Возникновение консерватизма как западноевропейского, так и русского, непредставимо без влияния Жозефа де Местра (1753–1821), одного из родоначальников европейского консерватизма, блистательного интеллектуала, «пламенного реакционера» (так его окрестил Н. А. Бердяев в «Новом Средневековье»), «Вольтера реакции», одного из самых радикальных критиков Революции и демократического общества.
Он родился в городе Шамбери в Савойе в аристократической семье. Начальное образование де Местр получил в Коллегии иезуитов. Окончив в 1774 году Туринский университет, где изучал право, де Местр становится советником Сената Савойи, а в 1788 году – сенатором. Будущий католик-ультрамонтан, непоколебимо убежденный в приоритете власти папы над светской властью, он одно время состоял в масонской ложе и был либеральным католиком. В масонской ложе де Местр достиг степени «Благодетельного Рыцаря Святого Града». В 1796 году он издал принесшую ему европейскую известность книгу «Размышления о французской революции», ставшую классикой консервативной мысли.
Когда французские революционные войска заняли его родную Савойю, де Местр переехал в Сардинию, где в 1800 году получил должность канцлера. А в мае 1803 года он приехал в Петербург в качестве посланника сардинского короля. Жозеф де Местр пользовался весьма большим влиянием при императорском дворе и принимал самое активное участие в некоторых политических инициативах Александра I. Именно в России были созданы его основные сочинения: «Санкт-Петербургские вечера» и «Петербургские письма».
Светская проповедь де Местра пользовалась большим успехом у части русского высшего общества. К примеру, известный мемуарист С. П. Жихарев записывал в дневнике: «Граф Местр точно должен быть великий мыслитель; о чем бы ни говорил он, все очень занимательно, и всякое замечание его так и врезывается в память, потому что заключает в себе идею, и сверх того, идею прекрасно выраженную».
Де Местр был частым гостем салонов С. С. Уварова, В. П. Кочубея, графа А. К. Разумовского, дружил с адмиралом П. В. Чичаговым; известны его посещения православно-консервативной «Беседы любителей русского слова», возглавляемой А. С. Шишковым и Г. Р. Державиным. В интеллектуальной жизни русского общества начала XIX века Жозеф де Местр сыграл исключительную роль, в известной степени благодаря его проповеди Россия стала своеобразным центром антиреволюционных идей.
Свою роль де Местр сыграл и в становлении русского консерватизма. Первые русские консерваторы разделяли те основные ценности, которые были характерны и для их западноевропейских единомышленников, ставивших своей целью защиту и актуализацию позитивных традиций и ценностей идеализированного традиционного общества, прежде всего сильной централизованной монархической власти и религии.
Русский консерватизм в этом отношении типологически был близок западноевропейскому, поскольку обладал теми же основными чертами, такими как опора на традицию, понимание неравенства и иерархии как естественного состояния общества, отрицание революционных методов переустройства общества, борьба с идеями «просвещения», убежденность в том, что для общества необходима монополия благородного сословия и церкви на обсуждение и толкование важнейших социальных и нравственных проблем; именно высшие сословия обязаны поддерживать охранительные принципы и государственные идеи.
Одной из главных причин появления на свет русского консерватизма была патриотическая реакция на галломанию, страсть к подражанию и заимствованию всего французского, не только языка, но и идей, привычек, мод и прочего, которая, как лесной пожар, охватила дворянское общество в конце XVIII – начале XIX века. Консерваторам вроде А. С. Шишкова, Ф. В. Ростопчина галломания представлялась тем идейным злом, в котором оказались как бы сфокусированы все угрозы, которые несла с собой Французская революция и наполеоновская агрессия.
Следует отметить, что консервативно настроенные иностранцы осуждали галломанию едва ли не в более резких выражениях, нежели их русские единомышленники. Так, де Местр по этому поводу писал: «У меня нет слов описать вам французское влияние в сей стране. Гений Франции оседлал гения России буквально так, как человек обуздывает лошадь».
Этот факт расценивался им крайне негативно, поскольку «российская цивилизация по времени совпала с эпохой максимального развращения человеческого духа (имеется ввиду распространение идей "просвещения" и Французская революция – А.М.), и множество обстоятельств <…> пришли в соединение и, так сказать, смешали русский народ с народом, который одновременно был самым ужасным орудием и самой жалкой жертвой этого развращения. <…> Ужасная литература XVIII века сразу, без какой-либо подготовки проникла в Россию, и на первых уроках французского языка, который услышало русское ухо, звучали слова богохульства».
В широком распространении подобного рода настроений де Местр обвинял русских западников, начиная с Петра I. «Я ставлю в вину вашему Петру I величайший грех – неуважение к своей нации».
Впрочем, с точки зрения сардинца, у Петра были грехи и пострашнее: «Вообще же страна сия отдана иностранцам, и вырваться из их рук можно лишь посредством революции. Повинен в этом Петр, коего именуют великим, но который на самом деле был убийцей своей нации. Он не только презирал и оскорблял ее, но научил и ненавидеть самое себя. Отняв собственные обычаи, нравы, характер и религию, он отдал ее под иго чужеземных шарлатанов и сделал игрушкою нескончаемых перемен».
Скорее всего, де Местр нарочито несколько сгущал краски, перенося на петровские реформы свою ненависть к протестантской Европе, на которую ориентировался Петр.
Де Местр провел в России четырнадцать лет, с 1803 по 1817 год, и оказал существенное влияние на политику Министерства народного просвещения, резко критикуя российскую систему образования и воспитания, проникнутую, с его точки зрения, духом галломании и примитивного подражательства западноевропейским образцам. Он усматривал крайнюю опасность для государства российского в существовании того слоя, который возник в результате влияния модных западноевропейских идей.
Полуобразованные дворяне-галломаны представляли по сути подрывной элемент, как минимум, преисполненный оппозиционного духа и воинствующего аморализма: «Умы их извращены и преисполнены гордыни, им родина опротивела, они вечно порицают правительство, преклоняются перед иностранными вкусами, модами и языками и готовы ниспровергнуть все то, что презирают, т. е. все на свете.
Другое страшное последствие, вытекающее из этой научной мании, заключается в том, что правительство, нуждаясь для осуществления ее в профессорах, постоянно принуждено обращаться за ними в иностранные государства; а так как люди истинно‑образованные и нравственные редко оставляют свое отечество, где их почитают и награждают, то одни только люди посредственные, и к тому же не только развратные, но и совершенно испорченные являются на Север предлагать за деньги свою мнимую ученость.
Особенно теперь Россия ежедневно покрывается этою пеною, которую выбрасывают на нее политические бури соседних стран. Перебежчики эти приносят сюда одну наглость и пороки. Не имея ни любви, ни уважения к стране, без связей домашних, гражданских или религиозных, они смеются над теми непрозорливыми русскими, которые поручают им все, что есть дорогого у них на свете, они спешат набрать довольно золота, чтобы привольно зажить в другом месте, и, обманув общественное мнение кое-какими публичными опытами, которые истинным судьям представляются жалкими образцами невежества, возвращаются на родину, чтобы издеваться над Россиею в дрянных книжонках, которые Россия еще покупает у этих же бездельников, – пожалуй, даже переводит.
Теперешнее положение тем более опасно, что, благодаря крайне прискорбному предрассудку, в России негласно принято смотреть на нравственность как на нечто совершенно отдельное и независимое от преподавания, так что, например, если сюда приезжает преподаватель физики или греческого языка, всем известный за человека развратного или атеиста, весьма часто услышим: что имеет это общего с физикою или греческим языком? Таким образом сюда попадает сор Европы, и несчастная Россия дорого платит сонмищу иностранцев, исключительно занятому ее порчею».
Рассуждавший таким образом, де Местр становился идейным союзником русских консерваторов, борцов с иностранным влиянием и галломанией.
Де Местр, как и А. С. Шишков с Ф. В. Ростопчиным, призывал «подвергать самому тщательному досмотру иностранцев (особенно немцев и вообще протестантов), прибывающих в эту страну для обучения молодежи, независимо от того, что они собираются преподавать, и считать почти несомненным, что из ста человек такого толка по меньшей мере в девяноста девяти случаях государство совершает для себя пагубное приобретение, потому что всякий, у кого есть семья, собственность, устоявшийся склад характера и определенная репутация, не поедет в чужую страну, а останется у себя дома»..
Русские консерваторы добились частичной реализации подобных требований. Так, 25 мая 1811 года был издан указ «О частных пансионах», в котором заявлялось, что «дворянство, подпора государства, возрастает нередко под надзором людей, одною собственною корыстию занятых, презирающих все отечественное, не имеющих ни чистых правил нравственности, ни познаний» и «следуя дворянству, и другие состояния готовят медленную пагубу обществу воспитанием детей своих в руках иностранцев».
Указ предписывал директорам училищ испытывать нравственные качества содержателей пансионов и требовать от них и учителей знания русского языка. Преподавание должно было вестись исключительно на русском языке. В начале 1812 года вышло «Мнение министра народного просвещения относительно домашних иностранных учителей», т. е. распоряжение о том, что учителям-иностранцам нужно было теперь получать в российских начальных училищах письменные свидетельства о своих способностях и знаниях.
Определенное единство взглядов православных консерваторов и де Местра привело к тому, что он сознательно периодически искал контакты с консервативной «русской партией». Известно, что он посещал заседания шишковско-державинской «Беседы любителей русского слова» и бывал в знаменитом тверском салоне великой княгини Екатерины Павловны – официального лидера консервативной «русской партии» при дворе. Вероятно, эти контакты были обусловлены необходимостью совместной борьбы с влиятельной «французской партией», лидером которой считался известный либеральный реформатор М. М. Сперанский.
Свою оценку Сперанского де Местр высказал в письме к сардинскому королю Виктору Эммануилу I 28 августа (9 сентября) 1811 года. Главными обвинениями в адрес Сперанского были «низкое» социальное происхождение, шпионаж в пользу Франции, приверженность к конституции и принадлежность к масонам:
«Это человек умный, великий труженик, превосходно владеющий пером; все сии качества совершенно бесспорны. Но он сын священника, что означает здесь принадлежность к последнему классу свободных людей, а именно оттуда и берутся, вполне естественно, внедрители всяких новшеств. Он сопровождал Императора в Эрфурт и там снюхался с Талейраном; кое-кто полагает, что он ведет с ним переписку. Все дела его управления пронизаны новомодными идеями, а паче всего – склонностью к конституционным законам <…> Должен признаться в крайнем своем недоверии к государственному секретарю <…> Ваше Величество не должен даже на мгновение сомневаться в существовании весьма влиятельной секты, которая уже давно поклялась низвергнуть все троны и с адской ловкостью использует для сего самих государей».
В конечном итоге, в результате закулисной борьбы с участием самых различных «фракций» Сперанский был отправлен в опалу в марте 1812 года, что резко усилило позиции как «русской партии», так и де Местра. Ещё в феврале 1812 года последнему было сделано предложение редактировать все официальные документы, публикуемые от царского имени, ему было передано 20 тысяч рублей от имени императора на необходимые расходы «для подготовки и проведения своих замыслов».
5 марта канцлер Н. П. Румянцев объявил де Местру, что император имеет на него виды в предстоящей войне, что он хотел бы его пригласить на русскую службу и согласен послать фельдъегеря за семьей де Местра. В тот же день вечером де Местр был на квартире у Н. А. Толстого, обер-гофмаршала, президента придворной конторы, который руководил придворной жизнью и церемониями во времена Александра I, и имел с ним разговор о предстоящей войне и вопросах командования.
Во время разговора в квартире тайно присутствовал царь. В конце беседы он заменил Толстого и переговорил с де Местром об его предстоящей редакторской работе. По поводу всех сделанных ему предложений де Местр, однако, твёрдо решил, что службы сардинского короля он не покинет. Об этом он объявил Румянцеву, не отказываясь в то же время от исполнения поручений Александра. В тот же день последовала давно решенная ссылка Сперанского, что было знамением радикальных изменений в русской политике, отказа от либеральных реформ и ставки на некоторые идеи консервативной «русской партии».
Поскольку де Местр отказался перейти на русскую службу, заявив Александру I, что долг перед сардинским королем не позволяет ему дать «подписку о неразглашении» той секретной информации, которую может принести ему новое положение, это привело, в конце концов, к охлаждению Александра в его отношениях к сардинскому посланнику. Фавор в статусе личного секретаря государя не продлился и четырех месяцев.
Политическая роль де Местра в России была к тому времени в основном сыграна. 9 апреля 1812 года произошло назначение А. С. Шишкова государственным секретарем, а 29 мая 1812 года другой лидер «русской партии», Ф. В. Ростопчин, был произведён в генералы от инфантерии и вслед за тем состоялось его назначение московским генерал‑губернатором. Ему был также дарован титул Московского главнокомандующего. Фактически, он стал диктатором Москвы в канун величайшей в истории России войны.
Политические и идейные новшества, внедряемые в Российской империи после Отечественной войны 1812 года и военных походов русской армии на Запад, в частности, религиозный эксперимент Александра I и А. Н. Голицына по созданию «общехристианского государства» по западноевропейским лекалам, почерпнутым из трактатов протестантских мистиков и масонов, привели к тому, что католическая версия консерватизма, развиваемая и отстаиваемая де Местром, оказалась неприемлемой для самодержавной власти.
Ультрамонтаны в принципе не могли принять экуменизм и мистицизм. Как писал историк А. Н. Шебунин: «идеологи реакции (Жозеф де Местр, Бональд, Ламенне) относились резко отрицательно к мистикам и идеологии Священного Союза и в библейском обществе видели покровительство опасным сектам, религиозному разномыслию и т. п.».
Под тем предлогом, что прозелитизм де Местра зашел слишком далеко и что среди петербургской аристократии многие обратились в католичество (включая молодого князя А. Ф. Голицына, племянника обер-прокурора Св. Синода), иезуитам было приказано покинуть обе столицы, а де Местра выслали из Петербурга в мае 1817 года за границу. В 1820 году иезуиты окончательно были изгнаны из России, а в 1821 году Жозеф де Местр скончался в Турине.
Таким образом, непосредственное влияние одного из основоположников европейской консервативной мысли на становление русского консерватизма прекратилось еще в 1817 году. Последовавший в 1822–1824 годах отказ от религиозного экуменического эксперимента был следствием победы консервативной православной «русской партии», которая надолго заблокировала процесс рецепции иноконфессиональных консервативных западных доктрин. С 1824 года монархическая власть более не ставила под сомнение статуса православия как господствующей религии, а русский консерватизм отныне базировался исключительно на православии.
Де Местр несомненно оказал влияние на становление русского консерватизма. Русский консерватизм в период своего возникновения и становления типологически был близок западноевропейскому, поскольку обладал теми же основными чертами, такими как традиционализм, неравенство как естественное состояние общества, самобытность, патриотизм и т. д. В то же время идейное влияние западноевропейских мыслителей-консерваторов на их русских единомышленников было сравнительно невелико, скорее, следует говорить о том, что возникновение русского консерватизма проходило параллельно с западноевропейским и под влиянием сходных факторов.
Читать по теме:
Местр Ж. де. Петербургские письма. 1803–1817 / Ж. де Местр. – СПб. : Инапресс, 1995. – 336 с.
Местр Ж. де. Санкт-Петербургские вечера / Ж. де Местр. – СПб. : Алетейя, 1998. – 731 с.
Дегтярева М. И. Жозеф де Местр и его русские собеседники. Опыт философской биографии и интеллектуальные связи в России / М. И. Дегярева. – Пермь : Астер, 2007. – 403 с.
Минаков А. Ю. Русский консерватизм в первой четверти XIX в. / А. Ю. Минаков. – Воронеж : Изд-во Воронежского гос. ун-та, 2011. – 560 с.
источник
