В который раз уже за последнее время мы встречаем Новый год с тревожным вопросом, если не на языке, то в душе: не станет ли он, наступивший, тем самым, со страхом ожидаемым «годом великого перелома», когда будет окончательно и неисцелимо переломан хребет России? Разве нет в нас ощущения, что занесен над нами камень-монолит кем-то неопознаваемым и неуязвимым, кто давно готов и лишь выбирает время и позицию для более эффективного и эффектного поражения цели?
Откуда в нас это тщательно подавляемое предчувствие национальной катастрофы, которое причудливым образом уживается со столь же необоснованным оптимизмом на тот же самый предмет и парализует волю к жизни и спокойному творческому поиску? Отчего всякая попытка целенаправленной систематизации нашего исторического опыта зачастую оборачивается истерическим всхлипом, решительно бесплодным применительно к действительности за окном? И, наконец, главный вопрос: в силу каких причин народ, еще вчера существовавший как нечто единое, сегодня расколот, на идеологическом уровне приведен в готовность к гражданской войне и готовность не преодолевает по мере накапливания нового исторического опыта, но наращивает, переполняясь яростью и нетерпением?
После декабрьских выборов числовые характеристики раскола зафиксированы официально. Социологические службы, поставлявшие до декабря информацию на данный предмет, могут быть справедливо разогнаны, как шарлатанские, или освистаны, как лакейские, а поскольку ни того ни другого скорее всего не произойдет, то порадуем себя правом в неразберихе смуты хоть кого-то уверенно именовать паразитами и дармоедами.
Итак, народ расколот уже даже не пополам. Правительственная партия, самоуверенно назвавшая себя «Выбором России» — ни больше ни меньше (почти что «ум, честь и совесть эпохи»), перетерпела подлинный шок, ознакомившись с действительным и неоспоримым выбором сегодняшней России, как его ни оценивай.
Вторая сторона, за которую проголосовала другая половина голосовавшей России, пребывала в более трезвом состоянии ума после известных октябрьских событий, когда вся страна хладнокровно наблюдала за расстрелом парламентского здания. Дерзость, с которой Жириновский и Зюганов ринулись в борьбу за парламентские места, удостоверялась их тактической гибкостью, проявленной в те же октябрьские дни, когда один сумел «не влипнуть», а другой — не пострадать.
Если говорить о тактических характеристиках участников «первых, свободных», то, безусловно, коммунисты сумели добиться наиболее «чистой» победы, поскольку в отличие от всех прочих «не засветились» громкими обещаниями, проявили исключительную корректность в предвыборной борьбе, не уступив при этом в своих принципиальных установках, и вообще продемонстрировали такой «демократизм» поведения, какой наши крикуны-демократы даже оценить не способны. В некотором смысле именно коммунистов следует считать действительными победителями прошедших выборов, потому что, во-первых, за коммунистов проголосовали коммунисты, в то время как за Гайдара или Жириновского голосовали сочувствующие. Во-вторых, внушительная коммунистическая фракция в парламенте оказалась в положении карты, которую вынуждены будут разыгрывать полярные парламентские позиции, что дает коммунистам несравнимые преимущества перед прочими, даже ведущими фракциями. Ловко маневрируя в парламентском пространстве, коммунисты могут оказаться в роли своеобразного «корпуса мира», в котором будут равно нуждаться как «демократы», так и «контрдемократы», на эту нужду уже поступили заявки от некоторых лидеров гайдаровской группировки, и Зюганов с присущим ему тактом пообещал творческий подход к проблемам внутрипарламентской жизни.
В сравнении с коммунистами (даже не в сравнении с успехами Жириновского) поразительно беспомощной смотрится сегодня правительственная партия. Проиграв на выборах, она еще в большем темпе продолжает проигрывать после них. Более, чем когда-либо, выявляется в этой массе известных имен политический непрофессионализм, преобладание расхристанных эмоций, истеричности, легкомыслия и какой-то воинствующей самодеятельности в каждой торопливой инициативе. Диву даешься, что именно эти люди определяли судьбу России в течение нескольких лет, и притом от России еще что-то осталось! Правда, следует оговориться, что так называемую правительственную партию в средствах массовой информации чаще всего представляют не «правители» как таковые, а те, кому эта партия в силу разных причин очень нравится: актеры, юмористы, журналисты и еще Бог знает кто, и все эти «кто-то» злы, истеричны, саркастичны, уж так-то они ненавидят и презирают «темную» половину народа, что неудивительно будет, если со временем добьются-таки взаимности...
Обилие выплеснутых после выборов эмоций порождает образ этакой эпилептической пены. Каким откровенным, заборным хамством, какими площадными интонациями зазвучали голоса наших поборников толерантности. Впрочем, это не впервой и по сути вторично. Существенно другое: решительное непонимание причины своего поражения. А ведь она на ладони!
Перестройка, демократизация страны и общества осуществлялись посредством отталкивания от очевидных пороков предыдущего государственного состояния. Причем иногда путем примитивной замены «тезиса» «антитезисом». Недовольство народа (пусть бы на уровне ворчания или брюзжания) к концу семидесятых было всеобщим, хотя и не конструктивным. В роли конструктивистов выступили лидеры партии и государства, к которым, несмотря на недовольство, сохранялось по инерции сдержанно-почтительное отношение, исторически присущее русскому народу, не политизированному по природе, по этой же причине склонному сперва проявлять доверие и лишь по мере неоправдания его выказывать ту или иную степень озабоченности властной проблемой.
Поначалу народ затаился, лишь едва встревоженный нестройной многоголосицей реформаторов. И тем не менее это была форма согласия, ибо формы несогласия выглядят иначе. Лишь по мере внедрения так называемой «шоковой терапии» общество и народ в целом начали расслаиваться на пострадавших и выигравших, и пропорция таковых чем далее, тем более складывалась не в пользу «реформаторов».
Но было нечто, что семенем упало в народную душу в готовности прорасти там добрым побегом. Это нечто можно выразить следующим положением: воссоздавать распадающееся государство не следует нехорошими средствами, а следует хорошими, и это вполне возможно, что доказывает опыт всего цивилизованного мира.
Эта красивая декларация, как социалистическая идея в начале века, справедливо удержалась в народной душе и в течение нескольких лет определяла его поведенческую константу. Самым убедительным аргументом в ее пользу прозвучали события августа девяносто первого года, когда фактически власть имевшие задумали произвести коррекцию процесса, но, как микробом пораженные вышесформулированной идеей, не решились на силовой метод, уступили, отступились, не раскаявшись.
Какая-то часть народа сожалела о их поражении. Какая — сегодня уже не установить, в цифрах, по крайней мере. Но большая часть, во всяком случае, поражение их приняла как должное.
С этой идеей — венцом демократической доктрины — покончила именно демократическая власть, расстреляв парламент в октябре прошлого года. Артиллерийские залпы с набережной выдернули с корнем прорастающий побег — идею о добрых средствах — из народной души, санкционировав тем самым на будущее все средства, сколь суровыми они ни оказались бы, во имя восстановления порядка в стране, пораженной хаосом и безобразием. Не парламент был расстрелян в октябре, но иллюзия «мирного курса», тормозными башмаками лежавшая под колесами народного бронепоезда на запасном пути.
Именно демократическая власть самым убедительным образом продемонстрировала первичность правоты и вторичность средств ее утверждения. И все вернулось на круги своя!
«Социализм пройдет по трупам своих врагов, потому что он единственно прав в последней борьбе» — такова была истина начала века. Замените «социализм» «демократией», и вы получите истину конца века. Как это ни парадоксально звучит, но коммунисты-путчисты девяносто первого года обнаружились большими демократами в средствах действия, хотя бы чем демократы девяносто третьего. Они, те, сдались и застрелились, не решившись преступить через черту, проведенную веянием времени. Честь им в том или не честь — не о том речь.
Речь о дне завтрашнем, к примеру, об осени девяносто четвертого, если представить ее по прогрессии государственного беспорядка в днях нынешних. Что может ожидать нас, если к тому времени власть не застолбит в народном сознании реальных успехов и достижений?
Обратись я с подобным вопросом к публике, собравшейся на торжественную тусовку в ночь на тринадцатое декабря, большинство присутствующих с ужасом на лице начали бы искать в зале Жириновского. И правильно! За дело возьмется он или кто-нибудь такой же, откровенно и прямо заявивший о вторичности средств в отношении незамедлительного государственного устроения. Крики и вопли о фашизме способны привести в истерику лишь самих вопящих, даже не задумавшихся о том, почему народ, прослышав о таких грехах своего избранника, не отшатывается от него в отвращении?
А может быть, потому, что не так уж политически безграмотен народ нынешний и способен отличить фашиста от диктатора? Может быть, и информирован он политически достаточно, чтобы знать или помнить, положим, о греческих полковниках, которых клеймили фашистами, а они сделали дело и куда-то подевались; о генерале Франко — фашисте из фашистов, что уберег государство от распада, сумел не ввязаться в мировую войну и, умирая, отписал власть королю; о пресловутом Пиночете, наконец, сумевшем в короткий срок привести разболтавшийся государственный механизм в приличное состояние. А что во всех этих случаях щепки летели, то пусть сперва «Выбор России» отчитается о количестве трупов, подобранных на московских улицах всего лишь за пару октябрьских ночей! Восстановится держава — и жизнь будет. Сначала порядок, а потом реформы всякие! А фашизм — это когда один народ самый-самый, а все остальные по пояс и ниже.
Русскому человеку это смешно даже. Говорить не о чем. Дай Бог себя в обиду не дать. Ведь и Гитлер, не сдвинься у него крыша на расизме и евреях, еще неизвестно, до чего б дошел. Германию за пять лет из ямы вытащил, и без коммунизмов притом. И еще о трупах. Одно дело — пострадать за державу, а другое — за демократию, от которой вся страна уже по миру пошла. Хватит, господа. Вы пробовали, мы терпели. Не сумели — готовьтесь терпеть, чтоб все по справедливости...
Не берусь утверждать, что доподлинно воспроизвел логику мышления голосовавших за Жириновского. В его лице народ высказался в пользу силовых способов восстановления государства и порядка в нем, поскольку в октябре девяносто третьего рухнула иллюзия возможности иных способов.
Не уразумев причины поражения, «демократы» кинулись создавать всякие антифашистские блоки, продемонстрировав собственную «зашоренность» и политическую безграмотность, ведь в действительности, если на то пошло, авторитаризм — вот подлинное поименование того, чего они не без основания испугались, и умно проводимая антиавторитаристская пропаганда еще могла бы, по крайней мере, насторожить некоторую часть проголосовавших за ЛДП. Вместо этого «демократы» пытаются подтолкнуть на авторитаристские приемы родную демократическую власть, то есть на силовые приемы не в интересах государства, а всего лишь в своих собственных, и вот это-то уж точно массы не оценят.
Отдельные умники советуют предложить Жириновскому «доказать» себя на конкретной должности, где он, по их мнению, непременно провалится, и разочаровавшийся народ тут же, раскаявшись, поползет на коленях к «демократам».
Не для того диктатор однажды заявляет о себе, чтобы ухватиться за первую предложенную должностишку. Это особый тип человека с особым типом мышления, для которого характерна прежде всего готовность взять на себя ответственность за средства действия. Знать, чего хочешь, и иметь смелость взять на себя ответственность — вот главное в характере человека-диктатора.
«Гэкэчеписты» знали, чего хотели, но не поимели смелости. Руцкой имел смелость, но, похоже, не очень понимал, чего хотел. На развалинах государства рано или поздно должен был появиться человек с нужными характеристиками. И если Жириновский еще не тот, что очень может быть, — «тот» еще появится. И непременно. И скоро. Кредит демократии на исходе, о чем и свидетельствуют итоги «первых, подлинно демократических»...
Теоретики из «Выбора России» тешат себя теми нелепостями, какие наговорил лидер ЛДП в предвыборной кампании, сокрушаясь снисходительно по поводу «темноты» народной, неспособной отличить реальное от нереального. Но диктатор никогда не выполняет всего обещанного, не тем он славен, как говорится. Он «славен» предложенным способом решения проблемы, во всем же остальном он так же «обучаем», как и любой прочий распорядитель власти. На уровне коллективного разума народ «знает» об этом феномене, и если утопающий хватается за соломинку, то народ гибнущего государства хватается за диктатуру, и коли уж он «схватился за диктатуру», то это вернейший признак того, что государство на последнем издыхании, и верить следует именно этому безошибочному народному инстинкту и ничему другому.
В этом контексте перед правящим блоком вырисовывается достаточно коварный выбор: либо расписаться в политической импотенции и сдаться на милость идущего диктатора, либо вышвырнуть из своей среды болтунов, демагогов, экспериментаторов и просто хамов, возомнивших себя вершителями судеб, проникнуться народным предчувствием национальной катастрофы и откликнуться на это предчувствие адекватно, при условии, разумеется, если есть чем откликнуться. Всякая иная линия поведения лишь усугубит ситуацию, то есть не только не предотвратит диктатуры, но обеспечит самую болезненную форму ее воцарения.
Боли же не хочет никто! |
