Web Analytics
С нами тот, кто сердцем Русский! И с нами будет победа!

Категории раздела

История [4847]
Русская Мысль [479]
Духовность и Культура [906]
Архив [1661]
Курсы военного самообразования [101]

Поиск

Введите свой е-мэйл и подпишитесь на наш сайт!

Delivered by FeedBurner

ГОЛОС ЭПОХИ. ПРИОБРЕСТИ НАШИ КНИГИ ПО ИЗДАТЕЛЬСКОЙ ЦЕНЕ

РУССКАЯ ИДЕЯ. ПРИОБРЕСТИ НАШИ КНИГИ ПО ИЗДАТЕЛЬСКОЙ ЦЕНЕ

Статистика


Онлайн всего: 21
Гостей: 21
Пользователей: 0

Информация провайдера

  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • АРХИВ

    Главная » Статьи » Духовность и Культура

    Пе́тръ Никола́евичъ Шабе́льскiй-Бо́ркъ. Павловский гобелен. Ч.1.

    “Не намъ, не намъ, а имени Твоему”.
    Надпись на рублѣ-крестовикѣ.

    I.

    Какъ-то разъ, среди руинъ разгромленной Германіи, въ длительной бесѣдѣ отводили мы душу. Всѣ мы перебывали между молотомъ и наковальней и спаслись только чудомъ. А въ такомъ случаѣ всегда беретъ верхъ мистическое начало.

    — Въ были о Павловскомъ гобеленѣ, которую я разскажу, — началъ одинъ изъ насъ, — нѣтъ ни тѣни преувеличенія…

    — Съ юныхъ лѣтъ моих и до настоящихъ сѣдинъ Императоръ Павелъ Первый былъ моимъ особымъ культомъ. Помните мои “Павловскія” стѣны, сплошь увѣшанныя рѣдкими гравюрами чуть ли не со всѣхъ портретовъ Императора-Мученика? Помните его портретъ-унику въ рамѣ моренаго дуба, въ формѣ его Преображенскаго Лейбъ-Гвардіи полка, съ Мальтійской цѣпью на груди — послѣдній портретъ, написанный съ Него лично за годъ до кончины? И складень изъ двухъ снимковъ съ Павловскаго гобелена, подъ Спасомъ Нерукотвореннымъ, въ святомъ углу, въ отблескѣ алой лампады?…

    — Какъ вы знаете, складень этотъ, какъ бы завершившій собой мою Павловскую коллекцію, погибъ при пожарѣ во время воздушнаго налета. Погибъ вмѣстѣ съ дивнымъ портретомъ моего любимца-Царя, архивомъ и всѣми остальными коллекціями…

    — Но вѣрна Евангельская истина: “…аще зерно пшенично, падъ на земли, не умретъ, то едино пребываетъ. Аще ли умретъ — много плодъ сотворитъ”. (Іоан. 12, 24).

    Образы встаютъ въ памяти куда живѣе и ярче, чѣмъ прежде. Пусть временно не будетъ на каждый приведенный фактъ оправдательнаго документа, пусть единственнымъ архивомъ для историческихъ справокъ служитъ лишь память — исправить потомъ всѣ эти неточности будетъ не трудно…

    — Во время моихъ долголѣтнихъ изысканій, нѣсколько разъ пришлось мнѣ столкнуться со смутными упоминаніями о какомъ-то таинственномъ гобеленѣ, сыгравшемъ роковую роль въ судьбѣ Императора Павла Перваго…

    — В старинномъ описаніи путешествія графа Сѣвернаго съ супругой по Европѣ, подъ каковымъ именемъ въ 1781-1783 годы совершалъ поѣздку эту Наслѣдникъ Цесаревичъ Павелъ Петровичъ, — въ описи подарковъ, полученныхъ четою Сѣверныхъ отъ Людовика XVI и Маріи-Антуанетты, значился и гобеленъ “Школа въ Афинахъ” Рафаэля.

    — Путешествіе это было, пожалуй, единственно счастливымъ временемъ въ многоскорбной жизни Императора Павла Петровича, и вспоминалъ Онъ о немъ постоянно. О томъ же — какое впечатлѣніе произвели всюду супруги Сѣверные — слѣдуетъ лишь обратиться къ иностраннымъ источникамъ того времени…

    Въ одной изъ старинныхъ хроникъ говорится объ осмотрѣ Императоромъ Павломъ Первымъ вновь отстроеннаго Михайловскаго замка. Въ сопровожденіи Наслѣдника Цесаревича Александра Павловича, графа Палена и остальной свиты, слѣдуетъ Императоръ по длинной амфиладѣ различныхъ залъ и покоевъ. Шествіе проходитъ Рафаэлевскую галлерею. Вдругъ, въ замѣтномъ волненіи, Государь останавливается передъ гобеленомъ “Школа въ Аѳинахъ”. То ли передъ Нимъ предстали окровавленныя головы Его вѣнценосныхъ друзей Людовика и Маріи Антуанеты, то ли царское сердце-вѣщунъ почуяло собственную страшную судьбу? Что это за гобеленъ, знали отлично и Наслѣдникъ Цесаревичъ Александръ Павловичъ, и вся Свита…

    — Этому гобелену здѣсь не мѣсто, — замѣчаетъ въ раздумьѣ Императоръ Павелъ Петровичъ. Перенесите его въ мою спальню. Я потомъ самъ укажу мѣсто…

    Замечательно, что въ эту эпоху существовало повѣрье, что подарки Людовика и Маріи Антуанеты не приносятъ счастья. Принесъ несчастье Императору Павлу Первому и этотъ гобеленъ. Самъ того не вѣдая, Онъ пошелъ навстрѣчу Своему ужасному року.

    — О чудесномъ “коврѣ”, указавшему убійцъ Царя Павла Петровича, слышалъ я въ дни дѣтства отъ своего маститаго друга-кучера. А повѣдалъ о томъ его отцу родной прадѣдъ, стоявшій тогда часовымъ въ самомъ дворцѣ. Другихъ подробностей сообщить старый кучеръ не могъ, не много еще понималъ и я — остальное все намъ подсказывало сердце.

    — Лѣтъ пять-шесть назадъ, въ нѣмецкихъ газетахъ нашелъ я не только описаніе, но и подробную исторію Павловскаго гобелена.

    Между проданными заграницу въ тридцатыхъ годахъ настоящаго столѣтія русскихъ коллекцій и цѣнностей, одинъ изъ музеевъ въ Лейпцигѣ, средь другихъ вещей, подобралъ совершенно изъѣденный молью гобеленъ. По всѣмъ признакамъ, гобеленъ долгое время покоился гдѣ-то подъ спудомъ, прежде чѣмъ снова увидѣлъ свѣтъ Божій.

    Гобеленъ рѣшено было реставрировать, и его отдали одной особо опытной спеціалисткѣ.

    На слѣдующій день, сильно взволнованная, мастерица влетѣла въ кабинетъ директора музея и заявила, что категорически отказывается реставрировать гобеленъ. Богъ съ нимъ, съ этимъ гобеленомъ. На немъ имѣются слѣды чьей то крови, отпечатки окровавленныхъ рукъ. Налицо какое-то преступленіе, кто-то былъ убитъ, и гобеленъ является безмолвнымъ свидѣтелемъ жуткой тайны…

    — Дирекція музея заинтересовалась гобеленомъ уже не только съ художественной, но и съ исторической точки зрѣнія.

    — Ибо, хоть преступленіе и было очевидно, но судя по поблекшимъ пятнамъ крови и другимъ признакамъ, убійство не могло относиться къ нашей эпохѣ и свершилось не менѣе столѣтія назадъ…

    — Гобеленъ этотъ именно и былъ “Школа въ Афинахъ” Рафаэля. Это и приняли за отправную точку слѣдствія.

    — Когда и откуда могъ быть вывезенъ гобеленъ въ Россію? Кому принадлежалъ? Кто былъ на немъ убитъ? Обнаружилось ли преступленіе или было погребено вмѣстѣ съ обличителемъ-гобеленомъ?…

    — Установили наличіе одинакового гобелена той же работы въ Ватиканской библіотекѣ. Изъ Ватикана слѣдъ, как и мой начальный, привелъ к королю Людовику XVI, а отъ него къ Императору Павлу Первому…

    — Въ опочивальнѣ Павла Перваго въ Михайловскомъ замкѣ гобеленъ этотъ помѣщался передъ дверью въ потайный ходъ, ведшій между двумя стѣнками. Плохо прикрѣпленный сверху, — что могло быть подстроено и умышленно, — гобеленъ сорвался и, точно саваномъ, опустился на Императора, когда Онъ хотѣлъ спастись отъ ворвавшихся убійцъ…

    — Если гобелену такое вниманіе удѣлилъ нѣмецкій музей, вообразите, какое впечатлѣнiе произвела на меня эта полностью разгаданная полуторавѣковая тайна. Въ тотъ же день въ Лейпцигъ срочно полетѣло письмо…

    — Наша эмигращя, надо отдать должное, проявила къ замѣткѣ исключительное вниманіе. Я получилъ рядъ интересныхъ и чуткихъ писемъ. Нѣкоторыя содержали богатые, врядъ ли кому извѣстные, матеріалы о цареубійствѣ 11-го марта 1801 года и — новыя подробности о гобеленѣ…

    — “Непостижимы судьбы Божіи” — вдумчиво откликнулся широко извѣстный своими воспоминаніями писатель — “не кроется ли въ чудесномъ обрѣтеніи гобелена предсказаніе о будущемъ прославленіи Императора Павла Перваго? О чем свидѣтельствуютъ сотни чудесъ на Его гробницѣ въ Петропавловскомъ соборѣ? Не достоинъ ли Павелъ Первый причисленія къ лику святыхъ мучениковъ, наподобіе князя Михаила Черниговскаго, — въ день памяти коего Онъ родился? Не покроетъ ли гобеленъ этотъ честные останки Царя-Мученика? “…

    — Помните профессора А.? При каждой встрѣчѣ милый Василій Сергѣевичъ здоровался со мной неизмѣнной укоризной: “Большой грѣхъ берете Вы на душу передъ Императоромъ Павломъ Петровичемъ. Какъ можете Вы “павлологъ”, до сихъ поръ не воспользаваться такой замѣчательной темой, какъ Павловскій гобеленъ?… “

    — Ужъ я и самъ думаю. Но какъ-то не рѣшаешься бередить свѣжія раны нѣкоторыхъ родовъ, подарившихъ Россіи, вопреки недостойнымъ предкамъ, многихъ достойныхъ и вѣрныхъ слугъ…

    — Потомки не отвѣтственны за темныя дѣянія предковъ…

    — Время шло, а отъ Лейпцигскаго музея не было ни слуха, ни духа. Признаться, я потерялъ уже надежду. Наступилъ день 3-го октября, т. е. 20 сентября по старому стилю — день рожденія Императора Павла Петровича. А ко дню рожденія и ко дню кончины Императора Павла Перваго, надо замѣтить, какъ бы по традиціи, отъ многихъ друзей, — впрочемъ нерѣдко и совершенно случайно, — получалъ я что-либо связанное съ памятью любимаго царя — большей частью гравюры. По этому поводу мой большой, нынѣ покойный, другъ-начальникъ, съ которымъ насъ спаяли долгіе годы совмѣстной жизни, очень мило и, какъ всегда, осторожно приговаривалъ съ улыбкой: “ …и препровождая при семъ вамъ Нашъ портретъ, пребываемъ къ вамъ неизмѣнно благосклонный. Павелъ. “ Въ описываемый день ни съ утренней, ни съ обѣденной почтой ничего не было. — Ну какъ, получилъ ли ты неизмѣнный знакъ благоволенія Его Величества Государя Императора Павла Петровича? — освѣдомился “подъ вечеръ осени ненастной” мой другъ.

    — Никакъ нѣтъ. Не каждый же разъ…

    — Эээ… нехорошо. Не иначе, какъ Императоръ Павелъ Петровичъ на тебя за что-то гнѣвается. Въ чемъ нибудь да провинился…

    В это время вечерняя почта приноситъ мнѣ толстый заказной пакетъ. Взглянувъ мелькомъ на штемпель “Лейпцигъ”, не открывая, я подалъ его другу:

    — Пожалуйста. Прошу вскрыть…

    — Это что? Отъ кого?

    Внимательно прочитавъ письмо и просмотрѣвъ нѣсколько большихъ, 18×24, фотографій, мой другъ передалъ все мнѣ:

    — Это прямо замѣчательно…

    — Въ долгожданномъ, — чуть ли не два мѣсяца, — письмѣ директоръ Лейпцигскаго музея благодарилъ меня за мое письмо, помогшее установить новыя данныя о гобеленѣ, и приносилъ свои извиненія, что такъ задержался съ отвѣтомъ. Задержку же объяснялъ тѣмъ, что не были готовы фотографіи съ гобелена, — до и послѣ реставраціи, — которыя рѣшилъ переслать непременно мнѣ…

    Вдвоемъ мы долго внимательно разсматривали снимки.

    — Смотри, — замѣтилъ другъ, — всюду проѣдено молью, а тамъ гдѣ кровь — цѣло. Только въ этомъ мѣстѣ тронуто слегка. Хорошо, что так и оставили слѣды крови при реставраціи…

    На несколько мгновеній воцарилось молчаніе, а потомъ мой другъ произнесъ задумчиво:

    — Вотъ что. Выбери изъ присланныхъ фотографій двѣ. Я думаю — эти, и сдѣлай для нихъ, какъ ты умѣешь, изъ баста свои художественныя рамки. Я бы помѣстилъ ихъ, въ видѣ складня, вотъ сюда, подъ образомъ Спаса Нерукотвореннаго. Пусть отблескъ неугасимой, хотя бы электрической, лампады падаетъ на слѣды крови Русскаго Царя-Мученика — по мѣткому выраженію Николая Давидыча. Устрой символически гробницу Павла Петровича въ Петропавловскомъ соборѣ, которой лишены мы теперь…

    И, отрешась отъ нашего вѣка, мы перенеслись духомъ въ Павловскую эпоху. Магической силой мышленія стерли полуторавѣковую грань и вызвали къ жизни давно минувшіе годы. Сверху, словно живой, съ портрета смотрѣлъ на насъ убіенный Самодержецъ Всероссійскій…

    Обращаясь къ нему, сказалъ я:

    — “Блажени есте, егда поносятъ васъ, и ижденутъ, и рѣкутъ всякъ золъ глаголъ на вы лжуще Мене ради… “ — къ кому болѣе, чѣмъ къ Тебѣ, относится эта заповѣдь блаженства?… Твои убійцы, общество Твоей эпохи, а по ихъ лукавымъ сказаніямъ — и историки злостно очернили Тебя, воздвигнувъ надъ Твоей памятью башню клеветы, лжи и сплетенъ. Но въ противовѣсъ имъ встаетъ несокрушимый строй иныхъ правдивыхъ свидѣтельствъ въ Твою пользу и оправданіе. Впереди этого строя идутъ “Записки генерала Саблукова”, — полковника вѣрной Тебѣ Конной Гвардіи, — хоть и подпавшихъ въ важныхъ мѣстахъ особой цензурѣ, ибо изданы были въ Англіи…

    — Развѣ Ты первый и послѣдній монархъ, завѣдомо оклеветанный исторіей? Не оклеветанъ ли, какъ Ты, за свою борьбу съ боярствомъ, въ коемъ назрѣвалъ опасный феодализмъ, мудрѣйшій русскій самодержецъ Іоаннъ Грозный? Не палъ ли жертвой тѣхъ же боярскихъ интригъ и клеветы лучшій изъ русскихъ царей — Борисъ Ѳеодоровичъ Годуновъ, такъ много давшій народу за свое краткое царствованіе?… Царь Иванъ Васильевичъ, гласомъ народнымъ названный “Грознымъ”, былъ дѣйствительно грозенъ, да только, какъ и Ты, — въ отношеніи высшихъ классовъ, а не простого народа. Недаромъ въ теченіе вѣковъ именно на гробницу Грознаго Царя въ Архангельскомъ соборѣ простой людъ клалъ свои челобитныя…

    Долгими годами изучалъ я Твою личность и психологію Твоей эпохи. И любо было мнѣ уличать въ постоянныхъ противорѣчіяхъ Твоихъ недруговъ, добиваться до истоковъ какой-либо клеветы. Все болѣе свѣтлѣлъ предо мной Твой обликъ, Державный Паладинъ. Изъ гроба, вмѣсто мрачнаго изверга, возсталъ Ты въ святомъ сіяніи Царя-Мученика…

    — Какь ты думаешь? Можно ли чтить Императора Павла Петровича, какъ святого, какъ чтитъ его нашъ простой народъ? Вѣдь онъ не канонизированъ Церковью, хотя въ Тріестенской библіотекѣ, какъ зѣница ока, и хранится, ставшая теперь рѣдчайшей уникой, брошюра, изданная въ свое время причтомъ Петропавловскаго Собора о случаяхъ чудесъ на гробницѣ Императора Павла Перваго, каковыхъ удостовѣрено не менѣе трехсотъ. Съ брошюрой этой я ознакомился у одного изъ старыхъ офицеровъ Павловскаго лейбъ-гвардіи полка, столь же вѣрнаго культу Императора Павла Петровича, какъ и я. Да и самъ я — не испыталъ ли на себѣ Его чудесную силу?…

    — Къ канонамъ надо относиться строго, но не узко — отозвался мой другъ. Порою въ гласѣ народномъ дѣйствительно слышится гласъ Божій, а къ гласу Божію всегда чутко прислушивалась наша Церковь. Ты же лишь отраженіе гласа народнаго…

    — Такъ и есть, — подтвердилъ я, — съ любовью народной къ этому Царю весь слился воедино. “Не хочешь ли ты пройти со мной въ Петропавловскую крѣпость поклониться Батюшкѣ Павлу Петровичу?” — говорила мнѣ, бывало, еще крохотному карапузу, моя няня…

    — Суемудрая исторія тщится изобразить Павла Перваго неуравновѣшеннымъ, сумбурнымъ деспотомъ, а народъ любовно величаетъ Его “Батюшкой Павломъ Петровичемъ”. Что за рѣзкій контрастъ? Въ чемъ смыслъ подобнаго противорѣчія?

    — Возстановленіе дѣйствительнаго образа Павла Перваго и очищеніе Его памяти передъ потомствомъ отъ возведенной на него клеветы постепенно сдѣлалось цѣлью моей жизни. Разбитые на голову въ спорѣ, не разъ бѣжали отъ меня въ паникѣ “ученые знатоки Павловской эпохи”. Не умомъ, а сердцемъ понялъ я, почему на гробницу Павла Петровича въ Петропавловскомъ соборѣ народъ нашъ приносилъ свои прошенія и, какъ съ живымъ, дѣлился съ убіеннымъ Самодержцемъ своими печалям и нуждами.

    — Она всегда предъ моими глазами, заповѣдная Царская гробница, всегда вся въ свѣчахъ и живыхъ цвѣтахъ, горящая какъ свѣтъ невечерній, своей отвѣтной любовью народу…

    — Послѣ смерти Павелъ остался тѣмъ же, чѣмъ былъ при жизни Своей. Отъ знаменитаго ящика у Зимняго дворца, ключъ отъ коего находился у него лично, куда первый сановникъ и послѣдній простолюдинъ могли бросить свои прошенія, обратиться къ непосредственной царской защитѣ или милости, путь пролегъ къ императорской могилѣ въ Петропавловскомъ соборѣ. Императоръ Павелъ Петровичъ самъ, ежедневно, вынималъ изъ ящика и прочитывалъ прошенія своихъ подданныхъ, и уже мертвый, внималъ ежедневно такимъ же прошеніямъ потомковъ своихъ подданныхъ…

    — Родилась и укрѣплялась вѣра народная, что отъ Господа силъ Императору Павлу Петровичу дарована особая власть спасать и защищать безвинно страждущихъ…

    — “Ибо, — гласитъ Премудрость, — предъ лицемъ человѣческимъ аще и муку примутъ, упованіе ихъ безсмертія исполнено”…

    II.

    Какъ сонъ-видѣніе, предстаетъ передо мной торжественный въѣздъ новаго Императора Павла Перваго въ Первопрестольную столицу во время коронаціи въ апрѣлѣ 1797 года…

    — Гудитъ и несется колокольный звонъ всѣхъ сорока сороковъ храмовъ и церквей Московскихъ. На своей знаменитой “Помонѣ” Государь одинъ, безъ всякой охраны, среди необозримыхъ волнъ народа. Простой людъ, вплоть до пекарей Московскихъ и крѣпостныхъ — у царскаго стремени. Для каждаго у Царя находится ласковое слово, слово ободренія и надежды на лучшую жизнь…

    Въ груди у Павла отрада. Это Его праздникъ, Его тріумфъ, счастливѣйшій день жизни. Онъ и народъ — одно. Да сгинетъ средостѣніе и да будетъ единъ пастырь и едино стадо. Помните “Жизнь за Царя”, какъ поется: “Широко Царево сердце — хватитъ мѣста всей Руси”?…

    — Родные мои, — приподымаясь на стременахъ, звонко восклицаетъ Павелъ. —Какъ только могу, и въ чемъ да поможетъ мнѣ Богъ, хочу помочь вамъ, облегчить вашу судьбу…

    — На мигъ толпа как то стихаетъ, потомъ видно, — многіе крестятся, и вдругъ отъ всего сердца вырывается чей-то громкій возгласъ: “Вотъ это такъ Царь!”…

    — Словно искра въ пороховой погребъ, возгласъ этотъ вызываетъ грандіозный взрывъ восторга. Ликующіе перекаты “ура”, какъ лѣтомъ изъ тучи ударившій громъ, навѣкъ закрѣпляютъ за Павломъ званiе народнаго Царя…

    — А сѣрая красавица “Помона”, съ грудью что наковальня, горделиво сгибая крутую шею и перебирая своими точеными ногами, медленно продвигается къ Спасскимъ воротамъ, теряя одну за другой свои серебряныя подковы…

    — По традицiи всѣ четыре подковы для коронаціоннаго торжества ковались непременно изъ одного и того же самородка русскаго серебра. Каждая подкова прикрѣплялась всего нѣсколькими гвоздями съ тѣмъ, чтобы при въѣздѣ въ Москву конь потерялъ бы на счастье народное всѣ четыре подковы…

    — Какіе счастливцы подняли подковы Павловскаго коронованія? До революціи одна изъ нихъ еще хранилась въ музеѣ Конюшеннаго Вѣдомства…

    — По совершеніи церковнаго чина священнаго коронованія, — какъ сообщаетъ изданный министерствомъ императорскаго двора въ 1899 году “Коронаціонный Сборникъ”, — нововѣнчанный Императоръ Павелъ Первый, вставъ съ трона, громко прочелъ составленный Имъ законъ о порядкѣ престолонаслѣдія, ставшій съ того дня Основнымъ Государственнымъ Закономъ. Сойдя затѣмъ съ трона, Онъ вошелъ въ алтарь и положилъ этотъ актъ на жертвенникъ Успенскаго собора въ особый — нарочито для того устроенный серебряный ковчегъ…

    — Актъ этотъ былъ составленъ еще 4 января 1788 года, отъ имени наслѣдника цесаревича и великаго князя Павла Петровича и Супруги Его, великой княгини Маріи Ѳеодоровны, и подписанъ ими обоими. Высочайшее же утвержденіе этого акта, въ качествѣ закона, 5 апрѣля 1797 года, послѣдовало по формѣ: “Вѣрно. Павелъ”.

    — Павелъ Первый въ вопросѣ о престолонаслѣдіи выше воли Императора поставилъ незыблемый законъ, прямымъ заданіемъ коего является обезпеченіе законной преемственности Императорской власти.

    Говоромъ шла Москва, а за ней и вся Россія о Царскомъ Манифестѣ 5-го апрѣля 1797 г.

    — Крѣпостные крестьяне впервые приводятся къ присягѣ на вѣрность, какъ “любезные подданные”…

    Вмѣсто полной недѣли — крѣпостные впредь должны работать на помѣщика только три дня, три другихъ дня на себя, день же воскресный посвящать по заповѣди Господу Богу…

    Для своего вѣка это была подлинно та царская “3олотая грамота”, мечту о которой вѣками лелѣялъ нашъ народъ. По существу половина реформы 19 февраля 1861 года, — заложенный съ высоты престола фундаментъ по освобожденію крестьянъ отъ крѣпостной зависимости. Кто знаетъ, останься въ живыхъ Императоръ Павелъ Петровичъ, не довелъ бы Онъ до конца дѣло освобожденія крестьянъ, не сталъ бы Царемъ-Освободителемъ?…

    — Этотъ манифестъ вызвалъ въ обществѣ рѣзкую критику и недовольство противъ Павла Перваго.

    “Это та же революція, только сверху… Что онъ думаетъ?… Сумасшедшій… “Мужицкій Царь”…

    Народу было любо широкое сердце Царево. Общество думало иначе.

    Далѣе слѣдовали новые “ужасы”, новые приступы “безумія” Павла…

    — Павелъ ограничиваетъ примѣненіе тѣлесныхъ наказаній, запрещая подвергать имъ достигшихъ семидесятилѣтняго возраста.

    — Велико было Его неудовольствіе, когда въ связи со слухами о полной отмѣнѣ тѣлеснаго наказанія, одно изъ дворянскихъ депутатскихъ собраній, — въ силу своего права непосредственнаго обращенія къ Государю Императору о пользѣ и нуждахъ государства, — представило ему на благоусмотрѣніе свое мнѣніе, что русскій народъ еще де не созрѣлъ для отмѣны тѣлеснаго наказанія. Въ тотъ же день, Императоръ Павелъ измѣняетъ привиллегiю, по коей дворянство до сихъ поръ освобождалось отъ тѣлеснаго наказанія. Осужденные за уголовныя преступленія дворяне впредь отъ него не освобождаются.

    Павелъ Первый приказываетъ перелить въ монету дворцовые серебрянные сервизы, дабы поддержать совершенно истощенную въ правленіе Екатерины казну. Онъ говоритъ, что самъ будетъ ѣсть на оловѣ до тѣхъ поръ, пока русскій рубль не дойдетъ до своего курса. Если у кого имѣется рубль-крестовикъ, пусть знаетъ, что онъ вылитъ изъ дворцоваго серебра, что это — уцѣлѣвшій свидѣтель одного изъ дѣяній Императора Павла Петровича…

    — Онъ запрещалъ офицерамъ гвардіи пріѣзжать на ученіе и даже вообще ѣздить въ каретахъ шестерикомъ или четверикомъ, а также кутать руки въ мѣховыя муфты. Запрещается записывать младенцевъ въ гвардію, лишая ихъ несуразной и вредной для службы “выслуги лѣтъ”.

    — Новый взрывъ негодованія и затаенной злобы. “То ли было при блаженной памяти Матушкѣ Екатеринѣ”…

    — Ни свѣтъ — ни заря, съ пяти утра, Императоръ уже на ногахъ. И всѣхъ заставлялъ работать по Своему неугомонному примѣру. Онъ на вахтпарадѣ, Онъ внезапно на ученіи то въ томъ, то въ другомъ полку — при любой погодѣ, любомъ морозѣ. Куетъ боевую мощь Своей Россійской Арміи. Безпощадно мететъ нерадивыхъ со службы ослушниковъ Своей воли.

    — Извѣстенъ случай, когда Павелъ Первый сталъ на защиту крестьянъ, которыхъ помѣщикъ продалъ было порознь, безъ семей и дворовъ, дабы воспользоваться крестьянскимъ имуществомъ. Крестьяне отказались повиноваться, и помѣщикъ донесъ губернатору о бунтѣ. Но тутъ нашла коса на камень. Губернаторъ оказался на высотѣ своего долга, былъ настоящій орелъ, и быстро разобрался въ чемъ дѣло. Получивъ отъ него безпристрастное донесеніе о происшедшемъ, Павелъ объявляетъ сдѣлку недѣйствительной, приказываетъ оставить крестьянъ по своимъ мѣстамъ, а помѣщику сдѣлать отъ Своего имени строжайшій выговоръ. Въ помѣщикѣ заговорила совѣсть: собравъ міръ, онъ проситъ у крестьянъ прощенія. Отправившись затѣмъ въ Петербургъ, испрашиваетъ аудиенцію у Его Величества.

    — Ну что поладили вы, сударь мой, со своими крестьянами? Что они сказали? — освѣдомился у виновнаго Императоръ Павелъ Петровичъ.

    — Они мнѣ, Ваше Величество, сказали: “Богъ проститъ”…

    — Ну, разъ Богъ и они простили, и Я тебя прощаю. Да помни впредь, что они тебѣ не рабы, а такіе-жъ Мои поданные, какъ и ты. Тебѣ же только ввѣрена забота о нихъ, и ты отвѣтствѣненъ предо Мной за нихъ, какъ Я за Россію передъ Богомъ…

    — И вслѣдъ — особымъ указомъ — воспрещаетъ продавать порознь крѣпостныхъ одной и той же крестьянской семьи…

    — Ко дню пятидесятилѣтія кончины Императора Павла Петровича, потомки этихъ крестьянъ, за которыхъ онъ заступился, несмотря на дальность разстоянія, прислали въ Петербургъ своихъ ходоковъ поставить на Его гробницѣ свѣчу.

    — Павелъ Первый значительно улучшаетъ матеріальное положеніе духовенства, способствуя поднятію нравственнаго уровня и авторитета его въ народѣ. По Его личному почину Святѣйшій Синодъ вводитъ награжденіе духовенства золотыми наперсными крестами. До революціи на обратной сторонѣ синодальныхъ крестовъ стояла буква “П” — иниціалъ имени Императора Павла Петровича. Онъ же первый награждаетъ духовенство свѣтскими орденами, открывая тѣмъ для духовнаго сословія доступъ къ потомственному дворянству.

    — Сторообрядцы, ревнители древнихъ устоевъ, тоже почуяли надъ собою зарю новыхъ дней — Павелъ Первый запретилъ какое бы то ни было преслѣдованіе. Когда сгорѣлъ одинъ изъ Керженецкихъ скитовъ, старообрядцы уже не усомнились непосредственно обратиться къ Нему за помощью, и изъ Собственныхъ Его Величества средствъ скитъ отстраивается заново.

    — Старообрядцы особо чтутъ память Императора Павла Петровича, и еще въ наши дни любили держать Его изображеніе подъ образами въ святомъ углу. По старообрядческой примѣтѣ, плохо отозваться о Царѣ Павлѣ можетъ лишь нехорошій человѣкъ, котораго вообще слѣдуетъ опасаться. Только Государь Императоръ Николай Александровичъ, завершившій указомъ о вѣротерпимости отъ 14 апрѣля 1905 года благое начинаніе Павла Перваго относительно старообрядцевъ, сталъ для нихъ столь же близкимъ, какъ и Его державный прапрадѣдъ.

    — Царскій заповѣдный ящикъ работаетъ безъ устали. Поздно вечеромъ Императоръ Павелъ лично отпираетъ его и несетъ ворохъ прошеній въ Свой кабинетъ. Засиживается за нимъ далеко за полночь, иногда всю ночь напролетъ. Горе тому, кто обидѣлъ беззащитнаго и слабаго, вдову или сиротъ. Горе судьямъ неправеднымъ и жестокимъ. Не спасетъ никакой чинъ, никакое положенiе. Станцiонный смотритель, инвалидъ, Суворовскій “чудо-богатырь” бросаетъ жалобу, что избитъ генералъ-адъютантомъ Его Величества за то, что безъ задержки не могъ доставить лошадей. Императоръ лишаетъ виновнаго генералъ-адъютантскаго званія и отставляетъ отъ службы…

    — “Первый любимецъ, первый сановникъ, — говоритъ А. И. Тургеневъ, — знаменитый вельможа, царедворецъ и послѣдній ничтожный рабъ, житель отдаленной страны отъ столицы — равно страшились ящика… Правосудіе и безкорыстіе въ первый разъ послѣ Петра I ступили черезъ порогъ храмины, гдѣ творили судъ и расправу вѣрноподданнымъ…

    — Народъ былъ восхищенъ, былъ обрадованъ, приказанія чтилъ благодѣяніемъ, съ неба посланнымъ… Дозволяю себѣ смѣло и безбоязнено сказать, что въ первый годъ царствованія Павла народъ блаженствовалъ, находилъ судъ и расправу безъ лихоимства, никто не осмѣливался грабить, угнетать его, всѣ власти предержащія страшились ящика”…

    — Вспомнилось окончательно средостѣнiе между трономъ и народомъ. То окруженiе Павла Перваго, тѣ невѣрные царедворцы, “изъ которыхъ, по выраженію Растопчина, — каждый заслуживалъ быть колесованнымъ безъ суда”, не столь боевые “Екатерининскіе орлы” клекотали, сколь шипѣли “Екатерининскія змѣи”.

    — Павелъ отлично зналъ цѣну и придворнымъ “Екатерининскимъ змѣямъ”, и высшему обществу. “Вы знаете, какое у меня сердце, но не знаете, что это за люди. Я же знаю, какъ ими управлять нужно” — говорилъ Павелъ еще въ бытность Наслѣдникомъ Цесаревичемъ. Немало пришлось терпеть ему отъ “змѣй” — съ дѣтства и до восшествія на престолъ…

    — Что грѣха таить. Великая Императрица была Екатерина, но плохая мать. Въ Павлѣ Петровичѣ она видѣла скорѣе не родного сына, а третьяго и послѣдняго своего соперника изъ законныхъ императоровъ. Два другихъ — Императоръ Іоаннъ Антоновичъ и Петръ Третій, — какъ и Павелъ, были устранены отъ престола путемъ дворцовыхъ переворотовъ. И актъ посмертнаго коронованія Павломъ Первымъ Своего Отца полонъ символическаго урока дворцовымъ заговорщикамъ всѣхъ царствованій…

    — Какъ всегда, вмѣсто того, чтобъ способствовать улучшенію отношеній между Императрицей-Матерью и Цесаревичемъ-Сыномъ, оба придворныхъ окруженiя своимъ вѣчнымъ шопотомъ всячески настраивали ихъ другь противъ друга. Взять хотя-бъ наставника Павла Перваго — графа Панина, настраивавшаго своего юнаго воспитанника противъ матери всѣми способами. Зазнавшіеся временщики вели себя въ отношеніи Наслѣдника Цесаревича Павла Петровича столь вызывающе, что Онъ предпочелъ оставаться “Гатчинскимъ узникомъ”, чѣмъ быть при дворѣ Екатерины…

    — Однажды Цесаревичу Павлу Петровичу дѣлается недвусмысленное предложеніе о дворцовомъ переворотѣ въ Его пользу, — “само собой разумѣется, съ сохраненiемъ драгоцѣнной жизни Ея Величества”, — на что испрашивается лишь Его принципiальное согласіе. Благородный Павелъ съ негодованiемъ отказывается, а день или два спустя, изъ боязни, что Онъ откроетъ все Матери, Его отравляютъ какимъ-то сильнымъ ядомъ. И хоть врачамъ удается спасти Цесаревича, но послѣдствія этого отравленія сказываются на Павлѣ всю жизнь. У Павла появляются мучительныя удушья, нѣкоторыя неровности въ характерѣ, которыхъ прежде не было и вполнѣ понятная недовѣрчивость…

    — Павелъ великолѣпно учитывалъ безсмысленное увлеченіе общества французской революціей. “Салонный якобинизмъ” причудливо сплетался съ чудовищной распущенностью и разложеніемъ верховъ общества — печальнымъ наслѣдіемъ дней Екатерины. На столь уродливое явленіе Павелъ, какъ Царь, не могъ не обратить вниманія.

    — Задача Павла была нелегка. Тѣмъ болѣе, что, во избѣжаніе коренной ломки, къ которой совершенно не была готова Россія, Онъ принужденъ былъ перенять Екатерининскій аппаратъ управленія, лишь отчасти замѣнивъ главныхъ должностныхъ лицъ.

    — Павелъ не задумался передъ крутыми мѣрами, чтобы обуздать общество. Можно себѣ представить всю злобу и ненависть “современниковъ”. Всѣ мѣропріятія Его, какъ бы хороши и полезны онѣ ни были, въ глазахъ общества никуда не годились, подвергались рѣзкой критикѣ, осужденію, высмѣиванію. На каждомъ шагу распоряженія Павла искажались до неузнаваемости. Зачастую Ему доносилось одно, а дѣлалось его именемъ совершенно другое, — дѣлалось все, чтобъ вызвать недовольство и нареканія. Тайный соботажъ, интриги, клевета, сплетни сыпались какъ изъ рога изобилія. Особенно въ этомъ отношеніи прославился печальной памяти вице-канцлеръ Панинъ. Словно всѣ сговорились, по лозунгу главы иллюминаторовъ Вейсгаупта: “Саlomniez, саlomniez, il restera toujours quelque chose”… (“Клевещите, клевещите, — что-то всегда останется…”)

    — Да… Мудрая Царица была Матушка Елизавета Петровна. Смертную казнь отмѣнила, но за злорѣчіе о себѣ повелѣла рѣзать языки. Вырѣжутъ языкъ, ступай куда хочешь. Сразу все, какъ рукой сняло…

    — О Павлѣ Петровичѣ достаточно взять извѣстную “клюкву” о никому невѣдомомъ полку, которому якобы на вахтпарадѣ, недовольный недостаточной отчетливостью, Императоръ подалъ команду: “Церемоніальнымъ маршемъ, въ Сибирь на поселеніе, маршъ”. Одинъ изъ варіантовъ, правда, гласитъ, что полкъ дошелъ лишь до села Медвѣдь, послѣ чего былъ прощенъ и возвращенъ обратно. Преподнесенный “въ назиданіе” потомству, вымыселъ этотъ передавался тогда въ Петербургскомъ свѣтѣ изъ устъ въ уста, никто не потрудился даже провѣрить — такъ ли это, и всѣ охотно вѣрили…

    — Помилуйте, — часто говорятъ мнѣ, — Императоръ Павелъ былъ же явно ненормаленъ. Хотя бы извѣстный фактъ, какъ Онъ сослалъ въ Сибирь цѣлый полкъ. Могъ ли это сдѣлать нормальный человѣкъ?…

    — Не откажите лишь назвать этотъ полкъ…

    — Сейчасъ я уже не помню…

    — Неужели вы помнили его раньше?… Тогда вы — единственный за столѣтіе съ лишнимъ человѣкъ. До васъ никто не могъ указать этотъ полкъ…

    — Да, но объ этомъ говорятъ историки. Есть и у нѣкоторыхъ писателей: Всеволода Крестовскаго, генерала Краснова…

    — Ни историки, ни писатели не приводятъ ничего документальнаго. То, чего не сдѣлаетъ нормальный человѣкъ, дѣлаетъ за него ненормальная клевета, которой поддаются также историки и писатели. Впрочемъ… при желаніи можно, напримѣръ, сослаться на кинофильмъ, хотя бы в родѣ американскаго “Патріота”, названнаго такъ въ честь… Палена. Палена, главы заговора противъ Императора Павла Петровича и Его фактическаго палача-убійцы…

    — Представьте себѣ, что на экранѣ идутъ — во исполненіе царской команды — церемоніальнымъ маршемъ, уже смертельно измученные и оборванные — все еще бьющій въ барабанъ барабанщикъ, а за нимъ одинъ одинешенекъ солдатъ. Только они вдвоемъ и дошли до Сибири, весь же полкъ… Не хотите ль воспользоваться такимъ “документомъ”?…

    — Мнимое событіе это, — замѣтилъ мой другъ, — какъ разъ приписывается и моему полку, хоть мы и далеки отъ барабана. Но ни нашей полковой исторіи, ни семейнымъ хроникамъ и преданіямъ о томъ ничего неизвѣстно. Ни однимъ словомъ въ своихъ “3апискахъ” не обмолвился и нашъ однополчанинъ Саблуковъ. Павловскій полкъ наводилъ справки во всѣхъ упоминавшихся “по слухамъ” полкахъ, но каждый разъ провѣрка устанавливала “ни на чемъ не основанную легенду”…

    Категория: Духовность и Культура | Добавил: Elena17 (24.09.2024)
    Просмотров: 124 | Теги: русская литература, даты, императорский дом
    Всего комментариев: 0
    avatar

    Вход на сайт

    Главная | Мой профиль | Выход | RSS |
    Вы вошли как Гость | Группа "Гости"
    | Регистрация | Вход

    Подписаться на нашу группу ВК

    Помощь сайту

    Карта ВТБ: 4893 4704 9797 7733

    Карта СБЕРа: 4279 3806 5064 3689

    Яндекс-деньги: 41001639043436

    Наш опрос

    Оцените мой сайт
    Всего ответов: 2052

    БИБЛИОТЕКА

    СОВРЕМЕННИКИ

    ГАЛЕРЕЯ

    Rambler's Top100 Top.Mail.Ru