От публикаторов:
Перед русской православной молодёжью, собранной на свой Съезд у храма-памятника Святому Владимиру в Кассвилле (Джексоне) в 1952 году сказал прочувствованное слово пожилой писатель-воин, Григорий Валерианович Месняев (1892 – 1967), хлебнувший из жизненной чаши много горечи и обжигающе-страшных подношений Российской действительности на Родине. Не обида и не проклятие слышались в его словах, а призыв к бодрствованию и приложению молодых сил, к утверждению национальных ценностей, к душевному подъёму во имя будущего Русского человека, где бы он ни находился по обстоятельствам, на чужбине или в родном краю, страдающем под властью догм и насилия. Писателя слушали с затаённым сердцем, ведь каждое его слово проникало в их души и подавало надежду на братское сближение в культурном подвиге, не раздельном даже океанскими пучинами. На другой год Г.В. Месняев выступал перед православной публикой в Нью-Йорке, говорил о верности заветам отцов – непременно хранить в чистоте идеалов державную память, быть сопричастниками истории своей страны и её славных побед, носить в себе образы родного края, с его богатствами народного языка. Обе эти речи писателя читатели найдут на наших страницах в том виде, как их слышали за океаном.
Кратко скажем и о самой жизни этого замечательного человека. Родился Григорий Месняев в Тульском имении Астафьеве, что вблизи укромного городка Белёва, в дворянской семье, не знатной, но достаточно просвещённой. Его дед, Иван Петрович, дружил с Василием Алексеевичем Левшиным, помещиком села Темрянь, расположенном невдалеке на высокой местности, стягивающей сюда на домашнюю беседу всех одарённых и мыслящих людей губернии. В Астафьеве и провёл детские годы Григорий Месняев, затем окончил Кадетский корпус, а в 1914 году – юридический факультет Киевского университета, после чего некоторое время заседал в Нежинском Окружном суде. Но разразилась Мировая война, и место Григория Валериановича – фронт, а не судебная палата. И он в составе пехотного полка храбро воюет, был ранен и отмечен боевой наградой. В Гражданскую Месняев в рядах Добровольческой Армии, сражается в легендарном Марковском полку, при отступлении заболел тифом и был оставлен в Ростове на лечение. И выздоровление наступило, но со сменой власти. Требовалось устраивать жизнь на других началах. Григорий Валерианович, тщательно скрывая своё прошлое, устроился в научное учреждение, занимался здравницами. В 1930-е годы им издано несколько книжек на эту тему.
В военное лихолетье – Ростов под немцами, культурная публика старого пошиба выживала как могла, не предавая своих стойких граждан и не угождая захватчикам. Но с продвижением нашей армии на фронтах с фрицев сбили тевтонскую спесь, ожидались перемены. Правда, кто и раньше-то нелегалом был, крепко задумался о своей непростой судьбе, оказавшись между молотом и наковальней. И таких набралось немало. Вот и потекли ручейки беженцев на Запад, начиная с 1942 года. Именно тогда Г.В. Месняев и направился туда. Вскоре там, в частности, оказался и другой известный ростовчанин – Сергей Корольков – лучший иллюстратор «Тихого Дона» Михаила Шолохова, талантливый живописец и скульптор. В лагере для перемещённых лиц им придётся переждать некоторое время, пока они уедут в Америку. Там, постепенно свыкаясь с другим миром, Григорий Валерианович Месняев начинает входить в круг русских литераторов. Он много пишет для парижского журнала «Возрождение», для нью-йоркской «России» и для аргентинской газеты «Наша Страна». Писатель-воин близко сошёлся в Борисом Бразолем, председателем Общества имени Пушкина в Нью-Йорке, национально-мыслящем патриотом и публицистом, а после его кончины Г.В. Месняев возглавил это Общество. На чужбине Григорий Валерианович создаёт важные, интересные книги: «За гранью прошлых лет» (Буэнос-Айрес, 1957, 304 с.), «По следам минувшего» (Нью-Йорк, 1965, 448 с.), «Поля неведомой земли» (место издания не помечено, 227 с.). В старости, умудрённый жизнью литератор с увлечением работает над книгой о Н.М. Карамзине, но закончить её ему не удалось.
Заметим, что в пору примирения, переживаемую теперь Родиной, все здоровые русские силы начали смыкаться. Наследие же, оставленное предыдущими поколениями, осваивается и хранится. Объединение – наше будущее, а в Боге – наше спасение.
А.Н. Стрижев, М.А. Бирюкова.
СЛОВО О РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ
НА ТОРЖЕСТВЕ В НЬЮ-ЙОРКЕ ПОД ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВОМ МИТРОПОЛИТА АНАСТАСИЯ
Всякий раз, когда мы говорим о русской культуре, первое, что возникает в нашем сознании, это - блестящая плеяда имён знаменитых русских людей - творцов и делателей на всех стезях русской национальной нивы. Плоды их творчества, их трудов и деяний навсегда запечатлены в нашей благодарной памяти и будут жить столетиями в сознании грядущих поколений русских людей.
Дивное церковное зодчество старой Руси, тяжелые, как шлемы, купола древних Киевских, Новгородских, Владимирских и Московских соборов; блистательный Санкт-Петербург, воплотивший в граните и камне великие замыслы легендарного Императора; альпийский поход Суворова, заставляющий трепетать от восторга каждое русское сердце; звенящие строки «Медного Всадника»; торжественная величавость пушкинского «Бориса Годунова», гениально выраженная музыкой Мусоргского, и многое, многое другое - являются вещными свидетельствами русской одарённости и русской гениальности. Всё это - золотой фонд русского народа. Все это - тот патент на благородство, не считаться с которым не могут даже самые ярые ненавистники и клеветники России.
Однако, при всей своей многогранности и многоцветности, эти золотые россыпи русского творческого духа далеко ещё не исчерпывают того, что мы называем русской культурой.
Ведь, задолго до того, как было названо имя первого русского художника, в глубинах России, никому неведомые, смиренные, скромные и богобоязненные, русские иконописцы - создавали чудеса иконописной живописи! Плоды их искусной и целомудренной кисти, в наши дни, являются предметом восхищения, любования и изучения самых тонких знатоков и ценителей живописи.
То же мы можем сказать о русской литературе. Она не родилась вместе с Державиным, Карамзиным и Жуковским. Ещё в первые столетия русской государственности, - в житиях святых, в летописях, в былинах, в сказаниях и сказках - блестяще проявилась высокая одарённость русского человека и его поэтическая настроенность. А русская песня?! Звонкая, задушевная, могучая и раздольная, как сама Россия, она прозвучала по всему свету, и свет, затаив дыхание, заворожённо вслушивался в незнакомые ему звуки.
Русские пословицы и поговорки, по глубине, вложенной в них мысли, по меткости и лаконизму - могут спорить порой с отточенными афоризмами прославленных мыслителей и писателей.
Одним словом, не только то, что было создано отельными русскими людьми, отмеченными перстом Божиим, но и то, что создал весь русский народ в целом - представляет собой обширную и, может быть, самую важную часть русского культурного богатства и, всё же, несмотря на всю высочайшую ценность русского народного творчества, - и оно тоже не исчерпывает до конца понятия русской культуры.
Эта культура проявлялась во вне и в других формах: в формах самой жизни русского народа, в его быту, в его обычаях, обрядах, верованиях, во всей крепости его жизненного уклада. Он был исполнен тончайшей поэзией, свидетельствовавшей о высокой духовности русского человека, об его всегдашнем стремлении ввысь, в поисках Божьей Правды.
Для подтверждения этого достаточно назвать всем известное произведение наиболее чуткого русского писателя И.С. Шмелёва «Лето Господне». В нём писатель с исключительной выпуклостью показал нам всю красоту, яркость, красочность, полнокровность и полнозвучность старой русской жизни, связанной крепчайшими нитями с русской Православной Церковью.
Годовой церковный круг - Лето Господне, придавал этой жизни необыкновенную значительность, наполнял её до краёв благоуханной поэзией, делал её крепкой, устойчивой и настоенной.
Вот, вся эта сумма проявлений русского народного духа, в своей совокупности, и образует то единственное духовное явление, которое и носит название русской национальной культуры, занимающей особое и почётное место в культуре общечеловеческой. Особенности русского характера, русского мышления, особенное отношение русского человека к жизни и к различным жизненным явлениям, - часто ставят иностранцев в тупик, заставляя их ломать голову над тем, что они называют «славянской душой». Много нелепого и абсурдного сказано и написано об этой пресловутой «славянской душе», которая, по мнению иноземцев, отличается каким-то надрывом, истерией, «достоевщиной» в кавычках, крайностями и загадочностью. Ключ к разгадке особенностей этой души её истолкователями так-таки и не найден. И не найден он ими потому, что никакой особой «славянской души» в природе не существует, а существует совершенно самобытная, простая и ясная - русская православная душа.
В православии-то и заключается основа особенностей русского духа, русского миропонимания и русского поэтического восприятия мира. Православие является началом и концом русской жизни и русского творчества.
И только тот, кто до конца поймёт значение православия для русского народа, может понять: в чём заключается сущность русского культурного типа.
Ещё Пушкин сказал, что русское просвещение вышло из древних стен русских монастырей. И это совершенно справедливо, ибо именно монахи научили русский народ начаткам знаний, дали им письменность, познакомили его с его историей. Однако, не только этому научили русский народ святители русской церкви, праведники, подвижники и безымянные летописцы. Они научили этот народ любить своё отечество, они показали ему, что отечество это не какое-то случайное и механическое соединение племён и земель, а органически слитное, рождённое в борьбе и страданиях, освященное Божьим благословением, огражденное заступничеством Пречистой Богородицы и молитвами русских святых.
А потому каждый русский человек знал и чувствовал, что его страна не такая, как другие, а дом Пресвятой Богородицы, цитадель древлего православия – Третий Рим! Вот из этого сознания и родились повышенная привязанность и любовь русских людей к своей родине, то, что мы называем русским патриотизмом.
Всё, что создано русским народом и что освещено изнутри православной верой и вытекающей из неё любовью к родному отчему дому - всё это и является настоящими плодами истинной русской культуры.
И если мы возьмём русскую поэзию, то увидим, что лучшее, что создано русским гением в этой области - всё зиждется на живом религиозном чувстве.
Первый вполне самостоятельный и оригинальный русский поэт, Г.Р. Державин, оставил нам несравненную оду «Бог». Несмотря на то, что со времени её создания прошло почти двести лет, строфы её звучат с той же значительностью и с той же величавостью, как они звучали в дни Екатерины.
Мне вспоминается, как в трагические дни второй мировой войны, мне довелось очутиться в одном из варшавских госпиталей. Время было страшное для всех и особенно для польского народа. Тяжёлые злобы дня придавливали умы, в которых, казалось, не могло остаться места для «звуков сладких и молитв». И, вот, однажды, к моей койке подошёл один поляк, оказавшийся крупным учёным - профессором-лингвистом. Он заговорил со мной, и заговорил не о войне, не о бомбёжках, не об оккупантах, не об общих страданиях, а заговорил о ... державинской оде! Он считал её самым значительным, что было написано на эту тему во всей мировой литературе, и он уже перевёл её на девять или десять языков. Ко времени же нашего разговора он был занят переводом её на португальский язык. У меня же, как у русского, он хотел получить некоторые объяснения и толкования отдельных мест этого великого произведения.
Излишне говорить о том, что слова польского учёного были для меня, тогда гонимого и измученного, слаще мёда и вина. «Вот она русская культура, вот она сила и мощь русского духа!» - с глубокой радостью думал я.
И дальше, после Державина, в пафосе пушкинского пророка, в образе Пимена, в коем поэт гениально раскрыл тайны русского православного мироощущения, во многих стихах Лермонтова, Тютчева, Хомякова, Аксаковых и, даже Некрасова - мы различаем всю ту же живительную религиозную струю, делающую русскую поэзию, в лучшей части, явлением единственным.
Уже в наши дни, поэт-воин, поэт-патриот, отдавший свою жизнь в борьбе за Россию, Н.С. Гумилёв, как бы подводя итоги этой благородной русской литературной традиции, сказал:
Есть Бог, есть мир - они живут во век,
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но все в себе вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога…
Однако, ведь, кроме светлой стороны русского народного духа, имеется и другая сторона - тёмная и порочная. Мы знаем, что преподобный Серафим Саровский и о. Иоанн Кронштадтский показали всем, каких беспредельных духовных высот может достичь русский человек. Но мы, в то же время, знаем, что были и другие люди, и было их значительно больше, чем наших великих праведников. Мы знаем, что, когда жил о. Иоанн, кругом бушевали волны неверия, отступничества от церкви, и что самонадеянный рационализм и материализм туманили головы большинству русского образованного общества.
Всё это так. Из песни слов не выкинешь, как не выкинешь из русской истории имён Пестеля, Чернышевского, Желябова, Максима Горького и Ленина. Все они были - дети русского народа, были членами нашей общероссийской семьи.
Однако, надо помнить, что в тот момент, когда люди отвернулись от России, отреклись от прадедовских заветов, отшатнулись от русской национальной традиции, сделавшейся для них не только чуждой, но и ненавистной, они перестали быть русскими людьми. Всё, чем они ознаменовали свои жизни, идёт в разрез с этой традицией, её отрицает. И они, потому, являются не творцами, а отрицателями и разрушителями русской культуры.
И как бы внешне ни было привлекательно то, что создали отдельные из них, создания эти являются не сочными и здоровыми плодами русского духа, а, хотя и яркими, но ядовитыми и отравляющими душу и сердце цветами зла.
Каково же должно быть наше отношение к этим цветам зла, к этим проявлениям мнимой культуры?
На этот вопрос дал исчерпывающий ответ тот Н.С. Гумилев. Он, говоря о поэме А. Блока «Двенадцать», сказал, что Блок, написав эту поэму, вторично распял Христа и ещё раз расстрелял Государя. Когда же его собеседник заметил, что «Двенадцать», как стихи, близки к гениальности, Гумилёв ответил: «Тем хуже, если гениальны. Тем хуже для поэзии и самого Блока. Дьявол, заметьте, тоже гениален - тем хуже и для дьявола и для нас».
В результате того, что цветы зла буйно разрослись на русской ниве, заглушив скромные цветы, веками взращивавшиеся нашими предками, - поступательное движение русской культурной жизни, если не превратилось, то замедлилось и приглушилось. Чистые, студёные ключи русского творческого духа придавлены сейчас тяжёлыми булыжниками грубейшего материализма, засыпаны серым песком неверия и отрицания, завалены мусором лжеучений и лжекультуры.
Но значит ли это, что мы должны поставить крест будущности русского народа и над самой Россией? Значит ли это, что мы должны признаться в том, что получив бесценнейшее наследство, мы неразумно его расточили, и у нас нет более надежды на то, что нам удастся когда-нибудь его приумножить?!
Конечно, не значит! Мы имеем множество свидетельств о том, что подземные ключи русской веры, русских чувств и мыслей, - продолжают струиться даже в леденящей атмосфере современной России, как они струятся и на скудной почве русского зарубежья. Здесь невозможно приводить несомненные доказательства этого. Однако, это так, и это бесспорно.
Уместно вспомнить, всем известные и от частого употребления несколько потерявшие свою свежесть, и свою глубокую справедливость, слова одного из самых одарённых и блестящих русских людей, мыслителя и поэта Ф.И. Тютчева.
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить.
Да, в Россию не только можно, но и должно верить. Вера эта зиждется не только на наших субъективных чувствах: на нашей приверженности к «отеческим гробам» и на любви к «родному пепелищу». Она зиждется на крепком камне: вечного и твёрдого Пpaвocлaвия. И раз, оно просвещает нас и освещает нашу жизнь тихим и немеркнущим светом, какие могут быть сомнения в нашем будущем?
Наш знаменитый историк В.О. Ключевский, человек тонко понимавший все особенности русской психологии и смысл и значение русских исторических процессов, в своей речи, посвящённой памяти преподобного Серия Радонежского, сказал: «Одним из отличительных признаков великого народа служит его способность подниматься на ноги после падения. Как бы ни было тяжко его унижение, но пробьёт урочный час, он соберёт свои растерянные нравственные силы и воплотит их в одном великом человеке, или в нескольких великих людях, которые и выведут его на покинутую им временно прямую историческую дорогу».
Слова эти были сказаны задолго до революции и падения России. Но, несмотря на их давность, не звучат ли они для нас теперь, как оживляющее и ободряющее наши усталые сердца - пророчество?
Наше славное прошлое, те великие тени, которые мы оживили на мгновение, сознание нашей принадлежности к великому народу и общности с ним, сознание того, что каждый из нас является, в той или иной мере, носителем, продолжателем и творцом русской культуры - всё это укрепляет живущую в нас веру в то, что урочный час пробьёт, и что Россия, после глубочайшего своего унижения и позора, победно выйдет на свою прямую историческую дорогу.
И, одушевлённые этой верой, в день, когда мы с гордостью говорим о русской культуре, - душой и мыслями обратимся к нашим страждущим братьям на далекой родине, и воскликнем: да здравствует Россия, и да живёт русский народ во веки веков!
Г. Месняев
("Православная Русь". № 19 (1/14 октября 1953 г.).
Григорий Валерианович Месняев (30 марта 1892, Тула — 11 ноября 1967, Нью-Йорк) — писатель, общественный деятель русской эмиграции в США.
Библио-Бюро Стрижева-Бирюковой |
