- Смотри, смотри, сколько листьев несется по волнам. И плывут они плывут без конца и без края, - восклицала Лида, идя вдоль берега Москвы-реки, на Воробьевых горах.
На темно-зеленой воде качались желтые листья-кораблики. Ветер гнал их от берега, выносил на середину реки, кружил в водоворотах.
- Куда они плывут, Лида?
- Куда и река - в Оку.
- А дальше?
- Дальше - в Волгу!
- Ну, а еще дальше?
- А потом - в самое море.
О, как далеко! Хорошо быть листочком-корабликом и плыть к синему морю, качаться на волнах, видеть скалы, острова, чайки, все, все, что рисуют на картинках вместе с морем...
Под ногами кругляки стучали, белый песок поскрипывал. Я только что хотела вырыть прудик около реки, да посмотрела на свое новое шелковое розовое платье и вспомнила, что я сегодня именинница, да еще и причастница и решила быть солиднее.
- Вера, Лидуша, где вы? - звала нас мать со скамейки, закрытой купой березок.
- Ou etes vous? - вторила ей наша новая гувернантка Mademoiselle Маргарита.
Mademoiselle поступила к нам через несколько дней после нашего приезда с дачи. Она была полная, веселая, добродушная девушка, довольно равнодушно относившаяся к моему буйному поведению, не читавшая мне нотаций, за что я полюбила ее с первого момента.
Низко, низко склонялись над рекою березки, разглядывая в воде свои желтые отражения; из травы поднимали головки мелкие цветочки полевой кашки и темно-красного клевера.
- Мы идем наверх, возвращайтесь обратно! - крикнула мать.
- Сейчас, - ответила сестра, и мы побежали на горку.
В золотой оправе берега сверкнул синий круг тихого пруда. Зазеленела лужайка, показалась скамейка, стоявшая возле перекрестка узких дорожек. Мать и Маргарита уже потихоньку поднимались в гору.
С каждым шагом наверх сзади нас ширилась, открывалась, вырастала Москва. Наконец, мы вышли на площадку к каменной террасе водопровода.
Город открылся. Величаво, спокойно, словно светила небесные, сияли золотые главы церквей. Желтыми пятнами бежали кольца бульваров. Лиловели глубины улиц... Над городом воздух трепетал, двигался, казался радужным. Легко перекидывались через речку дуги железных мостов. Москва-река делала крутой поворот влево и скрывались в солнечной дали. В тихую воду смотрели церковные башни Донского монастыря. Отраженья в реке удлинялись. Колокольня делилась на колыхающиеся части и тонкой колонной касалась зеленого дна.
- Oh, qu’elle est pittoresque, votre belle Moskva, - вздохнула Маргарита.
Домой возвращались береговой дорогою.
Булькали, шелестели мелкие волны, пахло свежестью, винным ароматом увядающих листьев.
Перешли по пешеходной стороне висячий железнодорожный мост. Страшно было. Внизу темнел провал реки. Переплеты перил казались широкими, зияющими, точно вот-вот поскользнешься и полетишь в зеленую пасть Москвы реки. На другом берегу нас встретил Стальной громким, нетерпеливым ржанием, ударяя копытом о черную, рыхлую землю.
- Что, заждался? - спросила мать кучера Ивана.
- Ничего-с, барыня, вот только конь застоялся.
Мы сели в экипаж. Стальной дернул и, мягко выбивая бег, помчался стрелою.
Поднялись высокие стены Новодевичьего монастыря, открылись три пруда со множеством уток, нырявших возле берега и поднимавших со дна зеленую муть.
Экипаж покатился по ровной, широкой Большой Царицынской улице. Замелькали переулки, проезды и, наконец, за поворотом встал наш одноэтажный, окруженный садом, дом.
Отец встретил нас в передней со словами: «А я сегодня пораньше из магазина уехал. Не дождавшись лошади, извозчика нанял: хотелось ради именинницы скорей попасть домой».
К ужину пришли дети соседей, брат с сестрою: кругленький, живой Борис и востроглазая, бойкая Зоя. До позднего вечера нам разрешалось сегодня играть в палочку-выручалочку, в прятки, в жмурки - одним словом, шуметь и носиться по всему дому.
Белка с звонким лаем гонялась за нами, проснувшаяся канарейка беспокойно задвигалась на жердочке, а кот Барсик благоразумно улегся на рояль, поджав под себя круглые лапки в белых чулочках.
- Да будет вам, сорванцы, - говорили нам старшие, но ради торжественного дня не останавливали нашего шумного веселья.
В столовой часы, с придыханием, шипением ударили одиннадцать раз. За Борисом и Зоей зашла их прислуга. Mademoiselle приказала мне ложиться спать.
Перед сном, в полудремоте, у меня мелькали в глазах желтые листья. Они росли, вырастали, превращались в сверкающие, золотые корабли. Они колыхались на голубых волнах, гордо несли высокие мачты, раздували легкие паруса...
Я погружалась в сияющий сон безмятежного детства.

Монахиня Варвара (Суханова)

(«Православная жизнь», 1960 г.)

К новой публикации текст подготовила М.А. Бирюкова