1
При слове «пресса» — во внутреннем взоре какая самая первая непосредственная картинка? У меня, к примеру, однозначно: толпа! И разве это не парадокс — самое, казалось бы, индивидуалистическое дело, а первая ассоциация — толпа! Хищная толпа, мгновенно срывающаяся с места в направлении объекта-цели, вооруженная блокнотами, фото-, кино- и видеоаппаратами, бесцеремонно нависающая над жертвой своего интереса, бесстыдная и беспощадная, запрограммированная на полное бесчувствие в человеческом понимании этого слова, и еще — толпа вызывающе безликая, демонстративно безликая, торжествующе безликая.
Безусловно, первая ассоциация неполна и неверна. Но так ли уж она парадоксальна?
Былое толкование слова «пресса» как печатной периодики сегодня безнадежно устарело в силу множества смысловых оттенков, заслуженно прикипевших к этому иностранному слову, не имеющему, кажется, в русском языке достойного эквивалента. Пресса — это информация. Так нам предлагается понимать. Информация как неотъемлемая характеристика свободного общества.
В пьесе М.Горького один персонаж — ретроград и противник новых слов — ворчит по этому поводу: «Раньше говорили — сплетня. А теперь говорят — ин-фор-ма-ция!»...
Но не в наши времена средства массовой информации обнаружили главную свою функцию — управление обществом. Не в наши времена стало истиной: в чьих руках пресса, у того власть. Причем реальная власть. История сохранила нам любопытнейшие свидетельства «взаимоотношений» власти и прессы. Вот одно из них, известное лишь историкам Екатерининской эпохи.
Граф Чернышев, взявший Берлин, устроил пир с побежденными генералами и правителями. Но во время пира на главной берлинской площади в торжественной обстановке пороли двух журналистов, писавших в германских газетах о том, что русские казаки — большие любители пухленьких немецких детей, что подсаживают они их на свои длинные пики, поджаривают на костре и кушают с присущим азиатам восторгом. «Бедные» журналисты, добросовестно выполнявшие заказ власти по мобилизации общества к сопротивлению, были принесены в жертву межгосударственному соглашению. Редчайший случай...
Принципиальные изменения во взаимоотношениях власти и прессы, что произошли с тех времен, подарили новую головную боль обществу, ставшему в двадцатом веке «законным» объектом информационного насилия. Приводимые далее два свидетельства принадлежат людям диаметральных социальных и политических позиций, но именно тем и интересны.
«В нашем веке распространения изобретений всего удивительнее быстрое распространение газетной литературы, ставшей в короткое время страшно действительною общественной силой».
«Газета несомненно служит для человечества важнейшим орудием культуры. Но, признавая все удобство и пользу от распространения массы сведений и от обмена мыслей и мнений путем газеты, нельзя не видеть и того вреда, который происходит для общества от безграничного распространения газеты, нельзя не признать с чувством некоторого страха, что в ежедневной печати скопляется какая-то роковая, таинственная, разлагающая сила, нависшая над человечеством».
«Любой уличный проходимец, любой болтун из непризнанных гениев, любой искатель гешефта может, имея свои или достав для наживы и спекуляции чужие деньги, основать газету, хотя бы большую, собрать около себя по первому кличу толпу писак, фельетонистов, готовых разглагольствовать о чем угодно...»
«Мало ли было легкомысленных и бессовестных журналистов, по милости коих подготовлялись революции, закипало раздражение до ненависти между сословиями и народами... Иной монарх за действия этого рода потерял бы престол свой, министр подвергся бы позору, уголовному преследованию и суду, но журналист выходит сух из воды, изо всей заведенной им смуты, изо всякого погрома и общественного бедствия, коего был причиною, выходит с торжеством, улыбаясь и бодро принимаясь за свою разрушительную работу».
«Итак — можно ли представить себе деспотизм более насильственный, более безответственный, чем деспотизм печатного слова? И не странно ли, не дико ли и безумно, что о поддержании и охранении именно этого деспотизма хлопочут всего более — ожесточенные поборники свободы...»
Наивен он был, великий реакционер К.Победоносцев, так щедро процитированный выше. Цитированный без комментариев, хотя следовало бы уточнить, что писал сей автор во времена самодержавия и имел в виду прессу именно самодержавных времен, именно Российских, а не каких-нибудь там чужих палестин. Актуальность когда-то высказанного К.Победоносцевым, однако, вовсе не подразумевает оригинальность. Неоригинально сегодня подобное мнение о прессе, скорее даже расхоже, и напоминает горестные рассуждения злостного курильщика о вреде курения. Мир наш немыслим без прессы, без информации и возможностей информационного воздействия. А степень «злокачественности» этого воздействия всегда будет в прямой зависимости от состояния общественной нравственности, с ее способностью противостоять «дурному влиянию». О методах же этого «дурного влияния» свидетельствует признанный специалист по социальной психологии Эрих Фромм, в консерватизме, как предыдущий автор, никем не замеченный.
Фромм обвиняет средства массовой информации в намеренном и корыстном «дроблении» картины мира на бесконечно дискретный ряд фактов, способных парализовать волю индивидуума к творческому, или, как он говорит, критическому восприятию мира.
«Индивид» чувствует себя безнадежно увязшим в хаотической массе фактов и с трогательным терпением ждет, чтобы «специалисты» решили, что ему делать.
Результат такого влияния оказывается двояким: с одной стороны, цинизм и скептицизм в отношении всего, что пишется и говорится, а с другой — детское доверие ко всему, что будет сказано с достаточным апломбом. Сочетание цинизма и наивности весьма типично для современного индивида, а результатом этого сочетания становится боязнь собственного мышления, собственных решений.
То есть происходит «зомбирование» социальной «безграмотности» человека, превращение его в объект манипуляций «специалистами».
«...Воздействие кино, радио и газет поистине катастрофично: сообщения о бомбардировке городов и гибели тысячи людей бесстыдно сменяются — или даже прерываются — рекламой мыла или вина, тот же диктор, тем же внушительным голосом, в той же авторитетной манере, в какой он только что излагал вам серьезность политической ситуации, теперь просвещает свою аудиторию относительно достоинств мыла именно той фирмы, которая заплатила за передачу, хроника позволяет себе показывать торпедированные корабли вперемежку с выставками мод, газеты описывают любимые блюда или банальные изречения новой кинозвезды с такой же серьезностью, как и крупные события в области науки или искусства».
2
Опять актуально, но неоригинально, ибо мы и не такое видим, слышим и читаем. Чего стоит, например, тот факт, что самая безнравственная многотиражная газета, пропагандирующая сексуальные извращения, устраивает городские детские праздники. Или часовые телеоткровения валютных проституток! Или бесконечные кривляния «музыкальных» недотеп... Но бранить телевидение сегодня — дело наилегчайшее. Оно, телевидение, как бы само ежедневно подговаривает нас — дескать, если «скушно и грустно и некому руку подать», побраните нас, и вам станет легче. Если вы догадываетесь, что не очень умны, мы увеличим демонстрацию дебилов на единицу времени и представим вам такие экземпляры, что в сравнении с ними вы почувствуете себя Сократом. Если реклама вас только раздражает, мы насуем ее в таком количестве, что, глядишь, не выдержите и запустите в экран чем-нибудь тяжелым, что, в свою очередь, озадачит вас проблемой покупки нового экрана и отвлечет от прочих проблем. Если вы по натуре агрессивны, мы продемонстрируем вам такие зверства, что вы устыдитесь собственного дилетантства. Если вы замечали за собой нездоровые сексуальные пристрастия, мы выдадим такие картинки, что вы осознаете себя апостолом здоровой сексуальности. Рядом с нашими криворотыми дикторшами, косноязычными комментаторами, тенденциозными информаторами всякий имеет возможность зауважать себя пуще прежнего. Браните нас и оставайтесь с нами, потому что просто мы работаем для вас!
И все же телевидение, коли уж о нем зашла речь, настолько значимое явление нашего быта, что ерничеством никак не отделаться. В сущности, телевещание есть ярчайшая иллюстрация права на свободный выбор, которым соблазняют нас скоро вот уже десяток лет.
Первая позиция свободного выбора: хочешь — смотри, не хочешь — не смотри. Позиция бесспорная. Блажен муж иже не иде на совет нечестивых! Никто не принуждает ни покупать, ни, тем более, включать телеящик. Вторая позиция: смотри достойное смотрения. Позиция менее бесспорная, но все же достаточно убедительная, поскольку, как ни дрянно вещание, выбор есть. Третья позиция весьма сомнительная, но популярная: качество вещания зависит от набора вещающих.
3
Вот на этой-то позиции можно высмотреть ответ на ту парадоксальную ассоциацию, с которой начинался разговор: пресса — толпа. Казалось бы, героев телеэкрана мы знаем в лицо, узнаем по голосу, отличаем по манерности. Но прежде прочего мы имеем дело с профессией, и вот, возможно, в ней-то все дело, то есть именно она определяет и обеспечивает специфичность подбора работников, имеющих некие общие характеристики и соответствующий уровень духовности, который не хорош и не плох — он особенен, поскольку ориентирован не на истину как таковую, а на состояние спроса, на потребность в информации, на обслуживание одной из функционирующих в обществе социальных тенденций. Тенденции разные, а формы и способы обслуживания одни и те же, в силу этого, наверное, при всей разноликостп работников прессы пресса в целом воспринимается как нечто на редкость безличностное, заранее заданное, обусловленное и агрессивное по отношению к индивидуальному потребительскому сознанию.
Великим лукавством новейших времен стал лозунг свободы прессы. Наивысшего уровня лукавства он достиг в наши времена и в нашем Отечестве, и неудивительно, ибо если и помнит Российская история времена не менее тяжкие, то более лукавые — едва ли.
По высшему смыслу «свободная пресса» — понятие бессодержательное, в сопоставлении хотя бы с другим столь же популярным понятием, как, положим, — «свободный художник». Последний реально мыслим как некая творческая личность, не совпадающая ни с одним художественно-мировоззренческим комплексом, бытующим в обществе, и выражающая себя в творческом акте без оглядки на спрос и даже вопреки ему. Пресса же — всегда и непременно — есть удовлетворение спроса или заказа, а совпадение политических, эстетических или нравственных вкусов работника прессы с заказчиком — явление вторичного порядка, никого не волнующее и не представляющее интереса. Более того, чем откровеннее подчеркивает тот или иной информатор свои личные пристрастия, тем меньше воспринимается он как представитель прессы, тем меньше доверия к его информации, тем сомнительней его чисто профессиональные качества. Отсюда профессионализм прессы — это искусная игра в объективность, это уменье упаковать тенденцию в красочную обертку объективности, доказать личную отстраненность от методологии подбора фактов; это уменье тактично «разбавить» тенденцию противоречивыми интонациями и ненавязчиво добиваться нужного воздействия на аудиторию.
В данном контексте я взялся бы привести в качестве примера высочайшего профессионализма деятельность одного, ныне широко известного и популярного средства массовой информации — радио «Свобода». Личное, более чем тридцатилетнее «общение» с этой американской радиостанцией, думаю, дает мне право на оценку, которая, разумеется, никого не обязывает к согласию с ней. Сегодня радиостанция на выдохе. Сегодня она лишь дублирует прочие средства информации, с трудом сохраняя некоторые специфические интонации, наработанные за десятилетия искуснейшей пропагандистской деятельности. А в прежние времена это был голос ниоткуда, откровение, прорвавшееся сквозь шквал «глушилок» и ошеломившее правдой факта, о котором только догадывался или не догадывался вовсе... Это была ин-фор-ма-ция! Только те, для кого жажда информации была первичнее всех прочих жажд, присущих человеку от рождения, — только они по достоинству могут оценить деятельность радио «Свобода» в те столь недалекие годы.
И при всем том именно эта радиостанция, а вовсе не «Голос Америки», десятилетиями являлась рупором определенных официальных кругов США, ответственных за успех осуществления самых дальнеустремленных геополитических целей американского государства.
Не сомневаюсь, что в составе работников радиостанции было немало (да и сейчас есть) таких, кто искренно верил в «информационную» миссию «Свободы», и она без сомнения была, таковая миссия. Но нужно быть патологически влюбленным в американский образ жизни, чтобы поверить, что миллионы долларов, отпускаемых конгрессом США, являлись бескорыстной благотворительностью геополитического конкурента.
Лично я многим обязан радиостанции «Свобода». И по сей день приходят письма от людей, впервые познакомившихся с моими писаниями через этот источник информации. Но в гораздо большей степени мы, кто никогда не путал судьбу России с судьбами социальных утопий, обязаны «Свободе» за «разъяснения» действительной сути российско-американских взаимоотношений. С какого-то момента, с какого — уже и не припомнить, всякое системное прослушивание передач радиостанции стало оставлять после себя устойчивое впечатление рейда, проделанного по глубоким тылам противника. Бранился коммунизм и тоталитаризм, разоблачались несправедливости и беззакония, но воспринималось это как маскарадный костюм, а за ним угадывались иной силуэт и иные черты... Империя — так сказать, костный состав коммунистического государства, способный при определенных условиях обновиться мышцами и всем прочим (сравнение, наверное, не слишком удачное), — вот подлинная мишень, цель и объект необъяснимых финансовых жертв американских налогоплательщиков. Но подчеркиваю, лишь системное прослушивание, требовавшее в те годы значительного упорства и терпения, позволило нам, к примеру, в конце семидесятых «узнать», что соответствующие службы «поставили крест» на диссидентском движении и сделали ставку на национализм окраин и — уже безотносительно к социальному содержанию — всех возможных форм оппозиции. Именно в эти годы состав редакции пополнился эмигрантами «третьей волны», некоторых из которых мы еще здесь знали как искренних и откровенных русофобов, именно русофобов, а не антикоммунистов...
Перестройка избавила «режиссеров» радиостанции от необходимости конспирации целей. Тогда в полную мощь развернулся талант Бориса Парамонова, в течение нескольких лет исполнявшего танец матадора вокруг «русской идеи», всадившего в этого идеологического монстра сотни острейших бандерилий и получившего, наконец, возможность воткнуть шпагу в темя (или куда там это втыкается) своего противника. Покончив с главным бесом Новейшей истории, принялся Парамонов за бесенят, имя которым — «русские вопросы», и со временем узнаем мы, что таковых, как и «русской идеи», в действительности также никогда не существовало, а имели место всего лишь аффекты сублимаций народа-урода, паршивой овцы в стаде благоразумного человечества.
Как бы «плюралистично» ни проговаривались на радио «Свобода» злободневные темы прошлой и нынешней российской действительности, ненавязчивый, недостаточно внятный акцент, отражающий заинтересованность «другого» государства, непременно будет внесен в должном месте и в нужный момент. Иными словами, данное средство массовой информации будет работать на те слои и партии российской смуты, в которых заинтересованы ведущие политические круги США. Притом искусство подачи указанной ориентации столь великолепно, что в сравнении с ройтманами, фиштейнами и матусевичами наши митковы да курковы выглядят примитивными «матюгальниками» у рта проправительственной партии.
4
Советскому человеку жилось спокойно, и это следует признать без оговорок. Его не ошарашивали сообщениями о катастрофах на атомных станциях, хотя они случались. Его не деморализовали известиями о гибели самолетов, подлодок, поездов и теплоходов, что тоже случалось, пусть не столь часто, как теперь. Вся советская пресса добросовестно трудилась во обеспечение покоя советского человека, призванного и мобилизованного на труд, на отдых, на согласие с партийной линией и на возмущение безобразием в странах капитала. Планомерное и систематическое вскрывание «отдельных недостатков» нашего труда и быта удовлетворяло скромную потребность советского человека в «остреньком». Для гурманов изготовлялось особое блюдо — строго дозированная фронда. Для выродков — лагерь. Пресса в советское время — это высочайшая советская квалификация.
Откуда же взяться иной, несоветской, за такой короткий срок! Ее, в сущности, и нет, прессы как таковой. Есть люди, работающие в средствах массовой информации и настроенные либо проправительственно, либо противоправительственно, либо «начхать! и лови кайф при любой погоде!». Первые, не имея за что хвалить власть, выполняют функции разваленного КГБ — выявляют, разоблачают, клеймят врагов власти и бдят. Вторые — разоблачают власть, и на этой ниве, как говорится, пахать не перепахать, что ни день, то факт. Третьи под шумок оболванивают население и в нетрудной сей работе преуспели пуще первых двух.
5
Ну, а «толстому» периодическому литературному журналу — как ему выстоять в информационном шторме, как сохранить лицо, как отстоять вековую традицию действенного очага культуры, как не затеряться в списках периодики, как убедить устающего читателя в необходимости сопротивления масскультуре-антикультуре?
Скоро мы станем элитными изданиями, где элитарность не будет иметь ничего общего с социальным положением издателей и читателей. Но она будет определяться единственно степенью сопротивления общественной пошлости, потребностью реальной связи с настоящей и вовсе не убывающей русской культурой.
Подписчики на дорогие толстые журналы будут видеться большинству чудаками и идеалистами, но именно ими, русскими идеалистами, будет сохраняться вековая традиция русской жизни: «толстый» журнал как форпост национальной культуры.
Мы, издатели журнала «МОСКВА», наперекор величайшим соблазнам поддержать тираж занимательной и второсортной продукцией, вопреки столь же коварным искушениям вовлечься в политические разборки, — мы упрямо будем держаться однажды избранной нами линии: отражения современного литературного процесса, фиксирования достижений современной русской политической мысли, возвращения российскому читателю незаслуженно забытых имен.
Существенно покушаясь на финансовое положение наших читателей увеличением цены за подписку в следующем полугодии, мы сделаем все, чтобы подписчики не пожалели о затратах, и заранее благодарим их за поддержку доброго и нужного дела — дела русской культуры. |
