Был конец октября 1920 г., иначе говоря, наступал второй год существования Морского Корпуса в Севастополе. Гардемаринская рота из третьей сделалась второй, а кадетская наша шестой. Учебный год начинался так поздно из-за достраивания большого здания корпуса, начатого еще в мирное время.
Здание это было уже почти совсем закончено и воспитанники были заняты переноской в него имущества из, временно занятых ими в первый учебный год, офицерских флигелей. Устройство в новых удобных помещениях было для нас боль- шой радостью и мы старались как могли не покладая рук, с особенным усердием обставить себя и особенно стены спален и классов насколько приятнее для глаза. Время было тревожное у нас в Крыму, вести с перикопского фронта приходили вое менее и менее утешительные, и в городе опасались внутреннего восстания лево настроенных элементов населения. Гардемарины и кадеты должны были нести караульную службу, как на территории корпуса, охраняя его от ожидаемых нападений вдоль берега и ограждающей ее стены, так и в Севастополе, патрулируя на улицах и заменив в Морском Собрании обычный караул флотского полуэкипажа, считавшийся лояльным. Состав нашего корпуса считался в штабе флота как самая надежная воинская часть города, часть к которой питалось самое большое доверие.
28-го октября в 4 часа утра был отдан приказ по фронту об эвакуации Крыма и всем стало ясно о совершившемся факте прорыва нашего фронта красными и неминуемом захвате всего полуострова, так героически сопротивлявшегося долгие месяцы против них. Печальная весть об эвакуации сразу стала известна в корпусе и его директор, Контр-Адмирал Ворожейкин назначил инспектора классов кап. I ранга Александрова начальником эвакуации корпуса, т. е. ее организатором. Выбор адмирала был удачен, ибо результаты, возложенного на кап. Александрова дела, оказались выполнены как нельзя лучше.
В эти тревожные дни, многие из воспитанников еще находились в летнем отпуску и при известии об эвакуации их необходимо было собрать в корпус. Для этого из нас кадет были назначены посыльные, которых отправили в Севастополь на нашем «трамвае», как прозвали мы вместительный катер с тентом, служивший для перевозки членов корпуса в город и обратно. (До Графской Пристани было около 3-х километров). Нам нужно было, как и в самом городе, так и в его предместий «Корабельная сторона», по народному наречью просто «Корабелка», находящаяся по другую сторону Южной Бухты, вместе с портовыми учреждениями и Морским Госпиталем, обойти все дома с живущими в них кадетами и показать им приказ о немедленной явке в корпус. Помню, что пока шли эти сборы в путь дорогу, прощание о близкими и пока «трамвай» нас доставил, после долгих рейсов, заходя по разным делам в разные пункты Северного Рейда и наконец на корпусную пристань, давно уже стемнело.
Весть об эвакуации быстро пролетела по всему Крыму и находившиеся в разных его краях воспитанники Корпуса поспешили в него вернуться, всеми возможными способами передвижения и часто пешком. Некоторые из них близко живущие от Ялты, прибыли в нее чтобы сесть на отходившие пароходы. Приблизительно два десятка кадет не были эвакуированы по неизвестным причинам.
Когда, мы вышли из «трамвая» на пристань, на ней была огромная куча корпусного имущества, предназначенного на погрузку в баржу, которая ожидалась с часу на час. Гардемарины и кадеты переносили всевозможное корпусное имущество, а некоторые с винтовками в руках несли охрану около него. Чего тут только не было — обмундирование и белье из опустошенного цейхгауза, всевозможные учебные пособия, многочисленные книги из нашей библиотеки, различные приборы, винтовки и в конце концов хозяйственная утварь начиная от походной кухни, сопровождаемой съестными припасами, заготовленными для питания кадет, как, бочки со смальцем, кули муки, крупы и прочее и прочее — ведь идем куда-то на полную пока неизвестность, а питание ведь важное дело.
Баржу «Тилли», столь ожидаемую нами, подал к пристани поздно ночью крупный буксир и с раннего утра 29 октября началась лихорадочная погрузка, корпусного добра, складывали его в большом порядке по разным местам огромного судна предварительно очистив его от угольной пыли. Поздно вечером, баржа приняла весь груз, включая литографские станки, погруженные тоже к нашему большому удивлению. А ведь впоследствии как же они нам пригодились для наших учебников в Бизерте.
В этот день распространился слух о том, что Корпус будет на следующий день погружен на линейный корабль «Ген. Алексеев» представлявший собой самую крупную в то время единицу Черноморского Белого Флота. Это бывшая «Воля», а до революции «Император Александр III» построенный в 1916 году на судостроительном заводе г. Николаева, водоизмещения 24 Т.Т. и с вооружением 12 12-тидюймовыми орудиями, в 4-х башнях и 18 130 мметровых бортовых орудий, (т. е. по бортам).
Наступило утро 30-го октября, и нас разбудили звуками горна на час раньше обычного. «Тилли» была окончательно погружена еще с вечера и была готова принять конец буксира, но она должна была забрать с собою нас кадет как и остальной состав Корпуса. Кстати утреннего чая нам не дали. Ни кухни, ни продуктов в Корпусе для этого уже не было.
Кадетская рога выстроившись на плацу и имея на своем правом фланге Андреевский флаг с гербом Корпуса, пропев «Отче наш», т. к. для напутственного молебна не было времени, под командой своего ротного командира кап. I ранга Берга, под звуки горна и барабанов, двинулась к пристани и взошла на баржу, где на палубе сгрудившись в кучу, уже стоял весь личный состав корпуса: мужчины, женщины и дети.
Прислуга и служители решили не покидать Родины. Последним на баржу поднялся наш директор. При помощи сильного буксира мы, пройдя через весь северный Рейд, подошли к стоянке «Ген. Алексеева» у пристани Корабельной стороны в Южной Бухте, откуда был так хорошо виден красивый город Севастополь. Пришвартовавшись к «Ген. Алексееву» мы поднялись на палубу и не теряя времени принялись за перегрузку имущества складывая его в большие кучи на указанных нам участках. Нам все же, для поддержания сил, дали кое-что перекусить.
В то же время с пристани по сходням грузились различные части Добро-армии с их имуществом и, после погрузки их, пустили на корабль и гражданские лица, включая женщин и детей, не пожелавших попасть во власть красных. Родные воспитанников Корпуса, имевшие возможность проводить своих сынов, стояли на пристани и старались хоть мельком увидеть родные лица, но это редко им удавалось, т. к. ни один из нас не был свободен от нарядов по погрузке, сперва, корпусного имущества, затем угля из заменившей «Тилли» другой баржи, караулов, организованных тотчас же после прибытия на корабль.
В своем последнем приказе по Армии и флоту Ген. Врангель объявил, что он никого с собой насильно не увозит, пусть каждый выбирает: кто хочет оставаться — может оставаться — кто хочет с ним вместе покинуть Родину — тому он обещает позаботиться о нем.
Согласно этому приказу с л.к. «Ген. Алексеев» были отпущены все те, кто по разным личным причинам предпочли остаться на Родине. Они были заменены волонтерами из пассажиров, военных иди штатских, с обещанием усиленного пайка. Караульная служба для охраны как имущества, особенно съестных припасов, и, во избежание возможного саботажа, важнейших органов корабля, а именно кочегарного и машинного отделений, была организована из кадет.
То же самое произошло и на вспомогательном крейсере «Алмаз», куда тоже на выручку были посланы гардемарины. Гардемарины же исполняли и на «Ген. Алексееве» и на «Алмазе» должность сигнальщиков, предотвращая возможное преступное искажение передачи часто секретных сообщений.
Нашу кадетскую роту, численностью в 115 человек поместили в так называемый 20 плутонг 130 м/м бортового орудия с площадью около 50 кв. метров. Эта заведомо недостаточная «жилплощадь» дала нам, да и то не всем, устраиваться на ночлег, только при условии организации четырех этажей: на палубе на скамьях, на столах, на подвесных койках. Многие же из нас, не боящиеся ночной прохлады конца октября, нашли, после усиленной разводки, укромные уголки среди ящиков и кульков, загромождавших верхнюю палубу, или же под навесом орудийных башен, где впрочем не страшен был, возможный в этот сезон дождь. Ложились на дерево палубы, подложив под голову ранец, с вещами и накрывшись одеялом и шинелью, бывшие к счастью у каждого из нас. Было конечно не очень удобно, но вследствие большой усталости сон моментально брал нас в свои объятия.
Что касается нашего питания — нашего дневного пайка, то он состоял почти исключительно из ежедневной полубанки корнбифа, очень прославленного продукта питания, заключавшегося в плотной массе розового цвета, сильно разваренной говядины с прослойками желтого жира, южно-американского происхождения, консервами которыми к счастью нас тогда снабжали наши союзники. Вопрос о столовой посуде был совершенно лишним, хоть она где-то и существовала, хранясь в каких-то ящиках — самое главное было положить себе что либо в рот. Выданная в полдень ротным командиром банка корнбифа в виде усеченной пирамиды тут же рубилась на две части при помощи французского штыка или кинжала, и половинки распределялись по жребию между нами. Ели просто пальцами или с участием перочинных ножей, заедая ломтиками черного хлеба, который полагался в пайке. Вечером мы должны были довольствоваться похлебкой из какой-то крупы, поглощая ее уже без хлеба, и из той же посуды по очереди. Как видно наши молодые желудки чувствовали ежечасно недостаток пищи, приводя рассудок к мысли, как и чем можно было бы удовлетворить их потребность. Но к счастью для нас, заведующий нашей хозяйственной частью был замечательный человек: войдя в наше положение и понимая что нести караульную службу и днем и ночью и исполнять еще и другие работы на пустой желудок очень тяжело — следовательно необходимо было поддержать наши силы — и он неофициально — на свою ответственность выдал нам мешок муки и немного смальца, которые мы хранили в очень укромном месте и лишь поздней ночью, когда все уже спало, в покинутом «коками» (поварами) «камбузе» (кухне) происходило своего рода священнодействие: это пеклись из полученной муки лепешки которые затем по братски между всеми нами делились и казалось что такого вкусного продукта мы в жизни никогда не ели.
Днем 30-го после разгрузки нашей баржи на ее смену пришвартовалась другая на этот раз угольная и был «аврал» погрузки угля, в которой были обязаны участвовать все свободные люди на корабле, будь то команда, мы, военные части или штатские. Многие полезли в глубину баржи наполнять углем бадьи, поднимаемые кранами на палубу корабля для ссыпки его в горловины угольных ям, иначе говоря, глубокие бортовые отсеки, находящиеся вблизи котельного отделения. А чтобы ускорить переноску угля от места выгрузки его на палубу до горловины в угольные ямы, таскали уголь мешками, волоча их по палубе, причем впрягались в них попарно — даже маленькие кадеты, работая до позднего вечера. Затем к борту подошел один миноносец из которого перекачивалась нефть, т. к. половина котлов на «Ген. Алексееве» отапливалась ею.
К вечеру, 30 октября, послышалась со стороны города частая ружейная перестрелка, неизвестно по какой причине, говорили о начале восстания левых элементов и грабеже магазинов и что туда для наведения порядка послали юнкеров. Вдруг высокое пламя с треском поднялось над портовыми складами, совсем неподалеку от нашей стоянки. Ночь прошла сравнительно спокойно, несомненно, благодаря усиленным караулам, как на корабле, так и у сходень. Продолжалась работа наведения сравнительного порядка на невероятно загроможденной верхней палубе: как грузы, так и пассажиры были большей частью спущены в трюмы и свободные помещения, пригодные для жилья.
Правда, эти последние не долго служили убежищем из-за присутствия в них огромных крыс, свободно разгуливавших по телам спящих без всякой опаски. Наш ротный командир капитан первого ранга В. Берг в своей книге «Последние Гардемарины» стр. 119-120 очень картинно описывает это зрелище: «в тишине заснувшего корабля, по темным трюмам, по бимсам казематов и кубриков, выползали старые и молодые, рыжие и черные крысы и, шевеля усами, сверкая красными глазками, пошли в ночной дозор, осматривать новое на их корабле и нет ли там чем покормиться. С ужасом смотрели на них бедные женщины и дети, которым было не до спанья в эту страшную ночь. Они, которые на земле так боялись малой мышки, здесь на воде увидали гигантских крыс
— «Боже! куда деваться?»
— «Не бойтесь, барышня, они не кусаются» отвечал привычный матрос».
Рано утром 31-го октября казалось, что все готово к отплытию. Буксиры подошли и, когда начали отдавать швартовы, вое вздохнули и многие по русскому обычаю перекрестились. «Ген. Алексеев» медленно тронулся со своей стоянки и стал на якорь на внешнем рейде. Вскоре привели сюда и вспомогательный крейсер «Алмаз» где наши гардемарины, как было оказано выше, также несли сигнальную вахту и караулы у механизмов. Несмотря на переполненность «Ген. Алексеева» новые баржи, катера и шлюпки продолжали приставать с пассажирами и их скарбом. Они просили их принять на борт и никто не смел им отказать. Накануне вечером был послан отряд гардемарин для охраны Графской и Минной Пристаней, посылая одновременно патрули в город. Один из них встретил идущего пешком, в сопровождении адъютанта, ген. Врангеля и, опасаясь за его безопасность, проводил его до штаба куда он направлялся. Освободясь от караульной службы среди дня тот же отряд, уже по своей инициативе, наполнил найденную водоналивную баржу и подвел ее к нашему линейному кораблю, с помощью буксира, «Воевода Путник», брошенного командой. Таким образом наш корабль получил воду, необходимую для питания котлов. Уже поздно вечером, гардемарины привели корпусную царскую баржу — огромную восемнадцати весельную шлюпку красного дерева о поволоченными барельефами вдоль борта, служившую раньше для приема царственных особ. Она была горой нагружена ящиками с продовольствием для нашего питания. В это время корабль готовился к съемке с якоря и баржу начали поспешно разгружать, но потом решили с помощью крала поднять ее со всем содержанием на борт корабля. У ней не было подъемных рымов (рым это прочное железное кольцо вделанное в палубу — за эти кольца шлюпку при помощи подъемных кранов, поднимают на палубу корабля). Поэтому под киль подвели стропы (железные тросы) но от тяжести баржа затрещала и ее, к сожалению пришлось оставить на произвол судьбы.
Много судов в этот час уже покинули Севастопольский рейд, но много еще стояло окружая нас. «Ген. Корнилов» флагманский крейсер, под флагом Главнокомандующего и Командующего флотом Вице-Адмирала Кедрова, стоял против Графской пристани и должен был уйти последним.
Ровно в 11 часов вечера, давно уже подняв пары, «Ген. Алексеев» начал выбирать якорный канат и, медленно разворачивая свой огромный корпус, направился в открытое море. Из командирской рубки в машинное отделение понеслись приказания: «Малый вперед! Средний вперед!» и, наконец, «Полный вперед!» Все находившиеся на палубе столпились у борта и надстройках корабля уходящего на совершенно неизвестный срок, неизвестно куда. Многие плакали, крестились и махали платками. Самое главное было для нас то обстоятельство, что корабль пошел самостоятельно, без помощи буксиров, что котлы дали достаточно пару, что машины работали, приводя в движение гребные валы. Несмотря на полный ход, корабль шел медленно отчасти из-за неисправности котлов, отчасти из-за неопытности новоиспеченных кочегаров. Перед тем как обогнуть мыс Фиолент, он взял путь вдоль берега, чтобы обойти минные поля, расположенные дальше в море. Проплывая освещенный город на горе, кое где видны были пожары. Последним нашим видением был Херсонеский маяк, мигающий огонь которого, казалось нам говорил напутственные слова: «Это временная разлука, вы еще вернетесь когда Россия возродится.
— «До скорого свидания» мысленно отвечали мы. Корабль продолжал идти и мы все усталые после четырех дней напряженного труда, заснули под равномерный шум машины и тихое содрогание корпуса нашего гиганта корабля. Наше новое пристанище, т. е. куда мы идем, куда нас направят наши союзники нам не было известно. Белая армия и флот с семьями, у кого они были невдалеке, покидали родную землю, расставаясь с матерью Родиной. В этот исторический поход — на 126 судах Эскадры Черного моря было вывезено 145.693 человека.
Как много людей обязаны флоту спасением их жизней!
|
