Николай Келин родился 28 ноября 1896 года в зажиточной казачьей семье, в станице Клетской Усть-Медведицкого округа Всевеликого войска Донского. Его дед, отличившийся в боях под Плевной и Шипкой, сам выучился грамоте и мечтал, чтобы внук окончил университет.
Война 1914 года помешала исполнить эту мечту. Три сестры Николая окончили медицинский факультет в Петербурге, а сам он после Брусиловского прорыва покинул Императорский лесной институт и поступил в Константиновское артиллерийское училище. Его сокурсниками были только три кадета. Все остальные
были студенты, инженеры, судьи, которые по зову родины хотели пойти на фронт.
В январе 1917-го Николая направили во вторую батарею четвертой запасной артиллерийской бригады в Саратов. Здесь формировался 3-й Особый отдельный артиллерийский дивизион, предназначавшийся к отправке во Францию. Но революция изменила все планы, и дивизион отправили в 12-ю армию Северного фронта, самого жестокого из всех фронтов Первой мировой. Там Николай Андреевич стал командиром внештатной батареи, состоявшей из шести трофейных трехдюймовых японских пушек Арисака. Штат батареи состоял из 150 человек.
После октябрьского переворота Келина выбрали командиром батареи. Соседним пехотным полкам это не нравилось, и они требовали немедленно снять золотопогонника, обещая взять новоизбранного командира «на штыки». Батарейцы ответили обещанием встретить пехотинцев картечью, а в январе 1918 сами батарейцы уговорили Николая Андреевича поехать домой, на Дон, и дали ему в провожатые двух казаков-пластунов. Это решение спасло ему жизнь.
Дон встретил Келина страшными вестями: его двоюродного брата большевики живым зарыли в землю, а в Серебряково комиссары с матросами и латышскими стрелками вырезали 70 казачьих офицеров — весь офицерский состав запасного казачьего полка… К весне казаки подняли восстание, и дед твёрдо сказал болевшему и не стремившемуся на фронт внуку: «Артиллерийские офицеры нужны в таком деле. Не пойдешь ты — пойду я. Свободу и Дон защищать надо!».
Провоевав всю гражданскую войну, Келин эвакуировался из Крыма вместе с армией и оказался на острове Лемнос. Оттуда Николаю Андреевичу удалось перебраться в Прагу и поступить на медицинский факультет Карлова университета. Он закончил его с «красным дипломом», но по законам Чехословакии, не будучи её гражданином, не имел права на практику. Пришлось работать бесплатно, спасаясь летними заработками, когда уезжавшие в отпуска чешские врачи брали русских в качестве замещающих. Николаю Андреевичу удалось во время своего заместительства вылечить несколько безнадежных больных, что за много лет не удалось местному врачу. Про это написали в газетах, и к русскому целителю выстроились громадные очереди. После этого Келина пригласил в гости местный помещик, влиятельный член парламента, который сумел добыть для него не только разрешение работать врачом, но и гражданство Чехословацкой Республики.
В 45-м году СМЕРШ провёл в Праге аресты — по спискам, предоставленным чешской полицией. Начальником местного подразделения СМЕРШа оказался донской казак Ковылин. Он прочитал все реквизированные книги стихов, написанные Келиным, и решил спасти земляка. Николая Андреевича выпустили, но после ухода СМЕРШа арестовали вновь. Уже чешская контрразведка. Отпустили за отсутствием улик.
После смерти Сталина Келин добился разрешения поехать на Дон, увидеть оставшихся в живых своих родных. Живы были мать и две сестры, одна из которых вернулась еле живой из лагеря. Первые слова матери: «Где же вы так задержались? Я ведь давно вас жду с обедом...». Ни слова больше, только сухой и короткий поцелуй… Сестра, проведшая 14 лет в лагерях, сказала: «Смотри, не только восстановили во всех правах, но еще и 120 рублей дали. Я за них часы купила и даже плащ...». После долгих лет разлуки, столь разно прожитых, трудно было понять друг друга.
Николай Келин скончался 9 января 1970 года в Праге. Он умер от пятого инфаркта, по дороге с работы. Его желание не нарушить родовую традицию и умереть стоя сбылось.
***
Забыть ли в белесом рассвете
Мою помертвевшую мать…
И можно ль кому на планете
Об этом без слёз рассказать…
Казался не правдой и ложью
Над Родиной вздыбленный вал,
И голос наполненный дрожью,
И смерти холодный оскал.
И дед в пиджачишке убогом,
И конь у родного крыльца,
И дальняя эта дорога,
И тень дорогого лица.
Как будто вчера это было –
И спешка и сборы в поход…
Мы отдали всё, что нам мило,
Тебе, восемнадцатый год.
18-Й ГОД
Опять, как встарь, шумят майданы,
Опять кипит державный Круг,
И грозный голос Атамана
К себе приковывает слух;
Опять блестит волной кудрявой
Почти уснувшая Река,
И песни мощи, песни славы
Звенят, летят издалека...
Опять шумят бурливо сходы,
Над всем царит знакомый звук,
Как в незапамятные годы:
Пернач, булава и бунчук...
На площадях ржут звонко кони
И степь закуталася в пыль,
А по межам призывно стонет
Седой, задумчивый ковыль...
***
Я видел, как оскалив жадно зубы,
Ворвалась к нам голодная орда,
И их вожак, взлохмоченный и грубый,
Вдруг натянул пред домомповода
Влетели в дом, обшарили все щели,
Отца срубили шашкой на ходу,
Потом за хутором орали и шумели
И что то страшно ухало в саду.
Война! Война!... И с кем о Боже правый!
Века отцы рубились у границ…
Лежат в пыли вскопыченные травы,
А казаков угнали из станиц…
В краю, где всё дышало благодатью,
Где в синь воды гляделись тополя,
Теперь не то – там серой, хмурой ратью
Молчат, насупившись, колхозные поля…
***
Мама, плачешь?.. Плачь, родная.
Брат убит?.. Безусый? Знаю...
Тихий мальчик синеокий
Где-то там... в степях далёких?..
Твой единый?.. Знаю, мама...
Знать, судьба... Россия, мама,
Просит жертв. Нельзя закрыться,
Отвернуть лицо от милой —
Нужно биться; Смело биться
За неё с чужою силой...
Вспомни, мама, — за Россию
Девятнадцать своих вёсен
В разорённую стихию
Брат в бою с улыбкой бросил!..
Не забудут павших в битвах
В нашу русскую разруху –
Будут в песнях и молитвах
Славу петь стальному духу...
Имена их в душу на век
Будут врезаны живыми,
Русь их подвиги прославит,
Русь гордиться будет ими...
Плачь от радости, родная;
Плачь от счастья, что наш милый,
Край родной оберегая,
Пал в бою с чужою силой...
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Снова пойдём мы чужие... забытые,
Дом свой искать после долгой разлуки —
Молча нас встретят ворота забитые,
К нам не протянутся нежные руки —
С детства знакомые, дорого-близкие
Образы в памяти вдруг потускнеют,
И хаты пустые, холодные, низкие
Мраком могильным нам сердце обвеют.
И с жалобным воем собака чужая
Оскалом голодным нас встретит одна,
И призраков мёртвых пугливая стая
Посмотрит на нас из слепого окна...
Где мать... где невеста... сестра молодая?
Где вы, кто на свете так дорог и мил?
Но мгла не ответит... Тоскливая, злая...
Никто не укажет забытых могил...
***
Ах, молодость! В розовом дыме
Цветёт и качается сад.
Весенние шорохи ныне
Мне вновь о былом говорят.
Ушёл, улетел замирая
Смеющийся призрак весны
В зелёные пролеси рая,
Где дремлют отцветшие сны...
А молодость! Вон она птицей
Уж к западу жизни летит –
Бледнеют знакомые лица,
Тускнеет мой огненный щит.
В погоне за призраком милым
Расколото сердце совсем,
Развеяны буйные силы,
Язык мой и жалок и нем.
Но сердце в последнем порыве
Стремится былое вернуть...
Напрасно! На скошенной ниве
Живые цветы не цветут!.. | 
