Человек некий имел два сына. И рече юнейший отцу своему: отче, даждь ми достойную часть имения (Лк. 15:11–12).

Это начальные слова притчи евангельской о блудном сыне, которую вы сегодня слышали за литургией. Велико и, можно сказать, необъятно по широте применения значение этой притчи. В ней живая, писаная история каждого отдельного грешника, весь ход его падения и восстания: в ней такая же история целых отдельных народов и всего дохристианского человечества, грехом удалившегося от Бога – Отца своего в страну далекую, на жизнь веселую, но греховную, потом дошедшего до последних пределов унижения и страдания и, наконец, пришедшего в себя и возвратившегося к любвеобильному отцу своему. И каждый отдельный момент притчи наводит на глубокие размышления, дает жизненные уроки. Возьмите себе отсюда поучение и вы, учащиеся, применительно к своему положению. Не подумайте, что эта притча не может относиться к вам, что между вами и евангельским блудным сыном нет и не может быть ничего общего. В крайнем случае его печальная история может служить для вас если не обличением зла, уже существующего, то во всяком случае предупреждением зла возможного.

Несчастный грешник, блудный Сын притчи, подобно вам, был юнейший. И сей-то юнейший, вместо того, чтобы как можно теснее войти в союз семьи и в отце своем, в его любви и опытности, находить опору и руководство жизни, сей юнейший рече отцу своему: даждь ми достойную – следующую мне – часть имения, как будто и на самом деле часть его была в том, что нажито трудами отца и отцу всецело принадлежало. Не говорим о кровном оскорблении отца, который, судя по дальнейшим обстоятельствам притчи, был человеком добрым и ласковым; не говорим о наглости, требующей, как права, того, что дается только по милости. Остановимся на вопросе: почему это с требованием раздела имущества выступает именно сын юнейший? По-видимому, и по всей справедливости, старшему сыну естественно было просить у отца раздела имения, для приобретения и сохранения которого он, конечно, немало успел поработать; по-видимому, старшему сыну, при зрелом возрасте, при житейской опытности, естественнее было желать и искать самостоятельности и отделения от отца. Не так случилось, и не так случается. Чаще всего видим, что о полной воле мечтают, всякой и самой благодетельной зависимостью тяготятся большей частью не люди зрелые и опытные, а именно юнейшие. Во имя чего раздаются их жалобы, во имя чего они готовы отойти и, действительно, часто отходят в страну далече? Во имя свободы. И воистину, свобода – это великий дар Божий, благороднейшее свойство благороднейших людей; но нередко та же свобода, ложно понятая и ложно направленная, обращается в губительного идола, требующего человеческих жертв... И смотрите, поучаясь: вот вам в образе приточного сына юнейшего наглядный и разительный пример того, к чему приводить светлая сила свободы, обратившаяся в тьму, как бы в исполнение слова Христова: если свет, что в тебе, становится тьмою, то какая же тьма!.. (Мф. 6:23; Лк. 11:35). Блудный сын, начавший с того, что тяготился зависимостью от любящего отца, восставал против власти его во имя свободы и своего достоинства, кончил тем, что прежде всего сделался рабом своих страстей, предавшись жизни разгульной и порочной, а потом обратился и буквально в настоящего раба – свинопаса, спустился, наконец, до состояния скотоподобия, со свиньями живя и со свиньями питаясь (Лк. 15:15–16). Итак, где же свобода и где человеческое достоинство?

Не так ли и мы во взаимных отношениях и на всех поприщах жизни, порываясь к свободе, ищем произвола, тяготимся требованиями закона, предписаниями долга, повиновением воле и руководству власти, готовые восстать против всего по образу блудного сына? Это правда, что человек при самом сотворении своем получил из рук Творца свободу, как венец, украшение и особое достоинство среди прочих тварей земных; и то правда, что свобода во всей обширной области применяется – свобода совести, свобода мыслей и чувства, свобода народная, государственная – составляла предмет горячих желаний и возвышенных стремлений лучших и благороднейших деятелей человечества. Но и то верно, что нередко эту свободу понимают так, как понимал ее блудный сын, делая из нее, по словам апостола, прикровение злобы (1Пет. 2:16); и то верно, что свободу, это высокое отличие человека от животного, обращают как раз наоборот – в средство приравнять его к животному. Забывают, что этот дар слишком высок, и поэтому требует особой осторожности в пользовании: чем с большей высоты упадешь, тем сильнее расшибешься... По словам одного глубокого духовного мыслителя, «от свободы один неверный шаг – и уже пропасть»89 греха и рабства. Свобода не в отсутствии закона, не в отрешении от всяких обязанностей: свобода в свойствах тех побуждений, по которым закон и обязанности выполняются. Можно исполнять их по страху наказания, по силе принуждения в той или другой форме – и тогда человек остается рабом; но можно исполнять их по любви, по убеждению, из глубокого и искреннего желания достигнуть нравственного совершенства, – и тогда свобода только возвышается исполнением закона. Слово Божие нередко говорит нам об этом. «Если я добровольно делаю, имею награду» (1Кор. 9:17), заявляет апостол. Он же поучает: «если можешь быть свободным, больше поработи себя» (1Кор. 7:21); «повинуйтеся, не как человекоугодники, но как рабы Христовы, от души, и как свободные» (1Пет. 2:16). «Все мне позволено», – говорит апостол, – все мне позволено: это – свидетельство о полной и безусловной свободе человека; «но не все на пользу, но не все назидает, но пусть мною ничто не обладает» (1Кор. 6:12, 10:23): это предупреждение от излишества и крайностей свободы. «Будучи свободен от всего, я сам себя всему поработил» (1Кор. 9:19) – вот замечательные слова, разрешающие вопрос о том, как сохранить свободу при исполнении закона.

Учащиеся дети, юные и юнейшие! Не помнятся ли и вам из вашей жизни и неразумные сетования на строгость требования долга, и недовольство правилами учебной жизни, определяющими ваше поведение, и, наконец, не припоминаются ли воздыхания о мнимой свободе, которая представляется там, за стенами школы, в открывающейся после нее жизни с заманчивым отсутствием всяких стеснений, обязанностей, повиновения? Да, и мы повторяем вам слова Писания: «к свободе призваны вы, братие» (Гал. 5:13), но повторяем с прибавлением слов того же Писания: «берегитесь, однако, чтобы эта свобода не обратилась в прикрытие злобы» (1Пет. 2:16) и не обратила бы вас в рабство «греху» (Рим. 6:17) и «тлению» (2Пет. 2:19 и еще: Рим. 6:16, 19). «Призванный о Господе раб свободник Господень есть»... (1Кор. 7:22.) Ибо тот истинно свободен, кто во всякое время может господствовать над своими желаниями и склонностями, кто может повелевать самим собою, кто может и умеет своей, грехом испорченной плотской и страстной природе чрез самоотречение и последование закону Христову указать путь к небу и совершенству. А если нет этого, то внешне свободный становится в духовном отношении рабом, и сбывается во всей силе над нами слово Священного Писания: «Кто творит грех, тот раб греху» (Ин. 8:34) и еще: «Кто кем побежден, тот тому и раб» (2Пет. 2:19). Таким образом, при отсутствии нравственной свободы всякая другая свобода есть только путь к погибели. Учитесь же быть свободными в истинном смысле, в смысле свободы от грехов и страстей; учитесь владеть собой, свободно подчиняя себя легкому пока и немногосложному долгу. Слышанная нами сегодня история блудного сына – в первой половине своей печальная, во второй – светла и радостна. Но помните, не все подобные истории кончаются так же благополучно. Будем же осторожны! Не станем бросаться на призрак свободы и в деле свободы истинной станем руководствоваться не прихотями и произволом, не обольстительными внушениями разнузданности и своеволия, не соблазнительными учениями мира, а непогрешимым словом нашей святой веры. А она говорит нам словами апостола: «где Дух Господень, там и свобода» (2Кор. 3:17); она говорит нам словами Самого Иисуса Христа: «если пребудете в словах Моих, воистину учениками Моими будете и познаете истину, – и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:31–32). Аминь.