Мы часто спрашиваем себя: что значит жить по-русски? Что такое русская судьба, русский характер, русский образ жизни? Как началась Россия? Откуда мы родом?Мы дважды рождались в Русской земле: сперва как славяне, затем как русские. Это только в пределах строго документальной истории. А до того в нашей стране, видимо, жили праславяне — венеды, а до них — арийцы, общие предки индоевропейских народов. Они не собирали Россию, а заселяли, заполняли «вмещающий ландшафт». Славяне родились перед Рождеством Христовым в теплой лесостепи к северу от Черного моря и в широколиственных лесах Карпат. Они складывались в единый народ в спокойной обстановке на обширном малонаселенном пространстве. Не были они не только имперским народом, но даже и достаточно государственным, походя на кельтов, близкую родню, вольнолюбием и установкой на федерализм.
Единая «Киевская Русь» существует только в школьных учебниках. Государством в Домонгольской Руси было каждое княжество. Усилия князей объединителей Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, при всем их таланте и могуществе, были тщетны. Славяне их не понимали, ибо Русь и так была велика и обильна. А русские — этнос XIII века — складывались в обстановке чудовищного давления и с Запада и с Востока. Немцы-крестоносцы, шведы, поляки, венгры, язычники-литовцы, Орда... Идея единой России сразу стала не просто популярной, она стала всеобщей, стала этнокультурным стереотипом. В усобицах XII века дрались за добычу, за чужую землю, искали «себе чести, а князю славы». «Усобицы» же XIV века — это борьба трех сторон за создание единой Владимирской державы: Суздаля, Твери и Москвы; и борьба двух сторон за создание империи: Владимира и Вильны.
Не у Орды и даже не у Византии как государства «перехватила» Русь имперскую идею. Православная Церковь, стремившаяся создать себе опору в виде христианского царства, приобрела эту идею у Рима при Константине Великом, сохранив это достояние в лице Византийской империи. Однако в XIV столетии любой русский, побывавший в Константинополе или хорошо осведомленный о тамошних делах, понимал, что православное царство идет к закату и, скорее всего, не выживет. А уж грек-то в этом точно не сомневался. Посмотрите, как действуют разноэтничные русские митрополиты в XIII-XV веках: галичанин Кирилл, грек Максим, галичанин Петр, грек Феогност, москвич Алексий, болгарин Киприан, грек Фотий, рязанец Иона. В их действиях одно не меняется никогда: установка на создание Российской державы. Ее Церковь и готовила — как преемницу уходящей Византии.
Так что в качестве имперцев русские были воспитаны друзьями, государственниками их воспитали враги, а православными они родились, ибо их предки приняли христианство вдумчиво и не торопясь еще в первом тысячелетии нашей эры. Причем никто не сомневался, что первый отмеченный историками русский человек Александр Невский именно на камне веры основал свой культурный выбор. И первый пассионарий нового русского этноса о пассионарности не задумывался, он спасал Русь, которая вовсе не хотела тогда, чтобы ее спасали. Александр надорвался, не дожив до сорока, и остался навсегда любимейшим русским князем. А могла бы быть столица Русской державы и в Вильне, и в Киеве. Но уступили князю-вероотступнику Ягайле, не выгнали его вон предки нынешних «украинцев» и «белорусов», отдав тем самым Москве право основать Царство.
Что же точнее отражает понятие «Русский путь»: славянское единство, «евразийство» или единство православное? Славянский единый народ к XV веку давно закончил свою жизнь. Когда в XI столетии Болеслав Храбрый лез в киевские дела, то воспринималось летописцем как естественное участие еще одного славянского правителя в междоусобной брани: польский ли, черниговский — какая разница! А в Смутное время поляки для русских — уже грязные оккупанты. Возможно, последний шанс использовать в политических целях любовь славян друг к другу преступно упустило последнее русское правительство в период Первой мировой войны. Тогда даже хорваты перебегали на русскую сторону, чтобы с немцами биться.
Евразийцы были во многом правы, описывая сходные природные условия жизни русских и их восточных соседей, и отмечая нашу с ними совместимость, взаимное тяготение. Кстати, еще славяне Древней Руси замечательно уживались с половцами, и даже включили их в орбиту своей культуры. Но Средняя Азия исторически не часть России. А без Туркестана — какое «тюрко-славянское единство»? В Российской Федерации 90% населения принадлежит к восточно-христианской культуре. Это просто православная страна. Вы же не называете Сирию или Египет «христианскими» государствами, а там доля христиан куда больше, чем у нас доля мусульман. Добрососедство и дружба с мусульманами возможны и желательны, но с христианами Балкан и Закавказья у нас больше оснований для близости.
Наш путь неизбежно будет следовать не только из более чем тысячелетнего прошлого России, но также из наследия восточно-христианской культуры, из двухтысячелетней жизни Церкви, из многих тысяч лет ветхозаветной библейской традиции. И еще из загадочного языческого прошлого славян и их предков. Из смутно различимого общеарийского мифа, с его сословностью, с его понятиями чести и благородства. А в чем-то — из памяти обо всех живших людях. Мы все — от Адама, хотя все разные.
Точнее всего сущность нашего пути и предназначения определяет сформулированная полтысячи лет назад национальная идея — «Святая Русь» — понятие, живущее в национальной традиции. Понятие «традиция» почти синонимично понятию «культура». Когда о ком-то говорят «традиционалист», то говорят о человеке высокой культуры. Общество вне традиции немыслимо. Любая форма государственного устройства будет нормально работать только в «домашнем» варианте. Пора закрыть спор славянофилов с западниками: можно учиться, можно заимствовать, но лишь то, что ложится в национальную традицию. Вот бюрократическое правление в России нетрадиционно и может весьма печально завершиться для многих бюрократов.
Как и на чем мы договоримся — слишком многогранная тема. Многое тут в компетенции не историка, а философа, богослова, социолога, эколога. Одно условие видится мне более или менее явно: на антикоммунизме мы уже не договорились. На коммунизме, на социализме — даже после 70 лет рабства — не договоримся никогда. А вот на отвержении революции реально можем договориться. На том, что не коммунист плох, а всякий революционер, всякий разрушитель.
* * *
Многие, утверждающие, что русские — еще не нация, вовсе не хотят русских оскорбить. Просто применяют термин в его западном (искаженном) значении. Латинское слово «нация» значит «народ», конечно, то же, что и греческое «этнос», но у него своя странная судьба. В Средние века нация — это землячество или совокупность подданных одного государя. В Пражском университете времен Яна Гуса отмечены четыре так называемые «нации»: чешская, польская, баварская и саксонская. Из них три, в сущности, — немцы, так как «польскую нацию» составляли немцы, подданные польского короля. Мнимая победа национальных государств над феодальными и имперскими в Западной Европе есть не что иное, как идеологическая модернизация. Если бы Бургундия отстояла свою независимость от агрессии Франции в XV веке, мы читали бы в учебниках, что свободолюбивые бургундцы в союзе с фламандцами, фризами и лотарингцами отразили интернациональную агрессию французов, бретонцев, провансальцев и аквитанов... Что в истории было, то было... За «Французскую республику, единую и неделимую» Париж расплатился Вандейской войной, на которой обломала зубки революционная армия. Бретонцы не признавали себя французами.
«Нация» как сумма граждан государства есть понятие, существующее только на Западе, только в западнохристианской культуре, сейчас уже просто западной. В России, во всей Азии, в Африке «нация» есть этнос, и только этнос. Свидетельство тому есть полное фиаско партии Индийский Национальный Конгресс, несмотря на исключительные дарования деятелей клана Ганди. То, что в Индии два государственных языка, есть не наследие «проклятого колониального прошлого», а реальность, в которой бенгалец и сикх не желают говорить на хинди. И с хиндустанцем они желают общаться только по-английски.
Не будет никогда «индийской нации», не будет и «российской»! Не пожелает любой нормальный русский человек слышать в телепередаче, что первое место на Олимпийских играх занял «россиянин» Иванов, а второе — «украинец» Петров. Да хоть бы и Петренко! Не сможет ни один послекоммунистический правитель безнаказанно для своей политической карьеры использовать коммунистическую подмену понятия «великоросс» термином «русский». И в XVI, и в XVII, и в XVIII веках наши соотечественники в оккупированных Малой и Белой Руси (а также в Червонной, и в Подкарпатской) гордо именовали себя русскими. Даже в «Путеводителе по Крыму» (уже не Таврии!) 1925 года национальная статистика выглядит так: русских — свыше 300 тысяч, в том числе великороссов, «украинцев» (заметьте, уже не малороссов — работает большевистская пропаганда!), белорусов столько-то. Сначала великороссам приказали зваться русскими, отказав тем самым в праве на имя русских малороссам и белорусам. Теперь пытаются в этом праве отказать и великороссам. В приличном обществе афроамериканца не назовут «dirty nigger», армянина — «армяшкой», еврея — жидом «пархатым». Однако в бытность главой правительства Российской Федерации Виктор Черномырдин перед телекамерами запросто обложил русских «этническими россиянами». Только ведь это не значит, что русские согласились быть этими «россиянами», что они согласились с ленинским расчленением их нации, что русины Закарпатья признали себя частью «украинской нации», что Чернигов и Харьков, основанный на земле вполне «москальского» царя с его разрешения, добровольно согласились стать заграницей.
Право же смешно подозревать, что «мировому сообществу» или «прогрессивному человечеству» удастся заставить нас всерьез полагать, что некоторые нерусские люди принадлежат к «российской нации», а иные настоящие русские, оказавшиеся в 1991 году за пределами РФ, не принадлежат.
О «советском народе». Когда выживший из ума Леонид Брежнев сообщил, что «сложилась новая историческая общность», все вежливо посмеялись. Но в 20-30-е годы угроза реального формирования новой нации политическими средствами была серьезной. Дело в том, что этносы не создаются по воле политиков. Они рождаются по воле Божией или в силу законов природы — это как кому удобней. Усилиями коммунистической партократии и «чрезвычайки» (Чрезвычайной комиссии) можно было сколотить не народ, а химеру. Насколько процесс химеризации успел достичь результатов, как благодаря химеризации удалось назвать Россию «Советским Союзом», а клочок России — «Российской Федерацией», как жертвами химеризации стали несчастные, скандировавшие «Са-вет-ский Са-юз», — все это станет предметом исследования ученых уже следующего века.
Нужно помнить, что империя всегда многолика. Она потому и империя, что состоит из сохраняющих свой драгоценный культурный облик провинций. Однако и любая значительная нация состоит из субэтносов, а богатый язык включает множество диалектов. И то прекрасно. Одно из важнейших наблюдений Константина Леонтьева, великого мыслителя, состоит в том, что «упрощение есть всегда деградация». Упростить общество стремится тиран. Быть может, самый мерзостный из них — Иван IV. Он всерьез полагал, что все русские люди поголовно его рабы. Не лучше ведут себя иные «демократы», уверяющие, что Россия населена «электоратом», то есть толпой, быдлом, «массами». От угрозы чудовищной унификации предостерегает Xосе Ортега-и-Гассет в «Восстании масс». И Сергей Левицкий в «Трагедии свободы» напоминает нам, что общество стремится к симфонии сограждан, а массы — к унисону. Другой тиран, Петр I, упрощал уже всерьез: различные группы земледельцев вместе с холопами сплющивал в одно сословие крепостных крестьян, боярскую аристократию размешивал в служилом дворянстве. Бюрократия всегда стремится к социальному упрощению, дай ей только волю! А интернационально-тоталитарный режим стремится еще и к унификации внутреннего мира человека.
Зато взгляните, как многообразна Россия в эпохи расцвета! В XI веке мы еще учились у греков приемам каменного зодчества, а в XII веке уже засияла радуга изумительных местных школ: смоленской, новгородской, суздальской, галицкой. В XVII столетии Москва — культурный центр, несомненно, мирового класса, но для Ярославля, Рязани, Нижнего она вовсе не центр. В 1630-е годы заказчиком-ярославцем в Москве возведена церковь Троицы в Никитниках. С середины века она становится предметом подражания, но еще в 40-е подобная и ничуть не хуже появляется на Торгу Великого Устюга. Маленькой столицей должен был казаться в XVII столетии красавец Тобольск.
Именно петербуржская бюрократия поделила Россию на два мира — столицу и провинцию. Впрочем, в полной мере то не удалось: помешала старушка Москва, сохранявшая промежуточное положение.
Но вот наступил последний культурный подъем. В блестящую эпоху модерна искусство, литература, философия, многие научные школы впервые с XIII века куда значительнее у нас, чем у западных соседей. Хозяйственный подъем конца XIX столетия сменяется экономическим бумом начала XX, не имеющим себе равных.
Россия переживала демографический взрыв. В пятидесятые годы нашего века численность населения России (по западным данным) должна была превысить 300 миллионов человек. Одних это страшило, другими воспринималось как признак неизбежного великого будущего России. Наконец, только во второй половине нашего века благодаря исследованиям физика Федосеева стало известно, что в 1913 году наш жизненный уровень был несколько выше, чем в самой Англии. Все 75 лет советской власти мы учились видеть только свои дореволюционные недостатки и не замечали, что, скажем, старая Россия производила практически все виды продукции, что ее автомобильная промышленность была на уровне немецкой, а авиационная — на уровне американской. Подобные примеры можно привести из разных областей.
Русское хозяйство сохраняло заметную национальную специфику. Значительный удельный вес в экономике предреволюционной России составляли весьма процветающие мелкие, и даже семейные предприятия, высококвалифицированные кустари, которые экспортировали в страны Европы. Мы продолжаем считать это признаком отсталости «реакционной царской России», хотя конец XX века показывает, что на современном Западе наиболее динамично развиваются предприятия средние и мелкие, в том числе семейные предприятия, они более гибко приспосабливаются к требованиям рынка.
Русские рабочие в 1910-е годы имели самую совершенную систему страхования труда и гарантий для наемных рабочих, что признал президент США Вильям Тафт, а мы до сих пор продолжаем подозревать, что «несчастному угнетенному русскому рабочему» зачем-то было необходимо, опережая западных коллег, совершить социальную революцию.
С середины прошлого по вторую половину нашего, XX века (130-140 лет) живет замечательная русская философская школа. У кого угодно ее уже назвали бы русской классической философией. По продуктивности идей, трудов, по влиянию на мыслителей других стран были две сопоставимые с ней эпохи: греческая классическая и немецкая классическая философия. Но мы того не замечаем и поныне.
Итак, мы не замечали и не замечаем собственных преимуществ и продолжаем подчеркивать собственные недостатки. Еще в середине прошлого века универсальный мыслитель Алексей Хомяков отметил, что «мы заимствуем недостатки Запада, проходя мимо его достоинств. Недостатками Запада мы вытесняем собственные достоинства, при этом наши недостатки при нас остаются». Наблюдение Хомякова справедливо и для XX века, включая его 90-е годы.
И снова начинает сиять созвездие центров: университетских, промышленных, торговых, издательских. Нижний Новгород, Одесса, Казань, Томск... Московская архитектурная школа значительней петербуржской, но в Москве строят и ярославец Поздеев, и самарец Зеленко. Есть и чистый модерн, и национально-романтический, и неоклассический! Нестеров настолько же не похож на Борисова-Мусатова, насколько оба они не похожи на живописцев «Мира искусства».
В этом сложном спектре проявлений культуры самой высокой пробы немало имперского и весьма много национального. Ведь империя, в отличие от федерации, всегда создается вокруг ведущего, стержневого этноса. Можно строить чисто национальное государство, можно отказаться от роли имперского народа, как поступили турки, изгоняя целые народы с их земель: греков, армян, ассирийцев, курдов... Но нельзя сохранить имперское наследие, разрушая национальное самосознание.
Что же касается всемирной роли империй, то они всегда исполняли роль арбитра, а не мирового властителя. Вспоминая эпоху Александра III, французский автор писал, что в его царствование «в Европе нельзя было воевать без разрешения русского царя, а он этого разрешения не давал». К владычеству во всей вселенной стремились как раз те, у кого империя не получилась: Александр Македонский, Тамерлан, Наполеон. Говоря о советской истории нужно отметить следующее. Большевицкий режим начинает с того, что выводит Россию из победоносной войны, лишив ее тем самым заслуженных плодов победы. Более того, послевоенный мир устраивается уже безучастия России и без учета ее интересов. К тому же она уже не защищает своих православных собратьев.
В итоге Франция искусственно «вырезала» из Сирии государство Ливан по местам преимущественного обитания католиков в ущерб православным сирийцам. Но исторического государства Ливан никогда не было! Россия не осуществила свой протекторат над Иерусалимом. А далее в Палестине было устроено конфессиональное государство Израиль, и должно было быть устроено арабское государство, но никто и не поднял вопроса о создании христианского государства и христианского сектора Иерусалима. Позже Израиль оккупировал арабскую палестинскую территорию. Последствия разделения Палестины на «еврейское» и арабское государства были примерно такими же, как и в Боснии, где якобы «сербы воюют с мусульманами», ведь «евреи» (иудеи талмудические) — это религиозная общность, а арабы — этнос, и точно так же мусульмане — религиозная общность, а сербы — этнос.
В 1921-1922 годах Кемаль-паша, начинающий Ататюрк, воюет с нашими многовековыми союзниками греками и Дашнакским армянским правительством. Вечная защитница армян и греков Россия силами большевиков наносит прямой военный удар в спину Дашнакскому правительству и финансовый удар в спину грекам, предоставив колоссальный золотой заем Кемалю, вследствие чего греки теряют сектор Смирны, а Турция с того времени приобретает уже геополитически опасный характер.
Сталина подозревают в восстановлении имперской внешней политики, но эти подозрения ложны. Например, Сталин дарит Чехословакии Прешовскую область, не позаботившись о том, чтобы русинам этой области была дарована та самая автономия, которую им обещали еще в 1918 году. Сталин дарит Холмщину и Белостокское воеводство полякам, и теперь это целиком ополяченные территории (православных русских людей там больше нет). А Литве Сталин дарит не только Виленский округ, но и два района Белоруссии.
«Великий советский патриот» Сталин ухитрился создать предельную угрозу на Дальнем Востоке, небрежно подарив режиму Мао Цзэдуна Манчжурию, Внутреннюю Монголию и Тибет. Он мог бы создать народно-демократические Маньчжурскую и Монгольскую республики, но предпочел другой путь — выстроить у себя под боком опасную России китайскую социалистическую «империю».
У Сталина была возможность улучшать отношения с греками и опереться на прорусские настроения в Сербии. Но это его не интересовало, его интересовал коммунистический лагерь. В итоге в Сербии сформировался антиправославный режим.
Антиправославной оказалась и политика венгерского коммунистического правительства. По соглашению религиозных кругов Венгрии с венгерским режимом Яноша Кадара в государстве было оставлено десять религиозных школ, остальные сделаны атеистическими. Из этих школ восемь были римско-католическими, одна реформатская и одна иудейская. Но православные в Венгрии есть, и последуй в той ситуации даже тихий голос из Кремля, православная гимназия была бы.
Этот конгломерат политических решений можно оценить только как последовательно антирусский. А ведь русские — стержневой православный этнос, опора империи и опора Церкви. Кроме того, советский режим не препятствовал ассимиляции средними народами малых, нарушая еще один общеимперский принцип. Этот же режим предпринял все возможное для уничтожения прежней имперской элиты, взамен которой вырастил квазиэлиту, ставшую главным инструментом разрушения территории страны. Все это вместе на фоне внешней политики СССР, которая делала бывших врагов Российской империи друзьями, а друзей — врагами, снимает вопрос о советском государстве как империи. У Российской империи большевицкий режим позаимствовал лишь отдельные декоративные черты.
* * *
В истории России, как и в истории любой страны, множество событий и эпох могут быть названы ключевыми. Только одни оставляли после себя инерцию подъема или предопределяли будущий расцвет, другие же снижали уровень общественной нравственности или копили разрушительный потенциал. В XVI веке была Опричнина, но были и реформы Избранной рады, в XVII веке был не только садист Разин, но были и Земские соборы, в XIX веке была антинациональная политика Александра I и целая толпа мерзейших революционеров, но был и пушкинский Золотой век, были и Великие реформы Александра II, и рождение русской философской школы. А вот что из нашего прошлого мы выбираем в качестве типично русского, во многом определяет лицо нашей эпохи. До сих пор в учебниках отводится целая глава Разинщине, а о русской парламентской и муниципальной традициях, то есть о соборах и земстве даже не упоминается.
Так же преподносится набор исторических портретов. Ну, кого знает средний школьник из русских царей? Ивана IV и Петра I. У нас было всего-то два тирана за тысячелетнюю историю докоммунистического порабощения (а у итальянцев — десятки!), но именно их «светлые» образы заполняют учебники, беллетристику, киноэкран. Да еще с эпитетами «Грозный», украденным у великого деда — Ивана III, и «Великий», преподнесенным самому себе! Нужны ли они нашей истории? Разумеется. Но если бы мы всерьез заботились о наших юных гражданах, давно бы звали их «Ивашкой» и «Петрушкой». Остались же в Византийской истории Михаил III Пьяница и Константин V Копроним (то есть, простите, Константин V Говнюк). Мало ли подлинно добрых имен у нас? Иван III — истинный основатель Российской державы, но есть ли еще в мире государство, не воздвигшее ни одного памятника основателю?! Борис Федорович — первый Годунов — строитель и просветитель. Михаил Федорович — первый Романов — государь, преодолевший последствия Опричнины и Смуты. Алексей Михайлович — знаток богослужения и основатель театра, покровитель продуктивного животноводства и насадитель парламентаризма. Павел Петрович — гений внешней политики, чей портрет так и остается бесстыдно искаженным. И четыре последних императора, столь много сделавших, дабы провести страну мимо революционных безобразий. А ведь кроме царей были еще ученые, писатели, полководцы, дипломаты, предприниматели. Святые были.
Какой тип исторической личности наинужнейший? В различных ситуациях разный. Посмотрим на Смутное время с позиций этнологии. Смута XVII столетия — это первая гражданская война в России. Сословия и социальные группы выдвинули лидеров и, если не программы, то требования. Один за другим на исторической сцене появляются пассионарии, титаны: Лжедмитрий с авантюристами и деклассированными элементами, царь Василий с аристократами, Ляпунов с помещиками, Болотников с крестьянами, казачьи атаманы, патриарх Гермоген, архимандрит Дионисий, келарь Авраамий (Палицын), боярин Салтыков с конституционным проектом, гетман Жолковский... Пассионарии сражаются и в основном погибают, и ведут к погибели сограждан. Наконец, последними появляются черносотенцы, то бишь городская демократия, а если точно, то городские налогоплательщики. Эти выдвигают своего пассионарного лидера — Козьму Минина, делают его диктатором (дословно «выборным человеком всея Земли»). Минин находит еще одного честного пассионария — князя Пожарского на пост главнокомандующего (помощник римского диктатора назывался «начальником конницы»). Трудами Минина и Пожарского нация вышвыривает оккупантов и избирает на престол Михаила Романова, добронравную гармоническую личность. Про пассионарность те русские люди ничего не слыхивали, но здравым смыслом обладали поболе нынешних. Потому понимали, что Отечество уже спасено, а в нормальной жизни во главе государства не нужны спасители и реформаторы, а нужен честный, воспитанный, спокойный человек из семьи с хорошей репутацией.
