 Самимъ Богомъ дано самое обобщающее опредѣленіе Его существа, когда Онъ открылъ Себя Моисею словами: «Азъ есмь Сый».
Въ Своей Абсолютности Богъ никакъ не можетъ быть конкретно опредѣляемъ исчерпывающимъ образомъ, ибо это было бы уже ограниченіемъ Его Абсолютности. Но въ опредѣленіи, данномъ Себѣ Самимъ Богомъ, есть нѣчто, свидѣтельствующее именно объ Его Абсолютности, а потому и имѣетъ оно особое значеніе. Это «нѣчто» есть констатированіе не только того, что общимъ опредѣленіемъ Бога можетъ быть засвидѣтельствованіе лишь того, что Онъ есть. Это есть констатированіе и того, что внѣ Бога — ничего нѣтъ. Поскольку же Богъ создалъ твари, обладающія сознаніемъ Богоподобнымъ и обладающія, тѣмъ самымъ, свободой, какъ признать Бога, такъ и отвратиться отъ Него, то возникаетъ, рядомъ съ бытіемъ въ Богѣ, нѣкое состояніе, исчерпывающееся отверженіемъ Бога — нѣкое абсолютно безсодержательное бытіе, въ смыслѣ положительнаго содержанія. Въ мірѣ временномъ такая «жизнь» можетъ быть полна дѣйствіемъ, но съ переходомъ въ Вѣчность, если человѣкъ въ нее перешелъ именно въ этомъ дѣйствіи, не обнаруживъ, хотя бы въ послѣдній моментъ жизни, раскаянія — какова его судьба?
Она сольется съ судьбой павшихъ ангеловъ, образовавшихъ цѣлый сатанинскій міръ, который, съ созданіемъ человѣчества, свою борьбу съ Богомъ обратилъ въ неустанную, попускаемую Богомъ, растлительную работу надъ человѣчествомъ. И, пока міръ находился подъ промыслительнымъ попеченіемъ Богу, въ немъ протекалъ неотмѣнно отборъ: претерпѣвалось восыновленіе Сатанѣ, но шло одновременно восыновленіе Богу, и оно протекало въ условіяхъ Богоустановленнаго порядка, дѣйствіемъ котораго человѣкъ, получая отъ Церкви точныя указанія о пути спасенія, попечительно охранялся и руководился Церковью на этомъ пути, вмѣстѣ съ тѣмъ промыслителыю всежизненно подерживаемый Богомъ. Нужно было сознательно и намѣренно оторваться отъ Церкви, рѣшительно отпасть отъ Бога, открыто или прикрыто, но совершенно недвусмысленно, чтобы съ уходомъ въ Вѣчность оказаться уже съ Сатаной. Если же Церкви и Промыслу Божію удавалось вызвать у такого человѣка покаянное обнаруженіе возвращенія къ вѣрности Церкви, пусть то было въ самый моментъ смерти — заботами Церкви земной и небесной такой человѣкъ бывалъ очищаемъ въ потустороннемъ мірѣ...
Такъ образовывался дуализмъ Свѣта и Тьмы, который съ концомъ видимаго міра превратится въ вѣчное сосуществованіе рядомъ съ Блаженной Вѣчностью, въ которой будутъ пребыватъ, какъ ангелы, отвергшіе соблазнъ сатанинскій, такъ и ставшее на путь спасенія человѣчество, — Ада, въ которомъ павшіе ангелы и соблазненные ими человѣки будутъ пребывать, съ уходомъ въ небытіе видимаго міра, въ нѣкоемъ безсильномъ, лишенномъ всякаго положительнаго содержанія переживаніи своей ненависти къ Богу — при всемъ безконечно-разнообразномъ содержаніи, индивидуально опредѣляемомъ, въ существѣ своемъ исчерпывающемся безсильнымъ и безпредметнымъ противленіемъ Богу.
Такъ будетъ послѣ Страшнаго Суда. Но передъ нимъ протечетъ нѣкое время, когда порядокъ, опредѣляющій путь спасенія людей, окажется не просто колеблемымъ всякими кознями сатанинскими, ослабляющими и частично подмѣняющими Божію Истину, въ Церкви пребывающую, что находило себѣ выраженіе въ ересяхъ, расколахъ и самочинныхъ собраніяхъ, всю христіанскую эру наполняющихъ, а затѣмъ, начиная съ возниковненія католицизма, и подавляемымъ громаднымъ движеніемъ ступенчатаго обезсиленія Церкви въ ея цѣломъ: съ устраненіемъ Удерживающаго этотъ порядокъ воздѣйствія Божія на жизнь человѣчества, весь, въ его цѣломъ, оказывается обреченнымъ на исчезновеніе, въ чемъ выражается оставленіе Богомъ видимаго міра въ силу овладѣнія Сатаной остающимся человѣчествомъ. Служеніе Злу становится, съ одной стороны, открытымъ и обрѣтающимъ характеръ нѣкоего новаго порядка жизни, уже сатанократическаго, а, съ другой стороны, самый порядокъ Богоустановленный подвергается фальсификаціи: рядомъ съ явленіями «анти»-Христовыми, въ смыслѣ противленія открытаго Христу, возникаетъ подмѣна Церкви и подмѣна Христа, въ соотвѣтствіи съ тѣмъ, что приставка «анти» означаетъ и «вмѣсто». Вѣра въ Бога подмѣняется Вѣрой въ Ложь, что и становится знаменіемъ времени. Причудливо переплетаясь съ явленіями открыто сатанократическими, Вѣра въ Ложь искореняетъ Вѣры въ Истину и такъ приводитъ человѣчество къ массовому пріятію Антихриста...
Мы отвлеклись. Но существенно было лишній разъ обозначить со всей ясностью, какъ радикально мѣняется земная атмосфера, подъ угломъ зрѣнія спасенія, съ возникновеніемъ Апостасіи, когда упраздняется общій порядокъ церковной и промыслительной помощи дѣлу спасенія, тѣсно обнимавшій все теченіе жизни христіанскаго человѣчества, смѣняясь, напротивъ, системой массоваго уловленія человѣчества въ сѣти антихристовы...
По образу и подобію Божію созданъ человѣкъ. Естественно призванъ онъ тѣмъ самымъ примѣнительно къ себѣ опредѣлять и свойства Божія. Что-либо, свойствено человѣку — придай этому свойству абсолютный характеръ, и оно будетъ отвѣчать природѣ Бога!
Пространство! Человѣкъ передвигается въ немъ, какое-то въ немъ занимая мѣсто. Что можно примѣнительно къ пространству сказать о Богѣ — въ Его абсолютности? Вездѣсущіе — вотъ естественное и необходимое свойство Бога.
Во времени человѣкъ живетъ — можетъ ли существовать какая-либо ограниченность во времени для Бога? Если онъ «вездѣ» то Онъ и «всегда»! Онъ въ Себѣ вмѣщаетъ и прошлое и будущее. «У Бога нѣтъ ни прошлаго ни будущаго, — училъ блаж. Августинъ, — а одно настоящее». «Вѣчность есть присножизненность», — свидѣтельствовалъ Исидоръ Пелусіотъ.
Человѣкъ живетъ въ постоянномъ измѣненіи, какъ и все кругомъ его неуклонно измѣняется. Можно ли это представить себѣ примѣнительно къ Богу? «У Него же нѣсть примѣненія или преложенія стѣнь», — свидѣтельствовалъ ап. Іаковъ (1, 17). «Ты той же еси», — училъ еще псалмопѣвецъ Давидъ (101, 27).
Человѣкъ постоянно въ чемъ-нибудь нуждается — можно ли это себѣ представить примѣнительно къ Богу? «Богъ... ни отъ рукъ человѣческихъ угожденіе пріемлетъ, Самъ дая всѣмъ животъ и дыханіе и вся» (Дѣян. 17, 24-25).
Человѣкъ неизмѣнно ощущаетъ неполноту, ограниченность въ своихъ достиженіяхъ — можно ли это подумать о Богѣ? «Укажите мнѣ, — писалъ бл. Августинъ, — не говорю христанина или іудея, укажите мнѣ язычника, поклоняющагося идоламъ и служащаго демонамъ, который бы не исповѣдывалъ, что Богъ всемогущъ».
Человѣкъ что-то, очень лишь малое, знаетъ — обо всемъ. А Богъ? «Болій есть Богъ сердца нашего и вѣсть вся», — учитъ св. Іоаннъ Богословъ (1 Іоан. 3, 20). «Вся нага и объявлена предъ очима Его», — учитъ ап. Павелъ (Евр. 4, 13).
Человѣкъ стремится къ добру, кое-чего достигаетъ — но въ какомъ несовершенствѣ и съ какими усиліями! Во всей полнотѣ все благое присуще Богу. Онъ одинъ святъ — подлинно святъ, ибо святъ по естеству! Такъ учитъ Кириллъ Іерусалимскій. Почему и Господь сказалъ: «Никто же благъ, токмо единъ Богъ!» Человѣкъ неизмѣнно преодолѣваетъ въ себѣ зло, чтобы обратиться къ Правдѣ — и тутъ передъ нимъ встаетъ во всей Своей абсолютной Правдѣ Господь, промыслительно человѣка ко спасенію ведущій, по всей справедливости его подвергая карамъ и испытаніямъ — «Не хощу смерти грѣшника, но еже обратитися нечестивому отъ пути его и живу быти ему», — вѣщалъ въ Ветхомъ Завѣтѣ прор. Іезекіиль (33, 11). И такъ все! Увѣнчивается же все несказанной любовью, которую воплощаетъ Господь — «Богъ любы есть, и пребываяй въ любви, въ Бозѣ пребываетъ, и Богъ въ немъ пребываетъ» (1 Іоан. 4, 16). Нарочито сіяетъ тутъ же въ обликѣ Божіемъ — милость, которая сопровождаетъ все, въ частности и въ особенности — самое Истину! «Милость и истина срѣтостася, правда и миръ облобызастася» (Псал. 84, 11).
Помимо такъ сказать частныхъ свойствъ, распознаваемыхъ въ Господѣ, возникаютъ и общія свойства, неотразимо обозначающіяся въ обликѣ Божіемъ. Всякая матеріальная сторона бытія повелительно отвергается въ отношеніи Бога познательнымъ аппаратомъ вѣрующаго: Богъ есть Духъ! А вмѣстѣ съ тѣмъ Богъ есть личность! Представленіе о Богѣ, какъ о нѣкоемъ отвлеченномъ и безличномъ началѣ, совершенно чужда, просто непредставима христіанскому сознанію. Самое существо молитвы исключаетъ изъ сознанія молящагося такое представленіе. Все это ясно. Но вотъ тутъ мы подходимъ къ чему то болѣе сложному: къ догмату Св. Троицы, являющемуся основой христіанства. Что тутъ скажешь?
«Первый и высочайшій догматъ христіанскаго ученія есть догматъ Св. Троицы. Два свойства отличаютъ этотъ догматъ: первое — его совершеннѣйшая необходимость въ христіанствѣ и второе — совершеннѣйшая непостижимость. Совершеннѣйшая его необходимость заключается въ томъ, что онъ содержитъ въ себѣ сущность христіанства. Какъ вообще христіанство въ цѣломъ своемъ составѣ, такъ и каждый отдѣльный пунктъ его ученія имѣетъ свое основаніе и точку опоры въ этомъ догматѣ. Безъ него, какъ цѣлое христіанство, такъ и каждый частный догматъ его не могутъ держаться. Второе свойство, отличающее этотъ догматъ — его совершеннѣйшая непостижимость — обусловливается самой сущностью его. Естественно, что тамъ, гдѣ идетъ дѣло о самомъ существѣ безконечномъ, понятіе человѣческое изнемогаетъ и рѣчь человѣческая является несостоятельной. Изъ этихъ двухъ свойствъ разсматриваемаго догмата объясняется вся его исторія. Сколько ни старались, въ разныя времена, постигнуть его человѣческіе умы — они никогда не могли ни понять, ни отвергнуть его. Они могли извратить его, или не вѣровать въ него; но чтобы уяснить или опровергнуть его — этого сдѣлать они были не въ состояніи. Поэтому можно сказать, что догматъ о Святой Троицѣ держится силой собственной внутренней необходимости».
Такъ говорилъ выдающійся русскій мыслитель и проповѣдникъ прошлаго [XIX] столѣтія, епископъ Іоаннъ Смоленскій, посвятившій догмату Святой Троицы глубокій догматическій очеркъ. Вспоминаетъ тутъ же онъ слова блаженнаго Августина, указывавшаго на молчаніе, какъ на лучшую форму вообще уясненія подлиннаго существа догмата. Всѣмъ памятно повѣствованіе о томъ, какъ Блаженный самъ былъ наученъ Господомъ. Размышляя на берегу океана о существѣ догмата Св. Троицы, онъ отвлеченъ былъ зрѣлищемъ прекраснаго юноши, который занятъ былъ тѣмъ, что выкопавъ яму, переливалъ туда воду изъ океана. Океанъ — и маленькая яма! Юноша исчезъ, давъ великій урокъ. Пытаться постигнуть человѣческимъ умомъ догматъ троичный то же, что пытаться перелить океанъ въ вырытую человѣческими руками яму... Отсюда вытекаетъ, что не только безполезно пытатъся «объяснить» этотъ догматъ. Это и предосудительно. Его надо принять, какъ онъ изложенъ Церковью въ Символѣ Вѣры, а затѣмъ ограничиться разсмотрѣніемъ мѣста, занимаемаго этимъ догматомъ въ жизни и ученіи Церкви, изъ чего станетъ ясно, что малѣйшее покушеніе ослабить значеніе этого догмата неминуемо должно вызвать потрясеніе христіанства въ его цѣломъ.
Знаменательно начало Евангелія отъ Іоанна. «Въ началѣ бѣ Слово». «Не сказалъ, — говоритъ Златоустъ, — Слово имѣло начало, но въ началѣ было». Значитъ, до Него ничего не было: оно внѣ времени, оно въ началѣ всѣхъ началъ. И оно Бѣ — то-есть превѣчно оно имѣло уже самостоятельное, личное бытіе. И, вмѣстѣ съ тѣмъ, оно неотъединимо отъ Перваго Лица. Оно — Второе Лицо, предполагающее бытіе Перваго: И Слово бѣ къ Богу. Что значитъ, «быть къ Богу» (или — «у Бога», по древнему переводу)? Господь Самъ намъ открылъ: И нынѣ прослави Мя, Ты, Отче, славою, юже имѣхъ у Тебѣ, прежде міръ не бысть (Іоан. 17, 3). Предвѣчная слава, премірная въ лонѣ Отца, но съ сохраненіемъ лица — къ Богу! «Если Слово бѣ у Бога, — говоритъ архіеп. Филаретъ, — а не въ Богѣ, то значитъ оно не есть свойство Божества, а лице отдѣльное». Но это лицо — Богъ. Это съ новой силою и съ категорической ясностью утверждаетъ слѣдующій стихъ: и Богъ бѣ Слово. Наличіе члена исключаетъ всякую двусмысленностъ: Слово было Богомъ! И Оно не стало Богомъ, а превѣчно было Богомъ, отъ вѣчности было истиннымъ Богомъ. И притомъ, отъ вѣчности было Вторымъ Лицомъ, извѣчно предполагающимъ наличіе Перваго: Сей бѣ искони къ Богу. «Итакъ, — свидѣтельствуетъ архіеп. Филаретъ, — въ первыхъ двухъ стихахъ предложены три Истины: Слово — вѣчное бытіе, Слово — личность самобытная, Слово — Богъ». И, наконецъ, послѣдній упоръ — въ божественную творческую силу Слова: вся Тѣмъ быша. Возникаетъ міръ всемощнымъ дѣйствіемъ Слова, не отдѣлимаго отъ Отца, но лично активнаго и притомъ всецѣльнаго Творца, какъ нарочито подчеркиваетъ слѣдующая фраза, въ отрицательной формѣ закрѣпляющая утвержденіе фразы предыдущей: и безъ Него ничто же быть еже бысть.
Но какъ бы ясно ни утверждалось въ Новомъ Завѣтѣ, что Іисусъ Христосъ есть Второе Лицо Пресвятой Троицы, не этимъ внѣдрилось въ сознаніе христіанъ Истина догмата Пресвятой Троицы. Показательно, что, какъ Богосыновство ни ясно было открыто ученикамъ послѣ Воскресенія, они своимъ вопросомъ передъ Вознесеніемъ о возстановленіи Царства Израилева (Дѣян. 1, 6) показали, что Царство Божіе продолжаютъ они понимать въ планѣ земномъ. Только принявъ Духа Святаго въ Св. Пятидесятницу оказались даже ближайшіе ко Христу люди способны, ставъ чадами новозавѣтной Церкви, вмѣстить въ свое сознаніе неустранимо тайну Богосыновства. Съ полнымъ правомъ могъ говорить Тертулліанъ, что ребенокъ-христіанинъ знаетъ то, чего не знаетъ величайшій мудрецъ языческій.
Что уразумѣть Богосыновство человѣческимъ умомъ невозможно, показала и просьба ап. Филиппа, о чемъ такъ говоритъ акаѳистъ, икосъ второй: «Разумъ неуразумѣнный разумѣти Филиппъ ища, — Господи, покажи намъ Отца, глаголаше. Ты же къ нему: — толикое время сый со Мною, не позналъ ли еси, яко Отецъ во Мнѣ, и Азъ во Отцѣ есмь...» Богосыновство Троическое сочеталось съ сыновствомъ родственнымъ, опредѣляемымъ человѣческой природой Господа Іисуса Христа, каковое сыновство нерѣдко особо подчеркивалъ Господь въ бесѣдѣ съ учениками, но съ наибольшей силой выразилъ въ Своемъ предсмертномъ воплѣ: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставилъ (Матѳ. 27, 6). Эти противорѣчія снимаются, точнѣе сказать, даже упраздняются не нѣкимъ «разумнымъ» согласованіемъ семейственнаго сыновства съ іерархическимъ равенствомъ, а внутреннимъ дѣйствіемъ всеохватывающей Любви, которая образуетъ, такъ сказать, природу Божественной сущности и которая позволяла Господу Іисусу Христу говорить Своимъ ученикамъ: Восхожду къ Отцу Моему и Отцу вашему, и Богу Моему и Богу вашему (Іоан. 20, 17). Молитва «Отче нашъ» въ такомъ же смыслѣ приравниваетъ и всѣхъ насъ Богу-Сыну въ общей любви къ общему Отцу...
И тут мы не можемъ не вспомнить основное опредѣленіе сущности Бога: Азъ Есмь Сый... Все въ Богѣ исчерпывающе опредѣляется Бытіемъ. Христіанство есть фактъ, какъ во всѣхъ его отдѣльныхъ моментахъ, начиная съ сотворенія міра, такъ и въ своей исчерпывающей цѣлостности. «Богъ въ Самомъ Себѣ, — училъ св. Іоаннъ Дамаскинъ, — заключаетъ всецѣлое бытіе, какъ бы нѣкоторое безпредѣльное и безграничное море сущности».
Подъ этимъ угломъ зрѣнія Христіанство какъ бы сливается со вселенной, ибо она вся покрывается Богомъ, пусть часть созданнаго Богомъ человѣчества, пользуясь присущей человѣку свободой, употребляетъ ее во зло. Если пантеизмъ хочетъ Бога растворить въ мірѣ, это есть лишь искаженіе и извращеніе того факта, что все въ мірѣ является Его, если не порожденіемъ, то отраженіемъ. Если кто эту объективную реальность припринялъ, если кто на это внутренне согласился, остается ему присущимъ то избранничество, которое дѣлаетъ для него возможнымъ пріобщеніе къ Блаженной Вѣчности, что является назначеніемъ человѣка, созданнаго Богомъ по Своему образу и подобію. Если же кто начинаетъ «аргументироватъ», считая своимъ «правомъ» осознавать все сущее по своему личному произволу, то стои́тъ онъ на пути гибельномъ. И поскольку не сумѣетъ онъ разорвать, хотя бы въ послѣдній моментъ, творимую имъ надъ собою губительную сѣть, то можетъ оказаться уже не съ Богомъ, а съ Сатаной...
«Богъ одинъ по истинѣ существуетъ», — училъ Климентъ Александрійскій. Вотъ то осознаніе дѣйствительности, которое единственно отвѣчаетъ природѣ всего во времени существующаго видимаго міра. Это и уразумѣвается Христіанствомъ — и имъ однимъ! Ибо Христіанство есть не произвольное опознаніе дѣйствительности нѣкимъ самозаконнымъ сознаніемъ, а есть смиренное пріятіе вѣрующимъ сознаніемъ открываемой ему въ Церкви Истины о Богомъ созданномъ мірѣ. Другими словами, Христіанство есть тотъ самый міръ, который, въ лицѣ Богомъ созданнаго по Его образу и подобію человѣчества, послушливо становится на предуказываемый ему путь спасенія, то есть на путь слѣдованія Христу, Богу, Второму Лицу Пресвятой Троицы, ставшему человѣкомъ, чтобы Крестной Смертью Своею стать для падшаго человѣчества — какимъ является все человѣчество видимаго міра — Искупительной Жертвой. Пріобщаясь къ Ней своей индивидуальной волевой молитвенной активностью, обрѣтаетъ падшій человѣкъ ту мѣру духовной годности, которая открываетъ ему возможность стать участникомъ Блаженной Вѣчности, имѣющей наступить съ уходомъ въ небытіе временнаго міра...
Если такъ понимать міръ, то онъ, какъ таковой, никакой непреходящей значимостью не обладаетъ. Въ мірѣ видимомъ ею обладаетъ только человѣкъ. Роль міра, какъ въ его космическомъ величіи, такъ и въ планѣ конкретнаго устроенія человѣческой жизни на землѣ — чисто-служебная: предъ нами нѣкая гигантская аппаратура, своимъ нарочитымъ назначеніемъ имѣющая отборъ спасающагося человѣчества, въ чемъ и заключается, смыслъ существованія видимаго міра.
|
