Странное чувство недоумения охватывает человека, когда он вникает в нынешние жалобы, с одной стороны, о том, что у нас будто бы господствует реакция, с другой - о том, что революция неуклонно продолжает разрушать организм России и все основы ее бытия. Первое утверждение - о господстве реакции - так не соответствует действительности, что невольно кажется неискренним. Второе по существу безусловно верно, с той поправкой, что революции не дается вполне свободного хода. Именно сдержки ее триумфального шествия и зачисляются в рубрику "реакции". Но если реакция, в смысле противодействия революции, действительно существует, то общий ход развития страны от этого ничуть не представляется более отрадным и даже менее революционным.

Реакция - в сущности своей - совсем не есть то, что требуется для развития страны. Для последнего нужны твердые, здоровые принципы, а простой факт противодействия революции вовсе не связан с наличностью таких принципов и даже не составляет отрицания принципов, несомых революцией, а только отрицает ее излишества и чрезмерную быстроту движения. В этом отношении реакция даже отчасти полезна для осуществления революционных принципов, ибо дает их носителям время немножко одуматься и принять более практические, более осуществимые способы прочного введения их в жизнь.

Но с точки зрения здорового развития страны простая сдержка быстроты и необдуманности революционного переворота не может представлять для человека мыслящего ничего отрадного. Будет ли все в России перестроено на революционный лад в два года или в десять лет, это небольшая разница. Станем ли мы на путь систематического развала чрез год или через десять лет, - это может составляет значительную разницу для личных интересов, связанных с торжеством революции или с замедлением ее торжества. Но для народа, для его истории, его будущего - это не имеет ровно никакого значения.

Для народа, для истории важно было бы, если бы против революции народился и выступил какой-либо антиреволюционный принцип развития, которого существование подрывало бы самый ход революции. Это было бы действительно страшно для нее. Даже если бы конкретное проявление такого антиреволюционного принципа было бы слабо, если бы он поддерживался самыми незначительными количественно силами: все равно, по своей внутренней силе, по неизбежному ее нарастанию - этот принцип уже возмещал бы неминучую смерть революции, хотя бы она была официально господствующей и сломила все попытки "реакции". Но именно этого-то и нет в том противодействии революции, которое она теперь встречает.

Когда мы рассматриваем проявления той реакции, на господство которой жалуются революционеры, то не можем в ней усмотреть ничего другого, кроме идеи "порядка" и применения государственной силы для энергичного поддержания его. Вот и весь принцип. Но его крайне недостаточно. Бесспорно, конечно, что порядок нужен, бесспорно и то, что для поддержания его нужна, между прочим, репрессивная сила власти, бесспорно и то, что чем меньше в обществе внутренних элементов порядка, тем больше приходится пускать в ход правительственную репрессию. Все это бесспорно для всех умных людей, в том числе и для умных революционеров, которые, в случае захвата власти, конечно, тоже старались бы поддержать порядок, необходимый для осуществления их целей, и развили бы при этом вдесятеро более напряженную репрессию. Но разве же простой порядок есть принцип устроительный? Разве репрессия есть такой принцип? Сами по себе ни порядок, ни репрессия не имеют положительного содержания, почему и могут быть одинаково необходимы для диаметрально противоположных целей. Поэтому, пока противодействие революции сводится только к поддержанию порядка и к решимости не останавливаться для этого пред применением репрессии - до тех пор можно сказать, что торжеству революционных принципов совершенно ничто не противодействует. Бегущие "до лясу" повстанцы и маркиз Велепольский, возглашающий "не стерпив ржондов в раде", развивают один и тот же процесс. Так и теперь в нашем споре исторической и революционной России. Историческая Россия для себя не имеет защитников, не имеет органов развития своего принципа. Она имеет против себя как тех, которые сознательно ее разрушают, так и тех, которые мешают чрезмерной быстроте разрушения, почему и называются "реакционерами", - но собственно для развития русской исторической идеи ничего не делают, а нередко даже считают ее для себя не менее чуждой, чем сами революционеры, и стараются не давать ей стать на ноги.

И потому человеку, который отрицает революционную идею по существу, а не только в одних буйных и разрушительных проявлениях, спор между "реакцией" и "революцией" не дает ничего отрадного. Не это нужно для воскресения России и для возрождения развития Русского народа. Для того чтобы революция увидела пред собой действительно страшного противника, для того, чтобы Россия получила действительно прочный и жизненный путь развития, нужно бы было дать место развитию русской исторической идеи и принципам, ею в себе содержимым... Но именно этого единого на потребу и не имеется. А потому странное впечатление, тягостное и только прискорбное, производят нынешние толки о якобы господстве реакции. Если бы она и действительно господствовала, то ни малейшей перемены в будущем России это не могло бы произвести.