I.

Православные Русские люди должны объединяться на началах Православия, неограниченного Самодержавия и Русской Народности, отложив частные определения своей «Платформы», дабы общностью своих принципов объединить возможно большее количество русских граждан, которые, быть может, и не будут между собою вполне согласны в частностях своего политико-социального воззрения, но зато останутся единодушны в том, что гораздо важнее частности политических воззрений, – сойдутся в единогласном признании той нравственной атмосферы, которою мы должны неуклонно окружать русскую жизнь.

Среди нас не должны найти себе места самые строгие монархисты, но отрицающие нашу Святую Веру, формальные, черствые консерваторы и даже крепостники, надеющиеся обезпечить общественный порядок только усилением карательной власти без Веры и Церкви, или допускающие последнюю только в качестве пугала для простого народа.

Среди нас не будет места и моралистам-гуманистам, даже благоговеющим перед Евангелием, но космополитам, не понимающим России, считающим Царскую Власть, во всей ее неограниченной силе, носительницей только грубого произвола и не могущим ни разделять, ни даже понимать беззаветной любви Русских к своему Неограниченному Государю.

Среди нас не будет места и тем верующим в Бога и верным законной власти лицам, которые захвачены западничеством, англоманией или галломанией, которые полагают задачу России и Русского правительства только в том, чтобы пересаждать к нам западноевропейские порядки, и глубоко презирают наш народ, взирая на него как на tabula rasa, как на безвольный материал для всяких административных и мнимопросветительных упражнений интеллигентных фантазеров.

Третий принцип нашей «платформы» требует, чтобы работа и правителей, и «представителей» народных, и всех вообще общественных деятелей, была бы не насилием над Русской народной жизнью, а развитием и пробуждением таких учреждений и такого направления последней, которое бы вполне соответствовало внутренним расположениям народной души и тем общественно-бытовым и семейным началам, которые были бы сродны историческому прошлому нашего народа, т. е. началам действительно народным, русским.

Таков смысл платформы, установленной на Киевском собрании волынских деятелей в конце марта этого года. Далее, уже лично от себя, позволю себе разъяснить, что, по моему мнению, потребно знать и понимать тем русским гражданам, которые с искренним сочувствием принимают эти три начала общественной и государственной жизни нашей страны как главные лозунги и своей собственной деятельности.

Обыкновенно бывает так, что в жизни государственной и даже во в всех сферах общественной деятельности либерализм и христианство встречаются как две враждебные силы, хотя первый официально провозглашает такие начала, которые своим происхождением всецело обязаны христианству, Христу: попечение о народе, борьбу с угнетателями, обидчиками, вымогателями, лжецами и честолюбцами. Но все подобные типы весьма резко осуждены Спасителем в Нагорной проповеди и в других местах Евангелия, а служение меньшей братии и жестокая кара ее соблазнителям высказана Господом с достаточной определенностью.

Откуда же явилась вековая вражда между двумя учениями, утверждающими, по-видимому, одно и то же? Быть может, это недоразумение? Быть может, как теперь многие говорят, христианство выяснило только нравственную жизнь отдельных личностей, а не установило никаких определенных начал для жизни общественной и потому не могло дать последней твердых и разумных устоев, но только навредило ей своим индивидуализмом? И это совершенно неверно! Если Новый Завет и не продиктовал каких-либо законодательных формул для христианского государства и даже не установил теократического царства подобно боговдохновенному Моисею и мнимовдохновенному Магомету, то все же главное руководящее правило взаимных отношений христианского общества, а следовательно и всякого христианского государства, указано Спасителем со всею определенностью.

Когда апостолы пред Тайной Вечерей спорили, кто из них больший, и, видимо, никто не желал исполнить обязанностей низшего члена общества и умыть другим ноги, то Господь сказал: «цари господствуют над народами, и владеющие ими благодетелями называются. А вы не так: но кто из вас больше, будь как меньший, и начальствующий как служащий. Ибо кто больше – возлежащий или служащий? А Я посреди вас как служащий» (Лк. 22:25–27). Служение Христово выразилось в то время омовением ног Своим ученикам. Не однажды говорил Господь подобные слова: за немного дней до Тайной Вечери, когда Иоанн и Иаков просили у Него первенства в Его будущем царстве, Он ответил теми же словами и заключил их еще более точным определением христианской общественности: «кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою, и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк. 10:43–45).

Из этих и многих других подобных слов Христовых и апостольских ясно то, что полного равенства между людьми на земле никогда не будет, но что превосходство одних людей над другими может выражаться в двух совершенно противоположных картинах или явлениях: в виде порабощения слабого сильными и наслаждения жизнью со стороны последних в ущерб первым, – или, напротив, в таком строе, чтобы сильнейшие посвящали избыток своих сил, талантов и других преимуществ на служение слабейшим, на попечение об их духовных и телесных нуждах.

История христианской церкви показала, что слова Господни не утопия, а истинная правда; о том же свидетельствует самая природа людей и даже животных, предъявляя нам основную ячейку общественности, т. е. семью, где сильнейшие, т. е. родители, посвящают свои силы, свой ум и свою власть на попечение о своих детях или детенышах и требуют от них послушания не для своей пользы, а для пользы тех самих. Возьмите другие благороднейшие отрасли жизни – деятельность хорошего учителя, священника, доктора, писателя, ученого, художника, певца, изобретателя: не то же ли самое мы видим?

Почему же государство не должно проникаться тем же началом христианской жизни, и почему современные государственные умы либерального лагеря не желают принять христианского принципа жизни, а стараются опираться на себялюбивые стремления слабейших сословий, но не пробуждать самоотверженных начал человеколюбия в сильнейших? Имеем ли мы здесь дело с неискренностью или с недоразумением? Думается, что, к сожалению, здесь больше сознательной лжи, чем недомыслия.

II.

Если бы так называемые либералы искренно желали благоденствия для всех, а не мести только своим врагам, то могли ли бы они искренно надеяться на общее благополучие, посеяв ожесточенную вражду между классами и основав все свои надежды на такой вражде.

«Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы?.. Не может дерево доброе приносить плоды худые, или дерево худое приносить плоды добрые» (Мф. 7:18). Общественный строй, созданный на зависти, злобе и мщении, на себялюбивой борьбе, может ли нравственно переродить победителей – озлобленных пролетариев, если бы им только удалось сделаться победителями?

Проповедники правого либерализма достигли в тех странах, где имели успех, только одного: они посредством озлобленных их же проповедью пролетариев вырывали власть у королей и родовой аристократии и отдавали ее в руки наиболее сильных себялюбцев, а сила борцов измеряется внутренними качествами – хитростью, и внешними – богатством; первое свойство – свойство личностей, а второе – родовое (ибо переходит от отцов к детям), а потому и более прочное, – и вот природную аристократию в Европе заменила плутократия, и сила ее власти тем сильнее, тем несокрушимее, чем радикальнее порядки данной страны: всего сильнее она в Америке, а затем в республиканской Франции и в ультраконституционной Англии. Так независимый европейский либерализм, восстающий против авторитета религиозного, монархического и родового, есть, в сущности, скрытая проповедь плутократии, а воздыхания его о служении народу, о равенстве, братстве и свободе – суть словеса лукавые, повторяемые только для того, чтобы держать на своей стороне пролетариев, и искренности этих слов из образованного общества верят только студенты и гимназисты, не имеющие жизненного опыта.

Кто не знает, что главным представителем пролетарского социализма в Германии является миллионер еврей Бебель, – что и в прочих странах ораторы социалистических митингов посещают последние «в специальных костюмах», т. е. имеют у себя обтрепанную бедную одежду, которую надевают только на эти митинги, чтобы дурачить простодушный народ.

Понятно теперь, почему подобные ораторы, писатели, публицисты и профессора так настойчиво стараются не только отмежевать свои демократические симпатии от христианства, но и противопоставить их последнему: они вовсе не желают, чтобы их заставили умывать ноги своим ученикам и посвящать свое время на действительное служение братии; они себе желают прав и власти, для себя хотят вырвать ее у правительств и королей, а вовсе не для бедного народа, который они в душе презирают и который ненавидят, как и высказался один русский революционер, созерцая молящийся народ:

О чем эти молятся жалкие люди?

Покорностью дышат их впалые груди:

О, как ненавистны вы мне.

Впрочем, не всегда политические борцы считают нужным прикрывать свои аппетиты ссылкой на свое мнимое попечение о народных правах. По крайней мере, у нас на Руси наиболее либеральные элементы общества, например, университетские корпорации, совершенно-таки безцеремонно «потребовали» полной автономии и даже экстерриториальности (чего не знало ни одно европейское государство) себе и только себе. Народ простой и честный быстро опознал их как своих главных врагов, и они, не сумев на этот раз слукавить, назвали своих противников самым демократическим, и в то же время историческим на Руси, термином черносотенцев.

Но не о профессорской среде наша речь: у нас ее нет на Волыни. У нас есть отголоски старой польской конституции, конституции при господстве феодалов, жестоких крепостников, обходившихся с крестьянами-католиками как с рабами, а с крестьянами-православными как с быдлом. Они в свое время свели власть короля до ничтожества, но народ они держали в самом безпросветном рабстве: конституция существовала только для них, а из них каждый был неограниченный деспот над своими крепостными, которых они официально называли подданными вплоть до самого раздела Польши, да и потом не переставали называть так же в неофициальной беседе вплоть до 1861 г. Оттуда, а не от Самодержавия, глубокая приниженность нашего крестьянина, его недоверчивость, его неискренность, его вялость и неподатливость на улучшение даже собственного быта, его привычка целовать левую руку у всякого подпанка, а у настоящего пана – ногу, чему поверить не хотят крестьяне-великороссы, когда начнешь им рассказывать о наших волынских обычаях.

Отражается ли этот дух прежней польской конституции на русских интеллигентах? К счастью, пока не очень сильно! Но все же нужно сознаться, что все голоса, раздающиеся на Волыни в направлении так называемом либеральном, все элементы общества, враждебно настроенные патриотическому духу и исполненные вожделений конституционных, имеют в виду именно конституцию для людей привилегированных, в духе прежних польских феодалов, с той, впрочем, одной разницей, что они стараются не об аристократии, а о плутократии.

Личина либерализма им пристала всего менее: им пристало известное саркастическое четверостишие, которое Достоевский вкладывает в уста русских либералов-западников:

Конституцию мы эту

Из Европы переймем.

Поведем Царя к ответу,

А народ опять скуем.

Стремясь к усилению прав «представительных» учреждений, местных и общегосударственных, иногда громко выражая пожелание о введении у нас конституции, многие из таких господ еще более были бы довольны, если бы к конституции присоединено было и восстановление крепостного права. Безцеремонность подобных заявлений в левых частях нашего русского общества, не решающегося произнести ни одного слова без немецкой или французской указки, усилилась с тех пор, как у нас распространилось сочинение Ницше, провозгласившего Дарвинову борьбу за существование и естественный отбор и для человеческого общества. «Для прогресса, – гласит это учение, – нужны только сильные Личности, а слабые все равно не имеют родовой будущности; пусть же первые без церемонии давят последних и навсегда отрекутся от христианского предрассудка о сострадании и служении меньшей братии, да здравствует только большая братия, а меньшая пропадай пропадом. Теория эта пришлась по вкусу нравственно расшатанному обществу: и либерально, и ни к чему не обязывает!

Вот и у нас на Волыни против Русского объединения восстали поборники такой философии и, на удивление всем, как это, впрочем, и повсюду в России, поборники интересов крестьянства оказались в правом лагере, а в левом остались их антагонисты, обвиняющие первых одновременно и в черносотенстве, и в демократическом социализме. Вот и рассудите, читатель, кто ж у нас либерален в истинном благородном смысле этого слова, а кто псевдолиберал (как выражался покойный Аксаков)?

Рассудите, похож ли на социалиста тот, кто не в пролетариях пробуждает зависть и злобу, а сильных богатых и знатных призывает во имя Евангелия, во имя любви к родине, во исполнение заявленной воли Царской, поставить целью своей общественной деятельности и признать главным делом государства и Государственной Думы попечение о народе, о землепашце, о переселенце, о фабричном, о солдате, о детях, об арестантах, о больных, о безграмотных? Для этого не нужно расширения «парламентских» прав; нужно доброе участие и внимательное изучение нужд народных.

Дознай их и разъясни. Когда увидят, что ты в Думе не лукавые замыслы прикрываешь братолюбием, но жалеешь людей и знаешь, в чем они нуждаются, тогда за твоим «думским» советом пойдет и Самодержавная власть, и не о чем будет Думе спорить и нечего опасаться, потому-то тогда государственное тело свяжется крепкими и живыми узами взаимообщения друзей народных и Божия Помазанника – Царя Русского народа, и все составят одно дружное братство, как было сто лет тому назад, и возродят Россию от того духовного разорения, которое хотели снова внести в нее дванадесять языков не через воинское в нее вторжение, а через внутреннее ее растление. Его поборют те, кто станет на путь самоотвержения, чтобы, подобно Спасителю, сказать: «не да послужат ему, но послужити»!..

Архиепископ АНТОНИЙ (Храповицкий), Волынский и Житомирский.