 Переходим теперь и мы к оценке социализма с нравственной точки зрения. На чём основать и чем доказать можно эти понятия чисто нравственные: свобода, братство, равенство, любовь и справедливость? Для человека, верующего в Бога, в Его закон, признающего душу и её бессмертие, все эти понятия – близкие, родные, убедительные. Бог есть Любовь; человек – образ Божий; оттого любовь есть закон жизни, дыхание жизни христианина; оттого в другом человеке он видит образ Божий и, любя ближнего, тем самым проявляет свою любовь к Богу... Но «предоставив небо воробьям», отвергнув душу и бессмертие, ограничив всё землёй, на чём же социализм может основать нравственные требования? Почему, с точки зрения социализма, я должен быть справедливым и что такое справедливость? Почему я должен любить людей, за что, да и что такое любовь? И что это такое: свобода, братство и равенство? Почему я должен подчинить им свою жизнь? Всё это для социализма, раз он отверг религию и бессмертие, – всё это вопросы неразрешимые и полные противоречий.
Возможна ли нравственность без религии и без признания в человеке духовного начала, и какая это нравственность? Кто даёт ей содержание и кто обяжет человека свободно и любовно, по убеждению, ей подчиниться? Ведь нравственность есть только практическое приложение известных религиозных воззрений. Утверждать же, что можно жить только одной нравственностью без религиозной веры – это, выражаясь грубо, всё равно, что думать, будто бы можно двигать культуру одними машинистами без науки механики, или нагревать комнату одним дымом без огня.
Последствия исчезновения религиозного чувства в области нравственных настроений и деятельности так изображает Масарик в известной книге – «Философские и социологические основания марксизма» (стр. 505)17: «Маркс и Энгельс на место Бога поставили материю и отдались во власть слепого случая. Энгельс вполне последовательно видит в слепом зле движущую мировую силу; история делается слепыми страстями хищности и жажды власти. В слепом и ничтожном мире нет ни места, ни времени для радости и любви. Когда Христос испустил дух Свой, рассказывает Евангелист, стало темно на земле и солнце потускнело: так же затемняется и внутренняя жизнь человека, когда в нём умирает вера в Божество, или когда человек убивает её». Социализм убил веру в Бога и в мир духовный, и стало в нём темно и солнце померкло; в нём не может быть ни учения о нравственности, ни побуждений следовать ей. Зачем же, в таком случае, социалисты взывают к любви, к братству и справедливости, зачем они говорят о нравственности и честности? Все прокламации, все речи, все воззвания социалистические полны постоянными напоминаниями о нравственных началах. Либкнехт в брошюре «От обороны к нападению», изложив желания социализма, восклицает: «Порядок в равенстве вместо беспорядка в подчинении – вот чего мы хотим! И какой честный человек найдёт это несправедливым» (стр. 60). Но что же такое честность и что такое справедливость? Есть ли и могут ли быть на эти вопросы ответы в самом социализме, – ответы, не взятые напрокат и временно из христианства? Разберёмся в этом вопросе.
Чтобы быть нравственным, надобно прежде всего знать, что нравственно и что безнравственно; надобно правильно различать добро от зла. Верующему человеку это даёт религия. Откуда же это возьмёт социализм? Можно ответить: голос совести подсказывает. Но голос совести – это голос не из духовного ли мира? А затем: разве совесть не нуждается в руководстве? После грехопадения этот внутренний нравственный закон, живущий в человеке, повредился и нуждается в руководстве закона внешнего, исходящего от Того же Законодателя, Который даровал и совесть, т.е. от Бога. Так, у всех людей есть и ум; но ум может воспринимать и истину и ложь. То же видим и с совестью. Одного она мучит за то, что человек отомстил убийством за убийство его родственника. Это у христианина. Другого совесть мучит, если он не отомстил крови убитого брата. Это у мусульманина. Мусульманин имеет много жён и спокоен в душе. Христианина это мучило бы и заставило бы стыдиться. Итак, повторяем, совесть нуждается в руководстве, которое и даёт ей истинная, богооткровенная религия. Где же найдёт это руководство социализм, если он отверг религии? Тут и выступает мысль Бебеля, которую мы выше подчеркнули: без веры в Бога человек живёт «тем более по естественному». Жить естественно – это всё равно, что жить по природе. Спросите же природу: знает она нравственное и безнравственное? Она знает высокое и низкое, горячее и холодное, но доброго и злого она не различает. Это различает только душа человека. Ни одно животное в этом отношении не похоже на человека, ни одно животное не задумывается над тем, честно ли или бесчестно оно поступает. Животное знает только полезное и приятное, а человек ещё знает должное. И социализм, отрицая Бога и душу, должен, по необходимости, всё поведение свести к полезному и приятному, и только этими понятиями направлять жизнь человеческую. Но на полезном и приятном нельзя утвердить нравственного. Приятное у всех различно; что для одного удовольствие, для другого неприятность; тут не только молодого и старого не сравняешь, но и двух людей одного возраста нельзя уравнять. А затем, если и одному и другому нравится одно и то же, и оба хотят этим предметом удовольствия обладать, то отсюда родится не любовь и братство, а ненависть и вражда. Точно также не все признают одно и то же полезным. Пользу того или другого ещё надо доказать; польза, большей частью выясняется после опыта, а человеку для определения своего поведения надобно знать, полезно ли оно до того или другого поступка; к тому же одна и та же вещь, одно и то же явление имеет и полезные и вредные стороны. Полезное, кроме того, не всегда приятно: отрезать руку при антоновом огне полезно, но неприятно. Полезное чаще всего полезно в отдалённом будущем: а раз нет веры в бессмертие и душу, то к чему мне упоминание о будущем? Доктору нужно лечить заразного больного. Он знает, что это полезно для больного и для людей, но это вредно для самого доктора: он сам может заразиться и умереть. Докажите же ему, что ему полезно заразиться, умереть и оставить семью в нищете, докажите ему, без христианства и религии, что вообще для пользы другого человек должен подвергаться опасности. У верующего человека здесь выступает сознание долга пред Богом и ближними, и мы видим тысячи геройских подвигов и жертв на основе религиозно-определённого долга. Что же даст вместо этого социализм? Упоминание о природе? Но природа боится смерти; это каждый сознает...
Далее: знает ли природа о любви? В природе, напротив, мы видим господство грубого себялюбия, называемого зверством.
Собака не только не интересуется знать, имеет ли другая собака пищу, но если и увидит эту пищу, то старается отнять её. Это без долгих объяснений понятно. Говорят: но в человеке от природы заметны так называемые альтруистические чувства, т.е. чувства любви в себе подобным. Но, во-первых, они воспитаны в человеке длинным рядом веков и тысячелетий под воздействием религии. А, во-вторых, если рядом с альтруистическими живут и действуют в человеке эгоистические чувства, то почему же он должен предпочитать первые вторым? Не ближе ли эгоизм? «Своя рубашка ближе к телу», – говорит и пословица народная.
Знает ли природа равенство и свободу? На это много потрачено кликов и речей. Знаменитая «Декларация прав человека», которой так увлекается социализм, с этого именно и начинается: «Люди все рождаются по природе свободными и равными»... До чего же можно дойти в увлечениях! Родился ребёнок. Вот свободный человек! Разве только в насмешку можно назвать его свободным. Попробуйте его на день оставить без призора и предоставить свободе! И в пище, и в питье, и в сне, и во всех мелочах жизни он – раб, он зависит от окружающих. Где при этом равенство? Мальчик и девочка, хилый и здоровый, красивый и безобразный, кавказец и монгол, англичанин и негр, способный и неспособный – с бесконечным разнообразием в степенях этих качеств... Где здесь равенство? Пословица говорит, что «Бог и лесу не равняет». И это верно не только при сравнении кустарника и огромных сосен, но и по отношению к одной и той же породе деревьев: от чахлого дубка Амура до огромных дубов нашей Малороссии и Южной России – какое огромное расстояние! Только там, где нет никакой жизни, – в минералах, в кристаллах, в скованных холодом льдинах, – мы видим равенство и однообразие, но где только заметны хоть слабые зачатки жизни, от водоросли и мха до высших ступеней растений и животных, мы видим всё более и более увеличивающееся разнообразие. Наука говорит, что если взять один листочек с дерева, то другого, во всём ему подобного, не найдёшь ни на этом дереве, ни во всём мире. Наука же говорит, что все зародыши живых существ приблизительно одинаковы, но чем дальше они живут, тем более и более обнаруживается в них различие. И больше всего различие сказывается именно на высших степенях жизни: ещё собака данной породы более или менее похожа по виду, силам и способностям на другую особь той же породы, но человек от человека всегда значительно разнится, и каждый по своему внешнему виду, в своём складе ума и способностей представляет совершенно особое, своеобразное и неповторяющееся явление. Людей, равных Пушкину по гениальности, можно указать; но другого Пушкина всё-таки не найдётся: он неповторяем.
Итак, мёртвая природа не подтверждает учения о любви, справедливости, братстве, свободе, равенстве и вообще о нравственности: она не только не даёт определённого содержания для этих понятий, но и основания для них. Спрашиваем опять: где же найдёт социализм основания для нравственности?
И для оправдания безбожия, неверия в бессмертие и для основ своей нравственности социализм любит ссылаться на науку. «Наука решила», «наука доказала», «теперь наука достигла» и подобные выражения так и сыплются в речах и книгах социалистов. Бедная наука! Чего только ей ни приписывали! Разве наука есть понятие навсегда установившееся? Что если предстоящее столетие будет столь же чревато открытиями и изобретениями, как минувшее, какими покажутся тогда чрез 100 лет теперешние якобы научные утверждения? И можно ли на таком зыбком фундаменте строить учение о нравственности, о религии? Да и разрешает ли наука вопрос о нравственности?
Когда Маркс и Энгельс писали свои книги, господствовала материалистическая наука (Фейербах, Конт), отрицательно относившаяся к религии, а в научной разработке христианства служили авторитетами учёные Штраус и Баур. Но с того времени за 60 лет ясно доказано, что исторические сведения и построения Штрауса и Баура ложны, хотя Бебель по старой памяти повторяет их; научно-философские новые течения давно и совершенно отвергли материализм и неверие. Можно указать целый ряд учёных, идеалистов, глубоко веривших в Бога, в творение мира, в душу человека, в религиозные основы нравственности: Ньютон, Галилей, Коперник, Либих, Гершель, Левуазье, Рейнке, Амиель, Дрюммонд, Мейер, Гельмгольц, Ляйель, Шлейден, Медлер, Секки... Мы бы утомились перечислять учёных, глубоко веровавших в Бога. Для них творение мира, как и для самого Дарвина, не было мифом, для них небо не представлялось только воздухом, и они его не предоставляли только воробьям: они стремились к нему, они верили, они молились! Укажем в самое последнее время хоть на Пастера, который говорил, что он молится, когда работает в своей лаборатории. Первым словом его в Академии бессмертных, по избрании членом этого учреждения, когда, по обычаю, ему нужно было сказать вступительную речь, было слово исповедания религии: «Господа, прежде всего, я должен сказать, что я глубоко верую в Бога». Это было всего 10 лет тому назад. Укажем раньше Пастера – Тиндаля, разрушившего материалистическое учение о самопроизвольном зарождении; укажем астронома Фламариона, укажем Сабатье, научно доказывавшего бессмертие души. Почему же Маркс забыл этих великих учёных? Или он один только учёный? Что же скажет на всё это социализм? Что он может сказать в ответ учёному Дюбуа-Реймонду, который в речи в Королевской академии наук в Берлине заявил, что человек, как бы далеко ни простирались его познания, всегда будет стоять пред областью неведомого, которая властно будет говорить ему о религии. Что ему сказать на слова Спенсера, заявившего, что при всех успехах знания «всегда останется место для религии?» Что сказать на слова Паульсена: «Позитивизм думает, что человек уже готов вычеркнуть то влечение к бесконечному, которое характеризует религия. Я считаю это заблуждением. Стремление это есть врождённое человеку и неутрачиваемое им влечение». Как понять Литтре, из ярого позитивиста обратившегося в верующего? Что значит обращение П. Бэра, ярого гонителя религии в школах Франции, к христианству, – обращение настолько горячее, что оно заставило его отправиться миссионером-проповедником в отдалённые страны? Мы бы здесь могли заполнить целые страницы подобными свидетельствами слова и жизни учёных, глубоко верующих. Это увлекло бы нас слишком далеко. Нам нужно было только отметить и показать, как ненадёжно для социализма ссылаться на какую-то науку в защиту своего атеизма. На поверку ведь выходит, что никакой науки в социализме нет, а есть только громкие и самоуверенные фразы научного невежества, рассчитанные на публику, не способную к действительно научному анализу и критике. В частности скажем: наука не даёт и нравственных учений. Эти учения всегда стояли в связи только с религией и на ней опирались; что они представляют лишь практическое применение религиозных истин и воззрений и без религии не имеют под собой почвы, это горячо доказывал даже Л.Н. Толстой в особой статье: «Религия и нравственность». Даже признавая справедливость требований социализма, их можно обосновать только на авторитете Евангелия. «Тот, кто хочет разрешить социальный вопрос, говорить Лавелэ, и способствовать его разрешению, должен иметь с правой стороны книги по политической экономии, с левой – сочинения о научном социализме и прямо пред собой – открытые страницы Нового Завета. Политическая экономия играет роль анатомии, – она показывает нам строение человеческого тела, социализм – патологии, описывающей болезни, а Евангелие – это терапия, указывающая лекарства и метод лечения».
Но предположим, нравственные основания социализмом найдены и доказаны: природа ли, наука ли доказала и показала высоту, необходимость и обязательность нравственности – любви, справедливости, самоотвержения ради братства и равенства. Нужны ведь и надёжные побуждения к исполнению нравственных правил, нужны и силы для их исполнения. Знать добро не значит ещё непременно его исполнить. Ведь богачи злые и себялюбивые отлично знают, что надобно служить от богатства своего бедным, однако, часто этого не делают. И рабочие прекрасно понимают, что пьянством губить скудный заработок и оставлять семью без хлеба нехорошо, и, однако, это часто делают. Ещё древний языческий писатель метко определил раздвоенность человеческой природы и её стремление ко злу: «Nitimur in vetitum, semper cupimusque negata. Video meliora proboque, deteriora sequor»: «Всегда мы стремимся к недозволенному, всегда желаем страстно того, что воспрещено. Видим прекрасное и одобряем его, а на деле следуем противоположному». Но с необыкновенной ясностью и проникновенностью изображает это св. Апостол: «Знаю, что не лежит во мне, т.е. в плоти моей, доброе, ибо желание добра есть во мне, а чтобы сделать доброе, того не нахожу. Не понимаю, что делаю, потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. По внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием, но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих» (Рим. 7:15–24).
Для верующего человека в религии христианской и христианской Церкви, в её таинствах даны и указаны и побуждения для добра, высшие и низшие, смотря по нравственному развитию каждого человека, – от любви к Богу, к вечной красоте добра, и до страха наказания вечного; даны и силы к исполнению долга и к прощению грехов содеянных.
Откуда возьмёт и укажет эти силы и побуждения социализм? Пред этим вопросом он безответен совершенно. Социализм повторяет слова о нравственности, честности, любви, справедливости, братстве, равенстве, но скажем откровенно, – он их украл у христианства. Совершается постоянный, беспрерывный обман и подмен понятий: не веря в христианство, социализм пользуется им, пользуется его святыми учениями, призывами, заветами, понятиями, словами и вводит в заблуждение слабые души. Вот что говорит нам по этому поводу известный русский писатель Гончаров: «Современный социализм, не признавая человека с душой, с правами на бессмертие, проповедует какую-то правду, какую-то честность, какие-то стремления к лучшему порядку, к благородным целям, не замечая, что всё это делается ненужным при том указываемом им порядке бытия, где люди, по его словам, толпятся, как мошки в жаркую погоду, в огромном столбе, сталкиваются, мятутся, плодятся, питаются, греются, исчезают в бестолковом процессе жизни, чтобы завтра дать место другому такому же столбу. Если это так, тогда не стоит работать над собой, чтобы к концу жизни стать лучше, чище, правдивее, добрее. Зачем? Для обихода на несколько лет? Для этого надо запастись, как муравью, зёрнами на зиму, обиходным умением жить, такою честностью, которой синоним – ловкость, столькими зёрнами, чтобы хватило на жизнь, иногда очень краткую, чтобы было тепло, удобно. Какие же идеалы у муравьёв?»18.
Для служителей современного социализма есть ещё опора в том, так сказать, бессознательном христианстве, которое неминуемо и неистребимо живёт в каждом, даже открытом и яростном безбожнике. Мы родились и выросли среди христианского общества, среди христианских понятий, нравов и обычаев. Мы всосали их с молоком матери, мы слышали их с детства от людей, которые нас окружали, мы усвоили их из книг, которые прочитали, мы впитали их в себя, как бы вместе с окружающим воздухом. Поэтому мы не можем не отзываться сердцем на такие слова, как любовь, милосердие, справедливость, и мы подставляем в них не социалистическое, а пока ещё христианское содержание: так, солнце, зашедшее на западе, светит земле отражённым светом; так, река, перехваченная в истоке, будет ещё долго в низинах течения идти полной водой, обманывая зрителя своим существованием. Но придёт время, солнце скроется совершенно и наступит тьма; река протечёт вся и иссякнет. Тогда социализму нужно будет ответить на нравственные запросы человечества своим собственным, а не украденным содержанием.
На чём же тогда может основать нравственность социализм? Отрешившись от всякого откровения Божества, в которое он не верит, как укажет социализм, что добро и что зло, что нравственно и что безнравственно, и чем докажет правоту своих воззрений?
Вопрос этот в высшей степени важный. Человеку так врождено в совести стремление знать добро и зло, следовать первому и избегать второго, что с этой стороны всякие попытки приравнять человека к животному заранее осуждены на полный неуспех. Если человек под влиянием мучений совести решается на самоубийство, как Иуда; если он, охваченный сознанием греха, мечется по всей земле, не зная себе покоя, как Каин; если преступники, как это нередко случается, под влиянием голоса совести, сами себя предают в руки суда и на коленях выпрашивают себе не прощения, а наказания, которое примирило бы их с Богом и с самими собой, – то, значит, всё это не шутка и не выдумка. Если вслед за учителями нравственности всегда шли народы; если к каждому святому всегда стекались люди, ища наставлений, и притом в неизмеримо большем количестве, чем к людям науки, – то это значит, что потребность нравственного просвещения заложена в человеке слишком глубоко и выражается гораздо ярче и настойчивее, чем даже потребность знания. Есть народы и племена, у которых это искание правды и нравственного совершенства становится всеохватывающим, первенствующим пред всеми прочими запросами и потребностями жизни. Таков народ русский.
Его бесчисленные святые и праведники; его храмы, обители, скиты; его народные предания; его постоянные богомоления и путешествия ко святым местам, – всё это яркие свидетельства указанного нами искания святости. И образованный класс в России, хотя и воспитался под влиянием Западной Европы, не мог не проникнуться теми же самыми интересами: все наши писатели в своих произведениях отыскивали нравственные идеалы, все стояли на нравственной точке зрения, обсуждая те или другие события или явления жизни. Самые выдающиеся наши писатели, чем зрелее и старше становились, тем больше приближались к исконно-любимому народному типу и стремлению: искать правды жизни, учить правде жизни. Карамзин, Пушкин, Гоголь, Тургенев, Гончаров и особенно Достоевский и Толстой неизменно и как бы помимовольно склонялись к этому. Наши мыслители: Хомяков, Страхов, Соловьёв, Грот, Трубецкой занимались тем же. В народе нашем самое любимое чтение – «божественное», самая любимая и распространённая литература – нравоучительная. И только этим объясняется, что проповедь социализма, как только она заговорит о правде, справедливости, любви и жалости к обездоленным, тотчас же привлекает внимание и сочувствие народа. Но народ ведь под этими словами, повторяем, мыслит понятия христианские, а ему тихонько социализм подмешивает их и вместо христианских даёт свои собственные.
Итак, возвращаемся к поставленному вопросу: что социализм считает нравственным и что безнравственным? Не имея руководства и основ религии, социализм не отвечает на этот вопрос ничего, или отвечает жалким лепетом. Лассаль в своей речи к работникам говорит: «Что в данное время и в данном обществе принято считать обязательным и добрым, то и нравственно». Бернштейн, истолкователь Лассаля, так определяет его взгляд на нравственность: это – «преданность всеобщему». По словам Бебеля, «нравственно то, что соответствует социальным потребностям данной эпохи», а потребности эти определяются условиями производства19. То же читаем у Менгера в его последней книге: «Новое учение о нравственности» (изд. 1906г.). По его мнению, «нравственность есть продукт социальных соотношений сил». Менгер утверждает, что нравственность всегда определяется интересами господствующего класса. Нравственен тот, кто приспособляется к существующим социальным отношениям, безнравственен тот, кто им сопротивляется. Рассмотрев с этой точки зрения главнейшие этические системы, профессор Менгер выражает предположение, что улучшение нравственных воззрений можно ожидать лишь от перехода к социалистическому строю государства. Является ли, однако, этот строй действительным средством к поднятию нравственности? Неравенство сил, способностей и талантов, разделение на классы и профессии останутся и в новом государстве; следовательно, сохранят силу и свойственные этим отношениям пороки. С этим согласен и профессор Менгер. «Есть основание думать, – говорит он, – что в социалистическом государстве классовые противоречия не только сохранятся, но, быть может, получат ещё большее значение». Мы видим, таким образом, что с этой точки зрения социалистический строй не оправдывает чаяний его сторонников, и что, с другой стороны, – для развития в людях более высоких нравственных понятий недостаточно одного изменения материальной среды.
Итак, значит, добро и зло – не постоянные понятия; что сегодня добро, то завтра может быть злом, и наоборот. Пусть так. Но в таком случае, почему же я должен следовать этому добру, если оно мне не выгодно или если я его таковым не признаю? Другие социалисты идут ещё дальше и заявляют: нравственность – дело условное: каждый класс людей имеет свою нравственность. Но спросим, почему же, в таком случае, я должен нравственность одного класса уважать, а нравственность другого класса отрицать? Почему нравственность капиталистов есть зло, а нравственность рабочих есть благо? И почему же не имеет права на существование нравственность воров, разбойников? Здесь мы запутываемся в лабиринте безысходных противоречий. Социализм, исходя из этой точки зрения, прямо вынужден признать правду капиталистического строя и, вместо борьбы с капиталистами, признать их братьями и единомышленниками. Но если в религии и даже нравственности не могут быть люди едино, то на чём же основать их единство и пресловутое братство? Неужели только на желудке? Но в таком случае, где же грань между человеком и скотом? Скоты тоже ведь имеют желудок. Какой вывод следует из такого учения, ясно указано в брошюре А. М. «Довольно», написанной в память покойного князя С.Н. Трубецкого: «Чего ждать от социалистов в моральном отношении? Вся проповедь Горького (главарь нашей социал-демократии) была проповедью грубого насилия, кулачного права. И в этом отношении он явился только верным хранителем заветов марксизма. По учению Маркса, не существует никакой безусловной морали, которая была бы общеобязательна для всех времён и для каждого человека, а существует только классовая мораль: буржуа имеют свою мораль, а пролетарии – свою. Но ведь это равносильно отрицанию всякой морали, потому что такой взгляд оправдывает любой поступок, лишь бы он был выгоден в интересах того класса, к которому принадлежит лицо, совершающее этот поступок. В основе такого взгляда лежит безнравственный принцип: цель оправдывает средства, чреватый всякими насилиями, что наши социалисты и показали на деле». Нравственность условная – не нравственность. Должна быть общепризнанная одна правда, иначе столько будет правд и столько представлений о нравственности, сколько отдельных людей. И тогда мы дойдём до наивного и прямолинейного, а с точки зрения социализма, единственного правильного ответа на вопрос о существе добра и зла, который дал некогда дикарь: «добро, – если я у соседа украду корову, зло, – если он украдёт у меня». Но при таком воззрении не любовь положена будет в основу жизни, не царство мира и справедливости наступит в будущем, а звериная борьба всех против всех, которая и отбросит жизнь человечества ко временам первобытного варварства. Должна быть общепризнанная и одна правда, но она немыслима без высшего авторитета, которому бы все подчинились и которого у социализма нет и быть не может. |
