 Раз социализм отрицает Бога, душу, бессмертие, свободу духовную в человеке, постоянные правила нравственности, то он должен обратиться к единственному средству воздействия на человека – к насилию. Иного выхода для него нет и быть не может. Этим социализм резко отличается от христианства. Ждать социализм не может: отвергнув небо и всё поместив на земле, он по необходимости должен отвергнуть всякие соображения о будущем, ибо через несколько десятков лет каждый из теперешних людей исчезнет бесследно, прекратит совершенно существование. Надо спешить, надо торопиться жить и наслаждаться жизнью.
Поэтому все стремления некоторых представителей социализма в так называемой социал-демократии или парламентарном социализме вести свою работу мирно – заранее и неизбежно обречены на неудачу: прямолинейные, пылкие, последовательные социалисты всегда будут прорываться к революции и насилию. Так всегда и бывало – от «заговора равных» Бабефа в конце XVIII в., кончая коммуной в Париже в 1871 г. И последним Московским вооружённым восстанием. Здесь особое «обаяние зла» и его притягательная сила: освободить себя от всяких нравственных обязательств и решить, что «мне всё позволено»... Для последовательного социализма путь деятельности один: заставить человека силой делать то, что другие за него решили. Отсюда насильственное уравнение всех в правах, в обязанностях и в степени обеспечения материальными благами. Отсюда борьба всеми средствами против несогласных, отсюда оправдание убийств, грабежей и прочее.
Слишком ясно, что между социализмом и христианством в этом пункте нет никакого общения. Христианство также желает, чтобы не было несправедливости жизни, чтобы не было угнетения слабых и бедных богатыми и сильными; нет слов, которыми бы Священное Писание и отцы Церкви не клеймили жестокосердых и неправедных богачей. Ещё Иов за 3000 лет до нашего времени, сам богач, но богобоязненный, бичевал богачей неправедных: «Они межи передвигают, угоняя стада, и пасут у себя, у сирот уводят осла, у вдовы берут в залог вола; бедных сталкивают с дороги; все униженные земли принуждены скрываться; нагие ночуют без покрова и без одеяний на стуже» (Иов. 24:2–18). Другой ветхозаветный писатель говорит: «Какое общение у богатого с бедными? Как отвратительно для гордого смирение, так отвратителен для богатого бедный. Когда пошатнётся богатый, он поддерживается друзьями, а когда упадает бедный, то отталкивается и друзьями. Когда подвергнется несчастью богатый, у него много помощников; сказал нелепость, и оправдали его. Подвергся несчастью бедняк, и ещё бранят его; сказал разумно, и его не слушают. Заговорил богатый, и все замолчали и превознесли речь его до облаков; заговорил бедный, и говорят: кто это такой? И если он споткнётся, то и совсем низвергнут его» (Сир. 13). Спаситель указывал богатым, что трудно им войти в царство небесное; апостол говорил, что корень зла – это сребролюбие (1Тим. 6:10). Другой апостол указывал, что богатые нечестивцы кладут пятно на чистую первую общину христианскую: «Не богатые ли притесняют вас и не они ли влекут вас в суды? Не они ли бесславят доброе имя, которым вы называетесь?» (Иак. 2:6–7). Если прочитать громовые речи и обличения Василия Великого и Иоанна Златоустого против богачей их времени, то воистину подтвердится горе богатым, провозглашённое древле пророками, «прибавляющим дом к дому» (Ис. 5:8), «больше меры обогащающим себя» (Авв. 2:6), и закреплённое вечными словом Спасителя (Лк. 6:24).
И при всём том христианство осуждает всякое насилие. Насилию оно противополагает свободу, террору – терпение, зависти к богатым – жалость к ним, как находящимся в опасности нравственной гибели, ненависти – любовь. Христианство знает, что если бы для спасения и счастья мира остался бы только один путь, – путь насилия, то это бы сделал Сам Бог, как всемогущий. Но Он нравственно-разумным существам даровал духовную свободу; ею одной и определяется нравственная ценность всякого жизненного явления. Путь насилия представляется быстрым и решительным, но на деле он только замедляет ход добра. Путь любви и терпения кажется слишком медленным. Но он единственно верный. О нём сказано христианину вечное слово: «Творя добро, да не унываем, ибо в своё время пожнём. Если не ослабеем» (Гал. 6:9). Всемерно желая улучшить жизнь, христианство, при невозможности переделать её нравственным воздействием на людей, указывает человеку, что спасения душевного и нравственного совершенства он должен искать при всяком порядке жизни и что он может найти это спасение и совершенство при всяком положении и состоянии. «Спаситеся богатые милостынею, спаситеся убогие терпением, спаситеся все люди любовью», – так всегда учили христианские наставники. Болит голова – её надо лечить; неразумна она – надо учить; после лечения и учения – ожидать добрых плодов; нет добрых плодов – надо терпеть, а не резать голову, чтобы наставить другую... Насилием действует тот, кто не верует в силу своей правоты, кто чувствует тайно, что он в существе своего дела неправ. Насилием, завистью и ненавистью нельзя устроить доброй и счастливой жизни, как нельзя в грязной воде сделать белым и чистым грязное бельё. Из насилия и принуждения не выйдет равенства и свободы, из зависти и ненависти не родится любви и общего счастья. «Творческой ненависти» быть не может, как нет горячего снега; ненависть только может разрушать. Средствами насилия, если их сделать доступными и позволенными для каждого, нельзя упорядочить жизни. Это всё равно, что лечить и подравнивать у хромого ноги тем, что одну ногу обрезать наравне с другой, короткой, или короткую насильно вытянуть до длины здоровой. Ясно, что от таких приёмов лечения не уничтожится, а гораздо больше усилится хромота и болезнь ноги. Принуждением против зла христианство разрешает действовать не отдельной личности, а только законной и богоучреждённой власти. По слову апостола, она не напрасно носит меч; это её тяжкий долг. Начальник – Божий слуга в наказание делающему злое... (Рим. 13:4; ср. 1Пет. 2:13–20, 3:13, 4:14–16). Предоставление такого права каждому отдельному человеку повлекло бы за собой полное крушение всякой человечески-достойной жизни...
Может ли, однако, социализм отказаться от пути революции и насилия? Отвечаем фактами истории и словами самих же глашатаев социализма. Почти все известные главари французской революции были социалисты или коммунисты. Мирабо и Транше, Робеспьер и Сен-Жюст следовали тому же революционному началу возмущения и разрушения, что и Бабеф. По словам известного учёного Лepya Болье, социализм – естественный сын революции, но возмутившийся и против неё и пошедший в отрицании и разрушении ещё дальше. В брошюрке Гэда и Лафарга «Чего хотят социал-демократы?» читаем: «Привилегированные классы всегда оказывались неспособными жертвовать своими минутными и кажущимися выгодами действительным и прочным интересам своих сочленов. Приходилось освобождать их насильно, путём революции» (стр. 18). Это называется «свобода». В газете «Слово», в приложении к № 340 за 1905 год, напечатан был фотографический снимок циркуляра Совета рабочих депутатов в Москве во время последнего вооружённого восстания. В циркуляре читаем буквально следующее: «Если электрические рабочее не присоединятся добровольно и немедленно к забастовке, Комитет примет самые решительные репрессивные меры против электрических станций, не останавливаясь ни перед чем». Последние слова подчёркнуты и в циркуляре. Угрозы приводились в исполнение даже и не по такому поводу. В начале 1906 года в одном из петербургских трактиров собрались рабочие, несогласные по убеждениям с крайними революционерами; в них брошены были бомбы, а издали в них же, после страшного переполоха от взрыва бомб, производили беспрерывную стрельбу из револьверов. Любимым средством экономической и притом «мирной» борьбы социалисты считают забастовки. Не обходится и здесь без насилия и по отношению к своим же собратьям, если они продолжают работать, – их просто силой снимают с работы, иногда и подстреливают. Но вот на что следует обратить внимание. На забастовки и стачки рабочих стали в Америке отвечать забастовками капиталисты, которые, стакнувшись вместе, путём отказа рабочим в работе, доводили плату им прямо до ничтожных размеров. Создались союзы капиталистов; в результате появились из миллионеров миллиардеры, люди, обладающие прямо колоссальными богатствами, пред которыми цари и правители и целые народы оказались бедняками. Так насилие породило насилие с другой стороны, и борющийся стачками пролетариат способствовал опять-таки укреплению того самого капитализма, против которого он воюет.
В ответ на обвинение в насилии социализм говорит, что эти меры насилия он допускает только временно, впредь до победы над враждебными силами, и что впоследствии в царстве социалистическом воцарится счастливый строй жизни людей, основанный на свободе, равенстве, братстве, справедливости и любви. Будет рай на земле и главное его счастье – всеобщая сытость. Трудно представить, как ненависть явится творческой и созидательной силой; трудно помириться с учением, что добрая цель может оправдывать всякие средства. Но пусть так; допустим, что социализм достиг своей цели. Может ли тогда водвориться свобода и прекратится ли тогда насилие? Будет ли это царство мира, любви и порядка?
Имеем полное основание ответить на этот вопрос отрицательно и утверждать, что никаких нравственных начал в социалистическом обществе по существу быть не может, и что все наши теперешние нравственные понятия о семье, о чистоте нравов, о патриотизме, любви, самоотвержении, об уважении к ближнему, – вообще все понятия о долге должны будут неминуемо рухнуть, как рушатся они и в современном социализме. Недаром Менгер, хотя и уповающий «на нравственный переворот» в людях под влиянием социализма, всё-таки уверяет, что «трудовое будущее государство» не выпустит из рук меча... Только мечом и насилием оно и будет действовать... |
