Приобрести книгу:
http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15554/

Нам, русским людям, не надо обвинять в своих бедах никого. Только себя. …За всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься» (Мф. 12:36-37). Все сделалось в полном соответствии с нашими словами. Как говорили, так и зажили. Называли Царскую Россию «тюрьмой народов» — получили ГУЛАГ. Обзывали Императора Николая II «кровавым» — умывайтесь кровью.

Самодержавие безнадежно устарело — поживите в передовой стране Советов.
Святой батюшка Иоанн Кронштадтский в начале ХХ века предупреждал: «Если не будет покаяния у русского народа, Бог отнимет у него благочестивого Царя и пошлет бич в лице нечестивых, жестоких, самозваных правителей, которые зальют всю землю кровью и слезами». Так все и вышло. А самое грустное, что подлинного покаяния нет и поныне. Многие русские люди, даже побывав под «бичом», все еще не вполне осознают, что такое Богом данный Царь. Митрополит Питирим (Окнов) (1858-1920) говорил: «Помазанник Божий Государь есть орудие воли Божией, а эта воля не всегда угодна людям, но всегда полезна им. Народовластие же всегда гибельно, ибо Богу было угодно постановить, чтобы не паства управляла пастырем, а пастырь паствой. Там, где этот принцип нарушается, наступают последствия гораздо более горькие и опасные, чем все то, что признается ошибками или неправильными действиями пастыря. Пастырь ответственен перед Богом, народовластие же всегда безответственно».
Опять отвлекся, еще раз прости.
Дорогой Павел, я это понимаю, что слово «монархия» ассоциируется сегодня у многих людей со словами «диктатура», «насилие», «угнетение» и т. п., а слово «демократия» — со словами «свобода», «равенство», «прогресс» и т. п. Но это — штампы. А если освободиться от штампов, то можно увидеть, что монархия является самой надежной и распространенной формой управления, используемой в разных структурах, начиная от любого живого организма и кончая государством. Когда человек тонет, мозг отдает рукам приказ работать во что бы то ни стало. И это спасает человека. Ты же помнишь, как я тонул. Что было бы со мною, если бы мое тело работало тогда по демократическому принципу? Руки сказали бы мозгу:
— Мы уже не «сопливые дети», сами будем решать, как себя вести.
Я бы пошел ко дну прежде, чем ты пришел ко мне на выручку!
Единоначалие — вовсе не тирания. Единовластие есть непременно тирания только в твоих доктринерских глазах, Паша. А на самом деле монархический принцип единоначалия присутствует и работает всюду: в семье, на заводе, в армии и т. д. Нельзя представить семью, устроенную по демократическому принципу, где глава меняется каждые четыре недели. Или кафе, где каждую неделю меняется хозяин. Или завод, где каждые четыре месяца меняют руководителя. Даже любой механизм любит «одни руки», одного хозяина. Ты отдашь свой автомобиль в «демократическую эксплуатацию» — чтобы он пошел по рукам с ежедневной сменой водителя? Через год-другой после такой «эксплуатации» автомобиль превратится в груду металлолома.
На этом «единовластии», которое ты, Павел, называешь «темным, неблагодатным и богопротивным», основано и держится все в этом мироздании. Я шваховат в богословии и боюсь тут чего-нибудь набуробить, но мне кажется, что даже во взаимоотношениях между Лицами Святой Троицы присутствует некая иерархичность. Сын Божий говорит: Отец Мой более Меня (Ин. 14:28); Я ничего не могу творить Сам от Себя (Ин. 5:30); Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца (Ин. 6:38)… Впрочем, оставим богословие богословам и вернемся к нашему монархическо-демократическому диспуту.
Павел, мне было бы очень любопытно узнать ваше с Борисом Ефимовичем мнение о нижеследующих наших с Солоневичем размышлениях. Хоть мы и «недоучки», но мне было бы интересно, что вы можете возразить на эти мысли по существу (кроме того, что их авторы «недоучки»).
Демократический обыватель возмущается наследственной властью как незаслуженной. Он также думает, что, участвуя в выборах, он избирает наилучшего. И еще думает, что это именно он избирает. Он ошибается во всех трех случаях.
Наследственная власть есть, конечно, власть незаслуженная. Но ведь наследники Рокфеллера тоже не заслужили доставшихся им миллиардов. Поэтический талант Пушкина — тоже не его заслуга: он был дан ему как “дар свыше” от рождения. Пушкину — поэтический талант, Платону — философский талант, Златоусту — дар проповедника, Чайковскому — дар композитора, Эйнштейну — талант ученого, Плисецкой — талант балерины, Жаботинскому — огромная физическая сила, Шаляпину — прекрасный голос и т. д. и т. п.
Один человек незаслуженно получает Престол, другой незаслуженно получает миллиарды, третий, четвертый, пятый столь же незаслуженно становятся обладателями выдающихся умственных или физических способностей.
В мире, как видим, очень много “незаслуженностей” — таких “подарков судьбы”, которые даются людям как данность, при рождении на всю жизнь.
Почему одним дается одно, другим другое; одним меньше, другим больше — всего этого мы не знаем. Но факт всегдашней неравноправности и неравноценности людей у нас перед глазами. В свете этого факта можно вести себя двояко:
1.    Без конца возмущаться и всем завидовать.
2.    Ничем не возмущаться и никому не завидовать, а постараться увидеть и понять — чем свыше одарен я? — и этим своим даром служить Богу и людям.
Второй образ поведения, несомненно, душеполезней, да и практичней.
Демократическим обывателям, наивно верующим в то, что это они, участвуя в выборах, выбирают наилучшего, приведем на вид такой факт.
Выборные компании требуют больших денег. В США, например, предвыборная компания обходится в 200 миллионов долларов на каждого кандидата в президенты. (Это – во времена Солоневича. Сегодня — около двух миллиардов). Кандидаты намечаются теми людьми, которые имеют большие деньги. Если некий Иванов-Петров-Сидоров тешит себя мыслью, что он имеет право и может стать президентом страны, так это доказывает лишь то, что тешить себя можно какими угодно мыслями. Реально президентов выбирают не “народные массы”, а владельцы крупного капитала. Пресловутое “общественное мнение” складывается и формируется поданной обществу информацией. Но информацию, в зависимости от социального заказа сверху, можно подобрать и подать очень по-разному. Заказывают “социальные заказы” люди, способные эти заказы оплатить.
Вот лишь один пример, ярко свидетельствующий, насколько “осознанно” и “политически грамотно” участвуют в выборах “народные массы”.
Во Франции за коммунистическую партию голосует, главным образом, деревня. Это немало — около трети избирательных голосов. Каким образом коммунистам удалось привлечь к себе столь значительное число избирателей? Следующим образом.
Крупный коммунистический капитал организовал для французского крестьянства ряд блестящих сельскохозяйственных изданий. Эти издания освещали поначалу наиболее близкие сельскому жителю чисто аграрные вопросы. После того, как эти издания укрепились, завоевали доверие и признательность читателей, в них стала дозировано и умело подаваться коммунистическая информация.
И вот: французский крестьянин, собственник до мозга костей, сребролюбец, скопидом и скряга — голосует за... колхозы. И уверен, что делает это в здравом уме и твердой памяти. Вот факт!
А французский крестьянин живет в стране, имеющей достаточно богатый политический опыт: три королевства, две империи, четыре республики (это при Солоневиче; ныне — уже пять республик) и неопределенное количество революций. Не без оснований, Франция считает себя самой политически просвещенной страной мира.
И треть этой политически грамотной страны голосует против своих интересов — национальных, экономических и даже просто личных интересов: придет к власти выбранный ими товарищ Торез, и все то золото, которое французские крестьяне припрятали у себя в “чулках”, будет переправлено в какой-то “Торгсин”, а владельцы этого золота переправлены в какой-то Нарым.
В демократической теории, Павел, есть существенный изъян, лежащий в самом ее основании. Современная демократия опирается на общенародное голосование, считая эту процедуру выбора верховной власти наиболее справедливой.
На первый взгляд, да. Народ выбирает самого, в его глазах, достойного. Чтобы демократия не переросла в диктатуру, власть доверяется на фиксированное время, по истечении которого передается следующему избраннику. Если избранник не справляется, народ избирает другого.
Кажется, все разумно. Но тут есть одно большое «НО». Дело в том, что для совершения сознательного выбора нужны знания. Без знаний осознанный выбор невозможен. Нельзя выбрать лекарство, не имея соответствующих знаний. Если выбирать по красоте упаковки, то это будет выбор упаковки, а не лекарства. Если каким-то образом человека, не имеющего соответствующих знаний, побудить к выбору, он будет выбирать не лекарство, а упаковку. Солдаты не могут выбирать военачальников именно из-за нехватки знаний. Если устроить всесолдатские выборы, к власти придут краснобаи, умеющие манипулировать солдатскими желаниями. В 17-м это именно и произошло: народ выбрал красивый фантик, не подозревая, что спрятано под привлекательной оберткой.
Круг замкнулся: у народа нет достаточных знаний; без достоверных знаний невозможен компетентный выбор; без выбора нет демократии. Все получается красиво лишь в теории. На практике все сводится к тому, что верно подметил и описал профессор М. Зазыкин: «Согласно демократической теории в государстве должно господствовать разумное большинство народа, — на практике господствуют, сменяя друг друга, несколько партийных вожаков. По теории, решения принимаются по наиболее аргументированным доводам во время парламентских дебатов, — на практике, они нисколько не зависят ни от дебатов, ни от аргументов, но направляются волею тайных сил, стоящих за предводителями партий, и отчасти соображениями личного интереса главарей. По теории, народные представители имеют в виду единственно народное благо, — на практике они, под предлогом народного блага и за его счет, устраивают благо своих покровителей и свое личное. По теории, избиратель подает голос за того, кого знает и кому доверяет, — на практике, он голосует за того, кого совсем не знает, а только слушал крик партийной пропаганды».
Что вы с Борисом Ефимовичем можете возразить против этого по существу?..
Я, кажется, забылся и опять начинаю переубеждать. Прости, Паш, если не хочешь отвечать на мои вопросы и предпочитаешь молча остаться при своем мнении — конечно, не отвечай и оставайся. Если я тебя уж совсем утомил — можешь не дочитывать. Но, если еще можешь потерпеть, глянь, пожалуйста, что еще в наших с Солоневичем «хибарках» есть.
Солоневич:
«Мы, обманутое поколение, росли в том убеждении, что на Руси все плохо… Нам приводили в пример то Францию, то Англию. Рассказывали про английский Habeas corpus act (закон о неприкосновенности личности, обязывающий судебные власти или выдать арестованного по требованию его родственников, или получить санкцию суда на возбуждение судебного преследования — принят английским парламентом в 1672 году), совершенно забывая упомянуть о том, что подобный закон был введен в России на 120 лет раньше, чем в Англии. По “Судебнику” 1550 года администрация не имела права арестовать человека без ведома представителей местного самоуправления — старосты и целовальника. Последние, по требованию родственников, могли освободить незаконно арестованного человека и взыскать с представителя администрации пеню (штраф) “за безчестие”.
Судебник 1550 года не был особым нововведением: он только оформил то писаное и неписаное право, которым и до него жила Московская Русь. Это было право самого широкого местного самоуправления».
Л. Тихомиров так суммирует административное устройство Московской Руси:
«Воевода, как представитель Царя, должен был смотреть решительно за всем: чтобы государство было цело, чтобы везде были сторожа, беречь накрепко, чтобы в городе и уезде не было разбоя, воровства и т. д. ...Но власть его не была безусловной. Он практиковал ее с представителями общественного самоуправления.
Вторым лицом после воеводы является губной староста, ведающий уголовными делами. Затем следует Земский староста — власть, выбранная городским и уездным населением. Земский староста и состоящие при нем советники (выборные от уездных крестьян) составляли земскую избу. Дело земского старосты и его советных людей состояло в раскладке податей, в выборе окладчиков и целовальников. В дело распределения оклада воевода не мог вмешиваться точно так же, как и в выборы. Он не мог сменять выборных лиц и вообще не имел права “вступаться” в мирские дела».
Снова Солоневич в моем пересказе.
В Западной Европе первые шаги всяческих “свобод” были завоеваниями, которые феодальные бароны оттяпывали от монархии для себя, — а никак не для народа, — народ получил эти свободы намного позже — очень намного позже, чем имела их Московская Русь.
Если вы вдумаетесь в стиль московского государственного устройства и если вы сравните его с западноевропейским, то вас не может не поразить одна — давно забытая всеми нами вещь: в нем не было той разделенности, того торгашества, той “враждебности”, которые давно и повсюду считаются само собой разумеющимися для отношений между центральной и местной властями. Вы видите: Собор не хватает за горло Царя и обе эти силы, спаянные в один монолит, заняты, в сущности, только взаимопомощью.
Царь ладит с Собором — иногда даже кается перед ним. Собор мудро и твердо — “честно и грозно”, по формулировке тех времен, — стоит на страже Родины и Государя и ни разу даже не попытался поколебать Царскую власть. А иногда и Царь обращается к Собору с просьбой: так Иван Грозный на Соборе 1550 года обратился к Собору и народу совсем уж не парламентарным способом:
“Люди Божьи и нам дарованные, молю вашу веру к Богу и к нам любовь: ныне нам ваших обид и разорений исправить невозможно, молю вас, — оставьте друг другу вражды и тяготы свои”.
Дело касалось массы исков обывателей ко всякого рода кормленщикам. Грозный просил о своеобразной амнистии по этим искам. Ключевский указывает: заповедь Царя была исполнена с такой точностью, что к следующему 1551 году “бояре, приказные люди и кормленщики со всеми землями помирились во всяких делах”. Ни в какое западноевропейское “государственное право” подобное, конечно, не вписывается никак.
Перемещаемся из XVI века в наши дни.
Нынешняя политика с ее демагогией, интригами, склоками и прочим видится мне сплошным свинством. Поэтому я заниматься политикой не хочу. Но я также не хочу, чтобы мною занимались политики, чтобы какой-нибудь очередной прохвост, победив своих конкурентов, — или путем парламентских подвохов, или путем социалистической резни, — стал бы заставлять меня подчиняться гению наиболее длинного ножа и наиболее короткой совести.
Единственное спасение и от диктатуры прохвостов и от политического свинства я вижу в наследственно-монархической власти. Наследственному Монарху нет нужды добывать власть вероломством и становиться прохвостом. Продолжатель династии по праву рождения стоит выше споров, склок, интриг и, следовательно, выше свинства. Царь, как и прочие люди, может делать ошибки — но делать свинство ему ни к чему.
Далее: я не собираюсь попадать в какой бы то ни было будущий русский парламент как “народный избранник”. Парламентский депутат — это “петрушка”, обязанный хлопать в ладоши или топать ногами, когда соотвествующий партийный лидер дернет соотвествующую веревочку.
Не хочу я быть “петрушкой”.
Я знаю также, что никакой толковый врач, инженер, адвокат, промышленник, писатель и пр. — в парламент не пойдет, потому что у него есть свое дело. Не станет же человек бросать своих пациентов, клиентов, свой завод, свое предприятие, свой рабочий кабинет, чтобы идти валять дурака на парламентских скамьях. У меня тоже есть свое дело, поэтому я тоже не пойду.
Но, если будет нужно, — если меня позовет Царь, — то я поступлю, как члены Московских Соборов: сначала постараюсь увильнуть: вот, есть, де, у меня сосед Иван Иванович — так уж пусть он едет, он умней. Если же по ходу событий выяснится, что увильнуть непригоже, то сделаю опять-таки то же самое, что делали члены Собора: доложу Его Величеству мое мнение по специальности и постараюсь в возможно скором времени вернуться в мое первобытное состояние — к письменному столу. Моя жизнь здесь, за письменным столом, а не на скамьях парламента.
Так что я в парламент не пойду.
Вышеизложенное ни в коей мере не отменяет народного представительства. Оно необходимо, но оно должно быть рабочей организацией, а не балаганом. Настоящее народное представительство должно состоять из корпоративного представительства (научные, инженерные, рабочие и прочие профессиональные организации) с непременным участием Православной Церкви и других традиционных религиозных конфессий.
Когда в Российском народном представительстве будут работать представитель русского Патриарха, представители других, признанных в России вероисповеданий, представители союзов инженеров, агрономов, врачей, металлистов, железнодорожников, горняков и т. д. и т. п. — то все эти люди будут точно знать, что им нужно, в чем заключаются интересы той группы людей, которую они представляют. Тогда некто Иванов, представляющий сибирскую маслодельную кооперацию, будет точно знать, что требуется этой кооперации. А генерал Петров внесет в требования Иванова поправки военного ведомства.
Тогда кооператор будет знать, что есть защита Сибири, а генерал будет знать, что есть кооперация, а, следовательно, и снабжение армии.
При парламенте ни тот, ни другой не будут знать ни того, ни другого.
Что нужно «серым зипунам»?
Нам нужна законно наследственная, нравственно и юридически безспорная Монархическая Власть, достаточно сильная и независимая для того, чтобы:
1.    Стоять над интересами и борьбой партий, кланов, корпораций, финансовых магнатов, сословий, вер, профессий, областей и т. п.
2.    В решительные моменты истории страны иметь окончательно решающий голос.
И нам нужно народное представительство, но не заимствованное из Европы в лице Государственной Думы. Нам нужно соборное народное представительство, отражающее интересы народа. Госдума отражает совсем не интересы народа, но разноречивые доктринальные прожекты политиканствующего сословия.
Ты, Павел, сетуешь на «азиатский деспотизм», присущий российской монархии и на «рабскую психологию», присущую русским людям. Мы с И. Л. Солоневичем имеем, что возразить на эти сетования. Опять «Народная монархия» в моем пересказе.
Есть мнение, что Москва — это царский деспотизм по восточному образцу, а под этим деспотизмом — безправное и безгласное стадо рабов.
Если разделять это мнение — целый ряд явлений московской жизни совершенно необъясним. Почему, когда московские Великие князья попадали в татарский плен, то вся Москва, от именитых людей Строгановых до последнего тяглеца, собирала деньги для выкупа своего князя? Казалось бы, избавились от “деспота” — и слава Богу! Однако при пленении Василия Темного, потом при “уходе” Ивана Грозного разражались “воплем и плачем”. Собрали для выкупа Василия двести тысяч рублей — астрономическая, по тем временам, сумма; Ивана Грозного умоляли сменить гнев на милость и вернуться на Трон. После Смуты то же “безгласное стадо” в полный голос высказалось против всяких конституций, за Царя. Почему эти “безправные рабы” так искренно любили своего Царя и так крепко держались за него? Кто был умнее? — москвичи XIV-XVII веков или петербуржцы 1917 года?
Вспомним Февраль: великая безмозглость спустилась на страну! Вот где было и вправду стадо! Тысячные стада “свободных граждан” слонялись по петровской столице. Они были в полном восторге: проклятое самодержавие кончилось! Над миром встает заря новой жизни — без “аннексий и контрибуций”, без капитализма, империализма и даже без Церкви с ее мракобесными попами! Во заживем-то!
Каждая голова этого стада думала, что до земного рая и всечеловеческого счастья рукой подать. Если бы им тогда кто-нибудь сказал, что в ближайшую треть века они заплатят за Февраль-Октябрь десятками миллионов жизней, десятками лет террора и рабства, они сочли бы эти слова безумием. Себя они считали очень умными: помилуй, Бог! — двадцатый век, культура, трамваи, ватерклозеты, Карл Маркс, эсэры, эсдеки, равное, тайное и прочее голосование...
... Прошли страшные десятки лет. И теперь, на основании горького, но уже безспорного исторического опыта, на вопрос: кто был умнее — московская чернь XV века или просвещенные петербуржцы XX-го? — можно дать вполне определенный ответ: просвещенные россияне, делавшие 17-й год, оказались ослами.
Теперь ненадолго переведем мысленный взор с книги «Народная монархия» русского «недоучки» Ивана Солоневича на книгу «Европа и душа Востока» немецкого профессора Вальтера Шубарта. Две цитаты.
«Русские переняли атеизм из Европы. Целью, к которой — сначала безсознательно — стремилась Европа, было разделение религии и культуры, обмирщение жизни, обоснование человеческой автономии и чисто светского порядка, короче — отпадение от Бога. Эти идеи и подхватила Россия, хотя они совершенно не соответствуют ее мессианской душе. Тем не менее, она не просто поиграла с ними, но отнеслась к ним с такой серьезностью, на какую
Европа до сих пор еще не отваживалась. Максималистский дух русских довел эти идеи до самых крайних последствий и тем самым опроверг их. Большевистское безбожие на своем кровавом языке разоблачает всю внутреннюю гнилость Европы и скрытые в ней ростки смерти. Оно показывает, где был бы сейчас Запад, если бы был честным».
«Запад подарил человечеству самые совершенные виды техники, государственности и связи, но лишил его души. Только Россия способна вдохнуть душу в гибнущий от властолюбия, погрязший в предметной деловитости человеческий род, и это верно несмотря на то, что в настоящий момент сама она корчится в судорогах большевизма. Ужасы большевистского времени минуют, как минула ночь татарского ига, и сбудется древнее пророчество: ex oriente lux (свет с Востока)... Россия — единственная страна, которая способна спасти Европу. Как раз из глубины своих безпримерных страданий она будет черпать столь же глубокое познание людей и смысла жизни, чтобы возвестить о нем народам Земли».
Эти строки были написаны в Германии в 1938 году. На сто лет раньше, в середине 1830-х годов, о том же и даже почти в таких же выражениях писал в России П. Я. Чаадаев: «Нам незачем бежать за другими, нам следует откровенно оценить себя, понять что мы такое... У меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество. Я часто говорил и охотно повторяю: мы, так сказать, самой природой вещей предназначены быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великими трибунами человеческого духа и человеческого общества»
(П. Я. Чаадаев. Сочинения и письма. М., 1914, с.201-227).     
Единомысленное высокое упование на Россию немецкого профессора В. Шубарта и русского западника П. Чаадаева сможет оправдаться лишь в том случае, если в России найдется такая государственно-политическая и культурная элита, которая сумеет чутко прочувствовать сердцем и ясно выразить умом нашу русскую национальную самобытность. Отбросив «диктатуру пролетариата», надо вернуться к «диктатуре совести». «Перестройка» в СССР была необходима, но ориентироваться следовало не на страны западной демократии и США, а на святую Русь. Переориентироваться еще не поздно.
И. Л. Солоневич смотрит в будущее с оптимизмом. Возвращаемся к «Народной монархии».
«Несмотря на все ошибки, падения и катастрофы, идущие сквозь нашу трагическую историю, наш народ умел находить выход из, казалось бы, вовсе безвыходных положений, становиться на ноги после тягчайших поражений.
Большевистская революция имеет два лица. Первое: социалистический аппарат подавления и террора, безпримерный в истории человечества. Второе: прояснение национального разума, вытекающее из всего того, что народ пережил и передумал. “Тяжкий млат, дробя стекло, кует металл”. Из всех своих катастроф Россия выходила сильнее, чем была до них. Нет оснований полагать, что после советской катастрофы Россия окажется не булатом, а стеклом.
Революция отбросила нас лет на двести назад. Контрреволюция отбросит еще лет на сто. Лет этак в пятьдесят после контрреволюции мы наверстаем все три столетия, как мы это проделали после Смутного времени».
Последняя цитата из Солоневича:
«Ответственейшим “выбором” в русской истории будет постсоветский выбор: куда идти? что делать? чем жить после СССР? После большевиков Россия окажется на перепутье трех дорог: правой — имперско-крепостнической, серединной — буржуазно-капиталистической и левой — философски-утопической.
Лучше бы нам все эти чужие дороги оставить в покое и не топтать их. Найдется кому по ним топтаться без нас. Лучше бы нам вернуться на свою допетровскую народно-монархическую дорогу».
Подытожим.
Я лично по историческим архивам Солоневича не проверял. Очень был бы признателен уважаемому Борису Ефимовичу, если б он компетентно прокомментировал вышеизложенное. Если Солоневич что-то «присочиняет» — обещаюсь не выдавать желаемое за действительное.
Но желать буду все равно того, что Солоневич «присочинил».
Следующий вопрос, дорогой Павел, будет для тебя, скорей всего, болезненным, но все же попробуй и тут (раз уж дочитал до сих пор), если не согласиться со мной, так хоть понять меня.
Как и почему случились Февраль и Октябрь?
Если я правильно вас с Борисом Ефимовичем понял, вы считаете главной причиной всего случившегося «монархическую авторитарную систему, веками нейтрализовавшую в России подлинный евангельский дух и не сумевшую привить “пареньку” стойкий мировоззренческий иммунитет к посулам большевиков-агитаторов».
Мне известны и другие мнения.
1.    Февраль сделали «сопливые дети» (хоть и с депутатскими званиями и в генеральских погонах), возомнившие про себя, что они уже выросли из коротких штанишек и способны сами управлять страной.
2.    Октябрь делался по заказу и на деньги «мировой закулисы». Ленина финансировала Германия, Троцкого — США. Сегодня это уже совершенно не секретная информация.
3.    Ответ Александра Исаевича Солженицина: «Люди забыли Бога, оттого и все». (Темплтоновская лекция. 1983.)
Правду я вижу во всех вышеприведенных мнениях. Больше всего правды, на мой взгляд, в словах А. И. Солженицина. Ничего не смогли бы натворить ни «закулиса», ни «сопливые дети», если бы русские люди верой и правдой служили Богу, Царю и Отечеству, а не своим тщеславно-корыстно-шкурным интересам.