Павел Сергеевич Поляков – крупнейший поэт казачьего зарубежья, имя и обширное наследие которого и по сей день мало известны в России, родился 7 (20) декабря 1902 года на отцовском хуторе Поляков (ныне Даниловский район Волгоградской области) в семье казачьего офицера из старинного донского дворянского рода. Детство прошло на родном хуторе, затем родители определили сына в реальное училище г. Камышина. Отсюда в 1918 году шестнадцатилетний Павел Поляков добровольцем отправился на гражданскую войну. В начале 1920 года в рядах 13-го Донского полка вместе с родителями ушел по Черноморскому побережью Кавказа в Грузию. Через некоторое время из г. Поти, похоронив там мать, вместе с отцом, полковником С. А. Поляковым, перебрался в Крым. Последовала череда мытарств: изгнание, эвакуация, чужбина. В конце концов Павел Поляков оказался с отцом в Сербии, которая приютила их и стала им, как и многим российским изгнанникам, второй родиной.
Павел был зачислен в возрожденный Донской Императора Александра III кадетский корпус г. Белезе. Кадеты издавали рукописные журналы "Донец", "Казак", "Донец на чужбине", так что литературному дару Полякова, заявившему о себе уже в эти годы, нашлось применение. По окончании кадетского корпуса (1924 г.) Павел поступает на отделение филологии философского факультета Белградского университета, позже становится чиновником министерства народного просвещения Югославии и одновременно привлекается к работе в литературном бюро Югославского парламента в качестве одного из редакторов.
В 1925 году состоялась первая публикация его стихов в литературном сборнике "Казачий быт" (Париж). Начиная с этого времени Павел Поляков публикует в изданиях казачьего зарубежья стихи, поэмы, рассказы, фельетоны, переводит и издает в Белграде русскую классику.
Наряду с литературной деятельностью П.С. Поляков руководит в Югославии организацией "Вольное казачество". Идее казачества посвящена была вся его долгая жизнь в изгнании, за него он "горел четверговой свечой", обращаясь к Западу, отдавшему казаков на растерзание сталинскому режиму в 1945–1947 годах, с гневом и презрением:
Здесь кровавый повторился сказ,
Здесь, где Запад скопом бьет лежачих,
Где последних доконают нас.
("Вот и все")
С карты нас безжалостно стирая,
Наш последний разрушая мост,
Сребреники красные считает
Западный продавшийся прохвост.
("1945")
В 1944 году в связи с приближением линии фронта и массированными бомбардировками Белграда П.С. Поляков, забрав малолетнюю дочь и отца-инвалида, перебирается в Чехословакию, а затем в Мюнхен. "Снова, путник и чужак заезжий, прохожу безвестные края", – пишет он в стихотворении, адресованном известному поэту казачьего зарубежья Николаю Келину.
В холодном, продажном, безучастном "мире врагов и жиденьких друзей" поэт жил, спасаясь воспоминаниями "о своей Усть-Медведице дальней, о станице родимой своей", о родных донских степях, вскормивших и взрастивших казачью вольницу. Его стихи полны то горьким недоумением и обидой за судьбу казачества, восходящими иногда в отчаянии до самого Неба, то глубокой верой в святое Господнее слово, в предназначенность определенного Им каждому пути.
Боже наш великий! В темноте столетий
Нам светила вера в правоту Твою.
И мы твердо знаем – будем мы как дети,
Под Твоим Покровом у Тебя в раю.
("Молитва на Покров")
В последнее время началось возвращение литературного наследия П.С. Полякова в Россию, на воспетый им Дон, к которому всю жизнь "тянулись с чужбины неотсохшие живые корешки его души".
***
Пала паутина ковылем созревшим,
В воздухе прохладном — ни пылинки нет;
Только гикнешь лихо, повстречавшись с пешим,
На траве росистой оставляя след.
Насыпал амбары... сберегал копейку…
А в груди могучей сердце — что кремень!
Эх, казачья доля, доля-лиходейка, —
Туча грозовая в непогожий день.
Разве мог подумать, тарахтя по степи,
Что совиным лётом горе налетит,
Что безмерной злобой дьявол всех ослепит
И хлеба сомнутся сотнями копыт?
В грязь падут колосья под лаптём без стона
И что дрогнут братья с берегов Хопра,
Что сойдем бессильно пред врагами с Дона
И сгорят, что свечи, наши хутора?
КАЗАЧКА
Отче наш... Звенят слова молитвы...
Трупы турок покрывают вал...
Ты в Азове не боялась битвы,
И в руке дымился самопал.
Веря свято Покрову Пречистой,
Ты за мужем на валы пошла,
И, шипя по склонам травянистым,
Полилась кипящая смола.
А потом... Ах, сотни, сотни вёсен
Сыновей ты снаряжала в бой;
Знала ты, что пули их покосят,
И немела от тоски глухой.
Нет на свете добывавших славу,
Дует он, горячий суховей.
Пригибает золотые травы
На могиле брошенной твоей...
Мы — ушли... И песни мы сложили,
Всё своё сыновне полюбя,
И тебя, родная, не забыли,
И стихи сложили про тебя.
Сколько слёз твои пролили очи,
Сколько болей затаила грудь...
Отче наш... В грядущей страшной ночи
Освети ей, мученице, путь!
ЛАЗОРЕВЫЙ ЦВЕТОК
Прибирали ангелы Божию светёлку,
Находили ангелы маленький цветок,
Становили ангелы в уголок метёлку,
А цветок лазоревый клали на шесток.
Бог гулял по облаку. Бог вернулся в горницу,
Глядь, а цвет лазоревый на печи иссох.
Вспомнил Бог казачью огневую конницу,
Услыхали ангелы будто тихий вздох.
Весь курень заоблачный, всю светёлку низкую
До краёв заполнил то ли плач, то ль стон:
У окна небесного Бог играл «служивскую»
И, в слезах, задумавшись, всё глядел на Дон.
И Евграф Данилович с хутора Вертячьего,
Что с боёв на Маныче числился в раю,
Услыхал старинную песню, ей, казачую, —
Вспомнил Дон попаленный, вспомнил смерть свою.
Слились в песне, жалуясь, два усталых голоса;
Ветер поднебесный их к земле донёс,
Херувимы плакали, распустивши волосы,
Божья Мать задумалась, загрустил Христос.
Выходили ангелы — казачата малые,
Чернецовцы, павшие за родимый край,
И цветы лазоревы, — сине-желто-алые,
Все собравши по степи, возвратились в рай.
Скрылись звезды ясные. Отзвенело пение,
Лишь Петро-Угодничек, выйдя из-за туч,
Поглядел на страшное Дона запустение,
И от двери райския в бездну кинул ключ.
Ой, ты, гой, казачество, ты моё болючее,
Для тебя я молодость, жизнь отдал свою,
По тебе я выплакал слёзыньки горючие,
О тебе последние песни я пою.
ПСАЛМЫ
Долго, Боже мы Тебя искали,
Создавая образ Твой в себе,
Думая о Тайне и Начале,
В злободневной, суетной печали
Падали, сраженные в борьбе.
Сотни лет десятки поколений,
Веру в сердце свято сохраня,
Шли в огонь без страха и сомнений
И в порыве высших вожделений
Чаяли спасительного дня.
Из того, чего душа хотела,
Из всего, что в нас святого есть,
Мысль Твою мы создали и тело,
И легенда о тебе летела,
Нам же нами посланная весть.
И молились. Ждали. И терпели.
Глупые. Усталые. В пыли.
Воплощенья снов своих хотели,
Ничего понять мы не сумели,
Ни на что ответа не нашли.
Вот и просим: отзовися Боже,
Образ въяве покажи нам свой,
Мы свои старания приложим,
Сил остатки не скупясь умножим,
Чтобы слиться навсегда с Тобой. | 
