(Сказано в неделю 22-ю по Пятидесятнице 22 октября 1917 г.)


Человек некий бе богат и облачашеся в порфиру и виссон, веселяся на вся дни светло. Нищ же бе некто, именем Лазарь, иже лежаше пред враты его гноен... И желаше насытитися от крупиц, падающих от трапезы богатого, но и пси, приходяще, облизаху гной его. Бысть же умрети нищему, и несену быти ангелы на лоно Авраамле, умре же и богатый, и погребоша его. И во аде, возвед очи свои, узре Авраама издалеча и Лазаря на лоне его (Лук. XVI, 19 - 23).
Для бесед наших о совести и нравственном законе есть ли что в этой притче Господней, относящееся к предмету, нас интересующему? По-видимому, здесь нет столкновения и сопоставления закона Божия и закона человеческого. Но так только по-видимому. Вот вопрос, который сам собою напрашивается при размышлении о нравственном смысле жизни: за что же собственно осужден даже до ада богач? По-видимому, ведь он ничего худого не сделал. И сколько среди нас найдется людей, подобно ему, и хорошо одетых, и живущих беспечальною жизнью, и обладающих богатством? Неужели само по себе богатство есть зло и грех? Но тогда и Авраам, на лоно которого в раю преселился Лазарь, тоже подпадал бы осуждению, и богач должен бы в аде пойти именно к Аврааму. Ибо знаем, и Авраам в земной жизни был очень богат, владел и серебром, и многочисленными стадами, покупал земли, владел имением. В притче есть указание, которое, может быть, имеет значение для ответа на поставленный вопрос. Авраам говорит богачу, когда он просит облегчения мук: «Вспомни, что ты уже получил доброе в жизни твоей, а Лазарь - злое, ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь». (Ст. 25). Но неужели всякий человек, который в земной жизни был счастлив, уже за это подвергнется осуждению и обречен на вечные муки? Тогда, опять скажем, и Авраам тоже был в довольстве и часто в счастье: он имел утешение Божьей любви, он именовался: друг Божий, он получил сына в старости, он был счастлив в семье, в делах своих житейских. Тогда и он, как получивший доброе в жизни, должен бы страдать! Очевидно, пред нами нечто иное. Некоторые из толкователей евангелия хотят найти в притче Спасителя о богаче и Лазаре прозрачную картину жизни тогдашнего первосвященника Анны, с его пятью сыновьями, и зятя его Каиафы. Недобрую память оставили они даже в еврейской литературе. «Проклят Ханнан (т.е. первосвященник Анна) и весь род его», - говорится об этой семье в талмуде. Все они, действительно, принадлежали к саддукеям, как известно, отрицавшим ангельский мир, бессмертие души и праведное мздовоздаяние за гробом, и вели чисто животно-чувственную жизнь. Видят и намек на эту семью в словах богача: «Отче Аврааме, пошли Лазаря в дом отца моего, ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения» (27 - 28). Действительно, от писателей древности, и именно еврейских, а не от каких-либо враждебных Анне и Каиафе лиц из христиан, мы знаем, как первосвященники жили. Чтобы пройти в первосвященники, надо было дать двойной подкуп римской власти: показать себя равнодушным к судьбе и положении своего народа и духовно его продать, а затем истратить на подкупы огромные денежные суммы. Как все саддукеи всех времен, первосвященники жили, пользуясь всеми удобствами и удовольствиями, презирая народные строгие на это взгляды и простые обычаи, и в этом полагали свою культурность, свою связь с образованными римлянами и греками. В первый день своего служения один первосвященник вышел к народу в одежде, стоящей на наши деньги сорок тысяч рублей. Не намек ли на это в словах: облачашеся в порфиру и виссон, - богатейшие, редкие и красивейшие ткани и одежды того времени, занесенные в Палестину из роскошного Рима?
Древние еврейские писатели говорят, что на обеды, приемы и пиршества Каиафы требовалось ежедневно тридцать бочонков вина. Вот и объяснение слов: веселяся во все дни светло... Чтобы собирать огромные средства, нужные для такой жизни, первосвященники в полном смысле грабили народ: они жили доходами от продажи жертвенных птиц и животных, причем около горы Елеонской, на пути в священный город, были выстроены огромные помещения для торговых особого рода магазинов. Цена голубя, которого приносили в жертву самые бедные люди, доведена была до нашего золотого империала, а своих животных приносить в храм было запрещено. Большие доходы имели первосвященники от размена денег в храме на еврейский священный сикль теми евреями, которые приходили из других стран и приносили иностранные монеты. В храме были устроены особые меняльные лавки, - и вот почему Спаситель изгнал торжников из храма и этим возбудил против Себя такую яростную ненависть первосвященников. Может быть, нищий, обобранный народ и изображен был в притче под образом Лазаря, иже лежаше пред враты своих духовных вождей гноен, и желаше насытится от крупиц, падающих от трапезы богатого...
Но все это - догадки, в объяснении притчи для нас несомненно ценные и важные и, однако, не в этих подробностях дело: притча Спасителя сказана в общее назидание, а не в обличение отдельных лиц, при том столь прикровенное. Вопрос все-таки остается вопросом: что же худого собственно сделал богач, и за что он унаследовал адские мучения? Приведите этого богача к земному судье, поставьте его пред судом юридического государственного закона. По какой статье, по какому обвинению вы смогли бы осудить его? Закон юридический совсем отказался бы его судить, и никакого преступления в нем не мог бы найти. А закон Божий, закон нравственный, как видите, судит, находит тяжкие вины и строго осуждает. Итак, оказывается, можно быть безупречным с точки зрения закона гражданского и, однако, быть виновным пред Богом. И сколько таких! Не скажет ли каждый из нас: от них же первый есмь аз? И, наоборот, сколько, может быть, есть преступников пред государственным законом (особенно в такие времена, как наши, когда законы ежедневно меняются), но великих перед Богом, великих по духовной своей ценности! Таковы противоречия жизни. Так умные люди не всегда учены, а ученые не всегда суть умные люди; так занявшие первое место в школах при ученье не всегда потом в жизни оказываются умелыми и разумными деятелями; так богословы не всегда религиозны, а проповедники веры и нравственности не всегда сами благочестивы, - от них же первый, о, Боже, есмь аз!
В чем же сущность вопроса в обсуждаемом нами ныне предмете? В том, что закон юридический, нравственность мирская ведают только отрицательные стороны жизни, а не положительные подвиги и заслуги человека. Не убил, не украл, не обманул, не поджег, не ограбил: и человек прав и неуязвим для закона гражданского. Это - младенческое состояние нравственности. Оно наблюдается и в Ветхом Завете, где заповеди Закона Божия так и начинались с отрицания и состояли из запрещений: не убий, не прелюбы сотвори, не укради... А нравственность христианская есть нравственность положительная и творческая. Притча Господня, сегодня нами слышанная, и должна пред нами поставить вопрос в суде о богаче, - вопрос не о том, чего богач не сделал худого, а вопрос о том, что он мог сделать доброго и что на самом деле сделал... Вот суд глубокий, истинно-нравственный, - и суд, - суд поистине страшный!
Ты богат: сколько бы ты мог оказать услуг ближнему, как бы ты мог в области добра поработать Богу и людям, как бы ты мог прославить имя Бога и Его закона! Сколько бы слез мог отереть, сколько бы погибших спасти, сколько бы преступлений предупредить, сколько бы заблудших наставить! Твой долг ты не исполнил, добра ты не делал - и за это, как виновный, как обокравший Бога, ты судишься. Ты умен, талантлив, ты можешь влиять на жизнь, на людей: сколько бы ты мог посеять добра, сколько бы мог просветить людей, какие бы семена добра посеял в их душах, как бы ты послужил будущему расцвету знания, света, правды, милости, труда, подвига! Ты не сделал этого, - ясно, что ты обокрал Бога, заповедавшего нам служение Ему и Его закону святости и правды. И если богач, изображенный в притче, есть первосвященник Анна или Каиафа: то какому же суду подлежал он, этот человек, который в своем положении и звании столько мог и должен был сделать для народа, для его духовного блага, и ничего не делал: вместо этого жил только для себя, веселяся во вся дни светло... Господь, по учению евангелия, указывает нам не только то, чего мы не должны делать, но и то, что мы должны делать. Нравственность христианская есть нравственность не запретов и уклонений от зла, а нравственность положительная, состоящая в подвигах добра. Блажени нищии духом, блажени плачущие, кроткие, алчущие правды, милостивые, чистые сердцем, миротворцы... Здесь нет и не слышно этих постоянных не, постоянных отрицаний. Вот в чем превосходство нравственного закона Божия пред законом юридическим. Во Христе Иисусе, слышим мы сегодня от апостола, ни обрезание что может, ни не - обрезание, т.е. не отличие по национальности, не отношение к обрядовому закону, - но нова тварь (Гал. VI, 15). И воистину, такое глубокое, положительное понимание нравственного закона и нравственных требований есть совершенно новое творение в духе человека. Это есть творчество в области нравственной жизни. Даже Толстой, при всем своем уме, отшедши от Церкви и благодати искупления, так и остался ветхим человеком, так и не вышел из младенческого состояния нравственности, так и не возвысился до истинного представления нравственной жизни. Его знаменитые шесть заповедей, выведенные якобы из евангелия, все начинаются характерным – «не», и ничего общего по духу с евангелием не имеют: не убивай, не судись, не воюй, не клянись, не противься злу и т.д.
Христианин должен знать, что ему делать, а не только то, чего не делать... Святость христианская есть сила не пассивная, а активная, деятельная, созидательная: нова тварь...
Присмотритесь с этой точки зрения к воззрениям и настроениям русского народа, и увидите, что Толстой повторял только ошибки его, над исправлением которых нам еще много-много предстоит работать. Кто на нашем языке и в нашем представлении есть добрый и хороший человек? Увы! - это часто человек безличный, ничтожный, который ничего дурного не сделал, но не сделал и ничего доброго, хотя бы мог сделать. Кого выберут на какую-либо должность, особенно в деле управления и проявления власти и деятельности? Чаще всего - человека слабого, безвольного, робкого, на все согласного. Это и есть - хороший и добрый человек! Кто не имеет врагов, кого не судят, кого не преследуют? Опять чаще всего человека ничтожного, которого вместо этого имени называют хорошим и добрым... И понятно становится горькое слово Христово: «Горе, если о вас хорошо говорят все люди! Так поступали с лжепророками» (Лук. VI, 26). Представление о святости, как о силе пассивной, делает то, что и вся русская жизнь именно пассивна, что можно в ней утвердить полное торжество зла, сильного только нашим бессилием, безволием, дряблостью и тупою животною покорностью.
В этом смысле, и та власть, которая пала на наших глазах и попустительством своим злу причинила столько вреда народу - не была ли, признаемся, отображением народного нашего характера? И в этом смысле, заменившая старую власть новая приобрела ли хоть сколько-нибудь бодрости, настойчивости, явила ли творчество и силу активности? Увы! - ничего нового мы не увидели и не получили, и, по-прежнему, добро связано, а зло гуляет, торжествует, закон молчит и бездействует, и вместо дела, труда, подвига, терпеливой и настойчивой работы, - пред нами слова и слова, море слов с призывами не грабить, не бастовать, не делать погромов, не изменять родине, не бежать от неприятеля, не оставлять позиций и окопов: и нет только указания на то, что надо делать, и нет положительной, творческой работы жизни. Деятели переворота и революции оказались сильными в разрушении и отрицании - и безвольны, бессильны в творческой работе. Ее нет, и еще не видно даже ее следов.
Отчего? Оттого, что мы - в младенческом нравственном состоянии, не нова тварь, не усвоили себе христианского понятия о нравственности, а живем только юридическим, человеческим законом. А этот закон навсегда обречен давать только отрицательную расценку человеческого поведения.
И только закон Божий есть закон воистину положительный, не только в том смысле, как это принято понимать в языке ученом, т.е. не только потому, что он положен в букве, в письмени, в своде законов, а в том смысле, что он дает положительное содержание человеческой духовно-нравственной и практической деятельности. И только закон Божий - христианский есть сила активного, действенного достижения добра и чрез это сила действенная в борьбе со злом. Иначе мы навсегда будем обречены на то, чтобы посекать стебли и листья ядовитого растения, которое, при сохранении корня, будет давать этих стеблей и листьев еще больше и еще в более сильной степени... Ведь дурная и сорная трава, и в самом деле, растет гораздо сильнее, чем хлебные злаки...
Укрепляйте, развивайте, усовершайте добро, и тогда будет всего скорее гибнуть зло. Укрепляйте, развивайте, исполняйте положительный закон Божий, и тогда сам собою будет отходить в сторону карательный и отрицательный закон человеческий.
На Законе Божием стройте школу, которую теперь так усиленно стремятся освободить именно от Закона Божия, на нем стройте воспитание народа, стройте основание всей жизни.
Легкое дело: разорять и отрицать; этим и занято теперь наше время, наше поколение. Увы! - для того не требуется ни ума, ни таланта, ни нравственной зрелости. Но великое дело - понять, оправдать, усвоить, исполнить. Кто сотворит и научит, тот велий наречется в царствии Христовом. Так говорит евангелие. Этим сильно могло бы быть не наше только время, а всякое время, всякий народ, всякое общество. Здесь сила вечная.
И пока мы не придем к положительной нравственности и творчеству евангелия, дотоле наша жизнь будет обречена на разрушение и гибель. Аминь.