Поистине странные волны прокатываются по страницам нашей прессы. Сперва с них начисто смывает тему охраны памятников истории и культуры. Ясное дело, ведь памятники сносили, жгли и продавали коммунисты, которых больше нет. А «демократы» вместе с партбилетами сожгли и долговые обязательства перед отечественной культурой. Потому дайте им сначала посносить, а потом и охраны требуйте.
Затем на страницах вскипает грозный, ревущий вал заботы о православных: «Вернуть награбленное!» И понимаешь, что в стране молиться не на что, потому что все иконы попрятали противные музейщики. Вот министры и «мэры» — хорошие: они готовы все храмы вернуть, особенно такие, где две стены вместе держатся, а больше ничего нет... А музейщики — плохие, потому что они не хотят, чтобы бабули повесили на одну стенку иконы шестнадцатого века, а на другую — семнадцатого!
А следом вскипает новая, обратная волна: «Награбленного возвращать никак нельзя!». Наоборот, нужно защищать от церковников-мракобесов отечественную культуру и университетскую церковь св. Татьяны, потому что никакая она не церковь, а театр. Театр! А если признаем, что это церковь, то завтра мракобесы в Большом театре устроят Храм Христа Спасителя.
Все эти метаморфозы способны повергнуть читателя в крайнее недоумение, если у него память хороша, и он помнит предыдущую метаморфозу. Сии превращения происходят по большей части не по злой воле, а по серости, когда пытаются писать о культуре, не задумываясь, что же это такое, о чем пишут-то.
Кем-то подсчитано, что до нашего времени сделано порядка шестисот попыток определения культуры. И возможно, что еще будут. Но уже само это невероятное число заставляет подозревать, что культура — неопределима. Ибо это одно из изначальных понятий, через которое человек определяет множество других. И искусство, и науку, и государство, и общество... Каждое определение принадлежит своему времени, а культура существует столько, сколько существует человек. С ним и исчезнет. Культуру невозможно определить, но можно описать. И большинство философов и ученых давно склоняются к тому, что культура — это всё, что человек создает в своей жизни и оставляет своим потомкам. Культура есть всё, что не природа. Не только театры, музеи, библиотеки, а вообще вся среда обитания человека, им непрерывно создаваемая. И «остаточный принцип финансирования» культуры есть разрушение этой самой среды.
Давно сложились представления о внутренней иерархии культуры. На вершине — богословие, философия. Ниже — искусства, науки, словесность. Затем — политическая и хозяйственная культура. А фундамент всего — культура бытовая.
К понятию «культура» весьма близко понятие «традиция». И можно считать, что это вообще одно и то же. А «культурная традиция» есть тавтология, этакое «масло масляное».
Пока живы русские, русская культура и есть русская традиция. Не стало римлян, и римская культура осталась только в музеях. Когда подчеркивают, что Англия — страна традиций, тем самым утверждают, что это страна высокой культуры. Традиционалист — это не «несовременный» человек, ибо все люди современны, а носитель высокой культуры, то есть хранитель среды обитания. Берегите традиционалистов, а то скоро обитать станет негде и не в чем.
Каково же сейчас положение русской традиции? Положение, как раньше говаривали, «хуже губернаторского». Есть мощная литература и превосходная музыка. Высочайший научный уровень, особенно в науках гуманитарных, который так и не смогли разрушить! Но выше уже нет: философии нет, богословия нет. Прервана национальная архитектурная традиция. В изобразительных искусствах, мягко говоря, скучновато. Политическая и хозяйственная культура громогласно объявлены «отсталыми», вечно отсталыми! И почти утрачена культура бытовая, а ведь на ней всё держится, без нее плохо всем остальным культурам.
Если хотим жить дальше, должны оживить традицию. Восстановить то, что уже было. Не для того, чтобы превратиться в людей XIX века или XIV века, что всё равно не получится. Восстановить нужно, чтобы было чему дальше жить и развиваться. Вот израильтяне ради восстановления национальной культуры пошли даже на подвиг оживления мертвого языка. А ведь нам проще: наш язык жив. Пока жив. Но он нуждается в защите всего общества. И общество нуждается в защите языка, так как это важнейший стержень культуры, пронизывающий все ее пласты. Кстати, «бизнесмен» по-русски называется «делец» или «предприниматель». А «бизнесмен», по звучанию, есть, видимо, тот, кто служит на бензоколонке: «бензинсмен». А «мэрия» в России — это, видимо, место, где держат меринов?
Так что ныне музей — место наиважнейшее для нас, место, где мы видим собственную традицию неразорванной, откуда ей и дальше можно продлиться. Музей есть место, где можно любоваться прекрасной картиной (и иконой!), дабы у нас сейчас писались и другие, но не менее прекрасные иконы и картины. И когда к середине 80-х годов почитай весь народ если и не защищал памятники архитектуры, то, по крайней мере, интересовался их защитой, стало ясно, что защищаем мы не только памятники, а всю среду нашего обитания. И что приемлемую для русского человека (особенно ребенка!) среду жизнедеятельности мы созидать разучились, и городскую, и сельскую.
Жизнедеятельность — это не только поспать, поесть и ... наоборот. Это еще означает радоваться и веселиться. Но разве повеселишься в шестнадцатиэтажном бараке! И до тех пор, пока снова не научимся строить так, как умели еще семьдесят лет назад, каждый заурядный домик, построенный до начала возведения «Светлого Будущего», бесценен. В нем веселиться можно. И радоваться, когда идешь мимо него по улице.
А что же делать с награбленным? Ради сохранения культуры как среды обитания не будем открывать храмы? Здесь противоречия нет. Выше уровня национальной культуры существует еще великая культура, культурный регион. Была древнегреческая национальная культура, но древние греки входили и в культуру античную. Русские принадлежат к русской культуре, но также и к культуре восточнохристианской, православной. Вместе с греками, грузинами, чувашами, карелами и многими другими.
Культур, обязанных своим происхождением христианству, существует, по крайней мере, две: наша и западная. Так что вполне уместно полагать, что стержнем культуры служит не религия, а культ, образ богослужения, прежде всего, православная литургия, ежедневно совершаемая в наших храмах. И сталкивая друг с другом необходимость открытия храмов и необходимость сохранения памятников и собраний, в действительности сталкивают живой стержень культуры и ее наследие, подлежащее оживлению. Никакой другой культуры у нас не будет, потому это путь к дальнейшему разрушению. Потому каждого создателя подобных конфликтов я советую считать разрушителем русской культуры, будь он журналист или театрал, бюрократ в пиджаке или бюрократ в рясе.
Проблема возвращения икон и других художественных ценностей из музейных собраний в действующие храмы чрезвычайно сложна и многообразна. Прежде всего, необходимо отказаться от понятия «возвращения Церкви». Иконы принадлежат не Церкви, а приходским храмам, соборам и монастырям. Многие из них находились в храмах, которых, увы, не существует. И тогда их место — в музейных собраниях. Происхождение многих икон неизвестно, особенно тех, которые были награблены государством в 20-е годы и прошли через так называемый «антиквариат».
Не следует забывать, что были и церковные музеи: епархиальные древлехранилища. В этом случае может стоять вопрос о возвращении икон конкретной епархии, если она готова восстановить свой музей. Музей-заповедник Троице-Сергиева монастыря (Сергиев-Посадский, бывший Загорский музей) состоит практически из собрания Лавры... Этот музей, несомненно, должен быть возвращен своему владельцу, что, естественно, обязывает Лавру содержать и впредь собрание общедоступным. Те, кто требуют возвращения икон в храмы, обычно опускают скользкий вопрос об иконах частных коллекций, а ведь из них многие тоже были в храме, и они тоже награблены.
Конечно, справедливо в первую очередь требовать с государства. Но все дело в том, что ни одна икона, фелонь или потир, попавшие в музеи, государству не принадлежат. Государству принадлежит только сам музей. А всё, что в нем, принадлежит музею. И если государство вздумает кому-нибудь подарить музейное сокровище, государство совершит кражу! Мы, конечно, к тому привыкли, но вряд ли следует воров поощрять общественным мнением. Возвращать богослужебные ценности следует только храмам и монастырям, в крайнем случае — епархиям, если у них есть свой музей. Но не Церкви, ибо Вселенская Православная Церковь общего имущества не имеет, и тем более — не патриархии. Все знают, что Святейший Патриарх Московский есть первоиерарх Православной Церкви в России. Но никто толком не знает, что такое патриархия. О ней в церковных установлениях ничего не сказано. Если это некая администрация, то ее единственная функция — обслуживать православных христиан, выполнять их волю, а отнюдь не принимать решения. Кстати, обслуживание есть единственная функция любой администрации.
Для того чтобы решить вопрос, где быть иконам и другим церковным ценностям и как их при любом варианте сохранить в целости, совершенно необходимо принять юридическую категорию национальных ценностей. Тогда общество решит, что и кому вернуть, а государство получит инструмент воздействия, позволяющий обязать любого владельца безупречно сохранять национальные ценности. Вне зависимости от того, музей это, храм или частный владелец. Так ведь уже давно устроено в большинстве стран!
В совершенно особом положении находятся всенародно почитаемые великие святыни, к примеру, чудотворные иконы. Вот им место только в храмах. Здесь нет повода к дискуссии. Можно только изумляться, что и Владимирская икона, и Богоматерь Великая Панагия доселе находятся в Третьяковке. Но даже и на величайшие общенародные святыни в полной мере распространяются все требования режима хранения, в первую очередь — температурно-влажностного. Веками потемневшие и потрескавшиеся иконы переписывали. Не думаю, что самый пламенный ортодокс подозревает, что нация позволит переписать Владимирскую или Толгскую.
Вопрос о режиме хранения должен решаться в каждом отдельном случае особо, притом жестко, но разумно. Ведь музейным шедеврам тоже лучше храниться в стальных шкафах с инертным газом, а они вместо того в залах висят. В наше же прогрессивное время этот вопрос предпочитают вообще никак не решать. Даже тогда, когда решение лежит на поверхности.
В подмосковных Бронницах советская власть не оставила русским людям ни одного открытого храма, и по случаю «перестройки» одним из первых в области был возвращен христианам великолепный Архангельский собор 1705 года с полностью дошедшим до нас барочным внутренним убранством. Тут же сложился приход, огромный приход. Прежде люди в церковь не ходили только потому, что она была очень далеко. И вот увидев собор в очередной приезд, я с ужасом обнаружил, что к западному входу красавца-собора приколочен безобразный деревянный тамбур. Тамбур не спасал: с каждым входящим в трапезную врывалось облако морозного воздуха. Народу — битком, душно, выдыхаемый воздух ползет вверх по сказочной красоты иконостасу и через десять лет придется спасать не только иконы, но и иконостасную резьбу. А Нарышкинских иконостасов сохранились единицы.
А как же было в минувшие три столетия? А очень просто: Архангельский собор был холодным, в нем зимой не служили. В советское время режим изменили, провели центральное отопление, но в храме устроили архив, в котором еще некому было надышать.
Обидно то, что и проблемы-то в данном случае нет. Рядом стоит весьма вместительный и теплый Входоиерусалимский храм. Открывая приход, епархия была обязана взять оба храма. А власть, в крайнем случае, обязана была навязать приходу оба храма и строго потребовать, чтобы зимой служили в зимней церкви, а в Архангельском соборе — летом, а если уж зимой, то лишь несколько самых торжественных богослужений в году.
Похоже, что в епархии о национальном достоянии квалифицированно подумать было некому. А областная администрация, которая раньше радостно помогала шедеврам русского зодчества погибать в качестве складов и мастерских, столь же радостно дожидается ныне их гибели уже в первозданном качестве. Где же выход? В епархиальные советы пора избрать образованных православных мирян из числа профессоров, учителей, краеведов, тем более, что в России это и принято. Невзирая на бедность многократно ограбленной Церкви, надо восстановить повсюду должности епархиальных архитекторов с большими надзорными правами. В епархиях, в храмах которых окажется много древних икон, драгоценной утвари и облачений, понадобится и должность «епархиального искусствоведа» или «епархиального хранителя». Решительно требовать у местной администрации и у бывших арендаторов участия в реставрации и поддержания возвращаемых памятников истории и культуры. Обществу же, наконец, полезно усвоить, что так называемая «местная власть» есть вовсе не власть, а администрация. И эту администрацию (род обслуживающего персонала) мы содержим, в частности, и для того, чтобы оберегать национальное достояние.
Так надо ли добиваться «возвращения награбленного»? Вне всякого сомнения, если мы осмеливаемся утверждать, что покончили с коммунистическим порабощением. Ибо в добольшевицкой России, по крайней мере, девять десятых имущества находились в собственности лиц православного вероисповедания. А в нынешней Российской Федерации, как ни условны ее границы, девять десятых граждан — потомки православных, то есть православные по культуре, по культурной принадлежности.
Острейший вопрос о восстановлении прав собственности частных лиц лежит за пределами моей сегодняшней темы. И собственность Церкви, то есть, как мы договорились, собственность действующих епархий, монастырей, приходов — это далеко не только храмы. И это, вопреки мнению радикальных журналистов, далеко не в первую очередь художественные шедевры, составляющие национальное достояние, а, следовательно, достояние и мусульман, и буддистов, в том числе и безбожников. Далее несколько примеров.
Москва, Тверская, дом 6, во дворе. Великолепное здание подворья Саввино-Сторожевского монастыря, шедевр архитектуры модерна, созданный архитектором Иваном Кузнецовым. Биржевую площадь в Китай-городе обрамляют два монументальных пятиэтажных дома. Ильинка, дом 5, подворье Троице-Сергиевой лавры. Ильинка, дом 7 Иосифо-Волоколамского монастыря. Все это — деловые здания, построенные обителями на свои деньги и на своей земле для сдачи внаймы. На доход со своего подворья Лавра без труда могла бы содержать музей мирового уровня. Иосифов монастырь на доход со своего подворья мог бы восстановить свою колокольню, взорванную советскими войсками во время войны, раз уж этого не делает правительство. И обе обители могли бы издать множество книг, так необходимых возрождению русской культуры. На Чистых прудах красивейший семиэтажный квартирный дом (художника Сергея Вашкова) принадлежит приходу церкви Троицы на Грязех. Возрожденный приход бедствует в храме, изуродованном большевицким режимом, а деньги утекают московской администрации. В одной Москве таких построек десятки. А по стране? А сады, пруды, лесные и сенокосные угодья? А вам не кажется, что, получая со всего этого доходы, наши некоммунистические власти если не воры, то уж, по крайней мере, перекупщики краденого?
Съездите посмотреть храм Рождества Богородицы подмосковного села Пояркове, пока не рухнула единственная из известных ученым шатровая колокольня с двумя ярусами звона. Посмотрите, пока не поздно, сфотографируйте или зарисуйте, поплачьте о дивной красоте, для которой любой год может оказаться последним. Туда легко добраться: 34-й автобус часто бегает от станции Сходня, а по Петербургскому шоссе — поворот от Черной Грязи. Асфальтовая дорога ведет до самого храма, так что реставрировать было бы легко и удобно. И как добивались этой реставрации краеведы, деятели охраны памятников в 80-е годы! Была телепередача, была большая переписка вплоть до Республиканской прокуратуры. Если колокольня погибнет, будем точно знать виновных: руководство областного управления культуры и инспекции охраны памятников. Теперь-то у них «денег нет», а тогда, раньше? Хотели же заново построить несуществующую усадьбу Александра Блока!
А вот пример полярный: православная община Московского университета возвращает университетский храм св. Татьяны. Я учился в университете в 70-х и свидетельствую: не было человека ни в студенческой, ни в преподавательской корпорации, кто не знал бы, что наш праздник — Татьянин день и почему это так. Ректорат и Совет университета с готовностью «возвращает награбленное». Дальнейшее вам известно. На страницы вроде бы солидных газет хлынула фантастика, а то и прямая ложь о первоначальной «театральности» Татьянинской церкви. Ну, где вы были, когда из Донского монастыря грубо вышвыривали Музей архитектуры, кстати, спасший этот архитектурный ансамбль и единственное уцелевшее монастырское кладбище? Где были вы, «культуртрегеры» и свободолюбцы, когда московское начальство, передавая никогда не существовавшим в Москве церковным общинам здания Архитектурного института, ставит на грань срыва учебный процесс в одном из лучших столичных учебных заведений? Сомневаюсь в пользе существования театра МГУ на нынешнем его уровне для возрождения русской культуры. А в пользе музеев, художественных и гуманитарных учебных заведений не сомневаюсь! А может, вас, «театралов», задело намерение Татьянинского прихода учредить при храме Православный культурный центр? Может, мила сама идея противопоставления Церкви и культуры? А полуразрушенные храмы, вроде Поярковского, навязывали нищим новым приходам только ради собственного избавления от ответственности?
Я чувствую себя вправе поставить вполне жесткие вопросы. Я привел только несколько примеров, а могу привести сотни. Но не предполагаю, что ответы на эти вопросы однозначны. Тем более, что уверен: в безобразном «противоборстве» Церкви и культуры больше серости, чем злой воли.
Уверен лишь в том, что Россия — страна православная (о государстве тут речь не идет, оно существует для обслуживания страны). Уверен, что православные по вере — самая крупная социальная группа, а православные по культуре — подавляющее большинство населения. Уверен, что противоборство Церкви и культуры — аномально, что множество проблем нашего времени легко снимаются введением в обиход категорий национального достояния и национальных ценностей, что разрешить поставленные здесь вопросы может только само общество, призвав для разрешения высокообразованных традиционалистов, принадлежащих самой Церкви, носителей самой русской культуры, живущих в этой культуре, что суждения этих хранителей культуры должны быть абсолютно независимы, за исключением ответственности перед Богом и нацией и что самые уважаемые чиновники любого ранга существуют исключительно для исполнения того, что им повелело общество и его культурная элита. |
