Первохристіанство склонно было разсматривать земную жизнь завершенной съ приходомъ Христа, и оно уходило отъ жизни, ожидая Втораго Пришествіе Христа. Ему было разъяснено Вторымъ Посланіемъ къ Солунянамъ, что жизнь сохраняетъ свою неопредѣлимую длительность. И такъ вступила въ дѣйствіе Новозавѣтная жизнь. Она постепенно стала обрѣтать конкретное оформленіе. Церковь вступила въ тѣснѣйшее соприкосновеніе, и съ личной, и съ общественной, и съ государственной жизнью, открывая участникамъ ея возможность «спасаться», занимая любое положеніе въ мірѣ, поскольку человѣкъ готовъ согласовать свою жизнь съ велѣніями Церкви. Одновременно создавалось и нѣкое нарочитое самоотданіе Христу, совершенно уводящее отъ жизни. Но участники и этого отрѣзка церковной жизни заняли особое, но очень значительное, мѣсто въ аппаратурѣ спасенія, активно окормляя, въ тѣхъ или иныхъ формахъ, оставшихся въ мірѣ людей. Такъ слагался могущественный аппаратъ церковнаго душепопеченія, пронизывавшій все теченіе жизни вѣрующихъ и налагавшій печать «спасительную» на весь кругъ жизни, въ своей церковной упорядоченности универсальной находя себя возглавленіе въ Удерживающемъ.

Таковымъ по началу былъ Римскій Кесарь, возглавлявшій «земной кругъ», въ предѣлахъ котораго начинало овладѣвать міромъ Христіанство. Поскольку, въ границахъ «земного круга» дѣйствовалъ порядокъ, обезпечивающій личную свободу и собственность, это «кесарево» — было не только пріемлемо для христіанства, но и благопріятствовало ему. Но поскольку даже шли гоненія, онѣ, какъ извѣстно, были объективно самымъ дѣйственнымъ способомъ распространенія Христіанства по всей территоріи «земного круга». Съ принятіемъ же христіанства Кесаремъ, возникло то «симфоническое» согласованіе государства и Церкви, которое отвѣчало заданіямъ Удерживающаго и которое потомъ перешло и къ послѣднему носителю этого званія, Православному Царю Россійскому. Православный Царь какъ бы воплощалъ ту власть, которая самымъ существованіемъ обезпечиваетъ дѣйствіе всей въ ея цѣломъ, могущественной аппаратуры спасенія въ христіанскомъ мірѣ, и это заданіе, пусть и становится все болѣе лишь сѵмволическимъ, — не утрачивало своего дѣйствія до возникновенія Апостасіи — опредѣляя въ какой-то мѣрѣ духовную направленность всего христіанскаго человѣчества, въ его цѣломъ.

Пусть Апостасія, какъ длительный процессъ все большаго внутренняго опустошенія Христіанства, начиная съ возникновенія Католичества неуклонно совершалась, та часть инославія, которая не утрачивала вѣры въ Христа, какъ Бога, оставалась Христіанствомъ не только по имени и, слѣдовательно, нѣкое единство во Христѣ продолжало себя являть. Шелъ дальше процессъ апостасійнаго развитія, который уже опустошалъ человѣчество, доводя до открытаго богоборчества и тая въ себѣ, въ разныхъ формахъ, дѣйствительно восыновленіе Сатанѣ. И въ какой-то моментъ «экстремисты» апостасійнаго движенія уже открыто обрушились на «Удерживающаго»! И обнаружилось тутъ, что до того предѣла дошла дехристіанизація міра, когда Богу въ немъ нѣтъ уже мѣста. И попущено было Богомъ оформленіе этого факта: Апостасія, возвѣщенная ап. Павломъ въ его 2-мъ посланіи къ Солунянамъ, вступила въ дѣйствіе... Это означало, что вся грандіозная аппаратура спасенія становилась предметомъ прошлаго, и въ образѣ церковнаго попеченія, и въ образѣ промыслительнаго руководства сохраняя свою силу только въ частностяхъ міровой жизни, поскольку она шла противъ общаго теченія жизни, уже анти-Христова, въ обоихъ смыслахъ приставки «анти»... Христіанское сознаніе съ величайшимъ трудомъ отдаетъ себѣ отчетъ во всей грандіозной значительности свершившагося: Богъ покинулъ землю въ своемъ попечительномъ охватѣ человѣчества, Ему вѣрнымъ оставшагося въ составѣ церковнаго народа, пусть уже въ какой-то самой малой части сохранявшаго исходную полноту Христіанства. Возникъ процессъ уже расцерковленія всего Христіанства въ цѣломъ, не исключая и Православія. Возникъ процессъ превращенія всего церковнаго достоянія, не исключая и православнаго, въ видимость, прикрывающую обманно уходъ отъ Христа. Возникъ процессъ превращенія всей былой грандіозной аппаратуры спасенія въ видимость, прикрывающую, напротивъ, уходъ отъ Христа и постепенно и все быстрѣе и быстрѣе слагающееся единство міра въ его обращенности къ грядущему Антихристу...

*     *     *

Чтобы дать себѣ точный отчетъ во всей потрясающей значительности нынѣ свершающагося, слѣдуетъ бросить пристальный взглядъ на конкретную реальность этой грандіозной аппаратуры спасенія, обнимавшей своимъ попеченіемъ человѣчество съ Христомъ остающееся...

Бросимъ пристальный взглядъ на христіанскую церковность подъ этимъ угломъ зрѣнія. Вѣдь человѣкъ, во всемъ теченіи его жизни, находился подъ постояннымъ, ко всѣмъ особозначительнымъ моментамъ жизни нарочито обращеннымъ, попеченіемъ Церкви. И такъ — отъ момента рожденія до послѣдняго вздоха. Въ этомъ сказывается все величіе назначенія человѣка, которое не поддается объективному выраженію на человѣческомъ языкѣ. Поскольку человѣкъ въ своемъ паденіи отчудился отъ Бога, онъ бываетъ поглощенъ окружающей жизнью. Въ самыхъ разныхъ варіантахъ онъ психологически проникается величіемъ своего назначенія въ составѣ своего «космоса», роль котораго можетъ играть самый скромный участокъ жизни. Чтобы человѣкъ сталъ жить въ въ Богѣ, «космосъ» утратить долженъ, какъ таковой, всякое значеніе, ибо назначеніе свое долженъ увидѣть человѣкъ уже за его предѣлами — въ Богѣ! «Я тварь, но получилъ заданіе стать Богомъ», — лапидарно выражаетъ Василій Великій вложенный въ человѣка замыслъ Божій. «Что такое человѣкъ? — восклицаетъ св. Іоаннъ Златоустъ. — Человѣкъ есть существо, но онъ можетъ содѣлаться и ангеломъ и звѣремъ... По собственному настроенію онъ можетъ быть всѣмъ, и ангеломъ и человѣкомъ... Что я говорю ангеломъ? И сыномъ Божіимъ... А еще важнѣе то, что онъ самъ имѣетъ власть дѣлаться и богомъ, и ангеломъ, и сыномъ Божіимъ. Ангеломъ дѣлаетъ добродѣтель, а добродѣтель въ нашей власти. Безъ добродѣтели нельзя быть ангеломъ по естеству, это доказываетъ дьяволъ, бывшій такимъ и прежде...» Великія дарованія вложены въ человѣка, запечатлѣвая въ немъ образъ Божій. Ихъ вѣнчаетъ даръ свободы. «Засвидѣтельствую вамъ днесь небомъ и землею: животъ и смерть дахъ предъ лицемъ вашимъ, благословеніе и клятву: и избери животъ, да живеши ты и сѣмя твое» — вотъ какъ выражаетъ это Моисей (Втор. 30, 19). Освободить себя отъ своего величайшаго избранничества человѣкъ не можетъ — стать безсловеснымъ животнымъ. Для него путь: или вверхъ — къ Богу, или внизъ — къ Дьяволу. Средняго нѣть. Путь законный человѣка, по слову св. Григорія Нисскаго «уподобленіе Богу, сколько это возможно для природы человѣческой».

Обладая свободной волею, человѣкъ, однако, самъ опредѣляетъ свою судьбу въ Вѣчности. И тутъ Господь Своимъ попеченіемъ окружаетъ всякаго человѣка во всей его жизни и, притомъ, во всѣхъ ея частностяхъ, создавая наиболѣе благопріятныя условія для его спасенія. Если завершилось твореніе міра, то наступившій «покой» не означаетъ отходъ Бога отъ участія творческаго въ каждодневномъ существованіи міра. Ничего новаго Господь не творитъ. Онъ только сохраняетъ созданное. Но это сохраненіе не есть обереганіе отъ уничтоженія и порчи. Это есть длящееся соучастіе въ бытіи міра творческой воли Божіей. Это есть Божіе попеченіе о жизни всего, Богомъ вызваннаго изъ небытія къ бытію. Совершеніе небесными свѣтилами своего пути на небеси съ той непоколебимой точностью, которая дала основаніе именовать небо «твердью», есть такое же «чудесное» обнаруженіе воли Божіей, какъ и «чудо» остановки этого хода по слову нѣкоего Божія человѣка: «Стой солнце и остановись луна!» Міръ не есть нѣчто носящее на себя печать завершенности, вѣчности, неизмѣнности, непреложности — нѣчто, являющее собою холодные «законы» бытія. Если міръ возникъ словомъ Божіимъ, то имъ онъ не только сохраняется; онъ ведется Богомъ по путямъ Его промыслительнаго изволенія.

Промыслъ Божій! Имъ пронизанъ насквозь видимый міръ. И чѣмъ опредѣляется этотъ промыслъ, съ одной стороны охранительный, выражающійся въ соблюденіи дѣйствія т. н. законовъ бытія, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, могущій быть и активно-управляющимъ, чѣмъ и превращается все мірозданіе въ аппаратуру спасенія человѣка. Вотъ гдѣ во всей своей силѣ обозначается центральное положеніе человѣка въ космосѣ. Міръ, какъ таковой, не могъ бы «стоять и на мгновеніе ока, если бы Богъ отнялъ отъ него Свое Промышленіе», по слову блаженнаго Августина. «Все оживляетъ Создатель всяческихъ», — говоритъ св. Кириллъ Александрійскій, иначе все обратилось бы въ свое исходное «естество» — то есть «въ ничтожество», въ небытіе... Но этимъ не ограничиваетъ Господь Свое дѣйствіе въ мірѣ ...

Промыслъ Божій не только охраняетъ въ его бытіи и дѣйствіи все созданное Божіимъ изволеніемъ: промыслъ Божій соотвѣтственно и видоизмѣняетъ «естественный» ходъ всего сущаго. И что опредѣляетъ смыслъ неустаннаго чудотворенія этого? Забота о спасеніи человѣка! Здѣсь наиболѣе ярко обнаруживается несказанная значимость, въ очахъ Божіихъ, человѣка въ отношеніи ко всей громадѣ Космоса. Вспомнимъ, какъ Церковь Православная учитъ о промыслѣ Божіемъ. «Вѣруемъ, что все существующее, видимое и невидимое, управляется Божественнымъ промысломъ; впрочемъ зло, какъ зло, Богъ только предвидитъ и попускаетъ, но не промышляетъ о немъ, такъ какъ Онъ и не сотворилъ его. А происшедшее уже зло направляетъ къ чему-то полезному верховной благодатью, которая сама не творитъ зла, а только направляетъ его къ лучшему, сколько это возможно» (Посланіе Восточныхъ Патріарховъ). «Отъ малаго до великаго Богъ знаетъ все въ точности, и о всякомъ твореніи въ особенности промышляетъ» (Православное Исповѣданіе). «Промыслъ Божій есть непрестанное дѣйствіе всемогущества, премудрости и благости Божіей, которымъ Богъ сохраняетъ бытіе и силы тварей, направляетъ ихъ къ благимъ цѣлямъ, всякому добру вспомоществуетъ, а возникающее чрезъ удаленіе отъ добра зло пресѣкаетъ или исправляетъ и обращаетъ къ добрымъ послѣдствіямъ» (Пространный христіанскій катехизисъ)».

Все въ мірѣ, видимомъ и невидимомъ, такимъ образомъ является дѣйствущимъ не иначе, какъ въ мѣру Божія попущенія, если не оказывается даже руководимымъ нарочитымъ воленіемъ Божіимъ. И всѣ миріады свободныхъ воль, не будучи затронуты въ ихъ свободномъ изволеніи, вмѣщаютъ свое поведеніе въ этотъ Божественный ладъ, устрояемый во имя спасенія человѣка Божественной рукой. Чудо несказанное! Нѣкое стихійное чудотвореніе, никакимъ воображеніемъ не охватываемое!

Самое сильное проявленіе промысла Божія есть обращеніе на пользу добра самого зла! Ангелы, преодолѣвшіе соблазнъ своихъ павшихъ собратій, все больше укрѣпляются въ добрѣ. Но если они теперь «и вовсе непреклонны», то это, какъ учитъ св. Іоаннъ, Дамаскинъ, «не по естеству своему, а по благодати и по всегдашней близости къ единому благу». Напротивъ, ангелы отпавшіе все болѣе укрѣпляются во злѣ, найдя въ человѣкѣ предметъ упражненія своей злой воли. Тутъ и проявляетъ себя положительная роль, выпадающая, по Промыслу Божію, на ихъ злую волю. «Діаволъ золъ для себя, — учитъ св. Іоаннъ Златоустъ, — а не для насъ: мы вѣдь, если захотимъ, можемъ пріобрѣсти чрезъ него много и добра, конечно, противъ его воли и желанія: въ этомъ-то и открывается особенное чудо и необыкновенно великое человѣколюбіе Божіе. Когда лукавый устрашаетъ и смущаетъ насъ, тогда мы вразумляемся, тогда познаемъ самихъ себя, тогда съ великимъ усердіемъ прибѣгаемъ къ Богу». Все напряженіе злой воли такимъ образомъ упадаетъ на голову самихъ соблазнителей. И это происходитъ при Божіемъ участіи! Забота Божія направлена на каждаго человѣка: за каждаго идетъ борьба, въ которой принимаетъ участіе Самъ Господь! Привлечены къ этому и небесныя силы: ангела хранителя имѣетъ каждый человѣкъ. Господь предостерегалъ противъ пренебрежительнаго отношенія къ самымъ малымъ симъ — «яко ангелы ихъ видятъ лице Отца Небеснаго» (Матѳ. 18, 10). Вниманіе же свыше къ каждому человѣку получаетъ выраженіе какое? «Вамъ же и власи главні́и вси изочтени суть» (Матѳ. 10, 29).

И вся эта пристальность вниманія ока Божія къ человѣку — чѣмъ опредѣляется? Заботой о спасеніи человѣка! Чѣмъ выше поднимается человѣкъ, тѣмъ болѣе усиляется эта забота, обрѣтая конецъ только съ переходомъ человѣка въ Вѣчность. Всеблагостная и всемогущая сила окружаетъ человѣка, готовая въ любой моментъ придти на помощь, пока теплится въ человѣкѣ хотя бы искра жизни, тѣмъ открывая человѣку самому грѣшному путь спасенія, если только не перешелъ онъ нѣкую границу: не довелъ себя до того предѣльно-страшнаго отчужденія отъ Бога, которое обозначается Словомъ Божіимъ, какъ хула противъ Духа Святаго...

Промыслъ Божій есть заботливое вспомоществованіе со стороны внѣшняго міра всему живому, а превыше всего человѣку, осуществляемое дѣйствіемъ небожителей подъ водительствомъ Самого Господа. Но этимъ не исчерпывается помощь Божія человѣку: не только извнѣ она совершается, а проникаетъ и во внутренняго человѣка. Инославіе, какъ во всемъ, и здѣсь обезцѣнило въ Церкви свершающееся: не случайно западные языки даже слова, соотвѣтствующаго этому явленію, не обрѣли, почему западнымъ богословамъ приходится пользоваться въ нѣкоторыхъ случаяхъ греческимъ словомъ «χάρις», точнымъ переводомъ котораго и является наше слово «благодать». А между тѣмъ значеніе «благодати» такъ велико, что на церковномъ языкѣ этимъ словомъ обозначена вся новозавѣтная эра; Царство Закона смѣнено Царствомъ Благодати, чтобы, съ концомъ міра видимаго, дать мѣсто Царству Славы. Благодать не есть нѣкая, подобно Промыслу Божію, извнѣ приходящая помощь свыше, какъ толкуетъ Западъ. Благодать повышаетъ, и это все въ большей мѣрѣ, духовную качественность внутренняго человѣка. И чтобы пресѣчена была самая возможность проникновенія благодати въ человѣка долженъ онъ самъ, своей волею, духовно отвратиться отъ Бога совершенно, отвергнуть свое Богосыновство, восыновившись Сатанѣ.

Ни слово благодать, ни заключающееся въ этомъ словѣ существо, не были абсолютно чужды и Ветхому Завѣту, но овладѣла благодать буквально всей жизнью Церкви только съ приходомъ Христа на землю, когда могъ говорить св. Ириней Ліонскій, что «сухимъ деревомъ, мы никогда не плодоносили бы безъ небеснаго дождя благодатнаго», а св. Іоаннъ Златоустъ могъ свидѣтельствовать, что «благодать въ своихъ благодѣяніяхъ всегда идетъ впереди насъ». Однако уточнила понятіе благодати богословская мысль только тогда, когда искажена оказалась ея сущность ученіемъ Пелагія, различавшаго три рода благодати: естественно-присущую человѣку, закономъ Ветхаго Завѣта сообщаемую человѣку и, наконецъ, Христомъ дарованную, причемъ послѣднюю онъ истолковалъ, какъ моральное воздѣйствіе на людей ученія и примѣра Христа. Возражая ему бл. Августинъ впалъ въ другую крайность: нѣкой привилегіей сдѣлалъ онъ благодать избраннаго Богомъ народа, искупить который пришелъ на землю Спаситель. Западъ преодолѣлъ эти двѣ крайности, ихъ примиривъ тѣмъ, что обособилъ благодать отъ свободы человѣка: чѣмъ-то внѣшнимъ стала она, выдѣляя спасающихся по признаку нисхожденія на нихъ благодати. Для православнаго сознанія благодать есть непосредственное воздѣйствіе Бога на внутренняго человѣка. То, что образуетъ особую духовную природу вѣры, о чемъ мы выше говорили, есть именно дѣйствіе благодати: Никто же можетъ пріити ко Мнѣ, аще не Отецъ, пославый Мя, привлечетъ его (Іоан. 6, 44). Царствомъ благодати по-истинѣ явилось Христіанство, что св. Іоаннъ Богословъ, какъ бы въ квадратъ ее возведя, выразилъ, обозначивъ ее какъ благодать возблагодать. «Аще кто во Христѣ, нова тварь: древняя мимоидоша, се быша вся нова» — такъ могъ ап. Павелъ (2 Кор. 6, 17) характеризовать устроеніе человѣка, неустанно окрыляемаго благодатью. Цѣлую номенклатуру создала Церковь для обозначенія различныхъ, восходящихъ въ силѣ, степеней дѣйствія благодати. «Живу не ктому же азъ, но живетъ во мнѣ Христосъ» (Гал. 2, 23) — вотъ достиженіе высшее благодати.

Естественное мѣсто дѣйствія благодати — Церковь. Благодать есть та живительная сила, которая дѣлаетъ человѣка, еще земного, уже участникомъ Небеснаго Царства. Всю жизнь Церкви проникаетъ дѣйствіе благодати; въ той или иной формѣ она неустанно внѣдряется въ каждаго человѣка, принадлежащаго къ Церкви. Предъ нами раскрывается многообразнѣйшая «аппаратура» непрерывнаго воздѣйствія благодати на церковнаго человѣка. Къ нему какъ бы обращенъ неусыпнымъ вниманіемъ Небесный Міръ, чрезъ служителей Церкви, отъ самаго рожденія до послѣдняго вздоха, соотвѣтственно окормляя его, примѣнительно къ каждому моменту его жизни, къ каждому въ ней возникающему событію. Это совершается индивидуально, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, такъ объединяются всѣ чада Церкви въ нѣкоемъ общемъ порядкѣ жизни, насквозь пронизанномъ дѣйствіемъ благодати и это примѣнительно ко всѣмъ очереднымъ моментамъ церковнаго порядка жизни. Личная, семейная, общественная, государственная жизнь сплетаются тутъ въ нѣкую благодатную сѣть, охватывающую спасающагося человѣка такъ, что ни на мгновеніе не остается онъ безъ вниманія Церкви, способнаго, въ мѣру нужды, достигать предѣльнаго напряженія...

И такъ для каждаго человѣка открывается возможность, кѣмъ бы онъ ни былъ и гдѣ бы онъ ни былъ, всецѣлаго погруженія въ стихію благодати, духовно окрыляющую буквально каждый шагъ его жизни и каждое движеніе его внутренняго міра...

Окинемъ самымъ бѣглымъ взглядомъ, подъ этимъ угломъ зрѣнія, жизнь человѣка, активно участвующаго въ церковной жизни, нормально, во всей установленной полнотѣ, протекающей. Кругъ богослуженія! Онъ открываетъ возможность человѣку каждодневно какъ бы наново переживать все существо Церкви примѣнительно къ тому, память чего отмѣчается въ данный день Церковью. Домашняя молитва! Она насыщаетъ каждый Божій день общеніемъ съ Богомъ, съ Богоматерью и со святыми — какъ въ общей формѣ, все существо Вѣры вкратцѣ обнимающей, такъ и примѣнительно къ особенностямъ каждаго дня. Молитвенно воспринимаемы могутъ быть всѣ, какъ очередныя, такъ и неожиданны личныя и семейныя событія, и это съ участіемъ или безъ участіе духовнаго руководителя. Обыденное теченіе жизни въ Церкви несказанно заостряется и углубляется, поскольку наступаетъ моментъ, когда совершается одно изъ таинствъ Церкви, въ которыхъ до предѣла сгущается дѣйствіе благодати и которыя въ отдѣльныхъ случаяхъ обязательно, неотмѣнно, неотвратимо, какъ законъ, не допускающій никакихъ отступленій, сопровождаютъ тѣ или иныя событія жизни, а въ другихъ случаяхъ являются актомь доброй воли даннаго вѣрующаго. Во всей духовной жизни вѣрующаго естественно слагается тѣсное общеніе со своимъ духовнымъ руководителемъ, болѣе или менѣе частое и съ большей или меньшей силой принизывающее всю текущую жизнь, но совершенно-неотмѣнимое. Моментами предѣльно-напряженнаго дѣйствія благодати Божіей являются очередныя говѣнія, болѣе или менѣе частыя, но неотмѣнно ежегодно совершающіяся. Таинство покаянія и Евхаристія, поднимая духовное сознаніе вѣрующаго до высшаго предѣла, данному человѣку доступнаго, нерѣдко оказываются способными возносить вѣрующаго, самаго, казалось бы, обыденнаго, до исключительно высокихъ сферъ Боговѣдѣнія. Такія говѣнія естественно совпадаютъ съ великими праздниками, въ частности и въ особенности просвѣтляясь духовно на Пасху.

Такъ складывалась обыденная жизнь вѣрующаго въ ея органической связанности со своимъ приходомъ. Но, по общему правилу, церковная жизнь этимъ никакъ не исчерпывалась. Такъ или иначе, возникала и нерѣдко очень глубоко въ обыденную жизнь проникала связанность съ какими-либо центрами, исполненными уже духомъ аскезы. Паломничества въ такіе центры было явленіемъ обыденнымъ — преимущестненно покаянныя. Обыденнымъ было общеніе съ тѣмъ лишавшимъ себя осѣдлости кругомъ русскихъ людей, которые паломничество дѣлали содержаніемъ жизни, разнося привычно и какъ бы даже профессіонально по всему лицу Русской земли тотъ душевный опытъ, который пріобрѣтали они изъ года въ годъ, нерѣдко въ очень широкомъ масштабѣ осуществляя свое общеніе съ монашескими центрами не только русскими.

Все это, вмѣстѣ взятое, образовывало нѣкій достаточно стойкій церковный бытъ, который дѣло спасенія, и въ ширину и въ глубину, въ огромной степени, трудно даже сейчасъ представимой, облегчалъ, будучи пронизанъ благодатью. Можно съ достаточной увѣренностью сказать, что разсѣянную свѣтскую жизнь, уже дѣйствительно разобщенную съ церковнымъ бытомъ, до самаго послѣдняго времени, вела лишь извѣстная часть «общества». Пусть росла она неудержимо, но нѣкій массивъ, съ явнымъ уклономъ въ патріархальность, продолжалъ оставаться бытовой реальностью повсемѣстной. Разложеніе шло, но традиція, дѣлавшая спасеніе души содержаніемъ жизни, пусть и обуреваемой всякими уклоненіями, самыми разнообразными, продолжала образовывать нѣкій духовный климатъ страны. Это означало, что на всему протяженіи Имперіи каждому все для того потребное было доступно, чтобы онъ, опамятовавшись, способенъ былъ погрузиться въ атмосферу, насыщенную спасительной благодатью.

Пусть въ значительной и все увеличивающейся части этотъ традиціонный порядокъ жизни освобождался отъ своего содержанія. Но не только въ Россіи — во всемъ мірѣ Христіанство еще жило, сохраняя свою преемственность и открывая возможность каждому, въ своей «деноминаціи», свершать то, что для нея носило характеръ «спасенія». И это совершенно добросовѣстно, обладая полной и формальной возможностью, какъ и внутреннимъ правомъ, считать себя вѣрнымъ Богу, какъ каждый это въ своей деноминаціи впдѣлъ. Вѣра въ «своего» Бога могла съ полнымъ на то правомъ почитаться дѣйствительно вѣрою, способной сохранять свое духовное цѣломудріе. Люди общались между собою, находя общій языкъ во всевозможныхъ областяхъ жизни. Въ области общей: имъ Христіанской Вѣры, однако, люди имѣли полную возможность оставаться принципіально обособленными другъ отъ друга, если не считать какихъ-либо общеній, не носящихъ специфически-конфессіональнаго характера. Могли быть и разныя свойства Вѣры, какъ и разныя степени напряженія Вѣры, но каждая Вѣра продолжала носить, формально во всякомъ случаѣ — абсолютный характеръ. У каждаго могъ быть свой языкъ съ Богомъ, и тѣмъ могло опредѣляться ожидаемое каждымъ свое мѣсто въ будущемъ мірѣ. Каждый имѣлъ возможность честно считать себя «спасающимся» — какъ онъ это понималъ, и всѣ могли прямо смотрѣть въ глаза другъ другу, исповѣдуя, каждый, свою вѣру и давая каждому исповѣдывать свою.