«Часы коммунизма своё отбили. Но бетонная постройка его ещё не рухнула. И как бы нам, вместо освобождения, не расплющиться под его развалинами» – Этой тревогой я начал в 1990 году работу «Как нам обустроить Россию?».

Однако в тот год люди были захвачены жаркой поглядкой на телевизор, на заседания Верховного Совета, – ожидая, что там вот-вот откроются пути к новой жизни. И ещё большее ликование взвихрил 1991 год, у кого и 1992.

А теперь – и все признает, что Россия – расплющена.

Оправдатели настаивают, что иначе и пойти не могло, другого пути не было, это всё – переходные трудности. Здравомыслящие – уверены, что здоровые пути были, они всегда есть в народной жизни.

Как ни очевидна для меня правота вторых – спор этот уже отошёл в бесполезность: нам всем думать надо лишь – как выбираться из-под развалин.

При всей уже 12-летней затяжности нового глубокого государственного и всежизненного кризиса России, выпуская в свет нынешнюю работу – и последнюю мою на все эти темы, – я не надеюсь, что и мои соображения могут в близости помочь выходу из болезненного размыва нашей жизни. Эту книгу я пишу лишь как один из свидетелей и страдателей бесконечно жестокого века России – запечатлеть, что мы видели, видим и переживаем.

Конечно, далеко не единственный я, кто всё это знает и обдумывает. Есть немало у нас в стране думающих так или сходно. И множество напечатано разрозненных детальных статей о наших болях и уродствах. Но кому-то надо собраться, через вихри жизни, высказать и слитно всё.

В этой работе я продолжаю и ранее начатый («Русский вопрос к концу XX века», 1994) отдельный разговор о нынешнем состоянии и судьбе народа – русского.

За минувшие четыре года мне удалось побыть в 26 российских областях. Иногда это были только областные города, но чаще – с поездками в районные центры и дальше, в глубину областей. Состоялось у меня до ста общественных встреч (с присутствием от 100-200 до 1500-1700 человек, разговоры на любую тему, и никем не стеснённые), после каждой встречи – сталпливались вокруг, продолжался обмен мыслями, фразами, и так – с тысячами людей. Ещё отдельно – встречи личные, ещё – обсужденья по нескольку человек (нередко с губернскими руководителями). Всё вместе создало у меня живое и немеркнущее ощущение жизни и настроений нашего народа, в разных его слоях. (Снова и снова многократно подкреплённое тысячами писем со всех концов страны.) Я пишу и эту малую книгу как объятый нашим множеством, рассыпанным по разорванным ныне пространствам России, а страдающим так сходно, – повторность, повторность, повторность вопросов, забот, тревог, – Россия, как ни кромсают её, ещё единый организм! Пишу, овеянный теми наставлениями, напутствиями, просьбами и прощальными словами. Мне никогда уже не повидать такого отечественного объёма – но и вобранного его дыхания хватит на остаток моих дней. (А – ещё бы гонял по Руси ненасытно, в каждом месте оставил сердце.) И эту книгу я пишу, ощущая на себе все те требовательные и просящие, растерянные, гневные и умоляющие взгляды.

Не тщусь передать хотя бы заметную долю, что слышал: на то понадобился бы большой том. Только по несколько ноток.

«Выбивают всё из рук». «Никому ничего не нужно. У правительства нет программы». «Ждали демократию, а сейчас никому не верим». (Красноярский комбайновый.) – «Кто честно работает – тому теперь жить нельзя». «Работаем только по привычке, никто не видит пути». «От нас ничего не зависит». (Бийский химкомбинат. Раздирает сердце униженная печаль в глазах молодых мужчин, ушедших с упразднённой квалифицированной работы – в подсобники.) – «Теперь кто не работает – живёт лучше. Повезёшь на базар, а там собирают дань. Меньше производить – меньше убытки» (сельский староста из Уссурийского района). – «Земельный закон составляют, кто сам никогда не жил в деревне» (другой староста, там же). – Учёные Океанологического института не только жалуются на свою нищету, но – как отравляем выбросами низшие организмы, оттого вымариваем на будущее целые биологические виды. (В обнищавший институт они ходят со своим инструментом и даже карандашами.) – На красноярской барахолке, расцвеченной привозными китайскими тканями, пожилая женщина-«челнок»: «Я – учительница, мне стыдно, а вынуждена вот так зарабатывать». Я ей: «Это – России должно быть стыдно».

Студенты: «Доживём ли, чтобы наука ценилась больше торговли?» – «Дети в школе падают в обморок от голода». – Отказные дети (от которых отказались родители). – Старик: «Всю жизнь откладывал, а деньги превратили в ничто. За что меня ограбили?» – И повсюду: «Где взять денег на похороны?» "Хоронить не на что". «Умер ветеран – собирали деньги миром». – «Что нам делать?» "Как жить дальше?" – «Как жить дальше??» – это множество раз, даже на станциях двухминутных. – Пенсионер-железнодорожник: «Помогите нам прожить несколько лишних лет!» – В Иркутске, и в других городах: «Теперь мы за решётками» (на всех окнах, от воров).

Но никогда не забыть усть-илимской «Высотки». То было место первого «десанта» строителей, когда затевали очередную великую ГЭС. Тогда строителям сколотили временные халабуды – прошло 30 лет, и рядом с «социалистическим городом» на прежнем месте кучатся те хибарки, и застряли в них, кто не половчей или расконвоированные с «химии». На главном перекрестке улиц – гора железного и стеклянного мусора («11 лет не дают машины вывезти»), вода – только привозная, платная, только на питьё, не умываются и огородов не поливают; стирать – далеко «при колонке», но и в ней летом напора нет. Телефона в посёлке нет; магазин – за два километра. – И сколько в нынешней России таких «высоток»?

Уже летом 1994 сквозь всю Сибирь звучало, стонало: «Как нам выжить? Зачем мы ещё живы?» (встреча в Улан-Удэ). – «Обрушились беды, от которых Россия может и не оправиться» (томская встреча). – «Сколько раз нас уже обманули?» "Ради чего всё это делается?" (Искитим, душевный мрак.) – «Не хочется говорить – кончаемся и умираем» (Тюмень, рабочий). – «Не хочу, чтобы мой сын был рабом в этой стране, пусть уедет!» (Чита, на вокзале). – И год спустя, в Пензенской области (Кузнецк): «Пройдёт ещё небольшое время – и уже ничего нельзя будет спасти».

Весь 1994 звучало во стольких местах и во столько голосов: «Идёт грабёж простого народа». «Я этой власти не верю ни в чём». «Теперь человек наш не верит ни в начальство, ни в депутатов, ни в Президента». «В высокой власти у нас – воры в законе». – А в 1995 осенью поехал в приволжскую сторону – и этот гнев звучал намного накальней. Каждый раз, когда на встречах кто-либо из выступавших хвалил «прошлое» (коммунистическое) время сравнительно с нынешним, – ему аплодировало, на взгляд, две трети зала. Когда я пытался возразить, что присутствующие, даже по возрасту, не знают из прошлого скольких ужасов, – из зала раздавались голоса ропота. Это происходило за три месяца до думских выборов, и я уже тогда убедился: коммунисты получат большинство...

Да и куда ни глянь. «Душа чернеет от того, что творится» (и с людьми, и с природой).

Пьют гнилую речную воду (Тара). «Жёлтые дети» (болезнь новорожденных, Алтай). – Растёт число дефективных детей, глухота младенцев, больны щитовидкой (Воронеж, достиг и сюда радиоактивный язык Чернобыля). Школы ремонтируют сами родители, из бюджета ни копейки. Туалет, переделанный в классную комнату. При трёхсменном обучении даже между сменами перерывы по 5 минут – обернись, поменяйся. Начинающая учительница получает, по пересчёту, 12 долларов в месяц (сколько американский рабочий невысокой квалификации в один час). Но и опытная, с большим стажем и 30 часами нагрузки в неделю: «Если заболею, лечиться не на что» (Новая Корчева). «Стыдно перед учениками, нечего надеть» (Новосильский район). В школьных библиотеках учебники – рассыпаются в руках, бибколлекторы уже не шлют ничего. «Стонем без книг». (И всё ж 11-классники районной школы решаются ехать поступать, где конкурс 5:1...) – На группу призывников, везомых в военкомат (БАМ, у Падунских Порогов), больно смотреть: хилые, нездоровые подростки с обречённо тоскливыми глазами, выражением безысходности. У других (Ставрополье): не сумели словчить, вот и влипли в армию, даже и ПТУ не кончили. – Теперь «поклонение зелёной бумажке» (Ростов). – Теперь «нравственно то, что выгодно» (Рязань). – «У нас теперь царит идеология захвата и зависти» (Кинель). – «Дети смотрят: кто ворует – прекрасно живёт, а мой батька неумеха, хочет по-честному». – «Девочки с 12 лет идут в любовь». И выхлёстывало в раздражение: «Государство занялось грабежом!» – «Ни одного чиновника нельзя привлечь к суду». «Оказались демократы – самые большие взяточники». «Откуда сразу стали миллионерами, с ничего?» (Ярославль.) – Старый пенсионер (Тверь): "Сколько себя помню, мы всегда что-нибудь строим, вот сейчас – «правовое государство»; а найти управу ни на кого нельзя". – «Действительно мы стали свободны? какая свобода, если бросай работу и иди в вынужденный отпуск?» (Новосибирск). – «А как голоса считают? конституцию протащили обманом!» (Омск). – «Курс, диктуемый из Москвы, – на разъединение людей» (Кимры). – «Москва не похожа на город русского государства» (старушка в Угличе). – «Как можно за два года развалить то, что строилось веками?» (Кострома). «Власть совершает безмерные глупости». Но – хор голосов, всё настойчивей и в самых разных местах по долгому пути: «Это – не может быть по недомыслию!» – «Это – специально задумано!» – «Несомненно проводится сознательная политика уничтожения России!» – «До каких пор недостойные люди будут править страной?» (Пенза, сильные аплодисменты зала). – Абитуриент в Новосибирске: Телевидение – мерзость!" – Самара: «У нас на заводе ребята призывают вооружаться, как в Семнадцатом году». – Пермь: «Если не кончится твёрдой рукой – будет крах».

Но и немало голосов саморассудительных: «Виноваты мы сами: мы все – иждивенцы, а импульс к действию должен быть у каждого». – «А что? говорить умеем, а делать ничего не умеем». (И правда: о самоуправлении, как его устроить, – почти никогда не заговаривали, это – не в мыслях, я сам на то наводил.) – «Мы всё ждём, кто б нас объединил». И – ищут, и правда же: «Как нам сплотиться?»

Ах, вот этого-то, вот этого-то – нам, русским, и не хватает!

И сколько – размышляющих, без раздражения, но в поиске настойчивом: «Да неужели же не было третьего пути?» – «А какой выход из бездарной политики теперь?» – «Будет ли выход из разворовки и падения?» – «Ведь духовно гибнет молодое поколение!» – «Разрушенный завод можно восстановить, но человека, узнавшего вкус дармового рубля, не восстановить никогда».

«Предстоит пережить трудные времена» – это повсюду народ прекрасно сознаёт, несмотря на бодренькие заверения правительства. И что высказывает народ – несравненно трезвей, чем то, что лепечут перед телевизором министры и думцы. И ещё, характерно: чем глубже поехать, не в областной город, не даже в районный, а – в далёкий заволжский совхоз, или в пензенское многоверное село Поим, или на Ангаре в село Эйдучанку, переселенное из затопленной долины, – политический накал обсуждений устраняется, речи звучат не страстно, не обиженно, но – размыслительно. В Сибири особенно много цельных, здоровых, неразрушенных характеров. (Пересеча Сибирь, я с облегчением убедился, что вся пропаганда сибирского сепаратизма, отделения от России, несколько лет еженедельно внедрявшаяся американской радиостанцией «Свобода», – протекла мимо, без разрушительного вреда.) – «Дайте народу возможность выразить себя!» "Да если б нас кто слушал...". Но и такой вопрос зададут вдруг (Тверской университет): «А как сегодня – жить не по лжи??» И ещё прямей: «Как Россию спасти?» (Улан-Удэ). Пойди ответь...

Вот так и теплятся огоньки. И – повсюду, повсюду. «Нет, Россия не погибла! Но как облегчить путь к возрождению?» (Ставрополь). Во владивостокской привилегированной платной гимназии встаёт гимназист: «А надо позаботиться о детях малообеспеченных? Где учиться – им?» – В Красноярске знакомлюсь с биологом (четверо детей, мать в инсульте); забота его: номенклатурная среда выталкивает из себя всех честных и талантливых; он разрабатывает: как же устроить систему выдвижения талантливых людей. (Да разве наша власть нуждается в талантливых людях...) – Вот такие одиночки (шлют письма) и группки, отягощённые бытом, пригнутые нищетой, – трудятся, чтоб огоньки не погасли. В Ставрополе-волжском – «школа культуры» для детей, начиная с пятиклассников. (А в саратовском Заволжьи учителя: «Как учить подростков доброму-вечному, когда телевидение и всё вокруг против того?») В Новой Корчеве (Тверская) держится внеклассный «центр культуры» для четырёхсот детей, в Калязине – «школа искусств» (их там за 60 человек). В Кимрах – «дом ремёсел и фольклора», за 5 лет обучили художественным ремёслам до двухсот детей. «Народ истосковался по общему делу. Надо спасать душу народа!» (В. И. Белякова). В Кашине, из последних сил, проводят «фестиваль возрождения России» – для молодёжи. Кашинская библиотека (ей уже 100 лет, и не такая она была) – излучает людям знания и культуру, сколько может, – ведь классиков теперь не купить. «Будем стоять до последнего!» – директор Г. Б. Волкова. (А сам-то Кашин какая прелесть! – и заброшен. Местный гравер: «жемчужина, превращённая в помойку».) Наши «малые города» – сколько в каждом прошлого! но и почвы для будущего.

И по всей, по всей России – откуда силы одних только библиотекарей, чтоб и впроголодь держаться в развале?.. Нет, ещё жив народ, не добит.

Но тут ещё один – оттенок? Нет, неумолкающий тон. Ещё от Владивостока: «Русские не дорожат собственной культурой. А не спасём культуру – не спасём нацию». – На собрании хабаровской интеллигенции: «Да сохранится ли духовное сознание русского народа?» – В Благовещенске пожилая православная: «Должно ли быть наше государство православным?» – В Ростове: «Без Бога не нужна и Россия, без России не нужна и свобода». – «Если не принесём покаяния – грош цена всей России». – И дальше почти при каждой общественной встрече звучал этот голос, всегда оттеснённый, но и никогда не задушенный до конца. «Нет, православие сегодня – недостаточная опора для государства. Не крепкая». – В Самаре рабочий-грузчик: «Русских кругом притесняют. А чуть русские за себя застаивают – сразу: фашизм!». – В Саратовском университете: «Да неужели же русский народ безнадёжен?!» – Молодой человек в Угличе, опережая всё собрание: «Скажите: что значит быть русским сегодня?»

Вот, друзья мои, в этой работе я и пытаюсь ответить на что могу. И как смогу.