7.
Русичи, предки наши, обладали значительным потенциалом смиренного национального самокритицизма и по поводу тягот, испытаний и бед говорили: «за грехи наши попустил Бог» («Повесть временных лет»).
Они высоко ставили духовно-нравственные подвиги: «любовь, терпение, благоверие, благость, кротость и воздержание», ценили тех, кто «милостыню творил: нагих одевая, голодных кормя, жаждущих напояя, странников одаряя милостию, церковников почитая... нищих, и сирот, и вдовиц, и слепых, и хромых, и больных – всех милуя, и одевая, и кормя, и напояя» (Иаков Мних. «Память и похвала князю русскому Владимиру...»).
Они наставляли: «любовь имейте ко всякому человеку...», «не должно быть, что одно на сердце,
а другое на устах»; они были убеждены, что «негоже... ни балагурством заниматься, ни срамных слов говорить, ни гневаться всякий день». «Не ругайтесь, не насмехайтесь ни над кем, в напасти же терпите, уповая на Бога». Они наставляли почитать «старых людей и родителей своих», судить по правде, мзды не принимать, в рост денег не давать и почитать власти, что от Бога (Поучение епископа Луки Жидяты).
Устами Феодосия Печерского они утверждали: «...Свою веру непрестанно хвали... и подвизайся в своей вере добрыми делами, и милостью одаряй не только единоверцев, но и чужих... будет ли то иудей, или сарацин, или болгарин, или еретик, или латинян, или язычник любой – всякого помилуй и от беды избавь... и не будешь лишён воздаяния от Бога» («Слово святого Феодосия, игумена Печерского монастыря о вере христианской и латинской»).
Они были убеждены: «лучше у праведника малое, чем богатства грешных великие», а человек должен поступать благочестиво, по евангельскому слову: учиться «глазам управлению, языка удержанию, ума смирению, тела подчинению, гнева подавлению, мысли чистоту блюсти, побуждая себя к добрым делам Господа ради», а побеждать врагов внутренних «покаянием, слезами и милостынею». «Лжи остерегайтесь, и пьянства и блуда, от того ведь душа гибнет и тело. Куда бы вы ни шли походом, не давайте отрокам ни своим, ни чужим, причинять вреда жилищам, ни посевам, чтобы не стали вас проклинать... Чтите гостя, откуда бы он к вам ни пришёл, простолюдин ли или знатный... Ни единого человека не пропустите, не поприветствовав его и не подарив его добрым словом» (Владимир Мономах. Поучение).
Они остерегали: «...Перемешалось зло с добродетелью, как плевелы среди пшеницы, и потому следует нам быть внимательными, чтобы не принять зло за добродетель» («Послание Никифора, митрополита киевского к князю Владимиру, сыну Всеволода, сына Ярослава»).
Они убеждённо свидетельствовали: «Пьяницы ведь Царства Божия не получают... а от Бога они отгоняются, и в негасимый вечный огонь посылаемы... крещенье угнетается вашим пьянством, ибо крещенье святое на святыне основано, в пьянице же святыни нет никакой... на радость нам дал Бог напитки, а не на пьянство» (Поучение философа, епископа Белгородского Григория).
Они призывали делать всё во славу Божию, исправлять прегрешения: «Не зри внешняя моя, но возри внутреняя моя... 3 добрымъ бо думцею думая, князь высока стола добудетъ; а с лихим думцею думая, меньшего лишенъ будетъ» (Слово Даниила
Заточеника...). И далее – через века – постоянно повторяющиеся: мысль, и девиз, и закон русского человека – стоять за правду, «За землю Русскую», «Не в силе Бог, а в правде», а потому и слава «Не нам, не нам, а имени Твоему»... Всё это было, всё это наследие наше, а потому есть и ныне. Нужно только открыть глаза, духовные очи, чтобы увидеть эти великие традиции, утверждённые на идеях жизни праведной во спасение души, служение Господу, ближнему и богохранимой земле нашей, ибо «прекрасное – это Родина», «светло светлая и украсно украшена земля Руськая» («Слово о погибели Русскыя Земли»).
Итак, мысли о праведном, добром, благочестивом житии, труды и подвиги, неизменно соприродные такой жизни, – вот глубинные православные духовно-нравственные традиции русской культуры, от которых упрямо отрывают нас мракобесы отечественного просвещения. Напомню, кстати, мнение одного из крупных зарубежных историков (уж коли нам без ссылок на «цивилизованный Запад» нынешние заправилы чихнуть не велят): «Незнание прошлого не только вредит познанию настоящего, но ставит под угрозу всякую попытку действовать в настоящем». В том числе и в образовании...
Коснёмся теперь филологических традиций, или традиций отечественной филологии, чтобы вернуть их в основание современного обучения словесности.
8.
Традиции русского филологического образования определялись наследованием православного взгляда на слово как на созидающее начало познания и жизнеустроения. Слово стремились воспринять в полноте смыслов и значений, как органичную часть мира и одновременно средство его постижения и созидания.
Образование и есть созидание осведомлённой и воспитанной личности, способной к человеческому бытию. Такое созидание возможно, когда слова, несущие сведения и смыслы (информация), передают их истинно, в соответствии с полнотою изначального сокровенного содержания. Ведь как бы ни изменялось слово, его истинный смысл соприроден первоначальному корневому значению. Корень – как младенец, устами которого глаголет истина; он содержит её в полноте, достаточной для самостоятельности и жизненной самобытности слова. Родовое гнездо слов при всём разнообразии их содержания, всегда обращено к этой истине корневого слова. Таким образом, мир в становлении, в движении, в развитии на подсознательном уровне отражается языком и в языке.
Наши мыслители отлично понимали определяющую роль языка для всего в целом и всякого образования: «Не условным звукам только учится ребёнок, изучая родной язык, но пьёт духовную жизнь из родимой груди родного слова. Оно объясняет природу, как не мог бы объяснить ни один естествоиспытатель; оно знакомит с характером людей, с обществом, среди которого он живёт, с его историей, с его стремлениями, как не мог бы познакомить ни один историк; оно вводит его в народные верования, в народную поэзию, как не мог бы ввести ни один эстетик; оно наконец, даёт логические понятия и философские воззрения, которые, конечно, не мог сообщить ребёнку ни один философ».
Здесь имеется в виду не только изучение словесности, но и языковая среда, которая, с одной стороны, хранила огромный потенциал народной речи с удивительным богатством диалектных слов, с другой стороны – находилась под благотворным влиянием бесконечно богатого речевого пространства русской классики от Фонвизина до Чехова, от Державина и Пушкина до Некрасова и Майкова.
В то же время в школе и в гимназии изучался церковнославянский язык – едва ли не основной духовный наставник возрастающего и мужающего русского литературного языка, его духовная пуповина. Русский же литературный язык осваивался в традициях русской школы как кладезь духовного и предметного знания, как сосредоточенный в слове исторический опыт. Поэтому особое значение придавалось этимологии, науке о происхождении смыслового содержания слова; известно, что некогда во многих учебных заведениях существовали даже этимологические классы (курсы), как некая ступень в познании наук.
К началу XX века в этом отношении было немало утрачено. Агрессивная секуляризация; западная ориентация значительной части нашей интеллигенции (особенно разночинной); успехи демократической «безотцовщины» сделали своё дело. Критическая масса негативного отношения к отечественным традициям необыкновенно возросла. В этих условиях находило поддержку стремление формализовать и упростить язык, и прежде всего его грамматику. Гротовская реформа была лишь первым шагом.
Первая попытка пренебречь установившимися традициями правописания не осталась без сопротивления. В прессе достаточно остро обсуждался вопрос «можно ли писать по Гроту». Однако усилия, направленные на «упрощение» традиционного русского правописания, продолжались. И в 1916-1917 годах под гребёнку революционных преобразований была проведена новая реформа, ещё более повредившая традиционную смысловую систему правописания.
Эта реформа, настойчиво и торопливо «запущенная» министром образования масоном А.А. Мануйловым, заметно деформировала ту систему правописания, в которой всё жило «для смысла, то есть ради того, чтобы верно обозначить разумеемое, точно его выразить и верно понять».
Всё это «растерзало, изуродовало и снизило его (языка. – В.Т.) письменное обличье», нарушив его «самые основные законы», и сделало русский письменный язык во многих случаях неспособным справиться с синонимией» Так был снижен уровень «смыслового подхода» к написанию слов; в ряде случаев орфография неуклюже подчинилась произношению. Был во многом нарушен морфологический принцип грамматики; при этом её не облегчили, но заметно обеднили господствующий до того содержательно-смысловой подход к правилам правописания. Но всё это лишь незаметная причина важного следствия. Разрушение природных «смысловых» традиций и морфологических принципов орфографии привело к ползучей формализации грамматики, а в конечном счёте к тому, что
в школе перестали изучать язык и стали изучать правила правописания и пунктуации. Активно такой процесс развивается уже в середине XIX века. Но в наше время он восторжествовал и разрастается как раковая опухоль вследствие общего духовного оскудения и распространения формально-прагматического причинно-следственного способа мышления.
Одновременно шло и «наступление» на литературу. Однако оно вызвало сопротивление и не принесло успехов «реформаторам». Новая программа обязывала не просто знакомить с отдельными произведениями изящной словесности, но, в духе прежних, «изучать историю словесности, т.е. «выяснять учащимся преемственность исторических явлений, связь их с жизнью эпохи, литературные направления, определившиеся в жизни каждой эпохи; значение личности писателя для его творчества, значение различных влияний, русских и иностранных».
Однако позиции нигилистически настроенных деятелей, проявлявших глубокое невежество по отношению к отечественной словесности, были уже заметны. Достаточно указать, что в открытой дискуссии высказывались мнения о том, что, мол, нечего преподавателю тратить силы «на кропотливое анатомирование древнерусской мертвечины, если перед ним – удивительная сокровищница художественных красот и благодарнейшая по содержательности – новая и новейшая русская литература». К счастью, подобного рода суждения встречались нечасто и обыкновенно серьёзно оспоривались; оппоненты ставили вопрос о первостепенном значении для русских школьников именно отечественной литературы и решительно возражали «прогрессистам»: «Отбросить древнюю литературу... и тогда получится кое-что любопытное: “история литературы” без истории».
Вследствие того, что «диктат малообразованного читателя» расширился ныне из-за беспредела языковой безграмотности СМИ, а школа при современном состоянии преподавания словесности, как правило, не может всему этому противостоять, культурный уровень учащейся молодёжи заметно снижается и заметно ослабевают традиции, необходимые для воспроизводства исторического опыта, извлекаемого из языка; теряются связи носителей языка с богатейшим наследием русской словесности, составляющим основание русской культуры.
Эта драматическая реальность нуждается в профессиональном вмешательстве. Попробуем же наметить пути восстановления необходимых плодотворных традиций, без чего, очевидно, вообще не может быть никакого плодотворного развития образования. И основной задачей здесь будет уже отмеченная: восстановить в сознании учащих и учащихся природную роль слова как того, что лежит в основе отечественной культуры и словесности, а в образовании – определяет общий культурный его уровень и направление движения.
|
