9.

Русская филологическая традиция опиралась на живое освоение смысловых примеров родного языка и последующее осознание его законов и норм. С грамматики Н. Греча под изучением языка понималось освоение «собрания правил русского языка, общенародного и книжного, на степени нынешнего его образования». Сам Н. Греч, однако, не смог последовательно выдержать провозглашённого принципа, обращаясь постоянно к сложившимся логическим построениям.

Три десятилетия спустя Ф.И. Буслаев вновь (уже предметно) заговорил о необходимости живого освоения языка: «...У русской грамматики отняты все сокровища народного языка: и речь безыскусственная в песнях и пословицах, и церковнославянская, даже произведения образцовых писателей, отличающиеся живостью народной речи, и, сверх того, без исключения все стихотворные пьесы»[1].

Эти слова, написанные 150 лет назад, вполне и безусловно отражают и нынешнее состояние словесности в школе, когда нарушение плодотворных традиций преподавания русского языка в школе доведено до крайнего предела.

Научно-практические принципы живого освоения родной речи были наиболее полно утверждены в трудах Ф.И. Буслаева «Учебник русской грамматики, сближенный с церковнославянским, с приложением образцов грамматического разбора, для средних учебных заведений» (1869) и «Русская хрестоматия. Памятники древней русской литературы и народной словесности, с историческими, литературными и грамматическими объяснениями, с словарём и указателем для среднеучебных заведений» (1870).

Классическая книга Ф.И. Буслаева «О преподавании отечественного языка» (1844; 2-е изд. – 1867), сохранившая несомненное научное и научно-методическое значение вплоть до нашего времени, выстраивала задачи овладения родным языком с целью «развивать, образовывать и упражнять способности учащихся»[2], а для этого «все правила языка направляются к лучшим произведениям литературы (С. 3); «безошибочное и точное употребление отечественного языка» возможно лишь с преодолением чуждых этому обстоятельств, ибо «произвол, ложное иностранное влияние, мода и педантизм весьма много испортили врождённый нам дар русского слова» (С.6). Учёный призывал обнаруживать необходимую педагогическую методу «в самом предмете преподавания, в языке отечественном» (С. 7), считая вместе с тем, что «предмет изучения остаётся только средством к духовному развитию ученика» (С. 8).

Рассматривая разные способы обучения языку, Буслаев обнаруживает важнейшие причины расхождения мнений по этому поводу и находит их в пренебрежении преданием и духовным началом филологических знаний.

«Вся наша народная старина с своими поверьями, убеждениями и обычаями, на коих покоится общественный и политический порядок современного быта, следовательно, всё, что есть в религии, в высшем образовании и в самом государстве, всё это покоится на предании, и своими по целым столетиям глубоко внедрившимися корнями извлекает из него себе пищу и возрастание. Срубите дерево при корне, отлучите настоящее от прошедшего: что станется с образованием?» (С. 17) Мысль наисовременная!

Одной из важнейших отечественных традиций изучения и преподавания словесности учёный считал духовный подход к ней, исключаемый так называемыми материалистами: «Для материалиста всякое дело ничтожно и глупо, если его нельзя сосчитать на деньги или смерить аршином» (С. 17), а ведь в сущности «материальное направление должно вести к духовной цели» (С. 18), ибо если «реалисты» ищут приобретения прагматических знаний, люди, ориентированные на утверждение человеческого в человеке, считают, что «юношеский дух более развивается предметами духовными, нежели вещественными» (С. 23).

Ф.И. Буслаев видит опасность прагматического направления образования в том, что оно «будучи только чисто учёным, не имеет в себе ничего воспитывающего» (С. 25), здесь упускается «главнейшее практическое образование, именно образование характера: молодые люди не учатся ни чувствовать человечески, ни думать, ни говорить» (С. 26). «Нет ни малейшего сомнения, – продолжает учёный, – что изучение языков и литературы всего короче и дружнее сближает учащихся с миром духовным, нечувствительно возводя их от конкретного к отвлечённому и открывая им необозримое поле для деятельности всех нравственных сил их» (С. 27). Учитель должен «в самой грамматике, в чтении басни, в разборе предложения – учить детей мышлению: тогда он сохранит самостоятельность своего преподавания» (С. 33), ибо «не в том сила, чтобы дети знали, что такое понятие, что суждение, а в том, чтобы умели понимать и судить», но при этом необходимо помнить: нельзя «развивать в детях только один ум, оставляя в стороне и чувство, и нравственность, и дар слова» (С. 37).

Касаясь литературы, Ф.И. Буслаев отмечал, что детям должно «читать и заучивать только то, что имело бы для них цену и тогда, когда они вырастут» (С.40), ибо «вместе с возрастанием детей возрастут и окрепнут в них и те истины, которые вычитали они некогда в любимом писателе, и, проведённые через многие случаи жизни их, оправдаются и уяснятся опытностью» (С. 41).

Итак, ученика, овладевающего родным языком, должна сопровождать образцовая литература, ибо формы речи должны представляться ему «не одни сами по себе, но постоянно в органической связи с мыслью, ими выраженною, так чтобы ученику вместе с формою давалось и содержание» (С.55), «язык без содержания есть ложь» (С. 41).

При этом отечественная традиция учитывает, что «в грамматике развиваются, упражняются, применяются всеобщие отношения мыслей, входящие во всякую науку; повторяются и присоединяются к другим новым до тех пор, пока не станут в душе ученика живою его собственностью» (С. 62). Ведь «язык, кроме знания, предполагает и умение» (С. 81).

Предлагая основываться на известном, Ф.И. Буслаев с осуждением относится к тем, кто ориентируется на неизвестную ему (и ученикам) иностранную литературу, к тем, «кто по чужим толкам восхищается, судит и осуждает таких писателей, коих не только никогда не читал, но, может быть, никогда и не прочтёт за незнанием языков» (С. 87).

Чтобы изучать литературу, «надобно читать писателей» (С. 107), и не всех, а прежде всего «образцовых русских писателей» (С. 119), «чтение должно быть запасом истории литературы» (С. 111). При этом необходимо, чтобы история Отечества, «как средоточие прошедшего и настоящего» (С. 131) сдружила ученика с древностью «в законной и простой форме настоящего». И здесь особую пользу видит учёный в привлечении элементов истории языка, оживляющей сокровенный смысл слова, делающей его понятным и близким сознанию. Словарь непонятных или недопонятых основополагающих слов – исторически объясняемых просто, но на научном уровне – составляет последнюю часть буслаевской книги и кладёт последний штрих на представление о традициях русского филологического образования, опирающихся на созерцательное, чувственное, душевно-духовное и историко-содержательное освоение словесности в контексте отечественной истории и культуры. При этом Буслаев отлично понимает, что «всякий народ смотрит на вещи по-своему»: «Постановить учащегося на точку зрения народную можно только изучением выражений, в коих высказывается дух народа, а не общими правилами и отвлечёнными законами. Когда нет слов и выражений – правила не дадут их. Не эстетические законы образуют вкус, а знакомство с произведениями образцовых художников. Правила бессмысленны без живого содержания» (С. 344).

Мы подробно остановились на классической книге Ф.И. Буслаева, ибо её идеи гласно или негласно кладутся в основу дальнейшего развития методологии и методики изучения (преподавания) языка и словесности в целом. Можно сказать, что большинство учёных, вплоть до А.А. Реформатского, А.Н. Ост-рогорского, В.Я. Стоюнина, А.А. Шахматова и Л.В. Щербы, М.Н. Петерсона, Е.Д. Поливанова, Н.С. Позднякова – находятся в русле этих идей,
т.е. вполне вписываются в традиции отечественной филологии.

Эти традиции, однако, не всегда воспринимались как очевидность на съездах учителей и преподавателей словесности, где иногда уже чувствовалось влияние западного филологизма, но их так или иначе подхватывают и плодотворно развивают дореволюционные, а позже советские учёные, занимавшиеся преподаванием филологических дисциплин в школе.

Так авторитетный «Съезд преподавателей русского языка военно-учебных заведений» (1903) прямо декларирует: «Грамматике и теории словесности должно быть присвоено положение служебное, а не самостоятельное; центр тяжести всего учебного курса должен покоиться на непосредственном изучении словесных произведений как отечественной, так и мировой литературы»[3], отмечая, что «русский язык в средней школе есть узловая станция всех гуманитарных предметов» (С.12), а орфографические правила – не есть цель самостоятельного изучения, а являются лишь опорою для практического овладения письменной речью, и прежде всего – художественной классики, которая «отражает народную душу, народные идеалы» (С.36), «уменье выражать свои мысли» (С.45). Вместе с тем ученики должны учиться сознательно различать явления языка. Придавая большое значение объяснительному чтению, участники тем не менее считают очень важным приучение учащихся к вдумчивому сознательному чтению. Причём «сделано было наблюдение», что «усиление грамматического преподавания» при ослаблении литературного «ведёт за собою не улучшение, а ухудшение письменной и устной речи учеников» (С.58). «Говорят, что в руках учителя – будущее народа. Это – не парадокс. Но учитель должен отказаться от всего, что тормозит движение вперёд. Пусть вместо грамматики получит преобладающее значение живое слово, литература, и уровень просвещения быстро будет подниматься» (С.61).

Целью же изучения словесности, определяющей её надхудожественный смысл, считаются справедливые слова В.П. Острогорского: «Заставить уважать самого себя без гордости, любить и помогать ближнему без хитрости и расчёта, ценить семью, проникнуться любовью и желанием добра своей Родине, даже до готовности сложить за неё голову, осмыслить свою жизнь и свой труд, как бы ни был он по-видимому незначителен, и в этом труде видеть не одну тяготу, но до некоторой степени и удовольствие, показать разумное употребление досуга» – вот как определяет эту цель авторитетный, горячо преданный своему делу учитель» (С.180).

Для всего этого необходимо «дать всестороннее понимание читаемого произведения» (С.195), а для этого должно неизменно освещать «исторические условия русского национального развития» (С.259) «с точек зрения исторической, биографической, общественной, бытовой, психологической, этической и художественной» (С.266). При этом едва ли не самое важное при рассмотрении художественного произведения уразуметь авторский взгляд, «тот угол зрения, под которым он рассматривает жизнь вообще... тот идеал, который он кладёт в основу жизни вообще» (С.282).

Эти мысли сконцентрированы «вокруг» мировоззрения учащихся в процессе изучения филологических дисциплин, т.е. формирования у них цельного образа мира и системы стратегических к нему отношений. Это, в сущности, и лежит в основании традиций отечественной филологической науки.

В отношении к преподаванию литературы эти традиции чётко прослеживаются у В.И. Водовозова, В.Я. Стоюнина, В.П. Острогорского, М.А. Рыбниковой и их последователей.

Таким образом, традиции отечественной филологической науки связаны с целостным рассмотрением литературы во времени, в единстве исторических взаимосвязей, в свете социо-культурной и творческой биографии писателя, в историко-литературном контексте, а значит, и в контексте русской православной культуры в максимально возможной полноте её образно-эмоционального и идейно-философского содержания, возникающего в сознании читателя при движении от текста к образу.

Уместно напомнить здесь мнение академика Д.С. Лихачёва. Он считал, что такие дисциплины, как история литературы, история отечества «совершенно необходимы школе» и «уменьшать объём преподавания этих дисциплин ни в коем случае нельзя»; кроме того, в назидание современным геростратам-образованцам он писал: «...в школе следует преподавать не отдельные произведения, а историю литературы. Литературное произведение само по себе, исторически не объяснённое, теряет на 80 % свою действенность»; он резко выступал против проектов программ (по нынешнему – стандартов), по которым «преподаётся не история литературы, а... отдельное произведение, и оно толкуется вне истории, вне биографии автора»[4]. Лихачёв справедливо считал, что такой путь ведёт к абсурду. Приведём напоследок (для ясности) несколько примеров, показывающих, как именно и в чём доходят до абсурда в повреждении плодотворных традиций современные реформаторы.

10.

Культурная традиция означает бережное сохранение в памяти поколений народных преданий, незаменимого источника формирования культурного опыта и национальной самобытности.

В школьном стандарте изъяли из уже основательно сокращённого ранее, – мифы древних славян, русские народные сказки (вспомним кстати слова А.Бестужева: «песня и сказка – душа русского народа»): «Финист – Ясный Сокол», «Иван – крестьянский сын и Чудо-юдо», «Иван царевич и серый волк», «Василиса Прекрасная»; былины «Садко», «Вольга и Микула Селянинович», «Илья Муромец и Соловей-разбойник»; народные игры[5].

Заодно остались за пределами стандарта написанные в народном духе знаменитый «Конёк-Горбунок» П.П. Ершова, «Аленький цветочек» С.Т. Аксакова, «Снегурочка» А.Н. Островского,
первоклассные рассказы о народе И.С. Тургенева (заменены клипом «по выбору»).

Из «корневой» древнерусской литературы изъяты «Повесть временных лет» (фрагменты), «Житие Бориса и Глеба», «Поучение Владимира Мономаха», «Сказание о Петре и Февронии Муромских» (заменены тремя произведениями «по выбору»).

Вместо первостепенных по значению произведений М.В. Ломоносова – одно стихотворение «по выбору». Из народного по духу И.А. Крылова изъято в последнем стандарте – 16 басен. Отсутствует великий русский поэт А.В. Кольцов... Значительно сокращено количество стихотворений Ф.И. Тютчева (на 10), в том числе (характерно!) коротенькое «Умом Россию не понять». «Ужат» А.К. Толстой (на 3 произведения, заменённые клипом «по выбору»), сокращён А.А. Фет (10 произведений изъято, оставлено 1 и 3 «по выбору»). Из Н.А. Некрасова выброшено ещё больше – 12 произведений (с точки зрения образованцев так ему и надо: ведь народный поэт!).

В XX веке выброшено 10 стихотворений А.А. Блока (в том числе «Россия»), 16 стихотворений С.А. Есенина, 9 – А.А. Ахматовой. Между тем нет стихотворений М. Исаковского, ставших народными песнями, нет стихотворений К. Симонова, непроизвольно выученных наизусть большинством участников Великой Отечественной войны, в том числе знаменитого «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины», почти нет поэзии А.Т. Твардовского.

Зато появились среди «классиков» Стругацкие, бард эпохи застоя В.С. Высоцкий, значительно снизивший отечественную песенную культуру XX века, и поэт-русофоб И. Бродский. Выдающийся русский лирик Н.М. Рубцов, воистину «голос великого
народа» (Г.В. Свиридов) поставлен в один ряд
с претенциозным и натужным эстрадником А. Вознесенским, с некогда модным Е. Евтушенко и сентиментально вторичным Б.Ш. Окуджавой.

Если продолжим анализ, убедимся в ещё большей степени: произведения, органически связывающие современного школьника с прошлым своего великого народа, с его историей, с трагедиями национальной жизни, в новых стандартах – искореняются.

11.

Что же происходит? А ничего нового: осуществляется посредством асмоловского «плюрализма в образовании» днепровский замысел «изменения менталитета общества через школу», т.е. духовный геноцид народа посредством образовательных реформ...

Возьмём стандарт по русскому языку, государственному языку России.

Отечественная филологическая традиция зиждется на принципе осмысленного (и смыслового) освоения живого языка, на лучших образцах художественных текстов отечественной классики.
Она придерживается не только осмысленно-проникновенного, но сердечного (чувственного) и духовного отношения к слову. Слово прежде всего должно быть понято, растолковано, освоено в стихии литературного языка.

Растолковано? Зачем? Нужно, чтобы слово воспринималось формально, практически – считают современные образованцы. С этой целью из предпоследнего школьного стандарта изъяты, т.е. в последнем стандарте отсутствуют, например, следующие разделы: «Богатство, красота, выразительность русского языка» (С. 34), «Роль церковнославянского языка в развитии русского языка», «Однокоренные слова», «Этимологические словари русского языка», «Основные толковые словари русского языка», а заодно, например, и такие разделы: Принципы русской орфографии», «Орфографические словари» и пр.

Приведённых примеров вполне достаточно, чтобы сделать вывод о продолжающемся разрушении основ гуманитарного образования, создающего личность школьника, помогающего сформироваться человеку, достойному аттестата зрелости.

Кстати, трудность для школьников многих современных программ объясняется не только повреждающей сознание аудио-видеосредой, но и расстроенностью, раздробленностью, алогизмом преподавания многих предметов в современной школе. Мы вполне можем сказать: «сверху» направляют обучение неправильно, разрушают научные традиции школьного дела, пытаются свести задачу по овладению школьными дисциплинами к голой информативности, забывая душевно-духовную сторону личности школьника, его эстетическую зрелость, задачи формирования нравственно здоровой натуры, гражданских качеств и т.д.

Между тем к уничтожению традиций в образовании наши прорабы разрушения школы подошли и с другой стороны.

Отторжение русских детей от возможности противостоять раскультуриванию, обучаясь в школе, завершилось принятием документа, выработанного Комиссией по профильному обучению в России.

В 2003 г. вышло письмо за подписью министра образования РФ В.М. Филиппова, в котором установлены сроки перехода на «профильное обучение». Здесь переходный период (в документе: «предпрофильное» (?) образование) ограничен сроком до 2005 года, а срок введения «профильного» – 2006 год.

Это значит, что все, стремящиеся получить аттестат зрелости, будут распределены по областям знаний, к которым они тяготеют. Одна область знаний для них будет расширена, а все остальные (в том числе фундаментальные и целеполагающие, не относящиеся прямо к их узкому профилю) станут изучаться в сокращении, с минимальным количеством часов, по выбору, и по ним не станут экзаменовать.

Это будет иметь безусловным следствием то, что значительная часть школьников в условиях духовной интервенции не сможет получить необходимые минимальные знания по русской истории, русской литературе, а значит, и по русскому языку (ибо нельзя узнать его без опоры на знание должного количества текстов классической литературы, вплоть до XX века).

Это означает, что при ориентации в области химии, физики, биологии, математики и др., при увеличении часов на иностранные языки (до двух иностранных языков в перспективе) – школу в России настраивают на подготовку квалифицированных лакеев для Запада. Человек, лишённый возможности должным образом овладеть знанием русского языка, истории духовной культуры своего народа в условиях информационной чужеродной интервенции, в духовном изгнании – невольно становится Иваном, не помнящим родства. У него все предпосылки, чтобы стать лакеем любой страны и любого народа, лакеем со знанием иностранных языков.

Министр образования РФ В.М. Филиппов начал свою деятельность с закрытия рабочего (на государственном уровне действующего) Отдела русского языка в Министерстве, заменённого Комиссией при Правительстве с рекомендательными полномочиями, недавно закрыт и Отдел гуманитарного образования.

Так завершается система мероприятий по реализации государственного преступления в отношении к образованию в России и по отношению к русскому народу. Это преступление зиждется на первой установке днепровского доклада 1992 года
«Развитие образования в России».

Эта разрушительная установка была направлена как раз на уничтожение жизнесозидающих традиций, ибо новации были объявлены основным направлением и принципом развития образования.

Между тем то, что происходит сегодня с языком, требует действий противоположных. Ведь обилие массовой информации приводит к обесцениванию того, ради чего информация осваивается – Истины. Ум наших современников подчас погружается в информационную тьму (массу сведений и впечатлений), отторгается от мыслящей души и сердца. В восприятии говорящей массы слово теряет усвоенную им прежде полноту смысла, лишается духа, начинает проскальзывать сквозь слух и взгляд мимо сознания, запечатлевается лишь как «информационная справка». И весь мир становится для такого сознания справочником обо всём и ни о чём.

Такое восприятие, усугубляемое ведущейся информационно-психологической войной, разными способами внедряется ныне не только в СМИ, но в нашу науку, культуру и образование.

Век информационных технологий и информационных войн повреждает сознание говорящей массы, ибо приучает её видеть информацию как цель. Но информация лишь средство и дорога к цели; цель всегда – Истина. К Истине ведёт смысл. К смыслу, который чреват Истиной, можно придти только в размышлении, в освоении разных смыслов информации. И здесь только культурная традиция может спасти заблудившийся ум: только на древе культурных традиций вырастают истинные мысли и знания, и здесь первостепенной задачей остаётся: восстановить в сознании учащихся традиционную роль слова, ибо оно лежит в основании приобретения знаний и определяет их общий культурный уровень. Традиционно осмысленное слово – это последний рубеж образования, за которым простирается внечеловеческое присутствие в мире.

То, что делается сейчас со школой, по очевидным последствиям для русского народа равнозначно активно идущему духовному его уничтожению. Речь идёт не о стандартах, речь идёт о том, будет ли русский народ иметь возможность дышать воздухом своей культуры или должен будет задохнуться в атмосфере миазмов массовой культуры, массовой пошлости и бездуховной, убийственной для него прагматически ориентированной западной культуры, насаждаемой в России.

Речь идёт о самом существовании народа. В этом смысле сокращение программ и часов по русской словесности, изуродованные стандарты и вслед за тем – появление массы Иванов, не помнящих родства, т.е. вся политика Министерства образования – есть не просто уничтожение культурных традиций, а в чистом виде – своеобразный антикультурный экстремизм.

Сейчас особенно ощутима глубина слов великого композитора XX века Г.В. Свиридова: «...возврат к национальной традиции... – вот истинная новизна для нашего времени». «Идеалы и нравственные ценности русского искусства XIX века не поколеблены...», «...сила Русского искусства, русской литературы... в чувстве совести»[6]. Эти простые истины традиционны, безусловны, но сейчас их приходится всеми силами отстаивать...