«И свѣтъ во тьмѣ свѣтитъ,
и тьма не объяла его» (Іоанна 1, 5).
1.
Лучъ духовнаго прозрѣнія едва уловимъ, но уже пробивается сквозь удручающую мглу, пеленою тлѣнія и смерти окутавшую такъ называемое цивилизованное человѣчество. И настолько осязательнымъ становится животворное вѣяніе грядущей – новой – культурной эры, что даже современная наука начинаетъ на нашихъ глазахъ сбрасывать съ себя путы матеріалистическаго, позитивистическаго и раціоналистическаго мышленія, вѣками тяготѣвшія надъ умами. Разрываются узы, что мѣшали вольнымъ взлетамъ творческаго духа, и человѣкъ, еще вчера гордившійся «умѣніемъ» разбирать по складамъ и косноязычно толковать таинственныя письмена книги Бытія при искусственномъ освѣщеніи своего разсудка, обрѣтаетъ сегодня снова даръ – читать въ великой книгѣ вселенной при естественномъ свѣтѣ Божественнаго разума. Постепенно освобождаясь отъ ядовитаго дурмана раціонализма, жадно и вдохновенно проникаетъ человѣческая мысль и въ области познанія, пониманія и осмысливанія исторической дѣйствительности, недавно еще запретныя и скрытыя для нея. Пусть ощупью, робко и неувѣренно, но она приходитъ къ положеніямъ и выводамъ, въ которыхъ теплится искра Истины вѣчной, основанной не на тщетныхъ «разсудочныхъ» домыслахъ, а на несокрушимомъ фундаментѣ Божественнаго Откровенія.
Въ геніально простыхъ начальныхъ словахъ одного изъ самыхъ прекрасныхъ стихотвореній Ѳ. И. Тютчева – «Не плоть, а духъ растлился въ наши дни» – не только опредѣлена, глубоко и точно, вся внутренняя суть распада современной цивилизаціи, не только выраженъ весь смыслъ стремительнаго упадка современной культуры, но и содержится четкая формула того убѣжденія, къ которому лишь теперь пришло общественно-политическое сознаніе Запада. На безотрадномъ фонѣ взаимно пререкающихся «измовъ», окончательно заблудившихся въ дебряхъ собственной премудрости, отчетливо выступаетъ положеніе: кризисъ современности – это кризисъ ДУХА, а слѣдовательно – и кризисъ ЖИЗНИ, ибо жизнь человѣка – это духовное въ немъ, выявляемое во внѣ.
Судьба и отдѣльной личности и каждаго общественнаго организма зависитъ въ конечномъ итогѣ отъ того, какому духовному началу они служатъ, изъ какого религіозно-нравственнаго источника черпаютъ свои творческія силы. Иначе говоря, бытіе людей и народовъ опредѣляется ихъ вѣрою, а осознаваемая вѣра становится идеею, духовнымъ стержнемъ и движущей, жизненной силой отдѣльныхъ націй и культуръ, творящихъ исторію человѣчества. И исторія эта свидѣтельствуетъ неопровержимо, что ни одна нація, ни одна имперія и ни одна культура не погибли отъ внѣшнихъ ударовъ и внутреннихъ потрясеній, на нихъ обрушивавшихся, пока они жили вѣрою, опредѣлявшею ихъ духовную сущность; пока идея, питавшая корни ихъ духовнаго творчества, была жива; пока она не исчерпала себя до конца; пока не изсякъ родникъ ея живительной и животворной энергіи. Въ этомъ, только въ этомъ и разгадка «русскаго сфинкса», раскрытіе тайны, казалось бы, непостижимой «живучести» народа русскаго въ прошломъ и настоящемъ. Два съ лишнимъ столѣтія монгольскаго ига, жуткое безвременье Смуты, непрерывную, борьбу не на жизнь, а на смерть съ мощными и хищными внѣшними врагами – степными кочевниками, поляками, шведами, французами, нѣмцами – разиновщину и пугачевщину, бироновщину и аракчеевщину, вѣковой позоръ крѣпостничества, безысходный гнетъ соціальной неправды, «бѣсовъ» революціоннаго соблазна и разложенія и, наконецъ, 30 лѣтъ большевицкаго владычества – все это вынесъ и преодолѣлъ русскій народъ, сохранивъ и себя, и свою душу, и свое духовное «я».
Но именно на примѣрѣ Россіи и выявляется особенно ярко, что кризисъ жизни націй и культуръ есть неизмѣнно кризисъ той или иной основной творческой идеи, т. е. – въ истокахъ своихъ – кризисъ вѣры. А въ наши дни онъ охватилъ весь міръ и, въ первую очередь, культуры христіанскія.
Судьбы Россійской Державы, земная участь русскаго народа, будущее русской культуры – все это неразрывно связано, такимъ образомъ, съ русской національной идеей. И если эта идея переживаетъ нынѣ – вмѣстѣ со всѣмъ христіанскимь міромъ, но въ формахъ особенно острыхъ и опасныхъ – длительный и тяжелый искусъ, то роковою ошибкой было бы вновь поддаться соблазну раціоналистическихъ оцѣнокъ и умозаключеній. Глубоко неправы поэтому многочисленные поверхностные наблюдатели переживаемой нами эпохи, которыми великая историческая мистерія современности воспринимается не какъ испытаніе, «христіанскаго» общества и «христіанской» культуры («христіанскихъ» только по имени, по существу же оторвавшихся отъ Правды Божіей, Правды Христовой), а какъ «неосуществимость» самого христіанства – по крайней мѣрѣ, въ условіяхъ земной дѣйствительности. Ибо путь Истины и Жизни (а истина и жизнь неотдѣлимы другъ отъ друга въ христіанскомъ сознаніи), указанный человѣчеству Спасителемъ, такъ же ясенъ, вѣченъ и единствененъ въ наше время, какъ и девятнадцать вѣковъ тому назадъ.
Трагедія современнаго человѣка въ томъ, что онъ не только сошелъ съ пути, ведущаго его ко Христу, не только отошелъ отъ началъ и завѣтовъ христіанства, но и упорно не хочетъ воспринять – правда, трудно доступной разсудочному познанію – евангельской истины, что ко Христу можно придти только черезъ Христа, а не черезъ «христіанство», какъ отвлеченную систему вѣро- и нравоученія.
Восточное и, въ особенности, русское Православіе держалось этой истины непоколебимо, и именно на ней и зиждилась русская національная идея, которая всегда и неизмѣнно, въ теченіе почти тысячелѣтія, была и оставалась идеей православной: «Въ судьбахъ настоящихъ, въ судьбахъ будущихъ православнаго христіанства, – въ томъ заключена вся идея народа русскаго, въ томъ его служеніе Христу и жажда подвига за Христа», читаемъ у Ѳ. М. Достоевского. – «Жажда эта истинная, великая и не переставаемая въ народѣ нашемъ съ древнѣйшихъ временъ, непрестанная, можетъ быть, никогда – и это чрезвычайно важный фактъ въ характеристикѣ народа нашего и государства нашего».
Русская православная идея, въ которую нѣкоторыя общественно-политическія теченія россійскаго безвременья уже успѣли, къ сожалѣнію, внести и путаницу и двусмысленность, сама по себѣ ясна и необычайно проста. Особенно четко и, при всей поразительной сжатости и точности опредѣленій, исчерпывающе выражена она въ слѣдующихъ замѣчательныхъ словахъ блаженнопочившаго Митрополита Антонія:
«Россію мы любимъ потому, что она хранитъ въ себѣ русскую идею, русскую духовную природу, русскій бытъ. Эта идея есть Царствіе Божіе, эта природа есть стремленіе къ святости, этотъ бытъ выражаетъ собою усилія семисотлѣтней жизни страны и девятисотлѣтней жизни народа водворять на землѣ праведность евангельскую, отвергнуться всего, чтобы найти Христа, ставить Его волю, каноны Его Церкви закономъ общественной жизни».
2.
Глубоко въ древность, къ самымъ истокамъ русской культуры, уходятъ духовные корни русской православной идеи. Нерѣдко теряются они въ страстныхъ исканіяхъ и блужданіяхъ народной души, ускользаютъ отъ взгляда поверхностнаго наблюдателя, ослѣпляемаго какъ смѣлыми взлетами, такъ и безудержными срывами національнаго русскаго генія. Но во всѣхъ блужданіяхъ и даже заблужденіяхъ души русской неизмѣнно живо было постоянное, напряженное, временами доходящее до изступленія исканіе Правды Божьей. Поэтому и мысль о «неосуществимости» христіанства въ условіяхъ земной дѣйствительности оставалась всегда чуждой и непонятной русскому православному сознанію. Русское Православіе – все въ непрестанномъ горѣніи и сіяніи Правды Божьей, Правды Христовой, и православный народъ нашъ, вѣками жившій этимъ идеаломъ, вложилъ въ самое слово «правда» смыслъ и значеніе, которыхъ нѣтъ въ соотвѣтственныхъ понятіяхъ другихъ языковъ.
Еще H. К. Михайловскій отмѣтилъ въ своей извѣстной статьѣ, что русское понятіе «правда» соединяетъ въ себѣ два значенія: правды–истины и правды–справедливости. Но это раскрытіе смысла слова «правда» неполно. Три понятія сочетаются въ немъ, сливаются въ единое цѣлое: истина, справедливость и дѣйствительность. Вѣковой идеалъ Правды, живой въ православномъ народѣ нашемъ и нераздѣльный съ русской національной идеей, есть, такимъ образомъ, стремленіе претворить данную дѣйствительность въ царство справедливости, осуществляемое черезъ пріобщеніе его къ Божественной Христовой Истинѣ.
Десять вѣковъ безъ малаго русскій человѣкъ жилъ православной идеей, о чемъ многими вѣщателями «новыхъ идей» сейчасъ упорно забывается: и чувство реальнаго соприкосновенія съ горнимъ и вышнимъ міромъ, и непосредственное вѣяніе Правды Божьей переживались имъ постоянно, почти «повседневно»: какъ во время каждой «обѣдни», каждой божественной литургіи, совершаемой по чину Св. Православной Церкви, такъ и въ истовой молитвѣ передъ ликами святыхъ чудотворныхъ иконъ.
Православная литургія вдохнула душу въ русскую культуру и стала источникомъ жизни для русской національной идеи, ибо, какъ правильно подмѣтилъ одинъ иновѣрный наблюдатель, нынѣ профессоръ соціологіи при гайдельбергскомъ университетѣ Гансъ фон Еккардтъ, «лирика литургіи претворилась въ лирику народа» русскаго. Русскій православный человѣкъ жилъ прежде всего въ Церкви и Церковью; въ вѣрѣ православной онъ нашелъ и осозналъ себя, и эта осознанная вѣра стала русской идеей, движущей, жизненной, творческой силой нашего народа. Иноземными, и иновѣрными наблюдателями неоднократно подчеркивалось, какъ характерная особенность именно русскаго человѣка, и то, что все священнодѣйствіе литургіи и, въ особенности, таинство пресуществленія святыхъ Даровъ воспринимаются русскимъ православнымъ народомъ не только какъ живая дѣйствительность, но и какъ непосредственное дѣйствіе Всевышняго, сопричастность Которому въ актѣ богослуженія становится подлинной реальной жизнью во всей ея полнотѣ и цѣлокупности. Тамъ, подъ сводами православнаго храма – и въ величественномъ соборѣ, и въ бѣдной сельской церковкѣ – на глазахъ и въ сердцахъ вѣрующихъ Спаситель совершаетъ Свой крестный путь, Сынъ Божій и Человѣческій приноситъ Себя въ жертву для искупленія и спасенія человѣчества и, «смертію смерть поправъ», воздвигаетъ Церковь Свою, и «врата адовы не одолѣютъ ея». Духъ Святый сходитъ на вѣрныхъ и возстанавливаетъ единство Неба и земли. Во Христѣ и черезъ Христа осуществляется здѣсь, «въ условіяхъ земной дѣйствительности», братство духа, вѣры и любви, та подлинная соборность, въ которой возрождается къ вѣчной жизни «разсѣченное грѣхомъ» (по слову св. Василія Великаго) естество человѣческое.
Православіе – не «теорія» и не «ученіе», оно даже и не «ученіе о жизни», а сама подлинная реальная жизнь – во всей полнотѣ и цѣлокупности – божественная жизнь, которой нашъ эмпирическій міръ сталъ сопричастенъ въ моментъ воплощенія Бога-Слова. Истина христіанства, выражаемая въ догматахъ Св. Православной Церкви, – это единственно подлинная и жизненная дѣйствительность, въ которой идеалъ воплощается въ жизни, осуществляется; въ которой, говоря терминами философіи, трансцедентный Богъ становится имманентенъ міру и человѣку. Для русскаго народнаго и православнаго сознанія Господь дѣйствительно вездѣсущъ: Онъ «какъ на небѣ, такъ и на землѣ». Святая Русь – это «домъ Богородицы». И необычайно вѣрно передаютъ живое ощущеніе постояннаго присутствія Христа здѣсь, «въ условіяхъ земной дѣйствительности», стихи Ѳ. И. Тютчева:
«Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, страна родная,
Въ рабскомъ видѣ Царь небесный
Исходилъ, благословляя»...
Русская православная идея постижима, такимъ образомъ, лишь на почвѣ религіознаго реализма: она не только не страшится и не бѣжитъ тайны, таинства и чуда, но и просто немыслима внѣ и безъ нихъ. Догматы христіанства для нея факты мистическаго порядка, реальные и объективные факты, реально же воспринимаемые вѣрою, а не субъективное состоянія человѣка, его моральная активность. Христосъ реально, мистически – реально Богочеловѣкъ. Онъ дѣйствительно, воистину, воскресъ. Грѣхи міра искупаются и міръ спасается фактомъ явленія и воскресенія Спасителя, фактомъ, въ объективности своей возвышающимся не только надъ всякимъ нашимъ человѣческимъ состояніемъ, но и надъ всѣмъ этимъ міромъ.
Разлада между разумомъ временнымъ и разумомъ вѣчнымъ русская православная идея не знаетъ, ибо она живетъ однимъ изъ глубочайшихъ построеній христіанской философіи, выраженныхъ у св. Отцовъ, по которому «разумность Церкви является высшей возможностью разумности человѣческой»; ибо въ ней, говоря словами князя С. Н. Трубецкого, «недоступная для отдѣльнаго мышленія истина доступна только совокупности мышленій, связанныхъ любовью».
«Единая, святая, соборная и апостольская Церковь», осуществляемая еще здѣсь, на землѣ, «въ условіяхъ земной дѣйствительности», является, такимъ образомъ, содержаніемъ и сущностью русской православной и національной идеи, идеаломъ Святой Руси, воплощеніемъ въ жизни завѣтовъ Правды Божьей, оцерковленіемъ человѣческаго общества и міра. Эта идея есть ЦАРСТВІЕ БОЖІЕ», – повторяя слова блаженно-почившаго Митрополита Антонія, – Царствіе Божіе, о пришествіи котораго мы просимъ въ молитвѣ Господней: «Да пріидетъ Царствіе Твое, да будетъ воля Твоя яко на небеси И НА ЗЕМЛИ».
3.
Со зломъ и неправдою христіанское сознаніе мириться не можетъ: міръ, что «во злѣ лежитъ», долженъ быть преображенъ, и христіанинъ долженъ противостоять всѣмъ проявленіямъ злого начала, дѣйственно ихъ преодолѣвая. По существу здѣсь нѣтъ ни споровъ, ни разногласій между христіанами всѣхъ исповѣданій и толковъ. Споры и разногласія начинаются лишь тамъ, гдѣ рѣчь идетъ о томъ, какъ, какимъ способомъ бороться со зломъ, ибо даже пресловутое «непротивленіе злу» (если въ основѣ его лежитъ не лукавая діалектика, а искреннее и чистое чувство христіанской любви) есть, строго говоря, тоже одинъ изъ путей преодолѣнія злого начала.
Русская православная идея – не порожденіе единичнаго, хотя бы и самаго геніальнаго сознанія, а своего рода средоточіе сознанія соборнаго, въ которомъ лучи многообразныхъ «мнѣній» сливаются – въ высшемъ синтезѣ – въ единый источникъ и потокъ свѣта, создавая въ симфоніи «разно-гласій» то единство многогранности, что составляетъ и основное качество Церкви Православной на путяхъ ея земного бытія. Раціоналистическимъ умамъ Православіе кажется поэтому подчасъ «слишкомъ терпимымъ», «слишкомъ пассивнымъ» къ «мнѣніямъ», идущимъ вразрѣзъ съ вѣковой церковной традиціей, но не колеблющимъ догматическихъ устоевъ вѣры христіанской. Однако, именно эта «высшая пассивность» оказывается въ конечномъ итогѣ «наивысшимъ раскрытіемъ христіанской активности», чуждой и суетности и суетливости «міра сего», какъ то замѣтилъ тонкій наблюдатель, католикъ Киліанъ Кирхгофъ, въ своемъ во многомъ замѣчательномъ трудѣ «Христіанскій Востокъ».
Дѣйствительно, православному и, въ особенности, русскому сознанію глубоко чуждо «пассивное» – въ религіозномъ, ирраціональномъ смыслѣ – отношеніе ко злу и неправдѣ, какъ ему чуждо и древне-эллинское чувство «рока» («мойра»), и магометанское понятіе «кисметъ» и буддійское ученіе о «кармѣ» и о «нирванѣ». «На все воля Божья» – это выраженіе покорности Божественному Промыслу, пути Котораго неисповѣдимы, не только не исключаетъ участія свободной воли человѣка въ преображеніи міра, но налагаетъ на нее долгъ дѣйствія и содѣйствія, нравственную обязанность свободнаго выбора между добромъ и зломъ, между Правдою Божьею и неправдою «міра сего». Отказъ отъ этого свободнаго выбора, отъ волевого дѣланія, отъ служенія началу Добра, отъ дѣйственнаго участія въ Божьемъ строительствѣ міра равносиленъ отреченію отъ Бога, предательству Христа, самоотлученію отъ Церкви Христовой. Такъ учили преподобные и святые Православнаго Востока – въ Антіохіи и Іерусалимѣ, въ пустыняхъ Египта и Сиріи, въ Византіи и на Руси. На этомъ же сознаніи зиждется и русская православная идея.
Ибо двѣ заповѣди даны человѣку: «...возлюби Господа Бога твоего всѣмъ сердцемъ твоимъ, и всею душею твоею, и всѣмъ разумѣніемъ твоимъ, и всею крѣпостію твоею; вотъ первая заповѣдь..., вторая подобная ей: возлюби ближняго твоего, какъ самого себя; иной большей сихъ заповѣдей нѣтъ» (Мк., XII, 30-31). Въ нихъ весь законъ и пророки. И въ словахъ Христа: «Заповѣдь новую даю вамъ: да любите другъ друга; какъ Я возлюбилъ васъ, такъ и вы да любите другъ друга» (Іоаннъ, XIII, 34) – въ этихъ словахъ дано единственно возможное рѣшеніе всѣхъ такъ называемыхъ «проклятыхъ» вопросовъ земной жизни человѣчества: политическихъ, экономическихъ, соціальныхъ, культурныхъ; вѣрнѣе – полное изживаніе этихъ вопросовъ, перестающихъ существовать тамъ, гдѣ есть братство во Христѣ, осуществляющее Правду Божію.
Воплощеніе въ жизни идеала братства во Христѣ и глубокая вѣра въ реальную осуществимость заповѣдей Христовыхъ здѣсь, на землѣ, въ образѣ святой Руси – таково конкретное содержаніе русской православной идеи.
Русская душа какъ-то особенно полно и цѣлостно восприняла то новое, что внесъ Спаситель въ наше отношеніе ко Всевышнему, ибо въ молитвѣ Господней впервые въ исторіи человѣкъ обращается къ Творцу: «Отче нашъ», сознавая и всѣмъ существомъ своимъ переживая, что мы уже не только рабы Вседержителя, но и дѣти Отца нашего Небеснаго, дѣти Бога, Который Самъ прежде всего ЛЮБОВЬ. И завѣтъ апостола: «пусть ты говоришь языкомъ ангеловъ, но если въ словахъ твоихъ не будетъ любви, то они будутъ мѣдью звенящей и кимваломъ бряцающимъ», – этотъ завѣтъ всталъ передъ русскимъ православнымъ сознаніемъ, какъ единственное мѣрило всѣхъ «цѣнностей».
Въ мірѣ «дьяволъ съ Богомъ борется, а арена борьбы – сердца́ человѣческія», по слову Ѳ. М. Достоевскаго, и каждый человѣкъ, а тѣмъ болѣе – каждый христіанинъ занимаетъ какое-то свое, опредѣленное мѣсто въ этой борьбѣ, становясь – будь то «активно» или «пассивно» – неизбѣжно на ту или другую сторону. Каждый для себя самого и для своего міра рѣшаетъ исходъ борьбы, свободно избирая путь либо вѣчной жизни, либо вѣчной погибели. Необычайно четко и остро воспринимается это русскимъ православнымъ сознаніемъ, для котораго судьба человѣка, проблема человѣческой личности – въ ея абсолютномъ религіозномъ значеніи образа Божія, отраженнаго Лика Господня, является основной и центральной.
Въ свѣтѣ РУССКОЙ ИДЕИ всѣ безъ исключенія вопросы культурнаго творчества, политическаго устройства, экономическаго порядка и соціальной жизни сводятся къ этой основной и главной проблемѣ – къ проблемѣ человѣческой ЛИЧНОСТИ, какъ ОБРАЗА И ПОДОБІЯ БОЖІЯ, съ одной стороны, какъ ЧЛЕНА МИСТИЧЕСКАГО ТѢЛА ЦЕРКВИ ХРИСТОВОЙ – съ другой.
Преображеніе міра, претвореніе его въ Царствіе Божіе совершается прежде всего внутри, въ душѣ каждаго единичнаго человѣка. Ко мнѣ, къ тебѣ, къ каждому изъ насъ, какъ къ самобытной и неповторимой личности, обращена благая вѣсть Христа. Будь «ты» христіаниномъ, слѣдуй ты завѣтамъ и заповѣдямъ Спасителя, начни съ себя самого преодолѣніе зла и, тѣмъ самымъ, подвигъ преображенія міра, ибо Царствіе Небесное, по слову Господню, внутри каждаго изъ насъ. Христіанство выходитъ за грань матеріалистическаго ощущенія и воспріятія міра, которыми «потусторонность» мыслится такъ же «вещественно», какъ и все, насъ окружающее. И въ христіанствѣ не существуетъ вопроса «что дѣлать» и «чего не дѣлать», а все сводится къ тому, «КѢМЪ БЫТЬ», ибо это единственный путь духовнаго восхожденія.
Но «я» и «ты» – мы всѣ члены живого мистическаго тѣла Церкви Христовой, и всѣ мы питаемся и живы только Ея животворными соками, лишь ея чудотворною силою: оторванные или отсѣченные отъ нея, мы отмираемъ и гибнемъ духовно. Для христіанскаго сознанія человѣческое общество – не механическая совокупность безчисленнаго множества «особей», а живое органическое цѣлое, живое тѣмъ, что оно становится Церковью, или – точнѣе – должно становиться и можетъ стать ею. Относится это и ко всему человѣчеству въ цѣломъ и къ отдѣльнымъ частямъ его, живущимъ своею самостоятельною жизнью самобытныхъ организмовъ – соборныхъ личностей.
Въ православномъ міроощущеніи, поскольку оно отразилось въ русской идеѣ и, въ частности, въ идеалѣ святой Руси, соборная личность – не «абстракція», не «символъ», не «аллегорія» и не «аналогія». Она – подлинная, живая и жизненная дѣйствительность, мистическая реальность, воспринимаемая ирраціонально. И для соборной личности завѣты и заповѣди Христа такъ же нравственно-обязательны, какъ и для личности единичной. Если для каждаго христіанина, какъ единичной личности, осуществленіе Правды Божіей значитъ – жить «по правдѣ», стремиться стать праведнымъ, то и христіанское общество (какъ и всякая соборная личность, органически въ него входящая), лишь само становясь сознательно праведнымъ, т. е. Церковью Христовой, вступаетъ на путь воплощенія Божіей Правды въ культурной, политической, хозяйственной и соціальной жизни.
ИДЕЯ претворяется въ БЫТЪ, и этотъ бытъ (я опять повторяю замѣчательныя слова Митрополита Антонія) «выражаетъ собою усилія... водворятъ на землѣ праведность евангельскую, отвергнуться всего, чтобы найти Христа, ставить Его волю, каноны Его Церкви закономъ общественной жизни».
Русская православная идея и представляла собою на протяженіи вѣковъ искреннюю и истовую попытку вѣрующаго народа къ оцерковленію своей мірской, повседневной жизни, попытку бытового – въ широкомъ смыслѣ – исповѣдничества христіанства.
4.
«Цивилизованному» человѣку и, особенно, юнымъ поколѣніямъ современной намъ эпохи, когда культура живетъ почти исключительно импровизаціей, экономика – спекуляціей, а политика – пропагандою и провокаціей, чрезвычайно трудно представить себѣ, что было – и даже не такъ давно – время, когда слова и идеи еще не были въ такой степени обезцѣнены, какъ въ наши дни безудержнаго, граничащаго съ безуміемъ «темпа». Люди «и жить торопятся и чувствовать спѣшатъ»: они говорятъ, пишутъ, декламируютъ, декларируютъ, прокламируютъ и плакатируютъ такъ много и въ такомъ «темпѣ», что имъ уже больше некогда заботиться о чистотѣ и ясности словъ и понятій, о цѣломудренности мысли.
Имъ, вѣроятно, просто непонятно сегодня, какъ это русское православное сознаніе, изъ котораго вѣками выкристаллизовывалась русская идея, неизмѣнно покоилось на вѣрѣ въ то, что таинственно основанная Іисусомъ Христомъ вселенская Церковь, воспринимаемая въ своемъ мистическомъ значеніи (т. е. религіозно-реально), и есть осуществленіе Царствія Божія на землѣ. Имъ, вѣроятно, кажется «нелогичнымъ», что для этого русскаго православнаго сознанія реально именно лишь «мистическое» христіанство, христіанство же «реальное», отвлеченное отъ Богочеловѣческой Личности Спасителя, хотя бы и сведенное въ самую стройную систему нормъ нравственнаго поведенія пребывающаго внѣ Церкви человѣка – это плоть, лишенная духа и жизни: на почвѣ такой мнимой «реальности» сѣмя Правды Божіей не можетъ не только взойти и принести жатву, но даже и ростковъ дать не можетъ.
Ибо мыслить о Церкви въ понятіяхъ матеріалистическаго позитивизма или хотя бы раціоналистическаго идеализма – это не только извращать истинную правду Церкви Христовой, но и самоотлучать себя отъ нея Русское православное сознаніе, отразившееся не только въ яркихъ твореніяхъ нашей богословской и философской мысли, но и во всемъ міроощущеніи и жизнепониманіи «простого» православнаго люда, «нутромъ» отличавшаго Правду отъ Кривды, жило непоколебимымъ убѣжденіемъ, что смысла Церкви Христовой постичь раціонально – «логическимъ» путемъ невозможно; что сущность ея не вмѣщается въ узкія рамки нашего трехмѣрнаго математически логическаго представленія о мірѣ; что она постижима лишь «умомъ святости», о которомъ апостолъ Павелъ говоритъ къ Коринѳянамъ: «Божьяго никто не знаетъ, кромѣ Духа Божія. Но мы приняли не духа міра сего, а Духа отъ Бога, дабы знать дарованное намъ отъ Бога, что и возвѣщаемъ не отъ человѣческой мудрости изученными словами, но изученными отъ Духа Святаго, соображая духовное съ духовнымъ. Душевный человѣкъ не принимаетъ того, что отъ Духа Божія, потому что онъ почитаетъ это безуміемъ, и не можетъ разумѣть, потому что о семъ надобно судить духовно. Но духовный судитъ обо всемъ, а о немъ никто судить не можетъ. Ибо кто позналъ умъ Господень, чтобы могъ судить его? А мы имѣемъ умъ Христовъ» (1 Коринѳ., II, 11-16).
Русскому православному сознанію, а – тѣмъ самымъ – и русской идеѣ, глубоко чужда поэтому «мірская», насквозь раціоналистическая мысль о какомъ либо отдѣленіи Церкви отъ тѣхъ или иныхъ формъ человѣческаго общежитія. Ибо это было бы равносильно самоотлученію ихъ отъ Церкви Христовой, которая не есть нѣкое средостѣніе между міромъ вещественнымъ и міромъ духовнымъ, но нѣчто таинственное, гдѣ эти оба начала взаимно проникаются, оставаясь въ то же время «раздѣльными». И какъ отдѣленіе души отъ тѣла означаетъ смерть человѣческаго организма въ условіяхъ земнаго бытія, такъ и отрывъ общественныхъ организмовъ отъ Церкви проводитъ къ ихъ духовному – медленному или быстрому – умиранію.
Русская православная идея исходитъ изъ самоочевиднаго для христіанскаго сознанія положенія, что всякая – какъ единичная, такъ и соборная – личность человѣческая, просвѣщенная свѣтомъ Христовой истины, пребываетъ и живетъ прежде всего въ Церкви. Иными словами: и «въ условіяхъ земной дѣйствительности» не Церкви отводится нѣкое, хотя бы и почетное мѣсто внутри или внѣ культурной, политической, хозяйственной или соціальной жизни, но ВСЯ жизнь и культурная и политическая, и хозяйственная, и соціальная – изнутри освѣщается и освящается своею причастностью къ Церкви, своимъ стремленіемъ быть или стать ея излученіемъ въ актѣ свободнаго творчества. И какъ бы далека ни была отъ этого повседневная дѣйствительность, – русская православная идея неизмѣнно оставалась вѣрной идеалу Святой Руси, подвигу оцерковленія міра и человѣчества, твердому убѣжденію, что важно не человѣческое общество, какъ таковое, но принадлежность къ Церкви его членовъ; что существенна не та или иная форма общежитія, а степень религіозности людей; что дѣло не въ общественномъ устройствѣ и даже не въ «общественномъ идеалѣ», а въ насыщенности всѣхъ проявленій земного бытія христіанскимъ православнымъ духомъ.
Русскій человѣкъ, истово и страстно жаждавшій, чтобы все на землѣ было «по правдѣ» и «по-божески», естественно, сознавалъ (и этого никогда не слѣдуетъ забывать), что историческая россійская дѣйствительность не только не воплощала идеала Святой Руси, но зачастую, и безконечно удалялась отъ него. Однако, лишь постояннымъ и напряженнымъ стремленіемъ къ осуществленію этого идеала бился пульсъ всего историческаго бытія русскаго народа, а поэтому и русская жизнь, и русская мысль, и русскій бытъ-жизнь, думы и бытъ народа нашего – были проникнуты и насыщены духомъ Православія.
Жить духовною жизнью значитъ жить осмысленно, и вѣра въ безусловный смыслъ жизни составляетъ непремѣнную предпосылку всякаго духовнаго бытія: безъ вѣры въ послѣдній, конечный смыслъ всего сущаго не только самъ человѣкъ, но и весь окружающій его міръ неминуемо катятся въ бездну безсмысленности и безсмыслицы. И русская идея – это сознательно-волевая попытка цѣлаго народа жить и творить религіозно-осмысленно: не во имя прошлаго, не для настоящаго, не для будущаго, а для вѣчности. Если для христіанскаго воспріятія міра и жизни вообще глубоко и органически чуждо – ибо безсмысленно – «жить настоящимъ», «ловить моментъ» («карпе діемъ!»), и это не только въ личной сферѣ человѣческаго существованія, но и во всѣхъ областяхъ земного бытія – культурной, политической, общественной, даже хозяйственной; если для философской мысли «настоящаго», какъ такового, нѣтъ, ибо оно лишь болѣе или менѣе условная грань между тѣмъ, что было, и тѣмъ, что будетъ, – своего рода нуль на скалѣ между прошлымъ, уходящимъ вглубь вѣковъ, и будущимъ, уводящимъ въ «безконечность,» то для русскаго православнаго сознанія настоящее есть. Но оно есть лишь данный мигъ въ великомъ таинствѣ претворенія вѣчнымъ началомъ минувшаго въ грядущее: настоящее осмысленно лишь вѣчнымъ смысломъ Божественнаго Промысла; оно живо только дыханіемъ вѣчности.
Конечно, не исключительно русскому Православію свойственно такое воспріятіе міра и жизни, но христіанскому сознанію вообще. Своеобразна и самобытна русская идея, однако, уже тѣмъ, что она рѣшительно отметаетъ всякое разграниченіе между «теоріей» религіозной истины и «практикой» ралигіозной жизни: что она отвергаетъ «естественность несогласованія ирраціональной вѣры съ раціональнымъ знаніемъ, отказываясь видѣть въ нихъ автономныя «сферы» человѣческаго духа. Для русскаго православнаго міропониманія христіанское воспріятіе земной дѣйствительности было, въ сущности (при всей условности этого сравненія), подобно тому «перевороту», который былъ внесенъ въ «научную» картину мірозданія Коперникомъ. До Коперника центромъ «системы» вселенной была наша земля, вокругъ которой «вращался» весь міръ: послѣ него земной шаръ оказался развѣнчаннымъ, превратившись въ незначительнаго спутника солнца, ставъ чуть ли не самой маленькой планетой въ солнечной «системѣ». Русская православная идея ставитъ въ центръ всего мірозданія Солнце Правды – Богочеловѣческую Личность Xриста и Его Церковь, видя и всю сложную «систему» земного бытія человѣчества и всѣ области людскихъ взаимоотношеній въ свѣтѣ вѣчнаго сіянія Солнца Правды.
Другими словами: для русскаго православнаго сознанія религіозная жизнь, пребываніе въ Церкви, не ограничивалась посѣщеніемъ богослуженій и принятіемъ Таинствъ, не сводилась только къ подвигу личнаго спасенія, но была проникнута постояннымъ и страстнымъ стремленіемъ къ оцерковленію «міра сего», гдѣ господствовали и господствуютъ нехристіанскія и даже антихрианскія, антихристовы начала. Жить «по правдѣ», «по-божески», жизнью и указаніями Церкви, повседневно и повсечасно, а не только въ храмѣ – таково требованіе, составлявшее движущую силу русской православной идеи, какъ внутренняго христіанскаго дѣланія.
«Церковная Жизнь». 1948. № 2-3 (Февраль-Мартъ). С. 5-19; № 4-5 (Апрель-Май). С. 15-26.
источник |
