«НЕ В ПРИМЕР ПРОЧИМ». МОЛОДЫЕ ГОДЫ

В отличие от тех, кому место в обществе было уготовано по праву происхождения, или героев плохой беллетристики, оказывающихся избранными на великие дела по неведомым критериям, наш герой должен был произвести себя в исторические личности сам. В середине XIX века священник церкви города Николаева сделал вполне обычную запись:

«Тысяча восемьсот сорок осьмого года декабря двадцать седьмого дня родился, а тридцатого дня того же месяца окрещен Степан, сын… прапорщика Иосифа Федорова Макарова и законной жены его Елисаветы Андреевой, кои оба православного вероисповедания. Таинство крещения совершал священник Александр Гайдебуров.

Семья будущего адмирала не была нищей, однако средств было впритык: скромное офицерское жалование должно было прокормить, кроме родителей, пятерых детей, из которых Степан был младшим. Вообще отца Макарова нельзя упрекнуть в недостатке рвения и квалификации: небольших офицерских чинов он добился, изначально будучи и вовсе рядовым.

В девять лет Макаров лишился матери. «Я с девяти лет был совершенно заброшен, и с девяти лет я почти никогда не имел случая пользоваться чьими-нибудь советами. Все, что во мне сложилось, все это составилось путем собственной работы. Я немало трудился над собой, но во мне все-таки, должно быть, немало странностей, которые я сам, может быть, и не замечаю», — писал он в дневнике.

Вскоре после смерти Елизаветы Андреевны старший Макаров был переведен в Сибирскую флотилию, в Николаевск-на-Амуре. Будучи там, он сумел выхлопотать для всех сыновей места в морских учебных заведениях: старший отправился в Петербург, а оба младших остались в Николаевске. Макаров-младший поступил в штурманское училище.

На самом деле училищем это заведение можно было назвать с довольно заметной натяжкой. Всего двенадцать учеников, скотный двор при заведении, который директору был важнее собственно учебного процесса. Многие учителя просто не появлялись на занятиях. Вдобавок среди будущих штурманов процветала «дедовщина» с чесанием пяток младшими старшим, поркой и отнятием еды. Словом, это было достаточно скверное провинциальное заведение. Тем удивительнее, что юный Макаров оказался в итоге достаточно хорошо подготовлен. С одной стороны, видимо, сказывалось влияние семьи, с аккуратным профессионалом-отцом, с другой — самообразование. При чтении дневника, который Макаров вел в училище, постоянно приходится напоминать себе, что его автором является пятнадцати-семнадцатилетний юноша. Аккуратность, мягкая ирония и отличный русский язык бросаются в глаза. Когда пришло время практических плаваний, на его стремление к профессиональному совершенству быстро обратили внимание. Мало того, постепенно его старания заметили преподаватели. Будучи далеко не самым популярным среди однокурсников, Макаров быстро набирал очки в глазах педагогов и моряков: преподаватель географии, например, давал ему частные уроки, не требуя платы, а к тому же открыл доступ к офицерской библиотеке. Вообще образ жизни Макарова развивал в нем черты того типа, что сейчас назвали бы «нерд»: достаточно натянутые отношения с членами семьи (отец женился вторично, и с мачехой Степан не поладил), скверные — с однокурсниками и при этом — упорное до фанатизма желание учиться. Николаевск и рутинные походы на корветах и пароходах ему уже были просто тесны. В дневнике гардемарина в какой-то момент появляется уже эмоциональное: «Желал бы, чтобы была война, только поскорее, пока я еще не обабился, а теперь, пока кровь кипит».

Любопытно, что Макарова произвели не в кондукторы флотских штурманов, как обычно, а в гардемарины флота. Препятствием могло стать недворянское происхождение (старший Макаров не родился дворянином, а выслужил звание), однако буквально все, имевшие отношение к судьбе Степана, единодушно ходатайствовали о производстве именно в гардемарины «не в пример другим», что открывало перспективы настоящей карьеры.

«Прося ходатайства о Макарове, я, со своей стороны, осмеливаюсь уверить, что Макаров будет одним из лучших морских офицеров молодого поколения, и если перевод из корпуса флотских штурманов во флот есть отличие, то Макаров вполне этого достоин», — писал в инспекторский департамент капитан 2 ранга Лунд, командир корвета «Варяг».
 

Вообще в этом пункте кроется некая интрига. Судя по имеющимся данным, за Макарова ходатайствовали несколько человек, в том числе два адмирала: командующий Тихоокеанской эскадрой Попов и генерал-губернатор Казакевич. Оба они знали своего подопечного лично, по практическим плаваниям и училищу. Попов не относится к широко известным деятелям русского флота, однако в действительности был настоящей старой барракудой с богатым опытом Крымской войны, где он и выступал в качестве рейдера, и прорывался с грузами из Севастополя и назад, и вел разведку. Казакевич более был славен административной и научной работой, однако тоже имел репутацию человека хваткого и делового. Эти двое, видимо, разглядели в Макарове то, чем с избытком обладали сами: неуемную энергию и профессиональную хватку.
 

Двое адмиралов хлопочут за сына безвестного штабс-капитана! Однако эти люди сделали свои карьеры не на паркете, особенно суровый вспыльчивый Попов, и коль скоро парень знал дело, они плевать хотели на отсутствие протекции и сомнительное происхождение.

В 1865 году Макаров окончил училище лучшим на курсе. Вскоре последовало назначение гардемарином Морского корпуса на Балтике.

НЕПОТОПЛЯЕМОСТЬ. НАЧАЛО КАРЬЕРЫ И НАУЧНАЯ РАБОТА

И вот, 1869 год. Макаров — мичман. 1970 суток в море, 11 кораблей. Летом 1869 года он был назначен на канонерскую лодку «Русалка». К этому моменту Степан уже успел исходить полмира и был вполне состоявшимся моряком, несмотря на молодой возраст. Он уже имел опыт публикации в авторитетном «Морском сборнике», его статья на узкоспециализированную тему не совершила фурора, но оказалась вполне добротным материалом. О публикации Макаров достаточно доволго не знал: в момент выхода номера он был в Атлантическом океане на пути в Рио-де-Жанейро.

Именно тогда, в 21 год, Макаров приступает к одному из главных дел своей жизни: исследованию вопросов борьбы за живучесть судов. Поводом послужил инцидент, произошедший с самой «Русалкой». Судно зацепилось за подводный камень в финских шхерах, которыми так богато побережье страны Суоми. «Русалка» получила в целом не особенно тяжелую пробоину, однако начала быстро набирать воду. Лодка спаслась, только выбросившись на мель. Макаров живо заинтересовался причинами такой ситуации.

«Русалка» имела двойное дно. В теории эта система должна была защитить ее от потопления, однако фактически вода затапливала междудонное пространство, а экипаж не имел ни доступа к пробоине (и даже не мог определить точно ее место), ни возможности откачать воду при помощи помп. Этот порок конструкции Макарова поразил, и вскоре в «Морском сборнике» появляется еще одна статья мичмана: «Броненосная лодка „Русалка“: изучение плавучести лодки и средства, предлагаемые для усиления этого качества».

Макаров предлагал вполне конкретные вещи по улучшению конструкций кораблей:

1.   Каждый междудонный отсек должен находиться в таком положении, чтобы его можно было быстро и притом герметически отделить от остальных частей корабля.

2. Должна быть устроена система трубопроводов, с помощью которых можно выкачивать воду машинными помпами из каждого отделения.

3. Всегда должен иметься наготове пластырь для заделки пробоины. (Для этой цели нужно установить на корабле тросы, с помощью которых можно быстро подвести пластырь к пробоине).

4. Нужно иметь возможность немедленно после получения судном пробоины узнать, в каком отделении течь образовалась и до какой высоты поднялась вода.

Эта авария породила целый шквал изобретательской активности Макарова: он предложил и систему водоотлива, и довольно остроумную систему сигнализации о повреждениях в отсеках. Наконец, Макаров изобрел проект «пластыря» для заделки пробоин: затычки из парусины были и ранее в ходу, однако Макаров внес сразу несколько предложений по их улучшению.

Все эти проекты были неожиданно подрезаны, причем не кем иным, как благодетелем Макарова, адмиралом Андреем Поповым. Попов, изучив макаровское творчество, счел его «недозрелым». Для двадцатиоднолетнего парня это был ощутимый щелчок по самолюбию. Однако признание пришло с неожиданной стороны. Проектом заинтересовался командующий Балтфлотом Григорий Бутаков. Он устроил заседание Технического комитета, на которое привел и Макарова, и в результате свет увидел «пластырь Макарова» — первая новация, не просто разработанная мичманом, а внедренная на флоте. Причем Макаров разработал еще и детальную инструкцию по применению своего изобретения. Итогом его работы стало не только введение «макаровского пластыря», но и достаточно быстро полученный лейтенантский чин.

Вообще-то Степан Осипович ждал большего. Его мечтой было самостоятельное командование хотя бы небольшим судном, но — какое разочарование — его он не получил. Макаров, импульсивный и самолюбивый, был уязвлен и уже подумывал об отставке и переходе в торговый флот, однако в этот момент его вытребовали в Петербург, работать под началом давно знакомого адмирала Попова.

Может, адмиралу и не пришлись по вкусу ранние изобретения Макарова, но старание он оценил точно. Четыре года Макаров провел над научной работой над вопросами непотопляемости, в частности, как раз над водоотливными системами. Резкий и суровый, Попов не был подарком в качестве начальника, однако под его руководством Макаров досконально изучил вопросы конструкции судов, а заодно пообтесался на канцелярской и административной работе. Складывается ощущение, что Попов не только старался получить себе хорошего исполнительного служащего, но и намеревался таким манером как следует огранить алмаз природных дарований. Между тем лейтенанту Макарову вскоре предстояло поучаствовать в событиях, о которых он мечтал еще в Николаевске. Подступала русско-турецкая война.

ФЕСКИ В ПРИБОЕ. ВОЙНА С ТУРЦИЕЙ

«Быть военным моряком и оставаться в стороне от большой справедливой войны не самая яркая строка в офицерском послужном списке» (Макаров)

Одна из самых, если можно так выразиться, альтруистичных войн Российской империи была подготовлена недостаточно хорошо. После разгрома Франции в войне с Пруссией русские похерили запрет на строительство военного флота на Черном море, наложенный по итогам Крымской войны, однако с тех пор флот не был восстановлен в полной силе. Турки располагали чертовой дюжиной броненосцев, русские же имели очень слабые силы. Броненосная немощь Черноморского флота на тот момент состояла всего из двух «поповок», броненосцев береговой обороны, разработанных, как легко понять из названия, под контролем все того же Попова. Короче говоря, обстановка на море была куда как неблагоприятная. Для Макарова, однако, любая война была шансом поучаствовать в настоящем деле.

Помощь флоту оказало «Русское общество пароходства и торговли». РОПИТ передал военным дюжину пароходов, переделанных во вспомогательные крейсеры. И, о счастье, Макаров получает самостоятельное командование: пароход «Константин», как раз из числа крейсеров РОПИТа.

Макаров не был бы собой, если бы не устроил сюрприза. «Константин» нес прямо на себе четыре минных катера. Сам Макаров заметил по этому поводу, что «Никакие средства, никакие затраты на развитие минного дела не могут считаться чрезмерными. По моему мнению, в будущих наших войнах минам суждено будет играть громадную роль». Степан Осипович как в воду глядел. Мины предполагалось при помощи шестов и волоча на буксире подтаскивать прямо к неприятельским кораблям.
 

Через четыре месяца после назначения Макарова на «Константин» война была объявлена. В конце апреля «Константин» ушел в рейд.

На подходах к Поти, где ожидали встретить турок, никого не обнаружилось. Макаров двинулся к Батуму. Неподалеку от города русские спустили минные катера, на одном из них отправился сам Макаров.

Поздний вечер, катера скользят в черной воде. Внезапно из тьмы показываются очертания цели: навстречу идет турецкий сторожевой пароход. Катер «Чесма» лейтенанта Зацаренного подошел вплотную и на полном ходу подогнал буксируемую мину под турка. Томительное ожидание…

…и ничего не происходит. Мина не взорвалась из-за неисправности запала и обрыва проводов. Неопытные моряки не сумели провести настоящую атаку так же образцово, как на учениях. Турок скрылся.

Макарова и его подчиненных не обескуражила первая неудача. В конце мая новый рейд — и опять безуспешно, подорванная возле турецкого парохода мина не повреждает неприятеля, а команда миноноски попадает в плен. Кажется, идеи Макарова терпят крах, однако тот не сдается и вновь идет в море. По опыту неудачных атак Макаров делает вывод: имеющиеся мины слишком слабы и не могут быть использованы в качестве серьезного средства борьбы. В июне Макаров, наконец, получает ожидаемые торпеды, продукт тогдашних высоких технологий. Это уже был более существенный аргумент.

После еще одного безрезультатного рейда Макарову наконец-то улыбнулась судьба. В январе 1878 года «Константин» снова явился к батумскому рейду. Два катера спустились с корабля и двинулись к рейду. Вскоре они обнаружили сторожевой пароход турок. Русские подкрались на пистолетную дистанцию, всего чуть более полусотни метров, и выпустили торпеды.

Посыльное судно «Интибах» приняло торпеду в упор. Правый борт оказался почти полностью разворочен полусотней килограммов пироксилина. Корабль затонул почти мгновенно. «Слышен был энергичный взрыв, затем сильный треск от проломившегося судна и глухие вопли и крики отчаяния многочисленной команды. Пароход лег на правую сторону и быстро погрузился на дно с большей частью своего экипажа… До того, как скрылись мачты, прошла одна или две минуты», — рапортовал Макаров.

Победа была одержана очень вовремя: уже через неделю после боя было заключено перемирие.
 

Итог персональной войны Макарова был, может быть, на нынешний взгляд не слишком звонким. За все время удалось повредить один корвет и потопить авизо. Не особенно впечатляющий результат, однако злополучная канлодка стала первой в мире жертвой торпеды. Сложно было ожидать, чтобы абсолютно новый вид оружия сразу же сыграл по-настоящему эффективно, и, в общем и целом, это был результат: как ни крути, корабль, пусть и невеликих достоинств, был потоплен. Это означало успешные испытания боем совершенно нового вида оружия. Теоретически англичане в боях в Латинской Америке использовали торпеду чуть раньше, но без малейшего успеха: «самодвижущаяся мина» не поразила цель. Здесь же результат был налицо. По русскую сторону даже мрачный Попов отписал Макарову «Наконец-то полный успех!», да и «Таймс» сдержанно отметила, что «нельзя не отдать справедливости смелости русских моряков, которые произвели эту замечательную атаку, столь интересную для всего морского мира».

В.И. Семенов замечал по поводу участия Макарова в войне:

«Несколько атак, частью неудачных, частью таких, удача которых является сомнительной; уничтожение нескольких коммерческих судов, по требованию начальства, помощь отряду Шелковникова… причем успех был делом случая.

А что, спросит читатель, кроме того им было сделано?

Ответ на такой вопрос у меня готов:

Черное море очищено от неприятельского флота, который при объявлении войны считал себя полным его хозяином и, ежедневно появляясь в виду наших портов, грозил нашему побережью.

Это сделал пароход „В. Кн. Константин“ под командой С.О. Макарова.

Важен был успех, и этот успех был достигнут. Не все ли равно, каким путем — удачными или неудачными атаками, или даже одною угрозой их возможности…

Факт тот, что неприятельский флот, начавший войну блокадой наших портов, попрятался по своим портам, да и там не чувствовал себя в безопасности».

Просьба Макарова по случаю потопления «Интибаха» очень характерна для этого человека:

«Осмеливаюсь быть нескромным, — писал он, — просить ваше превосходительство в награду за батумское дело разрешить постройку быстроходного катера в Севастополе по моему чертежу. Уверен в быстроте хода и в хороших морских качествах. Материалы вздорожали, и только поэтому он будет стоить 12 000 рублей. Могу ли надеяться получить мины Уайтхеда (торпеды. — прим. Е.Н.) взамен взорванных?»

Поистине, редкая преданность делу: первая просьба после успеха — постройка катера и дополнительные торпеды.

Макарову относительно успешное выступление на войне принесло море пользы. «Георгий», очередной чин, широкая известность. Однако уже вскоре после войны Макаров завел знакомства, еще сильнее изменившие его жизнь, чем награды и движение по карьерной лестнице.

НА МОРЕ И НА СУШЕ

«В море я у себя дома, а на берегу в гостяx» (Макаров)

Макарову уже около тридцати, он хорошо известен, у него превосходная репутация, он флигель-адъютант, георгиевский кавалер. И он холост. После войны Макаров на «Константине» организует перевозки солдат из Турции в Россию. Рутинное занятие, не предвещавшее ничего любопытного. Однако во время захода в Константинополь Макаров познакомился с элегантной пассажиркой, возвращавшейся из Европы в Россию, Капитолиной Якимовской. Его роман с девятнадцатилетней девушкой вышел на диво бурным. Якимовская оказалась благодарной слушательницей, ей самой льстило внимание такого человека, они оба молоды и одиноки. К концу рейса Макаров уже делает предложение, получает согласие — и тут же снова уходит в море. Они обвенчались только в сентябре 1879 года в Одессе.

Как это часто бывает с такими спонтанными браками, женитьбу Макарова трудно назвать абсолютно удачной. Якимовская была слишком светской женщиной, аристократкой (чем она очень гордилась), благотворительницей, любительницей хорошо одеваться, блистать в обществе. Макаров и близко не был похож на дамского угодника и вдобавок был слишком увлечен своей службой, да и сам образ жизни с постоянными плаваниями не очень способствовал витью семейного гнезда. К тому же он не был богат. Из-за денег в их семье были достаточно серьезные скандалы, и вообще жизнь Макарова была довольно ощутимо омрачена вопросом поиска денег на покрытие расходов. Сообщается также, что Капитолина не была верна мужу. В качестве соперника был назван адмирал Рожественский, получивший столь печальную известность по результатам Цусимы. Как утверждается, сохранилась любовная переписка между Рожественским и Макаровой. Что называется, за руку их никто не ловил, однако существование неких близких отношений между ними вполне возможно. И, однако, при всех этих обстоятельствах, невозможно отрицать, что супруги Макаровы любили друг друга. Макаров, не расположенный к лирике в общем и целом, уделял семье столько времени, сколько в принципе мог, не жертвуя интересами службы. Письма жене он писал в изобилии, куда больше, чем можно было бы ждать только для поддержания приличий. Когда же он погиб — и об этом есть абсолютно надежные свидетельства, — вдова погрузилась в пучину многомесячной глубочайшей депрессии и уже никогда не была счастлива, что откровенно не вяжется с образом легкомысленной стервы, вылепленным некоторыми авторами. С детьми у Макарова сложились впоследствии отличные отношения, полнота чувств к отпрыскам была такова, что в письмах проскакивают нотки, которые могли показаться для этого моряка почти кощунственными: «Я с удовольствием думаю о том, когда мы, наконец, кончим наши военные затеи, и тогда я приеду к моей милой рыбке, которую я так давно не видел». Макаров, с удовольствием мечтающий о том, чтобы кончить «военные затеи», — это нечто потрясающее.

Однако это все в будущем, а пока Макаров имел все основания быть счастливым. Его следующее назначение, впрочем, было достаточно необычным для моряка, и им Макаров обязан еще одному константинопольскому знакомому. Курсируя между русскими портами и столицей Турции, Макаров успел познакомиться со Скобелевым. Тот как раз готовил Ахал-Текинскую экспедицию для окончательного подчинения Туркестана и нуждался в опытном мореходе, который сумеет организовать снабжение похода всем необходимым.
 

Экспедиция шла сложно, чтобы не сказать мучительно. В дикой пустыне русским сражаться приходилось не только с текинцами, но и с чудовищными природными условиями. Макаров занимался наладкой путей сообщения между побережьем и Баку. Для этого он мобилизовал все наличные суда, заодно зафрахтовав гражданские шхуны. С подачи Макарова и Скобелева была устроена Закаспийская железная дорога. Именно Макаров должен был организовать переброску грузов к месту строительства. Везти нужно было рельсы, шпалы, сами поезда. Организации снабжения этой стройки Макаров посвятил 1880-й год.

Помимо организации гигантского морского «таксопарка», Макаров изучал другие возможности доставки грузов Скобелеву. В частности, по просьбе последнего он изучил речку Атрек, текущую неподалеку от Каспийского моря. «Течет неподалеку» не значит «впадает». Дело в том, что устья у Атрека не было: ближе к морю речку «растаскивали» на арыки, так что она попросту никуда не впадала. Макаров шел вверх по Атреку на паровом катере, который вместе с участниками похода дотащили к реке на верблюдах. Речка была крайне мелководной, извилистой, а местами пересыхала настолько, что катер нужно было ставить на деревянные полозья и тащить волоком по дну. Вверх по течению группа Макарова прошла более трехсот верст, и, что интересно, по результатам обследования определили, что зимой и весной небольшие суда по Атреку вполне могут ходить. За время экспедиции Макаров обнаружил, среди прочего, нефтяные месторождения и позднее заложил нефтебазы за Каспием.

Скобелев был очень доволен сотрудничеством. Прощаясь, генерал и адмирал обменялись георгиевскими крестами. Макаров до конца жизни носил скобелевский крест.

Работа в пустыне, однако, сильно измотала Макарова. Следующее назначение было куда более приятным.

ОКЕАНОГРАФ

Новая миссия Макарова была наполовину дипломатической. Макаров должен был руководить «стационером», пароходом «Тамань», расположившимся в Константинополе. Такое назначение, с одной стороны, должно было слегка давить на турок, в войне против которых Макаров прославился, а с другой — дать возможность передохнуть после напряженной работы под белым солнцем Туркестана. Собственно, роль Макарова, поступившего в распоряжение посла, была достаточно простой, поскольку «Тамань» почти не передвигалась. В Константинополе Степан Осипович жил вместе с семьей. Супруга с удовольствием окунулась в светскую жизнь, Макаров же тоже сумел найти способ не заскучать. В разговорах с русскими дипломатами и местными жителями Степан Осипович услышал некую смутную байку о местных течениях. На поверхности Босфора вода идет из Черного моря в Мраморное, и суть истории состояла в том, что существует еще одно течение, на сей раз подводное, идущее в противоположном направлении. Макаров вооружился трудом итальянского ученого, который записал эту историю еще в XVII веке, и принялся работать. Интересно, что достаточно авторитетное мнение английского ученого Спратта, считавшего, что никакого подводного течения в Босфоре нет, Макарова не остановило, и он принялся разрабатывать тему сам. Эксперимент, который поставил Макаров, был предельно простецким: он вышел на середину фарватера и опустил на глубину тяжелый бочонок. Тут же шлюпку, в которой он сидел, потащило против течения. Но, само собой, ограничиваться простым наблюдением Макаров не стал, и вскоре он рассчитал и границы между течениями, и примерный объем воды, идущей туда и обратно, причем для расчетов он пользовался самостоятельно сконструированными приборами. Итогом всех этих трудов стала исчерпывающая работа «Об обмене вод Черного и Средиземного морей», которую вскоре напечатали в «Записках Академии наук». Академики в отчете о работе за 1885 г. написали буквально следующее:

«Гидрология получила за нынешний год, в наших изданиях, весьма важное обогащение в обширных и в высшей степени интересных исследованиях капитана 1 ранга флигель-адъютанта С.О. Макарова об обмене вод Черного и Средиземного морей».

Забавно, что все это каперанг Макаров проделал исключительно по своему почину при помощи еще четверых офицеров, которые заинтересовались работой. Эти пятеро сделали за год более пяти тысяч замеров скорости течения, температуры и солености воды в разных участках Босфора. Кое-какие приборы Макаров и его команда запросили на базе Черноморского флота в Николаеве, и это было единственной помощью со стороны за все время работ.
 

Макаров к тому моменту хорошо пообтесался в свете. Благо он за время своих морских похождений успел хорошо овладеть английским и французским, к тому же он был самым удачным образом для тогдашней светской жизни женат, так что он, в общем и целом, мог наслаждаться жизнью. Тогда же у Макаровых родилась первая дочь. Несколько времени спустя гидрологические штудии Макарова увенчались самым блестящим успехом: премией Академии наук, врученной ему лично всемирно известным химиком Бутлеровым. Однако научные изыскания для Макарова только начались.

Осень 1885 года. Макаров — капитан новейшего парусно-парового корвета «Витязь». Его предполагалось отправить в кругосветное плавание в научных целях. Поскольку Макаров был уже известен и как моряк, и как ученый, на руководство этой экспедицией было трудно найти лучшую кандидатуру. «Витязь» ушел в море на три года. Это была специфическая гидрологическая работа, море наблюдений и обобщение накопленной информации о течениях, глубинах, температуре, составе воды, метеорологических условиях. Океанография оказалась стихией Макарова. Пролив Лаперуза, Тайвань, берега Кореи, Японское море, Маркизские острова, Гонолулу, Иокогама, Сайгон, Суэцкий канал, русский Дальний Восток… «Витязь» собрал и обработал исполинский объем материала, непрерывно делая замеры, беря пробы всего, что только можно взять, делая измерения по всем направлениям. По возвращении Макаров выдал на-гора соображения о конструкции кораблей, собрав огромный массив предложений, от усовершенствований угольных ям и паровых машин до устройства ванн для кочегаров, но главную работу — результаты исследований Тихого океана — ему еще предстояло оформить. Этот процесс занял достаточно много времени. Макаров с головой ушел в работу, тем более что по возвращении его поджидал удар: от болезни умерла старшая дочь. Уйдя в дела с головой, Макаров работал как бешеный даже по своим меркам.

В 1894 году увидела свет книга Макарова «„Витязь“ и Тихий океан». Это был триумф. Золотая медаль Географического общества, премия Академии. Труд Макарова тут же сделался классической работой о физической географии Тихого океана.

На фронтоне Музея океанографии в Монако выбиты названия двадцати трех кораблей четырнадцати держав, положивших начало мировой океанографии. Турист может видеть их и в наши дни. По соседству с «Фрамом» и «Челленджером» в этот пантеон славы вбит корвет «Витязь». Офицеры и матросы во главе со своим капитаном вступили в историю. Без преувеличения, это был звездный час Степана Осиповича.

Однако Макаров был не только ученым, но и военным. До столкновения с Японией оставалось еще довольно много времени, а Макаров уже отправил в Главный морской штаб пакет предложений по оборудованию Дальнего Востока в военном отношении. Характерна его ремарка:

«Обстоятельства так сложились, что японцы в настоящее время считают Россию истинным врагом для естественного, по их мнению, развития страны. Война с Россией будет чрезвычайно популярна в Японии и вызовет с первой же минуты полное напряжение ее сил… Могущество России значительно превосходит могущество Японии, но на Дальнем Востоке нам трудно иметь столько же сил, сколько у наших противников. Необходимо иметь в виду, что наш Дальний Восток есть не более, как колония по удаленности от населенной части страны… Борьба наша на Дальнем Востоке с Японией не будет борьба двух государств, а борьба одного государства против колонии другого».

К сожалению, эти призывы не были услышаны.

1 января 1890 года Макаров получает очередной чин. Собственно, с этого момента он адмирал Макаров.

Последующие годы Макаров отправлял множество должностей, от инспектора артиллерии до командующего эскадрой на Средиземном море и коменданта Кронштадта. Параллельно он, как водится, вел научные изыскания. Есть в его работе, однако, одна тема, о которой нельзя не рассказать отдельно.

ПУТЬ ВО ЛЬДАХ

В январе 1897 года морскому министру ложится на стол записка авторства Макарова:

«Полагаю, что при помощи ледокола можно открыть правильные товарные рейсы с рекой Енисей. Также считаю возможным с ледоколом пройти к Северному полюсу и составить карты всех неописанных еще мест Северного Ледовитого океана. Содержание большого ледокола на Ледовитом океане может иметь и стратегическое значение, дав возможность нам при нужде передвинуть флот в Тихий океан кратчайшим и безопаснейшим в военном отношении путем».

Так началась эпопея одного из важнейших для русского флота кораблей за все время его существования — ледокола «Ермак». Поначалу его идея не вызвала особенного энтузиазма в министерстве. Однако Макаров, само собой, не сдается и вскоре выступает с публичной лекцией, которая носит характерное название: «К северному полюсу — напролом!» Основными проблемами, которые он предлагал разрешить, были исследование Ледовитого океана, регулярное сообщение между замерзающими портами на Балтике зимой и, наконец, регулярное сообщение пароходами с Обью и Енисеем. То есть Макаров, по сути, предложил при помощи ледоколов создать нынешний Севморпуть.

Макаров считал, что для этого на первых порах будет достаточно двух ледоколов по 6000 тонн водоизмещения.

Проектом заинтересовались два значительных деятеля поздней Российской империи. Во-первых, к идее постройки специального океанского ледокола благосклонно отнесся Менделеев, а во-вторых, удалось привлечь к созданию нового типа корабля министра финансов Сергея Витте. Эти двое стали, что называется, лоббистами будущего «Ермака».

Осенью 1897 г. комиссия при участии Менделеева приступила к разработке технических условий для будущего ледокола, а вскоре прошел конкурс, по результатам которого фирма «Armstrong Whitworth » получила заказ на строительство корабля. Это был первый в мире корабль, спроектированный для движения в Арктике. Макаров буквально носился со своим детищем, знал его по винтику, и в марте 1899 года, сойдя со стапелей Ньюкасла, «Ермак» ушел в первый поход, к Кронштадту.

В Петербурге новый корабль произвел фурор, проломившись к порту сквозь сплошной лед Финского залива. Берег был набит толпами, «желавшими, — как писал Макаров, — повидать чудовище, которое может справляться с льдами и прокладывать себе путь в таких условиях, в которых прежде никто не отваживался ходить».

Всего через две недели появилась возможность опробовать корабль в деле: возле Ревеля оказался затерт льдами купеческий караван из одиннадцати судов. «Ермак» добрался до них и в течение получаса расколол льды вокруг зажатых торговцев. Однако далее «Ермак» поджидало более серьезное испытание. Сокрушать слабый балтийский весенний лед — одно дело, но при попытке выйти на Крайний Север «Ермак» быстро получил пробоину и должен был вернуться в Ньюкасл для ремонта. Более того, комиссия, расследовавшая инцидент, вынесла решение, согласно которому «Ермак» был не приспособлен для вод Арктики. Макаров пишет во все инстанции, заклиная не спешить с выводами. Однако вывод однозначен: «Ермак» должен остаться в акватории Финского залива. Впрочем, и там ему находилась работа. Именно «Ермак» спас, например, затертый льдами у Гогланда броненосец «Апраксин». Зрелище, надо полагать, было величественное: к беспомощному гиганту прорубается сквозь льды могучий ледокол.

Итак, Макарову удалось совершить на «Ермаке» две экспедиции к Шпицбергену и Новой Земле, и этим ему пришлось ограничиться. Увы, покорить Северный полюс, о чем мечтали адмирал и Менделеев, не удалось. Более того, в ближайшие 33 года «Ермак» так и остался — фактически — спасательным судном на Балтике. Пресса даже успела позлорадствовать, а какой-то журналист поиздевался, предложив переименовать «Ермак» в «ледокол Э-2».
 

Однако даже в таком «усеченном» качестве он оказался одним из самых ценных кораблей флота. После спасения «Апраксина» и крейсера «Нахимов» самые злые языки были прикушены. Может быть, «Ермак» не был совершенен, однако он был первым в своем классе. Как и с торпедными атаками, чудо-механизм не начал действовать в полную силу сразу, но невозможно переоценить значение первого шага. «…Мне остается только благодарить вас за предоставление в мое распоряжение ледокола, неутомимая деятельность которого много способствовала успеху работ по снятию с камней броненосца „Апраксин“», — писал Витте морской министр, еще недавно издевавшийся над, как казалось, провалившимся проектом. Кстати, первая радиограмма, посланная с практической целью изобретателем радио Поповым, как раз касалась «Ермака» и его спасательной миссии. Высокие технологии той эпохи шли рука об руку, давая вместе потрясающий эффект в виде множества кораблей, спасенных из, казалось бы, совершенно безвыходного положения.

Крупнейших успехов «Ермак» добился уже после Макарова, надолго пережив своего «крестного отца». От «Ермака» слишком многого ждали в империи, и когда пришло понимание, что это не всемогущий и всесокрушающий титан, а мощный, но требующий бережного и осторожного обращения корабль, общественность приняла неожиданный ледяной душ. Мы же, однако, можем посмотреть на судьбу ледокола с дистанции и сделать вывод: «Ермак» стал плавучим гимном победе человечества над стихией и по своему значению достоин встать в ряд со славнейшими судами нашего флота.

ПОСЛЕДНЯЯ ВЕСНА

«Мы все знали, что он имеет нравственное право посылать нас в самые опасные операции, и шли совершенно спокойно, ибо знали, что в нужный момент он поможет и ни на минуту не забудет нас» — Контр-адмирал Шевелев

Дипломатические осложнения между Россией и Японией начались за довольно значительное время до открытия собственно боевых действий. Макаров с его бурной жаждой деятельности остаться в стороне от грядущей войны, само собой, не мог. Впрочем, поначалу его попытки попасть на восток не встречали понимания. «Меня не пошлют, — писал Макаров в конце 1903 г. барону Врангелю, — пока не случится там несчастья, а наше положение там крайне невыгодно».

Вообще Макаров ожидал конфликта с Японией еще с конца 90-х годов XIX века. Главный морской штаб он с 1900 года бомбардировал предложениями по усилению обороны Порт-Артура, русской морской базы в северо-восточном Китае, на Ляодунском полуострове. В частности, Степан Осипович уже тогда предполагал, что осадить город могут и с суши, и с моря, поэтому настаивал на увеличении огневой мощи крепости. Противника он называл без обиняков:

«Заняв Корею, японцы могут двинуться к Квантунскому полуострову и сосредоточить там более сил, чем у нас. Вся война может быть ими сосредоточена на этом пункте. Это будет война из-за обладания Порт-Артуром, к которому они подступят с потребной для сего силой, и мы должны быть готовы к должному отпору с сухого пути. (…) Падение Порт-Артура будет страшным ударом для нашего положения на Дальнем Востоке».

От этого алармистского прогноза морское министерство попросту отмахнулось. Макаров бил во все колокола, однако сооружение укреплений в Порт-Артуре и в целом подготовка к будущему столкновению велась в недостаточном объеме и не тем темпом, который был нужен. График строительства фортов и батарей постоянно срывался, суммы, которые должны были выделяться на оборудование базы, фактически отпускались не вовремя. Тем не менее постепенно усиление позиций вокруг Порт-Артура шло, но к моменту открытия боевых действий эта работа еще не была как следует завершена.

В конце января 1904 года наконец началась принявшая столь несчастный оборот борьба с Японией. По иронии судьбы, последнее письмо Макарова, в котором он взволнованно указывал на недостатки расположения кораблей в гавани Порт-Артура и на недостаточную противоминную защиту, оказалось в морском министерстве за несколько часов до того, как японцы атаковали гавань Порт-Артура ровно по сценарию, который описал Макаров. Несколько кораблей получили тяжелые повреждения от торпед. Это было только начало бедствий. Несчастье, о котором писал Степан Осипович, приключилось, и наконец адмирал получил ожидаемое назначение. 1 февраля Макаров получил приказ отправляться на Тихий океан.

Всю дорогу из Петербурга Макаров в авральном темпе работал с офицерами штаба над планами и инструкциями. В Порт-Артур он прибыл 8 марта. Быстро и сухо отметившись на церемонии встречи, он тут же развил кипучую деятельность. К моменту его прибытия в морской крепости, где была фактически заперта противником русская эскадра, накопилось множество проблем, и японцы не собирались давать возможности спокойно их разрешить. Тем не менее Макаров отчаянно работал. С одной стороны, требовалось защитить гавань от ударов японской эскадры, уже активно действовавшей снаружи, с другой — подготовить корабли и людей к сражениям. Японцы постоянно беспокоили порт набегами, в частности, через два дня после приезда Макарова они сумели перехватить миноносец «Стерегущий» снаружи гавани. Макаров не смог помешать этому, однако офицеры и матросы отметили как минимум активные попытки выручить погибающий миноносец. Локальная неудача, не подломившая, однако, боевого духа, а наоборот, заставившая всех собраться и действовать энергичнее. С внешней стороны рейда русские утопили два гражданских парохода, сузив путь в гавань. По распоряжению Макарова русские пристрелялись по акватории вокруг гавани. Вскоре его подопечные отбили один из беспокоящих японских набегов на порт, обстреляв «перекидным» огнем атакующие корабли. Попытка японцев задействовать брандеры провалилась: один из них был подорван торпедой, еще несколько выскочили на мель. Команды брандеров оказались перебиты. Позднее выловленные из прибоя тела японских моряков схоронили с воинскими почестями наравне с русскими: противники сохраняли уважение друг к другу и представления о чести.

Все это время внутри гавани шли упорные тренировки и ремонт поврежденных кораблей. Адмирал подстегивал личную инициативу, спокойно выгоняя со своих постов сторонников пассивного ожидания своей участи. Макаров не собирался отсиживаться и имел намерение, подготовив флот, дать японцам бой. Противник имел превосходство в силах, однако Макаров собирался опереться на форты Порт-Артура и поддерживать свои операции наземной артиллерией. Можно только гадать, как бы обернулось открытое сражение против японского флота при таком старом боевом бульдоге, как Степан Осипович, во главе эскадры. Однако великой битвы не состоялось. Боги морской войны окончательно отвернулись от Российской империи и ее адмирала. Песок в невидимых часах уже почти высыпался.

Свой штандарт Макаров держал на броненосце «Петропавловск». Это был мощный современный корабль, введенный в эксплуатацию в 1899 году. Именно на нем он отправился в последний свой боевой выход.
 

Итак, 31 марта отряд русских миноносцев вышел из гавани на разведку. Макаров получил сведения, что японцы намерены перебросить на Ляодунский полуостров, где, собственно, и находился Порт-Артур, десант. Предполагалось, что дорогой японцы пройдут через острова Эллиот, восточнее Порт-Артура, и Макаров намеревался, буде они там обнаружатся, перебить десант. Десантных судов миноносцы не встретили. На обратном пути корабли были перехвачены японской эскадрой. В темноте проскочить в гавань сумели все миноносцы, кроме одного. Корабль «Страшный» оказался отрезан, приняв в темноте японские суда за свои и присоединившись к ним.

Из гавани тут же вышел на помощь дежурный крейсер «Баян» в сопровождении эскорта миноносцев. В этот момент «Страшный» готовится выпустить торпеду. Японский снаряд попадает точно в торпедный аппарат. От мощнейшего взрыва «Страшный» тут же начинает тонуть.

«Баян» подбирает из воды моряков и тут же оказывается перед лицом группы японских броненосцев и крейсеров. Его не оставили в одиночку: узнав о том, что «Страшный» ведет бой, Макаров скомандовал выход всей эскадре. Сам он на «Петропавловске» возглавлял выход. Вместе с Макаровым на «Петропавловске» вышел Василий Верещагин, приехавший незадолго до этого в Порт-Артур.
 

Появление броненосцев на месте боя сразу же заставило японцев отстать от «Баяна», однако они надеялись выманить русских на всю эскадру адмирала Того, имевшую значительный перевес над русскими. Макаров на провокацию не поддался и начал строить свои корабли под прикрытием береговых батарей. Под его началом были три броненосца и четыре крейсера. Намного меньше, чем у Того, но не так мало, чтобы забиваться в дальний угол гавани. Макаров хладнокровно разворачивал суда в боевой порядок.
 

В этот момент по правому борту «Петропавловска» взорвалась мина.

«Вдруг в самой средине броненосца плавно поднялась гора черного дыму, из которого вырвался высокий тонкий столб, совершенно как это бывает при стрельбе под большими углами возвышения; все ахнули, но, не желая верить огромному несчастью, поначалу думали, что „Петропавловск“ стреляет. Однако глухой, мягкий удар взрыва, увеличившийся огромный столб дыма и пару, а затем заметное движение всего корпуса корабля, покачнувшегося и начавшего затем медленно погружаться, сразу определили страшную истину, — „Петропавловск“ гибнет от взрыва мины, на „Петропавловске“ Макаров, Кирилл Владимирович и более 700 человек команды и офицеров; господи, неужели „Петропавловск“ гибнет?» — писал в дневнике полковник Рашевский.

Накануне в этом секторе были замечены японские миноносцы, но, торопясь на выручку «Баяну», Макаров не стал тралить акваторию. Было ли это ошибкой? Да. Мог ли Макаров ее избежать? Не факт. Выручать «Баян» было необходимо, и каждая минута промедления могла оказаться роковой. К тому же мина сама по себе не была приговором. Почти сразу после «Петропавловска» подорвалась «Победа», но ей этот эпизод стоил только одного матроса раненым. «Петропавловску» же не повезло, и он погиб почти со всем экипажем, однако не следует забывать: в нормальной ситуации одна мина не должна была его уничтожить. Для сравнения, вскоре после «Петропавловска» погибли на русских минах японские броненосцы «Хацусе» и «Ясима». «Хацусе», чтобы получить фатальные повреждения, потребовалось два или три взрыва, «Ясима» же и вовсе сохранил плавучесть и был добит уже непогодой при буксировке к родным берегам. Короче говоря, в случае с «Петропавловском» имел место critical hit, находящийся в пределах вероятности, но далеко не относящийся к таким оказиям, какие случаются при каждом минном подрыве.

— Мы до последней минуты надеялись, что Макаров жив, и нам так хотелось этого, что когда мы стали на внутреннем рейде, кто-то сказал, что Макаров спасен и находится на канонерской лодке «Гиляк», мы радостно закричали «ура!» К несчастью, это известие оказалось ложным… — рассказывал позднее один из офицеров.

В действительности точные обстоятельства гибели Макарова так и остались неведомы. Спасенный сигнальщик утверждал, что видел адмирала лежащим на мостике в луже крови, флаг-офицер говорил, что видел Макарова идущим на палубу. Имеют значение эти сведения или нет, они уже никогда не будут узнаны. Наиболее вероятной является, пожалуй, версия, согласно которой Макаров погиб под обломками фок-мачты, обрушившейся точно на мостик.

О том, насколько важен был этот человек для всего Порт-Артура, говорит одно обстоятельство. Лейтенант Иениш спасся в момент общего крушения и вплавь добрался до группы матросов, державшихся за обломок мачты. Первые слова этих моряков были: «Видели адмирала?»

Впрочем, барахтающимся в холодной воде людям следовало позаботиться и о своем спасении. Иениш рассказывал, как постепенно у него пропадало ощущение тела, как немели конечности. У лейтенанта и матросов едва достало сил крикнуть, когда показался спасательный гребной катер. Им даже не хватало сил схватиться за борт — моряков «Петропавловска» одного за другим втянули на катер матросы-спасатели.

Несколько человек спаслись с «Петропавловска» изумительным образом. Один матрос был выброшен потоком воды через пролом в борту в момент отправления нужды прямо из гальюна. Помощник комендора улетел с корабля вместе с крышей орудийной башни, на которой он стоял в момент взрыва. Еще один артиллерист по неведомой траектории улетел в море прямо из башни в момент взрыва боеприпасов. Каким чудом его не разорвало, так и осталось неизвестным. Впрочем, вряд ли он был в претензии к Провидению по этому поводу.

Морской врач Я.И. Кефели в момент катастрофы находился на берегу и оставил весьма подробную запись о виденном:

Все бросились на Дачные Места, откуда видна была катастрофа. Это было в 11 часов утра. Когда я прибежал на взгорок у берега около Дачных Мест, «Петропавловска» уже не было. От него оставалось рассеивающееся облако дыма. Массы шлюпок еще толпились у одного места между судами эскадры, видимо, спасая тонущих. На вершинах холмистого берега всюду кучками стоял народ, смотря в сторону моря на рассеянную в беспорядке эскадру. Со всех сторон еще сбегались из города и порта люди, потрясенные новым несчастьем и новой неудачей, постигшей флот. Около меня стояло много моих знакомых офицеров, прибежавших из порта. С ручным фотографическим аппаратом военный инженер, полковник Рашевский, полный серьезности и внимания, не сводил глаз с места гибели броненосца и периодически приставлял аппарат к глазам, делая снимки или готовясь к ним.

Вдруг началась частая и беспорядочная стрельба с судов, но мы видели, что снаряды падали близко возле своих же кораблей. Громадные всплески разрывов ясно были видны нам всем. Не понимая происходящего, все стали обмениваться короткими вопросами: «В чем дело? Почему стреляют?»

По возвращении эскадры в гавань выяснилось, что на судах почему-то заподозрили появление японской подводной лодки. Старший лейтенант Р.П. Зотов при гибели «Петропавловска», будучи мичманом, находился на эскадренном миноносце 1-го отряда в составе эскадры. Он был свидетелем описываемой драмы. Даже теперь, через полвека, он с отчетливостью помнит происшедшую катастрофу и уверял меня, что он тоже видел двигавшийся в воде перископ и обратил на него внимание своего командира.

Теперь нельзя сомневаться, что никакого перископа там быть не могло. Такова была сила массового самовнушения перед грозным оружием нового типа, проявившим себя во Вторую великую войну в борьбе за обладание морскими путями. Увидели якобы перископы и открыли беспорядочный, почти панический огонь, каждый вокруг себя. И какая была стрельба?! Как друг друга не перебили? А может быть, за перископы принимали головы тонущих? Когда эта стрельба стихла и миноносцы стали медленно двигаться в сторону входа в гавань, я бросился опять в порт, чтобы оказать помощь пострадавшим, если миноносцам посчастливилось кого-либо спасти. Гибель адмирала Макарова и «Петропавловска» в течение одной-двух минут потрясла всех до глубины души: рабочие, матросы, офицеры, кто мог отлучиться, были еще на Дачных Местах. Прямо жутко было идти — ни живой души кругом. Вдруг сзади и справа от себя я услышал топот коней. Оглянулся и вижу — карьером мчатся из портовых ворот два всадника. Они резко остановились у берега, шагах в двадцати от меня, и стали, как вкопанные, устремляя взоры на вход в гавань. Там никого не было видно. Первый офицер зарыдал, содрогаясь всем телом, сидя в седле. Он вынул платок и уткнулся в него лицом. Плакал он так горько, что мне слышны были его глухие рыдания. Это был великий князь Борис Владимирович.

В гавани Кефели обнаружил швартующийся миноносец с ранеными. Все они сильно замерзли после долгого «купания» в холодном весеннем море. Их отпаивали горячей водой. Кефели пытались отправить к раненному в ноги великому князю Кириллу Владимировичу, однако он уже занимался тяжело пострадавшим немолодым сверхсрочником-музыкантом и отказал, сославшись на то, что иначе его пациент умрет. Решение оказалось верным: великий князь выжил и без вмешательства Кефели, а музыкант как минимум дожил до госпиталя. Вообще основная часть спасшихся была ранена, многие находились в шоковом состоянии. На руках у Кефели умер юный флаг-офицер Бурчак, которого он хорошо знал. Бедный доктор был так потрясен, что несколько дней только об этом и говорил, пока его квартирный сосед не потребовал прекратить: в любой момент такая же судьба могла ожидать их обоих.

Адмирал Макаров был известен в стране и весьма популярен. «Сообщение о смерти вице-адмирала Макарова, — писал московский ежедневник „Русский листок“, — произвело вчера громадное впечатление во всей Москве. Вечером в театрах во время антрактов публика собиралась группами для чтения горестной телеграммы. В театре Солодовникова по требованию публики был исполнен национальный гимн. Многие уезжали из театров в половине спектакля».

С утратой Макарова и гибелью броненосца эскадра, запертая в Порт-Артуре, резко сдала в активности. Эпопея борьбы за гавань еще только начиналась, и трагедия «Петропавловска» была худым предзнаменованием.
 

…ПУСТЬ ГИБНЕТ СМЕРТЬЮ МУЖА

Военный моряк принял смерть, приличную мужчине и адмиралу. Можно долго спорить о том, как повернулся бы ход войны, если бы Макаров принял тогда иное решение или если бы его хотя бы сумели достать живым из воды. Однако едва ли память Макарова нуждается в спекуляциях: покойный адмирал и без того успел сделать на удивление много. Он не был, может быть, идеальным флотоводцем, и так уж сложилось, что славу себе Макаров стяжал в основном не на боевом посту. Однако его заслуги перед Россией и даже миром на удивление громадны для адмирала, столь мало участвовавшего в морских баталиях. Достаточно сказать, что одно из любимых детищ Макарова, ледокол «Ермак», пережил создателя на многие десятилетия и позже его можно было видеть и спасающим затертых во льдах «купцов», и выручающим флот из Ревеля, к которому подходили немцы во время Великой войны, и эвакуирующим солдат с мыса Ханко в 1941-м, и работающим на Севморпути после войны. Труды Макарова заложили один из крупных камней в фундамент мировой океанографии. До сих пор военные флоты всего мира используют торпеды, которые впервые успешно опробовал экипаж «Константина».

Разносторонний и энергичный, Макаров оказался более ученым и изобретателем, нежели командующим эскадрой, однако, не успев принять участия в крупных битвах, мирное время он использовал с потрясающей эффективностью, успев самостоятельно создать себе бурную и мощную биографию. При его складе характера сложно было вообразить смерть на постели, при нотариусе и враче. В конечном счете он сумел завоевать уважение и в России, и далеко за ее пределами, в том числе даже среди своих противников. Японцы, вообще вполне способные и похабно поиздеваться над побежденным противником, на удивление романтично изобразили смерть адмирала в живописи, а поэт Такубоку Исикава написал на его смерть настоящую хвалебную песнь, включавшую, например, такой оборот:

Враг доблестный! Ты встретил свой конец,
Бесстрашно на посту командном стоя,
С Макаровым сравнив, почтут героя
Спустя века. Бессмертен твой венец!
И я, поэт, в Японии рождённый,
В стране твоих врагов, на дальнем берегу,
Я, горестною вестью потрясённый,
Сдержать порыва скорби не могу.

Такая скорбь не была прихотью японской творческой интеллигенции. Командор Огасавара от имени Главного морского штаба заявил, что смерть эта является потерей для флотов всего мира. Сочувственные телеграммы присылали из Британии и Франции.

Невозможно отделаться от мысли, что история Макарова должна вызывать не столько скорбь по поводу его неожиданной гибели, сколько радость, что такой человек жил и действовал в нашей стране. Макаров не рождался под счастливой звездой, он вообще родился не под звездой, а под крышей, достаточно ветхой к тому же, и всеми своими успехами и громкой славой обязан сам себе. Ему не подыгрывала фортуна, карьеру и репутацию Степан Осипович сковал сам от начала и до конца. Благоволение грандов своего времени — от Попова до Витте — он не выиграл в лотерею и не добыл лестью, а заслужил высочайшим профессионализмом и фанатичной преданностью делу. Макаров прожил куда как достойную жизнь.

https://dzen.ru/a/ZL-KjDGDsGOdPijJ