Купить

Будущность русского самодержавного государства зависит от многих вопросов, прямо и косвенно предлежащих от­ветственности, и решению правительства.

Но есть один вопрос, главнейший, от которого вопросы быть или не быть Русскому государству зависит непосред­ственно.

Вопрос этот народная школа.

Вопрос этот важнейший вопрос для Русского народа, и важнейший вопрос для русского правительства. От малейшего уклонения этого вопроса в неправую сторону зависит участь всего государства. Споры и драки на верху народа, то есть посреди его интеллигенции, из-за представительства, право­вого порядка, или вообще из-за той или другой либеральной мысли, – все это бури в стакан воды, от которых Русскому го­сударству и русскому правительству может быть временно и случайно или неловко, или тошно, или неприятно; но все это уколы булавками, или укусы насекомых на здоровом теле...

Остается всегда уверенность, что и у правительства, и у народа есть сила непосредственной и окончательной расправы, и последнего слова в этих спорах и неурядицах изза либера­лизма.

Но совсем другой вопрос о народной школе. В нем заключается все, прошедшее настоящее и будущее России.

Прошедшее России заключено в нем потому, что от народной школы зависит сберечь это прошедшее и спасти Рос­сию, или растратить это прошедшее и погубить Россию.

Настоящее заключается в этом вопросе потому, что теперь, именно теперь, в самую сильную минуту брожения и шатания умов на верху народа, со всех сторон заметны и чуются усилия врагов старой России вопрос народной шко­лы захватить в свои руки, и повернуть его на погибель этой старой России.

Будущее России заключено в этом вопросе, как я сказал выше, потому что только от него зависит: быть или не быть Русскому исторически сложившемуся государству.

Все духовные стихии в России понимают эту страшную, роковую силу вопроса о народной школе в решении участи Русского народа.

Сверху интеллигенция, как я сказал, силится все сделать, чтобы этот вопрос забрать в свои руки и в свое ведение.

Снизу весь многомиллионный Русский народ стоит в нерешительности, в задумчивой неподвижности, в смущении даже перед своей школой, и пока сверху лихорадочно торопят народное образование, сам народ бессознательно останавли­вает эти порывы и медлит идти в школу, не доверяя ни этой спешности, ни этой школе...

Он предчувствует, что этот его решительный шаг будет бесповоротен, и что от этого бесповоротного шага будет зави­сеть все его заветное и дорогое и вся его будущность...

Это зрелище на Руси теперь повсеместное и живое. Глубокое волнение овладевает каждым при виде этого зрелища. Кто из нас не помнит в свои почти детские годы ужасную дрожь, леденящую все тело в минуту борьбы с первым ис­кушением греха: чувствуешь, что какая-то громадная сила добра борется в эту минуту с ужасной силой зла; последнее усилие, последний шаг, падение и конец, подниматься более нельзя: все спускаешься ниже. Нынешние минуты смуще­ния, волнения, таинственного, необъяснимого волнения в Русском народе, стоящем перед открытыми дверьми маня­щей его войти школы, напоминают эту минуту борьбы в жизни каждого юного христианина. Один шаг, и все кончено: жизнь или смерть!

Отчего же это волнение, это смущение, этот таинственный страх в Русском народе перед своей школой, отчего он бо­ится этой ласки, простирающей к нему свои объятия школы, как боится юноша первой отравы поцелуя любви?

Отчего? Боже мой. Недавнее прошедшее и настоящее пе­ред его глазами; он уже коснулся поверхностью губ, коснулся зрением греховных чар этого рокового соблазна, и боится...

И, увы, он прав, этот Русский народ в своем стихийном страхе и зловещем предчувствии.

Уже слишком много успели сделать, чтобы испугать народ, верующий в Бога и преданный своему царю школой... Ему уже показали и школу в виде орудия духовного и политическо­го разврата, и детей его, Русского народа, в виде жертв этого разврата, и он пятится назад с дрожью страха в теле и душе от этой школы... Он предчувствует, что в ней нет его, им испове­дуемого Бога, и его старинных заветов, как и кого любить, как и кого чтить...

И он прав. Не будем от себя скрывать содеянного уже в области народной школы зла вольного и невольного.

Невольное зло было сделано многими мерами по вопросу народной школы, в которых сказалось: с одной стороны не полное сознание всей важности этого вопроса для интересов Русского Царства, а с другой стороны, недостаток смелости и дерзновения в отстаивании этого вопроса от покушений и при­тязаний на него либеральщины!

Вольное зло сделано было в ту минуту, когда, внимая либеральным нашептываниям чуждой народу русской интеллигенции, правительство имело несчастье впустить в область народной школы, исключительно и всецело долженствующей принадлежать ей, – какое-то общественное, не зрелое, беспо­рядочное, и легкомысленное участие.

Земство, это хозяйственное, почти мертворожденное учреждение призвано было вдруг принимать участие в деле народной школы, – и когда же? – в его начале, в его зарождении...

О, это была одно из страшнейших государственных недоразумений, один из самых роковых фальшивых шагов, который если не свершил всю долю своего страшного, губительного зла, то только лишь потому, что доселе еще народ, вооруженный своей стихийной силой веры и любви, почти вез­де устрашился переступить порог своей школы, и одной ногой стоит в школе, а другой вне школы, на голой земле, со взором, обращенным на свой Божий храм, стоит и ждет...

На его лице глубоко запечатлен вопрос: что будет, пока одинокие, преданные старому порядку и правительству старых преданий люди (немного их, увы, остается) задают себе более чем основательно вопрос: что сие значит, зачем это?

И действительно, стоя на твердой почве ясного понимания главных охранительных начал и интересов правитель­ства и русского государства, как не признавать ошибкой то доверие к чему-то общественному незрелому, с которым пра­вительство когда-то поступилось своим важнейшим правом и своим важнейшим интересом, во вред себе, во вред народу и в угоду только каким-то мнимопедагогическим либераль­ным идейкам фельетонистов и писак. Как объяснить себе то двойное недоразумение, которое отлично от всех благоустро­енных государств Европы, дорожащих своей безопасностью внутренней, так скоро и так доверчиво поставило народную школу почти вразрез с основными требованиями порядка и безопасности.

Земство еще не начало действовать, еще не показало себя способным починить какой-нибудь мост, сберечь лишнюю зем­скую копейку, земство, это чисто и специально хозяйственное учреждение, где нет никакого образовательного ценза, вдруг призывается разделять с правительством заботу об образова­нии народа, о народной школе, то есть о самой трудной части народного образования. Это одно недоразумение.

Второе еще поразительнее.

Правительство строго блюдет свою монополию воспитывать в высших и средних учебных заведениях, где воспи­тывающиеся и обучающиеся все-таки до известной степени посвящены в тайны жизневедения и политической жизни своими семейными связями, своим семейным бытом... Насе­ление приходит в эти учебные заведения развитое, и все-таки правительство не выпускает из своих рук и не уступает ни­кому своего права давать высшее и среднее образование или иметь постоянно самый близкий и строгий контроль...

И вдруг это самое правительство отдает самую труд­ную, самую важную, самую опасную область народного образования, Русский народ, еще не окрепший в первом периоде своей свободной жизни, то есть миллионы и миллионы душ, на попечение какого-то наскоро созданного хо­зяйственного учреждения общественного, делит с ним заведование народной школой и оставляет за собой право лишь поверхностного надзора и совместного с земством ведения народной школы...

Церковь, в лоне которой только и понимал Русский народ свою школу, – мало-помалу отдаляется от народной шко­лы. Устраиваются по известным планам, навеянным модной либеральной педагоговщиной, светские народные училища с самыми смутными учебными программами, смутными пото­му, что они являлись последствиями попытки согласить не­согласимое, то есть модные поветрия на либеральную народ­ную школу с простыми и духовно суровыми требованиями от школы Русского народа.

Наводняются все виды народной школы на казенные и народные деньги тысячами разных модных Ушинских, Водовозовых, Корфов, Бунаковых, то есть книжками народных самозванцев – педагогов, которые все поставили себе осно­вой и точкой отправления такое не церковное мировоззрение, которое с одной стороны растяжимо до бесконечности, и незаметно может быть доведено до реализма, материализ­ма и нигилизма, а с другой стороны инстинктивно претило Русскому народу, И вот бороться с этой антипатией народа в такой светской народной школе и составляло и составляет главную задачу нашей либеральной печати, нашей модной педагоговщины, и нашего совершенно негодного для на­родной школы земства. А так как Церковь основывала всег­да свою народную школу на страхе Божьем и преданности царю православному, то само собою все светские элементы, впущенные правительством в народную школу, отстраняясь и отстраняя народную школу от Церкви, лишали в то же вре­мя народную школу того, что Церковь наша признает един­ственными основами народной школы.

Затем опять-таки в разъединении с Церковью устрое­ны были учительские институты или семинарии, на обя­занность которых была возложена неосуществимая зада­ча – воспитывать и готовить массами учителей из народа для светских народных училищ. И почти повсеместно ста­ли появляться учителя наполовину народные, наполовину обезнародившиеся в этой самой учительской семинарии, не говоря уже о таком земском учительском институте, как Рязанский, где прямо земство поставило себе задачей воспитывать учителей для народной школы в умышленном разъединении с Церковью.

Наконец, в последние годы, когда неумелым старанием земства, явно успевшего проявить свою несостоятельность во всем, расплодилось училищ плохих и очень дурных тысячи, правительство разрешило по губерниям учительские съезды, где дозволяется всякому самозванцу-педагогу Корфу, Буна­кову, Паульсону, проповедовать теорию народной школы учителями в каком угодно направления, лишь бы только это направление не было голосом Церкви, Русского народа и русского правительства. Итак, если допустить, что Русский на­род смутился и испугался уже тогда, когда его школа переста­ла по старому быть церковно-приходской, то каково должно было быть его душевное отношение к народной школе, когда он увидел перед собой целую раскинутую в его жизни сеть народных школ, где учителя и книжки говорят совсем не то и учат совсем не так, как ему по душе этого бы хотелось, и где, Бог знает почему, какое-то земство имеет несравненно более деятельности, голоса и свободы, чем Церковь, и чем контролирующее школы правительство...

И в заключение теперешняя картина: все газеты и журналы, все земства, чуть ли не поголовно требующие от пра­вительства, чтобы вся народная школа целиком была отдана им в руки исключительно, чтобы книгами снабжали народ и его школу только земства, чтобы народная школа стала сту­пенью общеобразовательной лестницы, и чтобы правитель­ство со своей инспекцией было совсем выкинуто за борт из народной школы...

Но объяснимся. Мы как будто обвиняем правительство, считая необъяснимым все, что было им сделано для народ­ной школы.

Нет, сто раз нет! Мы обвиняем то общество, которое при­знало себя способным вести народную школу, и выпросило себе доверие от правительства. Правительство в ту пору, то есть в начале прошлого царствования, еще не имело оснований и данных не доверять этому обществу.

Оно поверило обществу, или земству, и в этом его несчастье, несчастье, которое теперь, после пережитых годов и фактов, доказавших негодность земства, мы должны назвать ошибкой...

Вот почему кажется нам, что в настоящее время, как раз кстати ввиду того, что опыт истекших лет несомненно доказал, что уступки, сделанные правительством моде на либерализм в такой области, как народная школа, не допускающей ника­ких уступок, привели народ не к просвещению, а к смущению, перейти к вопросу: не довольно ли всех этих уступок идейкам времени и духу века, и не пора ли народную школу, всецело отобрав от любителей, отдать в исключительное ведение пра­вительства и Церкви?

Это будет уступкой, и важной уступкой, сделанной русским правительством своему народу, но именно этой-то уступки себе просит повсеместно народ потому, что, с одной стороны, он чует, что народная школа нынешняя полуправительственная и полуземская, или любительская, предвеща­ет что-то недоброе, пахнет чем-то нехорошим и хромает во всех отношениях, хотя кое-где я забежал вперед, чуть ли не до пояснения французской революции, а с другой стороны, он хочет, чтобы школа, его учила его детей в духе Церкви и преданности царю. Русский народ знает и твердо знает, что ни он, ни Русь, ни царь, ни Церковь не пропадут, если в его школе не будут вводить разные наглядные способы изучать молнию и воз­дух, коров и свиней, а просто будут учить грамоте, счету и закону Божию... Но тот же Русский народ знает и то, что все погибнет и скоро погибнет, если в его школе начнут учить только о треугольниках, а перестанут учить страху Божию и любви к царю...

Вот почему и мы убеждены, что теперь, именно теперь, правительству надо предложить, прежде всего, невзирая на толки либеральной печати энергично и решительно взяться за народную школу так, чтобы все модное из нее выкинуть и до­ставить народную школу с книгами, учебниками, учителями, съездами, в свое исключительное заведование сообща с Церко­вью, и только с Церковью.

Либерализм страшно усложнил и испортил это дело. А между тем, оно само по себе было вначале очень просто.

Дирекция народных училищ при епархии.

Инспекции при округах благочиния.

Школы при церковном приходе, школа церковно-приходская и никаких других.

И все будут довольны, все, кроме либералов и земств.

Но в этом только и затруднение для правительства: возыметь смелость не взирать на то и на другое.

Ведь могли же утвердиться и зажить прочной и собственной жизнью гимназии, невзирая на либеральные идейки...

Того же, только того же нужно для спасения России, для всей ее будущности, для счастья ее народа, от правительства для народной школы...

И Русский народ оживет, и спасется...

Его школа для него тот же Божий храм. Христос, войдя в храм, и увидев в нем продающих и покупающих оскверняющие храм товары, взял бич и изгнал из храма всех осквер­нителей.

Не то же ли призвано сделать наше правительство относительно народной школы, – теперь пока еще не поздно.