Приобрести книгу "Русский национализм и национальное воспитание" в нашем интернет-магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15504/
Русская нация – рыцарская нация, только ее рыцарство не показное и не для показа, а внутреннее, духовное. Не для награды из рук красавицы они совершают свои рыцарские подвиги, и не для вознаграждения проявляет свое рыцарство эта великая рыцарская нация. Ее вознаграждение в сознании содеянного дела, во имя защиты униженного и оскорбленного и во имя наказания наглеца и зверя…
Вступая в бой, не о смерти думают русские, а о победе, – а достанется ли слава и честь победы им живым или мертвым – это все равно. С полным презрением они относятся к мысли о смерти. С того момента, как русский военный надел свой рыцарский мундир, он принадлежит не себе, а Родине. Он умер для себя и живет славой и честью своей нации.
Третья основная черта русского славянства, отмеченная как иностранными, так и русскими писателями, – это слабость воли. Эта черта, однако, представляет вместе с тем и значительный повод к недоумению и неразумению русской нации, ибо рядом с этим ясно утверждается, что русские славяне отличаются упорством и настойчивостью. Как же так: слабость воли и настойчивость и притом упрямая, неуклонная настойчивость? Что такое воля? Две великие силы царят в нашем сознании: рассудок и чувство. Первый представляет довод за полезность или вред того или другого предстоящего действия, второй – его приятность или неприятность, симпатию или антипатию. Бывают случаи, что оба в своем выводе совпадают, – но бывают случаи, когда они коренным образом расходятся. Бывают случаи, когда решение «должно» совпадает с решением «хочу», – но бывают случаи, когда «хочу» и «должно» расходятся между собой. Тогда начинается борьба между выводами разума и тяготением чувства – и окончательный вывод, решение, поступает то в одну, то в другую сторону. Вот это‑то избрание окончательного исполнения и есть воля. Таким образом, воля есть диагональ между этими двумя душевными силами: мышлением и чувством или страстью[1].
В русской славянской нации, в общем течении ее жизни, несомненно, преобладают добрые чувства. Но силен у нее и рассудок. И вот в этой великой борьбе на окончательное воздействие доброго чувства очень сильно тормозяще действует рассудок. Чувство уже давно стоит на стороне действия, но рассудок долго‑долго тормозит это приведение в исполнение. Вот этот‑то окончательный, конечный момент решимости и является замедленным и заторможенным. Таким образом, у русских славян очень часто проявляется нерешительность, колебание в приведении в исполнение. Но раз русский решил, он ведет дело твердо, долго, неукоснительно и доводит его до конца. В своих предприятиях, если они серьезны, славянин проявляет великое трудолюбие, неутомимость в работе, например в страдную пору, причем не признает ни усталости, ни утомления. В потребностях жизни русские проявляют высокой степени выносливость, терпеливость, с полным пренебрежением относясь ко всяким лишениям; потребность и удобства жизни в деле совершенно забываются. Чего не способен наш солдат вынести в войну? Голод и жажда, холод и зной – все это для русского пустяки, вполне удобопереносимые. И это неудивительно, ибо русский – обладатель Российской империи, в которой вы встретите все климаты и все удобства и неудобства жизни. Выходит, у русских не воля слаба, а решимость слаба – а воли у него достаточно. Достаточно и выдержки. Так славянин действует во всех серьезных делах. Иной он в несерьезных делах. Тут он часто бывает изменчив и неустойчив.
Ввиду преобладания чувственной стороны у русских должно иметь в виду, что чувственность вообще неустойчива и очень подвижна. Нервная возбудимость этих людей очень изменчива. Часто проявляется даже страстность и легкая возбудимость. Поэтому в обычной жизни славян мы легко наблюдаем быструю увлекательность, проявления подвижности, изменчивость и неустойчивость. При общности проявления этого чувства в славянах можно наблюдать проявление быстрых симпатий и антипатий, дружбы, вражды, сварливости и склонности к быстро возникающей ссоре и перепалке. Но как восторженные порывы, так и проявление ссоры обыкновенно непродолжительны, быстро прекращаются и при общем незлобии скоро забываются. И сегодняшние петухи – назавтра друзья. Эти чувства симпатии и антипатии бывают обычно неглубоки и служат только проявлением обычного доброго и благодушного тона жизни.
Эти быстрые сильные проявления симпатий и антипатий у русских ведут к тому, что у них не замечается продолжительного озлобления, а особенно чуждо русским проявление мести. Мстительность в славянском народе является очень редко и нечасто служит предметом судебного разбирательства. Зато славянам присущи вспыльчивость, усиленная раздражительность, недостаток сдержанности и запальчивость. Все эти явления очень кратковременны, скоро проходят, почти всегда вызывают раскаяние и стремление к извинению и заглаживанию своей вины.
Бывают, однако, случаи, когда славяне, доведенные до высокой степени раздражения длительной несправедливостью, гнетом и притеснением, выходят из себя, озлобляются и жестоко отплачивают, являясь беспощадными. Мало того, такое душевное явление может быть массовым, как, например, в Отечественную войну. Но для такого состояния требуется очень много и очень сильное оскорбление самых дорогих чувств славян.
Недостаток волевой решимости у русских легко находит себе объяснение в том многовековом рабстве, которое неоднократно пришлось переживать славянской нации. Только очень недавно народ получил равноправие и право своего голоса, но даже эти 10 лет человеческого бытия его дали себя знать и поставили его на положение сознательной и покойной решимости, что показала наша последняя война с немецкими варварами.
Быстрая смена настроений легко порождает у русских легкомыслие и порывистость, – к счастью, они в большинстве благодушного свойства. Рядом с этим нередко проявляется молодечество и удаль. И нигде молодечество и удаль не выражаются в такой сильной и вместе с тем симпатичной форме, как у русских. Жизнь удальца при этом не ставится ни во что. Это мы наблюдаем особенно часто во время войны, но нередки эти случаи и в мирное время. Насколько удаль и молодечество присущи русской натуре вообще, а не отдельным лицам, доказывают мессинские подвиги русских моряков. Там действовали не одни русские моряки, но и французы, и англичане, и итальянцы, – но никто из других народов не отдавался столь безграничному увлечению спасения несчастных, как русские. И это не отдельные лица из русских, а все бывшие там офицеры, гардемарины и нижние чины. Ждали ли они за это награды и отличия? Ничуть. Только одно доброе сердце и лихая удаль побуждали их забывать и о своей целости, и о своем благополучии, и о своей жизни.
Вместе с этим состоянием душевной детской простоты и бескорыстной удали славяне проявляют особенное чувство национальной гордости своей бескорыстностью и самопожертвованием. Они стоят выше всякой благодарности и всякой отплаты и горды сознанием величия содеянного. На этой почве, под влиянием пьянства и неосмысленной свободы, точнее – разнузданности и распущенности, развилось весьма несимпатичное и вредное жизненное явление – это хулиганство. Опыты военного времени и прекращение продажи спиртных напитков довели проявление хулиганства почти до нуля и тем самым показали, что хулиганство – явление наносное, неглубокое и легкоискоренимое.
Но большинство последних особенностей русской нации имеют второстепенное значение и легкоизменимы под влиянием изменившихся жизненных условий – на что указывает быстрое падение хулиганства. Все эти явления исчезли бы и еще быстрее, если бы в нашем обществе не было основных начал, противоборствующих введению в народе тех высших преобразований, которые намечены и обещаны нашим Великим императором. Без свободы не может быть ни ясного сознания, ни разумного действия и правильной человеческой жизни.
В некоторых случаях русский народ может проявить чрезвычайное напряжение сил и энергии. По своей напряженности это поднятие энергии может превышать всякую возможность, свойственную вообще европейцу, – но это напряжение длится недолго, и затем может наступить упадок. Это свойство присуще и галльской нации (Фуллье), но в галлах оно выражается с меньшим напряжением и не может длиться столь долго, как у славян. Таким образом, у русских славян наблюдается в действиях какая‑то порывистость, непоследовательность и склонность к вспышкам. Очень выступает также склонность русских обществ к горячей вспышке в начале дела, а затем наступает постепенное охлаждение и упадок различных обществ. В основе такой несостоятельности различных обществ лежит, скорее всего, та рознь, которая особенно резко выражается у всех славян. Несомненно, однако, что к постоянной, усидчивой, систематической деятельности русские еще не привыкли.
Не лишены русские и грустных качеств.
Тысячелетнее рабство во времена Киевской Руси, удельного княжения, татарского ига, крепостного права и бюрократического гнета убило в народе сознание собственного достоинства и поселило чувство недоверия к себе, отсутствие начинания, заботы о будущем, безразличие к настоящему, отсутствие интереса и уважения к собственности и прочее. На этом выросли неуважение в человеке человека, отсутствие сознания долга, чувства собственности, лень, недобросовестное исполнение работы, отсутствие чувства обиды, самолюбия, оскорбления личности как в себе, так и в других, а также заискивание, лесть, обман, лживость и самоунижение, а главное – ссоры, свара и вражда между собой. Последнее качество, впрочем, является для славян прирожденным.
Из второстепенных качеств русской славянской нации поражает удивительная ее приспособляемость или пластичность, как умственная, так и характера. Беринг по этому поводу говорит следующее: «Русская натура пластична: русский может понять все. Можно формировать его как угодно. Он, как сырая глина, податлив и мягок. Он пассивен. Он опускает голову и подчиняется воле судьбы и Провидения. Но в то же время было бы большой ошибкой думать, что все это признание слабости. Есть известное упорство в русском характере, непобедимая настойчивость, которая заменяет силу, – иначе Русское государство не существовало бы… Русские отличаются удивительным богатством умственной жизни. Они необычайно легко приспособляются к самым новым и неожиданным для них обстоятельствам…»
Равноправие. В связи со славянским свободолюбием почему‑то ныне ставят требование о равноправии всех членов нашей семьи на пиру жизни. Посмотрим, насколько это равноправие находит себе оправдание.
Чем больше человечество просвещается и чем больше проникает в него цивилизация, тем больше и больше от низших классов населения предъявляется требование на равенство положения в государстве. Это требование совершенно правильно и естественно. Все люди – люди, и все люди, равные пред Богом, имеют право быть равными и перед законом, и на место в общественном положении.
Но это требование на право равенства должно иметь свой предел и свои основания, обеспечиваемые личными достоинствами и личными заслугами данного лица.
Нашим несчастным рабочим вбивают в голову, что они обойдены государством и что правящие и стоящие во главе общества круги их обсчитывают и обирают. Они, каторжные труженики, являются рабами и получают гроши, тогда как высшее сословие получает сотни и тысячи. Они работают на культуру, а высшие сословия пользуются этой культурой. Где же тут равенство?
Но прежде всего неравенство лежит в самой природе. «Овому убо дадеся пять талантов, овому два, – а овому и ни одного…» И это не слова только, а сама жизнь. Один гений, другой талант, третий средний человек, а четвертый идиот… Какое же они имеют право предъявлять равные требования на пиру жизни… Один работает неустанно, трудится с молодых лет и до гробовой доски не покладая рук, не зная, что такое жизнь и ее наслаждения, а другой заканчивает курс на третьем классе гимназии и лодырничает всю жизнь. Каким же образом они могут пользоваться равными правами в жизни?
Но этого мало. Равные права предполагают и равные основания для реализации прав. Самое воспитание должно поставить так, чтобы все подрастающее поколение являлось равноправным по своим дарованиям. Между тем есть дети весьма способные, есть дети средние и есть дети отсталые. Каким же образом мы можем достигнуть равенства физических прав или дарований? Только одним: понизив дарования весьма способных и средних до уровня отсталых.
«Поднять интеллектуальный уровень последнего из крестьян до гения Лавуазье невозможно. Чтобы равенство царствовало в мире, нужно было бы понижать мало‑помалу все, что составляло ценность известной расы, до уровня того, что в ней есть самого низкого… Легко уничтожить гениев, но нельзя их заменить» (Лебон)[2].
Равенство царит в нациях только до тех пор, пока нация стоит на низкой степени умственного развития, – но по мере просвещения, цивилизации и культуры нация невольно распадается на слои и создает различные уровни отдельных обществ в нации. Неизбежный результат цивилизации – разделение общества на сословия и обособление. Сама жизнь ведет не к равенству, а к разности.
Республиканские учреждения и проявляют именно единственный недостаток, действительный для мечтателей об абсолютном равенстве в том, что они способствуют образованию могущественных умственных аристократий; напротив, цезаризм может только легко привести к равенству в низости, к покорности в рабстве (Лебон).
Общий вывод можно сделать такой: каждый человек, как существо высшее в лестнице живых существ природы, имеет право на равенство, на степень использования этого права, обуславливая его личными качествами, и стоит в прямом соответствии с их ценностью.
Поэтому едва ли другая нация сравняется с русскими в понимании других наций.
Богатство умственной жизни присуще не только русской интеллигенции, но и крестьянству, причем последнее способно на самый разнообразный труд.
В этом отношении особенного внимания заслуживают и наши ученые. Между иностранными учеными сплошь и рядом наблюдается такое положение: один выскажет свое положение или теорию и никак не может ни уступить ее, ни отступить от нее. Другой высказывает – другое и опять‑таки стоит на нем непоколебимо. Иначе поступает русский. Он тщательно изучит и обсудит и одно и другое – заберет у каждого то, что имеет смысл и значение, и найдет выход, который является примирением непримиримого. Такая объединительная способность, несомненно, составляет особенность именно русских национальных дарований.
Нельзя не указать на особенную склонность русских славян к самокритике и самоосуждению. Преклоняясь перед чужеземными авторитетами, русские свои произведения подвергают самой строгой и беспощадной критике. Но если бы критике, то это было бы очень хорошо. Критика есть тщательное изучение творения с целью указания его достоинств и недостатков. При таком отношении к делу кто же из авторов не выскажет благодарности критику? Кто же не рад будет указанию недостатков его творения, чтобы их исправить и поставить на большую высоту их достоинства и ценности? Но это не критика, а злое и злостное осуждение и унижение всего доброго у нас и хорошего. Это было оплевание своего, родного. И такое самооплевывание касалось не только творений, но и лиц…
Так было. Но такое и продолжается. Только в других формах. Ныне в русскую интеллигенцию забралось много инородцев. И вот эти инородцы, почти всегда стоящие ниже русских и часто едва достойные имени интеллигента, позволяли с великой злобой обливать помоями все то доброе, все то хорошее, что не подходило под шаблон сепаратизма. Не меньшее зло причинила также и политическая партийность, причем в этом случае и русские несли свою грязную лепту, состоя у инородцев или на откупу, или на побегушках. Быть может, настоящая война образумит и этих нищих духом.
Резко выделяется также славянская черта преклонения перед всем иноземным. Уже Крижанич оттенил эту склонность славян ко всему иностранному и считал ее источником многих бедствий. Он назвал эту склонность чужебесием и находил «избытно бешено верование к инородникам». Мы сами виноваты во многом. Прежние рабы (раб не тот, кто служил рабом, но и тот, кто владел рабами) и отсталые в знаниях, наши предки не могли не преклониться перед научным величием Запада. Вместе с тем они стыдились своего рабства и невежества. Затем это преклонение и осталось, хотя в самой России явились авторитеты, перед которыми преклонялась Европа. Но привычка и многовековое рабство брали свое, и только в последнее время мало‑помалу мы стали освобождаться от этого тяготения над нами немецкого засилья. Быть может, последняя война отрезвит и нас.
Не все, однако, самоумаление считают великим недостатком и даже пороком. Вот что говорит В. Белинский: «Высокою способностью самоотрицания обладают только великие люди и великие народы, – и ею‑то русское племя возвысилось над всеми славянскими племенами»[3]. «Мы не отвергаем способность самоотчуждения, любим ее и признаем ее за лучшую сторону русской природы, – за ее особенности, за то, что ее на западе нет. Сознавая силу и мощь, у нас нет щепетильности и обидчивости. Мы веруем в силу русского народа не менее, чем кто бы то ни было. Вместе с тем в русском человеке видна самая пылкая способность самой здоровой над собой критики, самого трезвого на себя взгляда и отсутствия всякого самовозвышения, вредящего свободе действий» (Достоевский)[4].
Часто русские как бы стесняются и, с одной стороны, держат себя слишком сдержанно и приниженно, а с другой – боятся показаться ниже, чем они есть. Это вынуждает их казаться иными, толкает на лесть и заставляет молчать, когда ему говорят нелестные слова о нем и даже о его Родине. Замечательно еще одно. Во Франции, Англии каждый специалист гордится тем, что он специалист и царь своего дела. Не то в России.
Русский специалист стыдится этого. Он боится, чтобы его не признали человеком узким и необразованным, и спешит заявить себя всезнайкой. Поэтому вы в России найдете очень много людей с широким образованием, но с поверхностным знанием. К сожалению, сама система воспитания и образования в России является выразителем этой поверхностности и всезнайства.
Русский во внешности приличен и прост, чистоплотен, часто небрежен, редко неряшлив, враг немецкой прилизанности и далек от французского франтовства. В отношениях с людьми вежлив и предупредителен, но далек от немецкого высокомерия и французской изысканности. По отношению к старшим все славяне выражают почтение и уважение. Они несколько угловаты, не всегда общительны, но без хитрости и подвоха. Русский представитель порядочности, без хвастовства, – враг всего нечистого и открыто относится с презрением ко лжи и заискиванию. В нем вы не заметите гордости и самомнения. Не редкость нерадение, изредка невежливость и невежество. Никогда не встретите тяготения, надменности и стремления к агрессивности, – русский скорее склонен к подчинению, а не к захвату. Встречаются люди с возвышенными чувствами и стремлениями, совершенно не замечая в них ничего возвышенного. При столкновении с неизбежным он идет покойно навстречу без растерянности и волнения. Тоска и уныние встречаются, но больше на севере и западе.
Нужно упомянуть еще об одном ценном нравственном свойстве славян – это об их целомудрии. Русские ни в литературе, ни в живописи, ни в скульптуре не имеют особенного влечения к пошлости, разнузданности и порнографии. Если первое десятилетие XX в. и дало в России порнографическую плеяду писателей, то прежде всего творения этих писателей заслужили полное презрение со стороны всего порядочного русского общества. По‑видимому, это влияние является частичным проявлением той общей разнузданности, которая наступила в России после 1905 г., как реакция на тяжкий бюрократический гнет, царивший до этого времени в России. В существе же своем славяне целомудренны и высоконравственны. Мы имели в своей истории целую громаду запорожцев, которые основным положением своего бытия имели недопущение женщин в свою Сечь. О некоторых запорожцах говорят, что они так были далеки от женщины, что не могли отличить «дивчины от цапли» (журавля). Если это была и крайность, то крайность, указывающая на значительный высокий нравственный уровень сообщества.
Учреждения и творчество. Государственный строй нации тогда только может быть прочным, если он соответствует национальным свойствам данной нации. Государственный строй России – самодержавная монархия, и этот строй вытекает непосредственно из национальных свойств народа. Самодержавие есть национальный строй России.
Государственное самодержавие в том виде, как оно утвердилось в России, возможно только у православных народов и немыслимо во всей полноте у католиков, ибо у последних оно сталкивается с церковным самодержавием римских пап, верховная власть которых, по религиозным верованиям католиков, выше всех земных властей.
Кроме того, самодержавная власть в России вытекает прямо из характера национальных свойств русского народа – из органической неспособности славян к объединению самих в себе и самоуправлению, – оно является естественным последствием и исходом из печального национального бытия и существования. Самодержавие в России является органической национальной потребностью, без которой Россия существовать не может до поры до времени. В русском само‑
Державин зиждется ныне целость, крепость, мощь и величие России[5].
Любовь и преданность русского народа к царю сливается с его любовью к Родине, и сказать, чтобы где‑нибудь есть разграничительная черта для этих двух великих начал, едва ли возможно.
Не менее любовно и преданно русский народ относится и к своей православной религии, ибо эта религия является национальной религией. Религиозные верования составляли и составляют самый важный элемент в жизни народов и в их судьбах. Бесспорно верно утверждение, что «из изменений религиозных верований непосредственно вытекало большинство исторических событий» (Г. Лебон).
Наш Божественный Учитель принес нам на землю любовь, милосердие, сострадание и самопожертвование. Каждый народ приемлет ту религию, которая отвечает качествам его души. Русская славянская нация мягка, нежна, сентиментальна, с возвышенными чувствами и благородными мыслями, исполнена любви, милосердия, сострадания и самопожертвования. Она является православной христианской нацией не потому, что приняла греческое христианство, а потому, что она в душе христианка. Православная христианская религия в России является господствующей не потому, что она исповедуется русской нацией, а потому, что эта вера является национальной по духу русской державной нации[6].
Наука. «Наука, конечно, вечна и незыблема для всех и каждого в основных законах своих, – говорит Ф.М. Достоевский, – но прививка ее зависит от национальных особенностей, т. е. от почвы и народного характера… Из русского человека цивилизация не могла сделать немца, и русский человек остался все‑таки русским… Знание не перерождает человека, – оно только изменяет, но изменяет не в одну всеобщую, казенную форму, а сообразно натуре человека. Оно не сделает русского нерусским. Вся нация, конечно, скорее скажет свое новое слово в нации и жизни, чем маленькая кучка, составляющая до сих пор наше общество»[7].
Наука, несомненно, влияет на нацию, давая ей знание, расширяя умственный кругозор, способствуя использованию ее богатств, но душа нации от научных знаний мало и слабо изменяется. Большее влияние оказывает нация на науку. Прежде всего одни нации имеют склонность, тяготение и дарования к одной отрасли наук и другая – к другой. Соответственно тому, нации вносят в излюбленные свои научные области нечто свое личное, оттеняющее в науке дух нации. Так, техника и механика разработаны почти исключительно англичанами и американцами. Много, очень много работали в этом отношении немцы, но их ум не создал ничего. Это только высиженные ремесленники и подражатели, без инициативы, без гения, без творчества. Французы – математики. Немцы – философы и притом слишком туманные. Русские? Русские имеют славные имена во всех областях науки, – их изобретательность и находчивость доказаны. Их научные работы только начинаются. Но они успели уже дать во всех специальностях работников, украшающих звездное небо науки. Принимая во внимание общечеловеческое направление русского славянского духа, можно думать, что русская наука не замкнется в рамки специальности, а даст целый ряд гениев во всех областях науки.
Быть может, одна философия, да и то понимаемая в смысле германского тумана, в России несколько отстает, так как русский ум отличается ясностью, точностью, определенностью и выкристаллизованностью и не способен творить ничего неопределенного. Дарвин, Бокль и другие натурфилософы одно время пользовались необыкновенной симпатией русского общества. Можно с уверенностью сказать, что едва ли в самой Англии их знали так досконально, как в России. Всеми этими знаниями мы были обязаны необыкновенно ясным и образным натурфилософским статьям Д.И. Писарева.
В своих творениях Писарев не только популяризировал Дарвина, но нередко шел дальше его. Здесь сказался русский славянский ум, ум высокосинтетический, тогда как английский ум можно назвать высокоаналитическим. Та и другая особенность весьма важны для нации: первая в момент изучения, а вторая в момент обобщения уже изученного. Это второе качество особенно присуще русской славянской натуре.
Русская наука во всех отраслях знаний имеет имена, которые приобрели мировую известность. Где та образованная школа за границей, которая не знает имен Лобачевского, Менделеева, Боткина, С. Соловьева, Суворова и многих, многих других. И только мы, русские, в области науки как‑то обходим свои родные имена и бросаемся на всякое ничтожество, но только с иностранным именем… Но, кажется, и мы начинаем просыпаться.
Литература. Литература – фотография общества, и притом последовательная в его поколениях и сословиях. Русская литература стала развиваться очень недавно, а между тем за этот короткий срок ее бытия она заняла первенствующее место во всемирной литературе. Писатели, при всей личной национальной скромности, стали известны всему образованному миру и почитаются высокодаровитыми по своим заслугам, а не по протекции. Их своеобразность поразила и загипнотизировала мир. Должно добавить, что характеры русских типов далеко еще не всеми уяснены. Русская литература характеризуется реализмом, но реализмом не фотографическим, а одухотворенным. Все виды литературы в России имеют первоклассных представителей. Такие романисты, как Тургенев, Л. Толстой, Достоевский, Писемский и др., по праву занимают первые места во всемирной литературе. Русские поэты Пушкин, Лермонтов, Некрасов, А. Толстой едва ли уступят своим товарищам иностранным поэтам и романистам в славе и величии. Не во всех местах России одинаково развита склонность к поэзии. Грустный, мрачный и однообразный север дает поэзию тихую и мелодичную. Поэзия юга – поэзия радости и веселья.
Природа Малороссии и Кавказа дают иную окраску и иное содержание поэзии. Если природа юга дает счастье, радость и веселье, то история Малороссии внесла в душу поэта много грусти и печали. Склонность к поэзии особенно наблюдается в Малороссии и проникает в жизнь. Каждый хохол считает идеалом завести у себя «и ставок, и млинок, и вишневый садок», – а в этом садку непременно у него кроме огорода и цветочки. Малороссиянки весной и летом любят украшать свои головы цветами и венками из цветов.
Кроме того, любовь к природе у славян очень резко развита, и если она в жизни проявляется не так сильно, как можно было бы требовать, то немалой тому причиной служат многовековое рабство и гнет, при которых славянам было не до красот природы.
Не лишена Россия великого юмора. Юмор Гоголя бессмертен и вместе с тем совершенно оригинален. Он так блестящ, увлекателен, искрист и поразителен, что подобного ему нет в мире, – и вместе с тем он так безобиден и приличен. И в юморе Гоголя звучит нередко нотка грусти и оттенок скорби. Его грусть и смех тесно связаны друг с другом.
Но в его грусти нет ни озлобленности, ни мрачности, – нет страха перед силами тьмы, леденящего ужаса, – нет мысли о пустоте, – нет отчаяния, ибо он верит в Провидение, исповедует покорность, свойственную славянской нации и исповедуемой ею религии Божественного Учителя.
Переход от юмора к сатире представляют необыкновенно оригинальные и замечательные произведения В. Буренина. Едкие до выжигания, необыкновенно сильные и беспощадно бьющие его творения вместе с тем являются легкими и незлобивыми и не оставляют в душе едкой гари. Гений Буренина едва ли имеет в себе нечто подобное в иностранной литературе. Нужно ли много говорить о великих сатириках русской литературы: Щедрине, Атаве (Терпигореве) и др., имеющих право на первое место во всемирной литературе этого рода?
И во всех этих произведениях, и в содержании и в образах, мы видим и имеем нечто чисто русское: великое, всеобъемлющее, увлекательное, покоряющее, – но покоряющее не силой захвата, а лаской, любовью и мягкостью.
Живопись. Русская живопись также достойна величия своей нации. Произведения Верещагина, Крамского, Семирадского, Брюллова, Иванова, Куинджи и другие по праву занимают место в первом ряду великих творцов мировой живописи. Они внесли в мир не только величие творчества, но и оригинальность, присущую великой русской нации.
Музыка. Русская музыка точно так же является отражением великой души великой нации. Кто не знает и не ценит вне России творений Чайковского, Глинки, Даргомыжского и многих других!
И здесь ясно выражаются величие и своеобразность русской нации.
Архитектура. Эта отрасль творчества наименее разработана в России. Она только зарождается и начинает развиваться. Но и то, что есть, является необыкновенно великим и поразительным. В этом отношении особенно заслуживают внимания храмы Божии. Богатство, величие, красота и оригинальность архитектуры храмов Новгородской, Псковской, Ярославской и других губерний поражают не только иностранцев, малознакомых с русским зодчеством, но и нас, русских, видящих его на каждом шагу. Нет слов, Исаакиевский и Казанский соборы в Петрограде и храм Спасителя в Москве величественны и достойны внимания. Но что бы это вышло, если бы эти величайшие и величественные храмы выстроены были в русском духе?.. Страшно жалко, что при этих многомиллионных затратах обойдено было самое главное – душа русской нации, ее стиль, ее образ. Будем надеяться, что русский народ, в память великой мировой славянской победы, в память образования всеславянского царства, воздвигнет величайший храм и непременно в русском стиле, имея в виду Кремль, Василия Блаженного и сотни храмов чисто русских земель. От русской архитектуры в будущем мы ожидаем очень многого.
Англичанин Морис Беринг в русской литературе отмечает два главных типа, соответствующие действительной жизни русских людей и составляющие его характерную особенность. Эти типы – Люцифер и Иванушка‑дурачок. Люциферы – это люди невероятной отваги, мощи, удали и молодечества, превосходящие все, что доселе дал мир, и тем не менее поражающие своей скромностью, отсутствием рисовки и даже мысли о том, что они сделали нечто необыкновенное. Это Архипы Осиповы, Фомы Даниловы, Дьяковы, Петеренки, Очечкины, Суворовы, Скобелевы, Кондратенки, Макаровы, цусимские герои и прочие с Петром Великим во главе. Иванушки‑дурачки – это вся остальная русская масса, носительница кротости, смирения, самоунижения, человеколюбия, доброты, милосердия, сочувствия, сострадания и самопожертвования.
Русский поэтический гений и русская поэзия не только тесно связаны с почвой, но и основываются на глубоком здоровом смысле и проникнуты им, проникнуты удивительной простотой, идущей прямо к делу и не терпящей вычурности, лишних украшений. Русские поэты сделали то, что им дает единственное исключительное положение в мировой литературе: это извлечь поэзию из ежедневной жизни, которую они видели кругом себя, и выразить ее в стихах неподражаемой красоты. «В русской поэзии есть такая простота и здравость изображения, какие нигде больше не встречаются; те же свойства мы видели в русском народном творчестве… Если русский поэт и русский мужик просты, не любят необузданной фантазии и более всего любят правду, – если своей близостью к природе, своим даром видеть вещи в их действительном свете и выражать их с величайшей простотой: спокойно, без всякой искусственности и эффективности, они давали нам право назвать их реалистами, – то, в таком случае, реализм не есть знание определенной школы, теория ограниченного кружка людей, или лозунг литературной партии, а лишь естественное выражение русского характера и русской натуры»[8].
Но мне кажется, англичанин просмотрел еще одну особенность русской нации, которая отмечена русскими глубокими мыслителями.
По Достоевскому, в русском характере больше всего высказывается высокосинтетическая способность всемирное™, всечеловечности. Он сочувствует всему человеческому, без различия нации, крови и почвы. У него инстинкты общечеловечности. Он носит в себе начало примирения кажущегося непримиримым. Самокритика одна из черт нации. В силу присущего русской нации человеколюбия она бескорыстно проливает свою кровь за счастье и свободу других порабощенных народов.
«Грядущее покажет, кому предоставлено стать впереди всего движения, – говорит Хомяков, – но если есть какая‑нибудь истина в братстве человеческом, если чувство любви, правды и добра не призрак, а сила живая, не умирающая: зародыш будущей жизни мировой не германец, аристократ и завоеватель, – а славянин, труженик и разночинец, призывается к плодотворному подвигу и великому служению». Эту идею ярче и определеннее приводит Достоевский.
Таким образом, русскому гению предназначается в будущем победа над всем миром, – но победа не с оружием в руках, а любовью, милосердием, состраданием и самопожертвованием.
Интересно то, что такое будущее кельтско‑славянской расы, такое объединение и овладение миром предсказывается и другими народами и с совершенно иной точки зрения.
А. Фуллье говорит следующее: «Со времени средних веков наш (кельтский, французский) тип увеличился на одну сотую в сторону широкого черепа, – рост уменьшился, цвет сделался более темным. Таким образом, мы снова становимся все более и более кельто‑славянами и «туранцами», какими мы были до появления галлов. Между тем как количество и влияние так называемого арийского элемента все более и более уменьшается среди нас, – явление, приводящее в беспокойство антропологов. Но оно происходит у всех других европейских народов, хотя на северо‑западе с меньшею интенсивностью и быстротою. Происходит, так сказать, общее и медленное обрусение Европы, включая сюда даже и Германию: это своего рода самопроизвольный панславизм или панкельтизм»[9].
Душевная жизнь складывается главным образом из двух важнейших факторов: рассудка и чувства. Наша жизнь, наша произвольная деятельность, наша воля есть диагональ двух духовных сил: разума и чувства. «Хочу» и «должно». Идеал современной культурной жизни: господство разума над чувствами. Чувства, страсти, эмоции должны подчиняться решению разума. Долг выше желания. Долг выше всякого чувства. Всякая субъективность преклоняется пред объективными требованиями.
Но чувства, эмоции, страсти двух сортов: высшие – добрые и низшие – нечистые, грязные, животные. Вопрос в том, что выше в жизни: разум или доброта, справедливость или милосердие, сострадание или самопожертвование.
Проявление разума, знания и применение их у западных культурных народов выше, чем у русских славян. В этом отношении мы уступаем им. Мы слишком молоды. Наши практические приемы еще слишком юны. Наш широкий ум, бесспорно стоящий выше и шире ума практического западного специалиста, еще не приобрел всех тех познаний и не приобщился ко всей той полезности, которая создается хотя и узким, но утилитарным умом западного специалиста. Но этот западный ум – холодный, эгоистичный, человеконенавистнический. Он слишком подавляет добрые чувства. Он смеется над самопожертвованием. Он презирает милосердие и сострадание.
Живя умом, европеец не понимает бескорыстного самопожертвования русских при освобождении греков, румын, сербов, болгар, грузин… Вот это ему кажется смешным и глупым.
В русском славянине рассудок не является столь властным и деспотичным владыкой над чувством и эмоциями. Его доброта, милосердие, сострадание и самопожертвование не позволяют царить рассудку над страданиями человечества.
Добро людям у русских стоит выше рассудка. Добрые чувства становятся не только в уровень с требованиями холодного разума, но нередко превышают его.
И этого русские не считают позором. Это русский считает правильным и справедливым. Его идеал стремится не к пользе, а к добру. В этом отношении европеец не понимает русского.
100 лет назад великий народ на своем знамени поставил девиз – свобода, равенство и братство. Весь мир всколыхнулся под этим воззванием. Почти вся Европа пошла за ним и под этим знаменем. И что же? Не прошло и полвека, как свобода превратилась в экономический гнет, равенство – в тяжелое рабство, а братство – в озверелое истязание друг друга. Почему такая неудача?
Почва и средства, которыми добивались эти заявления, не соответствовали этому заявлению. Почвой служило стремление к обладанию и властвованию, а орудием – оружие и пролитие крови.
Иное несет русская славянская нация… Она несет любовь, милосердие, сострадание и самопожертвование. На этой почве и этим орудием славяне победят мир. И сольются тогда в славянском море все человеческие национальные ручьи. Одержит ту победу славянство не огнем и мечом, а любовью, милосердием, состраданием и самопожертвованием. Так‑то возродятся в мире свобода, равенство и братство под славянским символом Креста – символом Божественного Учителя Христа.
|
