Но сегодня церковь не спрашивает ответа. Сегодня - в праздник Свой - Бог затворил черную бездну, куда страшно заглянуть грешному человеку, и положил на верху ее печать Своей благодати.

Радуются дети. Пусть вспомнит, кто был ребенком, знал ли он, чему радовался. Но эта радость легла у взрослого в душе основанием всякой земной радости: она - первое звено всех праздников его жизни. В детской душе праздничная радость полагает зерно благодати, и «спит человек и встает ночью и днем; а как семя прозябает и вырастает, не знает сам». В детской душе воспоминание праздничной радости оставляет лучезарный свет, который сам неведомо отсвечивает далеко из здешней жизни и в будущую, то застесняется и тускнеет, то, поднявшись из неведомой глубины душевной, вдруг осияет всего человека и не различишь, какие лучи принесло прошедшее и какие грядущее послало им навстречу, ибо в душе человеческой тайна Божия совершается. И так иногда, после многих лет сна душевного, забвения, неведения и страсти вдруг поднимается в усталой душе потухшая заря детского праздника и озарит ее, сгонит тени, разобьет крепкие узлы сомнения и поставит человека перед Богом в новом чувстве праздничного веселения.

Иной простой человек не устоял до конца в праздничной одежде и смешал праздник с грязью житейской нужды, с грязью грубого веселья и грубой привычки... Но как знать, какую долю праздничной радости дал ему Бог, когда с восходом солнца осиял его праздничным светом; как знать, может быть, доля его была богаче нашей, и глубже, чем нам, чувство легло ему в душу, и раньше, чем нам, отразится ему в часы горя и тьмы душевной. Всем нам праздник отворяет двери храма, и во храме светит «тихий свет святые славы Отца Небесного», - одному меньше, другому пространнее, одному отразится на пороге, другого осияет внутри храма. Пройдет пора, затворятся двери, но остается в душе сладость блаженного созерцания. И мы стоим перед дверьми, и стучим, и зовем грешной душой: отвори, Господи! Что, если этой простой душе, без зову и без усилия, отворились настежь двери и явилась слава Господня, и, показав ей свет Свой, Господь отпустил ее с миром?

Гуляют беспечные и гордые юноши, и, точно не чувствуя праздника, проходят мимо святыни с легкомысленной улыбкой... Но что же призвало их сюда, в праздничную толпу; что же заставляет и их бодрее и веселее вчерашнего смотреть на мир Божий; что же, как не праздничное народное чувство, которое, им самим неведомое, ими самими, может быть, отрицаемое, бессознательно таится в глубине души и поднимает в ней неслышной силой ключи жизни? И на них лежит печать дара Божия: пускай еще не признан и не тронут этот дар, но и им он дан не напрасно; и в них под печатью лежит зерно истины и благодатного ведения. Когда оно воспрянет - как знать? Про то ведает Бог, источивший воду из камня, из сухого дерева возрастивший зеленую ветвь. И у них в душе хранится память детства, но ключи их не на веки запечатаны. Нам сегодня радость «общего воскресения», и верба наша гласит нам весть о вечной жизни и о победе над смертью. Пусть несут свою вербу и они вслед за народом, пусть не знают сами, чем вместе с народом радуются: настанет и для них время. Господь пришел «взыскати и спасти погибшия!»

Станем радоваться не смущаясь, что всякий радуется по-своему. Праздник Господень осветил Вселенную и на всех без разбора светит. В сей день, его же всем людям сотворил Господь, возрадуемся и возвеселимся со всеми людьми Его!