Сад грустил, поникал. Целый месяц не было дождя. Солнце нестерпимо палило. Пожелтели, сжались кое-где листья берез. Земля на полях трещины дала. На речке броды открылись; пески выступали желтой каймою вдоль обмелевших низких берегов. Только нашим яблоням, грушам, да сливам было хорошо. Дворник Захар, отставной солдат, усиленно их поливал. На вечерней заре долго скрипел и звенел чугунный колодезь.
Раз, после обеда, сидела я на полу террасы, и переставляла мебель в деревянном кукольном домике. Взглянула на холмы, а их почти не видно стало: утонули в сизо-серой мгле. Спустилась над далью мрачная, тяжелая туча. Поплыла, расширилась, заслонила, словно гора, лицо солнышка. Шла молчаливая, страшная, не сверкала, не гремела. Долго таился ветер, и вдруг потянуло свежестью. На вышке окно хлопнуло. По дорожкам пролетели шуршащие сухие листья. На клумбе роза осыпалась. Возле черного крыльца заговорили старые сосны, замахали тревожно верхушками. Волна ветра пронеслась по саду. Заскрипели, застонали, припали к соснам гибкие березы. На осине хрустнул сук и сник к земле. Взззз... - запел вихрь и громыхнул железным листом крыши. Молния ослепила. Мать взяла меня за руку и ввела в дачу. Только что успела захлопнуться за нами дверь, как раздался оглушительный удар грома: «Свят, Свят, Свят!», - перекрестилась мать, и я за нею, со страхом глядя на грозное небо.
Долго рокотала, сердилась сухая гроза, пока не упали первые благодатные капли на истомленную землю.
Темно стало в комнатах. Только лампады тихо мерцали.
Сестрица и я забрались в самую маленькую комнату, где стоял буфет, да стол. Сели на скамеечку для ног, обнялись, съежились. Ливень стучал в окно, лился широким, неудержимым потоком, звонко барабанил по железной крыше. Катился грохочущий, могучий раскат. Стекла в рамах дребезжали... хрусталь в буфете жалобно, тонко звенел.
«Надо молиться, чтобы в дачу не ударило», - сказала Лида и зашептала: «Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф, исполнь небо и земля славы Твоея. Аминь».
Мокрый вихрь гудел, трепал бедные, растерянные березки, боролся с крепкими соснами. Лепесток розы припал к стеклу и его крепко прижимал, бил шумный ливень. Бабочка, случайно залетевшая до грозы в комнату, билась возле рамы.
- В такую бурю, верно, Христос шел по водам, - прошептала сестрица.
- Как? - спросила я.
- Слушай. Выл ветер, вот такой же, как и сейчас. На море буря поднялась. Волны вздымались как горы. Небо было страшное, черное. Христовы ученики плыли в лодке. Господь увидел с берега, что они в опасности, и пошел к ним по воде, сияющий, тихий. Ученики подумали, что к ним призрак идет, и очень испугались. А Христос сказал: «Это Я, не бойтесь», и вошел к ним в лодку. И буря и волны затихли.
Слушала я, и казалась мне Лида совсем иной, новой, озаренной, и чудился под свист и грохот бури Тихий, Светлый Спаситель, идущий по мятущемуся темному морю...
Гроза затихла. Раскаты грома стали редкие глухие. В даче просветлело. Послышалось журчанье ручьев, стремящихся по дорожкам к крокетной площадке, которая превратилась в маленький, четырехугольный пруд.
Первый луч прорезал тучу. Глянул синий клочок неба.
Сестрица окно распахнула. В комнату влился свежий аромат дождя, запах мокрой земли, цветущей гречихи. Мы вышли на террасу. Прибитые дождем цветы выпрямляли стебли, поднимали головки к небу.
Радужные капли переливались на иглах сосен, с берез стекали блестящие струйки. Заплескались в лужах веселые, скворушки, залетали бабочки, зазвенели кузнечики, закопошились в траве жуки. Свеже, радостно запела малиновка.
Сад улыбался.
Монахиня Варвара (Суханова)
(«Православная жизнь», 1960 г.)
К новой публикации текст подготовила М.А. Бирюкова |
