Если внешний наш человек тлеет, то внутренний со дня на день обновляется (2Кор. 4:16).
Этими словами св. апостол Павел указывает сущность нравственной жизни христианина, как человека возрожденного. Но если всегда полезно и благовременно размышлять нам о нашем непрерывном, повседневном обновлении, то, без сомнения, сегодня, в день Нового года, все обращает нашу мысль к этому предмету.
Христианство явилось завершением пламенных ожиданий возрождения и обновления, в которых нуждался древний мир, объятый процессом нравственного разложения. Но причины, вызвавшие это разложение и заставлявшие ждать обновленной жизни, не умерли в злой греховной воле человека, и в истории христианского мира время от времени мы замечаем периоды упадка духа, отчаяния, сомнения и слабости, – периоды, когда нравственные начала как бы теряют силу в жизни человечества и лучшие его представители начинают с тоской озираться вокруг, ища средств вдохнуть в людей упавшую бодрость, поднять принизившееся нравственное состояние общества.
Едва ли мы ошибемся, если назовем именно наше время ждущим этого обновления. На пороге ХХ-го столетия наш отходящий в историю век стоит со многими вопросами, со многими язвами, требующими разрешения и врачевания. Не в наше ли время учащенные самоубийства показывают общее недовольство жизнью? Не наше ли время характеризуется особым разливом преступлений, иногда каких-то диких и совершенно необъяснимых, падением основ жизни семейной, общественной, государственной? Не в наше ли время раздалась эта проповедь философии смерти, – это апатичное равнодушие к деятельности, это учение о «неделании», о «непротивлении злу», отрицающее и брак, и общество, и государство, и науку, и искусство, свидетельствующее тем самым о глубоком отчаянии, к которому пришел современный человек? И вместе с тем не в наше ли время наблюдаются эти отчаянные поиски за смыслом жизни, свидетельствующие о том, что старые позитивные и материалистические воззрения принесли их последователям тяжелые разочарования и не дали человеку ни радости, ни покоя?
Между тем и доныне, в поисках за средствами исцеления общепризнанной язвы, фанатики веры во всеисцеляющую силу научного знания и государственно-общественных реформ обращают взоры человечества туда, где оно не раз уже потерпело крушение. Не христианство, конечно, и не нашу православную Церковь винить в отрицательном отношении и к науке, и к улучшениям общественной жизни114; это засвидетельствовано такими исследователями, которых менее всего можно упрекнуть в пристрастном преувеличении заслуг христианства и православия115. Ведь не вопреки, а благодаря христианству, христианская Европа – в то же время и цивилизованная Европа. Но при всем уважении к культуре и образованию нельзя ожидать и требовать от них того, чего они дать не в состоянии; нельзя думать, что люди и мир могут сделаться лучшими только и исключительно чрез знание.
Знание спасет от глупости, хотя и здесь на всякого мудреца довольно простоты: но не может оно спасти от безнравственности. Кто из нас не испытывал моментов искушения ко злу, когда страсть пользуется правом сильного? Разве это были моменты только неведения? Нет, здесь было при знании какое-то бессилие, – та греховность, о которой учит Священное Писание, возводя нас ко времени первого грехопадения; то зло, неистребимо живущее в нас, о котором говорили древние философы и которое новый мыслитель Кант так выразительно называет злом радикальным; это зло, по его мнению, неисцелимо человеческими средствами, оно требует не частичного улучшения или преобразования, а «целостного переворота в нас, который можно сравнить только с нашим творением». Да, и при совершенном знании человек часто «не в силах бороться в исполинской битве долга», потому что одно знание не может сделать слабые силы крепкими, нездоровые – здоровыми. По словам ап. Павла, «желание добра есть во мне, но чтобы сделать его, того не нахожу; не понимаю, что делаю: по внутреннему человеку нахожу удовольствие в Законе Божием, но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих» (Рим. 7). И вот горький житейский опыт разве не свидетельствует, что, находясь в среде образованных людей, деятели, которым вверена судьба обществ и государств, не находят себе надежных сотрудников и горько жалуются: «нет людей». И разве редко люди пользуются изощренностью своего ума и обширными сведениями для совершения или сокрытия преступления? Несомненно, что знание необходимо, но также несомненно, что, кроме знания, требуется и сила, через которую знание могло становиться деятельным.
Эту силу и думают найти в государственно-общественных преобразованиях, думают, что они, взятые сами по себе, независимо от другого какого-либо начала, независимо, между прочим, и от какой бы то ни было религии, способны дать верную основу внутреннего благоденствия царств и народов. Было время, и теперь оно для многих еще не кончилось, когда глубоко верили, именно верили, в то, что в смене одних реформ на другие, более плодотворные и жизненные, в широком развитии и правильной постановке законодательства и устройства общественной жизни можно почерпнуть силу обновления и возрождения. Светлые картины рисовались воображению: улучшаются законы, предусматриваются взаимные отношения, под влиянием законов и реформ воспитываются люди, хорошее законодательство, в конце концов, поставит человека в невозможность совершить преступление... и жизнь человечества потечет ровно и спокойно. Правда, в воззрениях на характер предполагаемых преобразований расходились до противоположности: одни требовали усиления власти, другие мечтали о широкой общественной инициативе, иные всего ждут от введения «правового порядка», общения имуществ; находятся и такие, которые словом и делом хотели бы насильственно и во что бы ни стало уничтожить теперешний строй жизни и на его место создать другой, а лучше сказать, никакого, т.е. анархию. Тем не менее, при всем разнообразии стремлений и предполагаемых мер, остается вера в то, что стоит только дать тот или другой желанный строй жизни человечества, и оно исцелеет от своих язв.
Так говорят и мечтают восторженные теоретики, но совершенно обратному учит опыт жизни истории... Увы, летописи мира громко проповедуют ту истину, что в то время, как все отрасли человеческой деятельности, в том числе законодательство и правление, достигали сравнительно высокого развития, в то же время и зло, живущее в природе человека, развивалось со свойственною ему силою и обнаруживалось разложением нравов, потрясая и сокрушая самые внутренние основания общественного благоденствия и счастья, – все, что было созидаемо в течении веков напряженною деятельностью целого ряда поколений. Без сомнения, под влиянием долговременного воздействия законов и общественного строя, силою привычки и внедренного обычая удерживалось добро, но тою же силою привычки удерживалось и зло, также делаясь «второй природой» и обращая в органы служения себе и ум, и волю человека. Оттого и случалось не раз, что эпохи высшего научного и государственного развития народов совпадали с эпохой высшего развращения их нравов и часто служили началом падения государств. А ведь, по-видимому, должно было случиться как раз наоборот. Не станем говорить о древних царствах Востока – еврейском, ассирийском, вавилонском, персидском. Но вот два-три примера: Спарта, Афины и греческая республики после расцвета сил стали клониться к упадку, – а у них ли не испробованы были все способы управления? Между тем, известно свидетельство ученого грека, который говорит, что в его время не было среди его соотечественников человека, которому бы можно было доверить хоть два обола при всех клятвах и расписках (Полибий). Царство Александра Великого, идеал, как называют, всего блистательного, могущественного, ученого, было вместе с тем совмещением всего безумно-роскошного, сладострастного и едва пережило себя. Блистательный век Людовика XIV, век всего изящного, утонченного, век расцвета поэзии и философии, был вместе с тем временем самого глубокого и сильного развращения и предварил собою ужасы революции. Говорить ли о древнем Риме, который служит образцом законодательства и пережил разнообразные виды управления? Говорить ли о подкупах, подлогах, измене, шпионстве, общественной лжи, о разврате и преступлениях, которые существуют и ныне на Западе при всех порядках, при всем господстве «великих идей», «великих реформ» и проч.?
Нет, никакое законодательство внешнее, если оно не опирается на законодательство внутреннее, нравственное, если оно не освящено высшим Божественным авторитетом, никогда не приведет человека к счастью, не упорядочит его жизни, не даст ему веры в будущее торжество добра над злом, – а без этой веры жизнь человека и жалка, и бессмысленна. Есть отношения, есть стороны жизни, где внешнее законодательство бессильно. Поступки человека – плод его мысли, его сердечного настроения; нужно получить доступ в эту сокровенную область, чтоб из нее, как из исходного пункта, управлять внешними деяниями. Но эта область закрыта для внешнего закона: он не внушит любви, уважения, повиновения по совести, а не по страху; под статьи закона нельзя подвести нечистой мысли грязного желания, завистливого намерения и корня зла – себялюбия. Внешнему закону всегда суждено будет иметь дело только с внешними же обнаружениями деятельности человека. Только нравственно-религиозное, Божественное законодательство властно войти в дух, в сердце, властно сказать повелительное: не пожелай, не помысли; только оно, вместо того, чтобы сразу пересозидать общество и человечество, пересозидает сначала каждое отдельное сердце, каждого отдельного человека, и тем безошибочно может улучшить и общество.
Человек в своих нравственных силах внутренне поврежден грехом, этим «радикальным злом», как называет его философия; избавить себя от такого зла не может сам человек, потому что и в науке, и в законодательстве не уйдет он от себя, не уйдет от греховности, своего всегдашнего спутника... Нужна сила Божественная, чрезвычайная, нужно возрождение греховного духа и омовение его в очистительных водах благодати, – а все это дает и даст христианство. Нашими собственными силами мы не можем сделаться чистыми сердцем. Нам нужно стоять на совершенно независимой от греховности почве, вне нашего естественного я. Да позволено будет здесь в церковном слове привести слова не церковного человека; Архимед сказал: «Дайте мне опорный пункт вне земли, и я поверну всю землю». Вот этого-то опорного пункта, этого рычага для того, чтобы повернуть, изменить, возродить себя, человек, поврежденный грехом, не находит в себе, но он находит его в чистой и могучей религии Христа, искупившего людей и даровавшего им чрез веру силы высшие, благодатные, все потребные силы, яже к животу и благочестию (2Пет. 1:3). По словам поэта, «Божество вы в вашу воспримите волю, и оно сойдет к вам с мирового трона» (Шиллер). В христианстве почерпнуло силы обновления и возрождения древнее человечество: в христианстве оно найдет их и теперь; этих сил его не изжить и не исчерпать. Оно ведь и теперь то же, чем было при первом своем появлении в мире: Христос Иисус вчера и днесь той же и во веки (Евр. 13:8); Я с вами, – сказал Христос, – во все дни до скончания века (Мф. 28:20). В христианстве и теперь тот же свет, тот же дух, та же жизнь. Своим небесным светом оно и науке поможет в ее исследованиях и предохранит ее от опрометчивых выводов; своим духом оно согреет и одушевит государственное и общественное законодательство и даст ему величайшее достоинство авторитетности и силу внутренней обязательности; своею жизнью оно обновит нашу жизнь земную, осветит и облаженствует загробную.
И нам кажется, и нам верится, что грядущий ХХ-й век будет веком врачевания старых ран, исправления старых ошибок и обращением к Богу, ко Христу и к Церкви. Ведь «душа по природе – христианка», сказал древний церковный учитель (Тертуллиан), и рано или поздно она к нему обратится! Слишком уж много боролся новый Прометей против Божества, и слишком много накопилось у него на душе и горечи, и разочарования: исцеление будет в самой болезни, которая надежнее всего научит искать высшей помощи и принять ее. И только в этой помощи, указываемой в христианстве, усталая мысль и истомленная жизнь человечества найдет возрождение, только при ней мы, по слову апостола, в обновлении жизни ходити начнем (Рим. 6:4) и среди несовершенств мира будем почерпать силы жизни и утешения в том отрадном веровании, что, по неложному обещанию христианства, мы увидим в грядущем новое небо и новую землю, где будет жить одна только вечная правда!.. Аминь.
