И если соберем волю каждого

в одну волю - выстоим!

Если соберем совесть каждого

в одну совесть - выстоим!

Если соберем любовь к России

каждого

в одну любовь - выстоим!

В. Распутин.

Национализм - вот слово, которое все произносят сегодня неравнодушно и вкладывают в него одни - отрицательный, обличающий, позорный, другие - положительный, жизнеут­верждающий, одухотворяющий смысл. Да можно ли здесь быть равнодушным? Ведь это понятие связывает в один узел причины трагических поворотов отечественной истории и надежды на русское возрождение.

В устах невежд и недругов народа (скрытых ли, явных ли) этому слову неизменно придается только отрицательное значение. Его толкуют извращенно, приравнивая к тому, что на разных языках называется шовинизмом[1]. Такая путаница едва ли случайна: вра­гам рода человеческого на руку смешать эти понятия. Тогда можно будет «обличать» всякого, кто искренне привержен своему народу. Чуть только любовь к Отчизне, это сокровенно-прекрас­ное, благородное чувство, свойственное всякому, кто достоин называться Человеком, чуть это лучезарное чувство блеснет перед глазами корыстных, хитрых или ничтожных осквернителей народ­ной чести, как они немедля начинают кричать о национализме, нарочито придавая этому слову едва ли не позорно-бранное зна­чение. Спекуляция на бытовом смещении понятий, жонглирование терминами «фашизм», «национал-социализм», «шовинизм» при­водит к заблуждению людей, не очень осведомленных в наци­ональном вопросе. И действительно, не всегда легко сразу понять, что иные «борцы» против шовинизма - на деле сами ловко маскирующиеся национальные изуверы, ибо втайне исповедуют насилие, вторгаясь в историю, жизнь и судьбу чуждого им народа.

Будто бы борясь за равноправие, эти коварные трюкачи на деле готовят почву для помрачения «не своего» национального само­сознания и лицемерят для обмана и унижения наивных людей, чистых и светлых в своих национальных и патриотических помыс­лах. Это давно известный и, однако же, до сих пор еще действен­ный прием. Стоит заговорить о русском национальном самосознании, о русской идее, как обязательно какой-нибудь «либерал», «демократ», «интеллигент» или демагог прямо или исподволь заведет речь о шовинизме или фашизме, как бы приглашая до­гадаться, что, мол, разговоры о «русскости» это и есть шовинизм, это и есть «коричневая чума». Такая явная ложь, увы, действует: простодушный, политически наивный русский человек зачастую теряется от наглости этой лжи, смущается и готов иногда пове­рить в нее. Готов поверить - не от глупости, а от скрытой внутри души его доверчивости, природной скромности и стыдливости.

Нельзя отрицать, что за осквернением смысла слова национализм непременно следует осквернение связанного с ним понятия - на­ции. Умные осквернители прекрасно знают это. Они хотят внушить людям, любящим свой народ, смущение перед этой любовью, а может быть, и большее - какой-то стыд перед чувством, которым можно только гордиться. Они хотят убить в чужом для них народе ощущение самостоятельности, подорвать у него созна­ние права быть самим собой, чувствовать сокровенное внутреннее духовное родство, иметь свое самобытное лицо, свое «я» среди других наций и народов. А все это возможно только в особой любви к родным корням, связывающим людей одной страны в великое историческое единство - народ. Эти корни - в нашей природной речи, в незримой, таинственной связи с родною землей и ее судьбою; эти корни - в самой глубине сердца каждого, кто не утратил души человеческой. А потерявший душу достоин презре­ния и жалости.

Не этому ли учит нас и мудрый, великий русский язык?! Род - это слово, как бы ключ к историческим глубинам души русского человека; здесь средоточие любви, добра и красоты, того. что составляет духовные начала жизни. Не случайно приставка «на». означающая и высшую меру признака и стремление к чему-то. образует слово «народ»' он высочайшее проявление рода и направленное слияние судеб, рожденных под одной крышей Отчиз­ны. Хоровод светлых, чистых слов окружает его. Родимый - гово­рим мы и знаем: дорогой, близкий нашему сердцу. Произносим Родина - и глубиной души чувствуем: родимый край, милая сердцу страна; услышим ли: родник, - и прозорливое воображение рисует поток, начало чистого, животворного, из недр мате­ри-земли истекающего ручья.

Но если подумаем о темном, презренном, злом начале, язык выразительно подсказывает нечто «отталкивающееся» от нашего ключевого слова. Приставка «вы», означающая движение наружу, отторжение, удаление от чего-то, образует с ним презритель­но-осуждающее: «выродок»; «от», - означающая отдаление, от­деление, уклонение, отторжение от чего-то, вместе с названным словом образует негативное: отродье. Так учит нас язык, впита­вший опыт многих предшествующих поколений: род, родина, роди­мый человек - это добро, а отродье, выродок и как бы «с боку» урожденный - урод - зло. Идти к добру - значит идти к народу!

Не эта ли мудрость испокон веков давала силы нашим достой­ным предкам и ныне вразумляет нас, заблудившихся их потом­ков?

Кто поможет нам выйти из этого умственного блуждания? Мы сами должны оглянуться вокруг, прислушаться к голосу наших духовных наставников и мыслителей, наших национальных свето­чей, осиянных великой силой любви к человеку. Обратимся к их мудрости, к их духовным открытиям, вполне понять которые можно лишь единым усилием мысли, чувства и духа.

Полтора столетия звучит еще не услышанный нами голос вели­кого Гоголя: «Но как полюбить братьев? Как полюбить людей? Душа хочет любить одно прекрасное, а бедные люди так несовер­шенны, и так в них мало прекрасного! Как же сделать это? Поблагодарите Бога прежде всего за то, что вы русский. Для русского теперь открывается этот путь, и этот путь - есть сама Россия. Если только возлюбит русский Россию, возлюбит и все, что ни есть в России. К этой любви нас ведет теперь сам Бог. Без болезней и страданий, которые в таком множестве накопились внутри ее и которых виною мы сами, не почувствовал бы никто из нас к ней сострадания. А сострадание есть уже начало любви. Уже крики на бесчинства, неправды и взятки не просто негодование благородных на бесчестных, но вопль всей земли, послышавшей, что чужеземные враги вторглись в бесчисленном множестве, рас­сыпались по домам и наложили тяжелое ярмо на каждого челове­ка; уже и те, которые приняли добровольно к себе в дома этих врагов душевных, хотят от них освободиться сами, и не знают, как это сделать, и все сливается в один потрясающий вопль, уже и бесчувственные подвигаются. Но прямой любви еще не слышно ни в ком, - ее нет-таки и у вас. Вы еще не любите Россию: вы умеете только печалиться да раздражаться слухами обо всем

дурном, что в ней ни делается; в вас все это производит только одну черствую досаду да уныние. Нет, это еще не любовь, далеко вам до любви, это разве только одно слишком отдаленное ее предвестие [...]. Любовь всемогуща и [...] с нею можно все сделать. Нет, если вы действительно полюбите Россию, вы будете рваться служить ей; [...] последнее место, какое ни отыщется в ней, возьме­те, предпочитая крупицу деятельности на нем всей вашей нынеш­ней бездейственной и праздной жизни. Нет, вы еще не любите России. А не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши своих братьев, не возгореться вам любовью к Богу, а не возгоревшись любовью к Богу, не спастись вам.»[2]

Тому, кто способен думать, стоит поразмышлять час-другой над этими словами, вникнуть в откровенное предостережение и понять наконец, что нет для нас другого пути спасения, как только следовать здесь указанному. А если так, не будем наивны, беспечны и неосмотрительны. И пусть каждый (именно каждый!) поймет, что с жизнью (не с прозябанием или существованием!) нас связывает только одно - Россия. Как страшно и грозно непони­мание этого! Какие дьявольские силы работали столетия, чтобы вытравить из сознания многих моих соотечественников способ­ность сразу отзываться этой живой правде-истине! Как лицемер­но, с какой невежественной надменностью (или хитростью!) уво­дят нас от нее разными путями враги рода человеческого и преда­тели России!

Невежествен или дрянь тот человек, который не националист в душе своей. Но еще раз спросим: что такое националист?

Это - прежде всего честный человек, ибо он не изменяет национальной идее, которая есть не только мысль, не только естественное чувство самосохранения нации, но духовное досто­яние народа. Эта идея сопровождает народ с момента его появ­ления на исторической арене и умирает только с его полным уничтожением Чтобы понять в чем тут дело, обратимся к М. О. Меньшикову. «Народом, - писал он, - мы, националисты, считаем не только последнее поколение, призванное сказать «да» или «нет», но и те отошедшие поколения, которые строили жизнь народную и установляли законы. В понятие народа мы вводим также и будущие, еще не родившиеся поколения, перед которыми мы, их предки, несем нравственную ответственность...»[3].

Таким образом, национализм в глубоком смысле - это благо­дарная дань прошлому своего народа, способность благоговейно ощущать свое настоящее родство с ним и истинное сознание ответственности за его будущее. Иными словами - это нравственная категория, включающая в себя добромысленную память, благородное ощущение долга перед живыми соплеменниками и способность оценивать смысл своей жизни с высоты жела­емого светлого будущего своего народа. Национализм - закон честного человека, потому что «только то и можно счесть дейст­вительным законом, что совесть признает непостыдным ни пе­ред предками, ни перед потомством», - пишет М. Меньшиков и продолжает: «Цинический демократизм не признает родства, он не признает даже ближайших звеньев, соединяющих нас с веч­ностью в прошлом и будущем. Отсутствующие, как при голосо­вании в парламенте, считаются несуществующими. Но это же ложь нечестивая и для науки, как для нравственного существа недопустимая. И предки, и потомки в каком-то священном смы­сле существуют, они присутствуют и теперь в душе каждого, у кого есть душа».[4]

Национализм (подлинный, а не его извращение) - духовен; он основывается на глубоком осознании органического родства с близкими народами и потому чужд как эгоистической обособ­ленности «узколобого» сепаратизма, так и самовознесения своего народа над всеми или за счет других народов. Последнее называ­ется по-другому: шовинизм и фашизм. Здоровое чувство нацио­нализма противостоит всему этому

Национализм возникает из ясной определенности влечений к родному народу. Он так же естествен, как любовь ребенка к родителям, родному дому, как его органическая первоначальная склонность к родному языку, звуки которого он слышит с колыбе­ли.

Националист - это человек, имеющий душу живу, это тот, кто способен понять, что «мы всего лишь третья часть нации, притом наименьшая. Другая, необъятная треть - в зе­мле, третья - в небе, и так как те нравственно столь же живы, как и мы, то кворум всех решений принадлежит скорее им, а не нам.»[5]. Националист - это тот, кто способен осознавать и чтить историю своего народа и не склонен проявлять к ней ни бессердечного равнодушия, ни постыдной издевки. Речь идет не о холодной сдержанности и табу по отношению к горьким страницам нашего прошлого, но о сы­новнем характере отношения к нему, речь идет о том нра­вственном такте, который ярко проявился в монологе пу­шкинского Пимена:

…да ведают потомки православных

Земли родной минувшую судьбу,

Своих царей великих вспоминают

За их труды, за славу, за добро.

А за грехи, за темные деянья

Спасителя смиренно умоляют...

(Выделено мной - В.Т.)

Эти слова - урок честного отношения к отечественной ис­тории.

Националиста неизменно влечет народное единство, историчес­кое и современное. Он полон решимости утверждать все, что достойно его народа, стремится мыслью ли, делом - противосто­ять тому, что опошляет его Националист всеми силами души восстает против унижения соплеменников, каким бы способом оно ни выражалось; он сочувствует и содействует укреплению национального единства и самосознания, верен национальному духу. Именно духу, духовному началу, ибо речь идет о том, что связано с творчески воплощенном им в своей культуре стремле­нии к истине, добру и красоте.

Национализм - это щит от духовной интервенции, в частно­сти, - от свойственного западной цивилизации поклонения золо­тому тельцу, от растления духа, от торгашеского мышления, которым ныне охвачена значительная часть нашего общества Безжалостно унижая здоровое чувство национализма, мы не суме­ли удержать мутные потоки «новой» цивилизации в рамках национальной культуры. Не пережевывая, глотали мы цинических Вольтеров, ницше, кровавых Робеспьеров, высокомерных байронов, а позже - бездуховных, сексуально зацикленных Фрейдов - и получили духовное расстройство, миазмы которого уже два столетия распространяются в отечественной истории. Когда все это стало проясняться в сознании умных людей, наш Грибоедов устами Чацкого молил,

Чтоб истребил Господь нечистый этот дух Пустого, рабского, слепого подражанья, призывая защитить национальные «нравы, и язык, и старину святую», ан нет, не защитили. И по-настоящему не переварив в своем желудке марксизм, подчинились инородческому (по суще­ству же антирусскому) окружению Ленина. Вследствие этого был прежде всего нанесен удар русскому национальному самосозна­нию и шеренги интернационалистов обернулись по существу про­тив русского народа. За это русские заплатили кровью миллионов своих соплеменников. Неужели этого недостаточно, чтобы об­разумиться?!

Немало было сделано и делается, чтобы убить, растлить душу народа. Жестоко подорвана во многих живая непосредственность в ощущении своей национальности, чувство национальной гор­дости. Идет бесстыдное осквернение нашего прошлого, проводи­мое по преимуществу озлобленными инородцами, широко про­никшими в среду так называемой интеллигенции и во все средства массовой информации, бесстыдно или с невинным коварством вытравляют здоровый национальный инстинкт. Народные иде­алы искажаются и высмеиваются. Кощунственно пародируется то, что серьезно и свято. Выставляется как истинно народное то, что позорно и осуждается самим народом. О возвышенных иде­алах, о светочах нации говорится обыденно, пошловато, упомина­ние о них дается в нарочито «снижающем» контексте. Презрение к русскому становится расхожей монетой в политических демар­шах.

Всячески подогревается разобщение братских народов, состав­ляющих Россию. Да и что же есть Беловежский сговор, как не предательство великой и неистребимой связи племен, соеди­ненных не только общей историей (от самых корней), но и общей духовностью? Дорого заплатим мы за это временное разобще­ние, и это так же очевидно, как то, что ему наступит конец и «в семье великой, в семье вольной, новой» (Т. Шевченко) сладится материально то, что в идее нерасторжимо и ныне: наша славянская сокровенная духовная общность в единой Рос­сии...

Со знанием дела внушали нам легкомысленное неверие, немало усилий приложили, подготавливая почву разобщения, с вожделен­ным упорством говорили только о материальном благополучии, с цинической дерзостью поносили и превращали в «пережиток прошлого» исполненные духовной энергией идеи и национальные святыни. Враждебное недоверие, непримиримое отчуждение вос­питывали во имя новых идеалов всеобщего «всехнародного» сча­стья. Получалось только, что самый ближний, родной народ при этом вроде бы и не в счет. Строгий отбор производили среди пророчеств прошлого, запрещая думать об иных предвестиях, отрешали от народной мудрости. Всечеловечность русского на­ционального начала криводушно подменили всемогуществом че­ловека, сатанинской гордостью, забывая природную скромность и стыдливость русской натуры.

Опустошают наши души и заставляют поклоняться золотому тельцу, доллару, госпоже Наживе, как единственной предводи­тельнице культурного движения. Пытаются заставить русских поверить «в фаллос как в единственную свечу в потемках жизни и в «я» как единственного реального бога»[6], в комфорт как единственную цель вожделенных стремлений.

Направляют не к возвышению духовному, к росту человечес­кого в человеке, не к становлению культурных, семейных и народ­но-государственных традиций, не к расцвету народному от семьи до государства, а - к обособленной слепоте, к замкнутости в «мелких желаниях», сытому существованию вне политики, т.е. вне каких бы то ни было, кроме шкурных, интересов. Всем этим готовят базу для «колониального сознания» русских. Готовят усердно.

Одурманивают атмосферу жизни мерзовониями западной циви­лизации. Превращают страну нашу в отхожее место западного образца жизни: через прорубленное в Европу окно в сторону России, как через канализационную трубу, текут отравляющие потоки дозволенных и недозволенных материальных и «духов­ных» наркотиков (все московские торгаши продают западное пойло и дурман), а в сторону Европы через «Интерурал» и всевоз­можные мафиозные концессии безвозвратно текут народные бо­гатства. И нет конца бесовской наглости! Националисты не могут быть равнодушны к этому: истинное чувство справедливости проверяется на том, справедлив ли ты к ближнему. Националисты - это те, кто превыше всего ставят любовь к своему народу.

Ярко и точно сказал об этом И.А. Ильин. «Национализм есть любовь к историческому облику и творческому акту своего народа во всем его своеобразии. Национализм есть вера в инстинктивную и духовную силу своего народа, вера в его духовное призвание. Национализм есть воля к тому, чтобы мой народ творчески и свободно цвел в Божием саду... Национализм есть система поступков, вытекающих из этой любви, из этой веры, из этой воли и из этого созерцания.

Вот почему национальное чувство есть духовный огонь, ведущий человека к служению и жертвам, а народ - к духовному расцвету. Это есть некий восторг (любимое выражение Суворова) от созер­цания своего народа в плане Божием и в дарах его благодати. Это есть благодарение Богу за эти дары, но в то же время и скорбь о своем народе и стыд за него, если он оказывается не на высоте этих даров [...]. Национализм испытывает, исповедует и отстаивает жизнь своего народа как драгоценную духовную самосиянность. Он принимает дары и создания своего народа как свою собствен­ную духовную почву, как отправной пункт своего собственного творчества»[7].

Националисты - это те, кто понимает значение народной самобытности, кто видит в ней не внешний признак, а глубинную суть народного строения и здравого народного бытия. В этом заключается неопровержимая их мудрость.

Националисты составляют основную когорту патриотов: патриот не может не быть националистом. Действенное проявление национализма по отношению к стране своей, к Отечеству - есть патриотизм. В нем все названные качества освящены любовью к Родине и ощущением того, что служение ей составляет великое счастье и цель нашей жизни.

В горниле национализма происходит становление личности. Не может быть личности без самобытности, а самобытности - без национального своеобразия. Чем выше чувство национального, чем более возвышается оно над органическим инстинктом народ­ного самосохранения до сознания внутренней сущности и исторической роли своего народа, тем более личность - человек, тем ярче ее достоинства. Напротив, в болотном месиве космопо­литической бесприютности вянут и никнут добрые порывы серд­ца, расслабленного вненациональным безначалием. «Националь­ное сознание есть проявление сознания самого себя, как части своей нации», ибо оно - есть «освобожденная энергия народная, самодержавная и самостоятельная в своем труде»» (М.О. Мень­шиков)[8].

II

Если различны народы, то различны и национализмы. Наци­онализм как миросознание - возникает из ощущения или понимания исторического места и живой индивидуальности свое­го народа, с присущими ему «особыми данными, со своей непо­вторимой историей, душой и природой»[9].

Русский национализм имеет свои черты и приметы, и они коренятся в нашем русском народном характере. Они получают выражение в языке, в творчестве, в вечных идеях светочей нацио­нального духа, таких как митрополит Иларион, Феодосии Печерский, Сергий Радонежский; таких как Крылов, Грибоедов, Пушкин, Гоголь, Кольцов, Аксаковы, Лесков, Достоевский...

Одной из существенных черт русского национализма была и остается идея отечественного единения и согласия, сплоченности народа, идея гармонии народного бытия, пропущенная через душу человеческую. Она связана в нашей речи со словом «лад», «мир». Мы говорим «ладно», и понимаем: согласно, хорошо, душевно. Лад - настрой, обретенный через душевное участие, нечто красиво «слаженное», соединенное в сердечное единство, в любви. Без лада нет красоты. И самое прекрасное - это родина.

«О светло светлая и украсно украшена земля Руськая! и мно-гыми красотами удивлена еси: озеры многыми удивлена еси, реками и кладязьми месточестными, горами крутыми, холми высокими, дубровами чистыми, польми дивными, зверьми раз-лычными, птицами бещислеными, городы великыми, селы див­ными, винограды обительными, домы церковьными и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами. Всего еси испольнена земля Руськая, о прававерьная вера християньская!»...[10] - так с душевным восторгом воспринимали семь веков назад предки наши образ родной земли, связывая с нею пред­ставление о самом прекрасном в мире. И отложилось в народной мудрости: «Земля русская вся под Богом», «Велика святорусская земля, а везде солнышко», «Родина любимая - мать родимая». Поэтому от «Слова о полку Игореве» до наших дней и вовеки идея Великой Русской земли питает народный дух и в единении с ним вдохновляет поколения на достойную жизнь и высокие подвиги. В этом было, есть и будет здоровое национальное чувство.

Да, истинный русский национализм изначала таков: в корне его чувство великой русской земли и глубокое ощущение себя как ее хозяина. Это то, о чем так ясно писал Ф. М. Достоевский:

«...нигде на Западе и даже в целом мире не найдете вы такой широкой, такой гуманной веротерпимости, как в душе насто­ящего русского человека... Тем не менее хозяин земли русской - есть один лишь русский (великорус, малорус, белорус - это все одно) - и так будет навсегда...».[11]

Другою чертою русского национализма является ощущение ис­торического долга. Его тоже старались вытравить всеми силами, подменив долгом интернациональным, непонятно перед кем... Но из века в век в горькие годины вдруг возникало в нашем народе острое, до боли щемящее сознание: только вместе, миром. И слу­жили своему миру, товариществу своему, как это прекрасно вы­сказано устами гоголевского Тараса Бульбы:

«Хочется мне вам сказать, Панове, что такое есть наше товари­щество. Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки. Все взяли басурманы, все пропало; только остались мы, сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, сирая так же, как и мы, земля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, дитя любит отца и мать; но это не то, братцы:

любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в русской земле, не было таких товари­щей... Знаю, подло завелось теперь в земле нашей; думают толь­ко, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их; перенима­ют чорт знает какие, басурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить, свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чоботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства; и проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в русской земле товарищество!..»

Чувству исторического долга сопутствовало обычно прозрение о неизбежной погибели - в случае измены. Человек, изменивший родине, - пропащий человек, т е. погибший безнадежно, без пользы, становящийся пропадиной, т. е. стервою, падалью… Как и сказано у Гоголя об изменнике - Андрии: «И пропал казак!..».

Сознание исторического долга неизменно связывалось в русском национализме с ощущением преемственности поколе­ний, из рода в род несущих идею Божьего государства, олицет­воряющего бескорыстное стремление к верховной, вечной красо­те, к справедливости, святости. Русский националист - это чело­век «стремящийся быть» (А. Хомяков)[12] «христианин, по убежде­нию лучших представителей русского самосознания, он полон благоговения ко всему человеческому - к добру, красоте и правде в каждом смертном...»[13].

В древних былинах хранители силы и мудрости народной - странники, калики перехожие наставляли набольшего любимо­го народом богатыря Илью Муромца:

Не годится так делать дело неумильное,

Неумильное непоказано,

Делай ты по показанью Божьему

(«Исцеление Ильи Муромца»)

В том же духе благословляет богатыря родитель Иван Тимофе­евич:

Я на добрые дела благословенье дам,

А на худые дела благословенья нет

(«Первые подвиги Ильи Муромца»)

И сам богатырь святорусский возвышенно понимает смысл свое­го дела:

Защищать мне надо сирот и бесприютных

Я иду служить за веру христианскую,

Да за стольный Киев-град,

За вдов, за сирот, за бедных людей

(«Илья Муромец и голи кабацкие»)

Так отразилась в фольклоре национальная русская идея: жизнь в сущности своей - служение высокому и прекрасному триедин­ству: духовному началу (вера), государственному началу (русская земля), народному началу («за бедных людей», кои и есть народ). Позже та же мысль органически влилась в формулу: «правосла­вие, самодержавие, народность». И сколько было приложено усилий, чтобы вначале исказить, а затем оболгать ее, охаять.

Но в самом русском духе заложено стремление к триединой правде-истине, и неистребимо оно, как неистребимо запавшее в самую глубь его религиозное чувство.

Православие - неотъемлемо от русского национализма. Оно только непонятно нашим доморощенным атеистам. Последние, увы, духовно беспомощны и не видят в вере отцов ничего, кроме исторических традиций, религиозных сюжетов, ритуалов и цер­ковной утвари. Они не могут ощутить энергии духовного едине­ния, которую дает православная вера, не могут постигнуть глу­бинной сущности идей сострадания, служения и долга перед всем народом и человечеством, которые поднимают личность на высо­ту необыкновенную. Но тот, «кто не понимает православия - тот никогда и ничего не поймет в народе. Мало того, тот не может и любить русского народа, а будет любить его лишь таким, каким бы желал его видеть»[14]. Между тем, что бы там ни говорили, есть это свойство русского «подниматься духом в страдании, укреп­ляться политически в угнетении и, среди рабства и унижения, соединяться взаимно в любви и в Христовой истине»[15]. И всякий русский националист христианин в душе, даже если считает себя неверующим, ибо все православные настроения и чувства руково­дят его внутренним миром даже помимо его воли и его понима­ния. Пора бы, пора и «убежденным атеистам», если они русские, понять национальное значение православия, а не отрицать слепо историческую реальность его духовной энергии, поддерживающей силою своей русский народ.

Есть еще существеннейшая, глубинная идея русского национа­лизма - идея семьи (не только семьи братских народов, но прежде - семьи как частицы единого рода). Здесь в своей со­кровенности как бы сливаются мысли и чувства о народе и роди­не, о долге и верности, о крепости духовной и чистоте личных человеческих помыслов

Совсем не случайно с древних памятников нашей письменности через века отечественной истории идея эта утверждалась в русской религиозной и культурной жизни. Не случайно краеугольным сочинением эпохи формирования русской нации стал «Домо­строй». Вот книга, которую должно чтить благодарное потомст­во. Книга эта с первых страниц наставляла домочадцев «быти во всяком христианском законе и во всякой чистой совести и правде, с верою творяще волю Божию и храняще заповеди его, себе утверждающе во всяком страсе Божий и в законном (праведном) жительстве»[16]. Она наставляла хранить свою веру, почитать стар­ших, служить государству, беречь в душе чувство благоговения к святыням и главное - учила, как нести все эти чувства в семью, как строить свой «внутренний храм» и семейный дом. Отдельная глава книги «Похвала женам» восславляла «жену добру», что «дражайши есть камени многоценного», а далее - с душевной подробностью говорилось о таком устройстве семьи, чтоб царили в ней «совет да любовь» и хозяйственное благоденствие. А завер­шалась она («конец - делу венец») утверждением духовных начал семейного жития: «Не смотри богатства, благо государь есть - души и телу добро...».

Пушкин первый столь полно, как никто до него, утвердил в своем творчестве эту национальную идею. Его героини - от сказочной Людмилы до его «идеала» Татьяны Лариной - явля­ют собой разные стороны характера русской женщины, главное же - утверждают национализм во взгляде на русское семейство. Поэтому-то Татьяна «русская душою», с ее идеей верности («но я другому отдана, я буду век ему верна») стала, можно сказать, главной героиней величайшего национального поэта.

Понял и гениальный Лермонтов этот коренной вопрос русского национализма и в «Песне про царя Ивана Васильевича...» выставил героем удалого купца Калашникова, защищающего честь женщины, свою честь, а главное (Боже, до чего же мы были слепы!) - идею семейной чести, как одну из основ русской национальной идеи. И в этом-то действительный смысл произ­ведения. С одной стороны - здесь нарушитель семейной святости лихой Кирибеевич (заметим, кстати: имя не русского исхода, да и Калашников не зря называет его «бусурманский сын»). А с дру­гой - честной купец, готовый «насмерть биться до последних сил» «за святую правду-матушку», а по сути - за народное, национальное начало святорусского православного жития. Здесь перед нами не столько «семейная драма» сколько поединок, идей. Поэтому такая огромная могучая сила ощущается за героем, поэтому-то, подчиняясь земному царскому приговору, герой от­вечает лишь перед всевышним:

Я скажу тебе, православный царь:

Я убил его вольной волею,

А за что, про что - не скажу тебе,

Скажу только Богу единому...

Не случайно всячески (сознательно или по недомыслию) поно­сили разным образом идею семьи узколобые нигилисты или те, кто наивно уверовал во «вненациональность», «внегосударственность», «внедуховность» бытия человеческого. В самой идее этой воспринимали они то, на что наталкивала их развращенная мысль западных «цивилизаторов» и их поклонников: видели некую «кон­сервативную идеологию», не замечая или бесчестно обходя глав­нейшее - природную сущность нашей семейственности, утверж­дение в ней национальных традиций, как спасительных вех в ис­тории народа.

В XVIII веке разрушители национальной идеи поступали почти бессознательно. И начиналось все с западной моды: вслед за восходящими к чуждой нам западной куртуазной культуре лю­бовными песенками, которые, как замечал современник, «были в превеликую еще диковинку, и буде где какая появится, то молодыми барынями и девушками с языка были не спускаемы»[17]. Затем последовал поток «соблазнительных» романов, вред кото­рых был вовсе не в том, что в них говорилось о любви, страсти сердечной и любовных похождениях, а в том, что весь стиль отношений человеческих, вся иноверческая легкомысленность се­мейных уз едва ли не признавалась делом обыденным, а потому и не задевающим глубоко нравственного чувства. «Иноземное влияние не встречало надлежащей подкладки в элементарном общем образовании, которое давало бы уменье воспринимать потребное, отбрасывая лишнее»,[18] - заметил В.О. Ключевский. Так постепенно подрывалась благодатная семейная идея русского национализма и «непотребное» во взглядах внедрялось в русскую официозную действительность.

В XIX веке история нашей литературы отражает и продолжение этой борьбы. Ведь большинство произведений антинигилистичес­кого настроя: «Отцы и дети» И. С. Тургенева, «Обрыв» И. А. Гончарова, «Некуда» и «На ножах» Н. С. Лескова, «Бесы» Ф. М. Достоевского и даже «Война и мир» Л. Н. Толстого утверждали семейный национальный идеал и обнаруживали несостоятель­ность той «модели» семьи, которая упорно внедрялась в воспри­имчивое русское сознание западными цивилизаторами под пред­логом «свободы». Самые симпатичные и глубокие герои этих романов: тургеневская Катя, гончаровская Вера, лесковские Женни Гловацкая, Александра Синтятина и другие положительные характеры этого ряда своим примером как бы иллюстрируют это. У русских было здесь свое, более глубокое понимание. Пожалуй, наиболее четко высказал его Ф. М. Достоевский; он отметил, что у нас в России «другие убеждения, и особенно относительно понятий о свободе...»: «В нынешнем образе мира полагают свобо­ду в разнузданности, тогда как настоящая свобода - лишь в од­олении себя и воли своей, так чтобы под конец достигнуть такого нравственного состояния, чтоб всегда во всякий момент быть самому себе настоящим хозяином. А разнузданность желаний ведет лишь к рабству вашему»[19].

Неистребим в русском сознании «идеал слаженности», «чин­ности», того, что (только в очень ограниченном смысле) можно передать европейским понятием гармония. Эта «слаженность» – изначальна в представлении о прекрасном, милом сердцу герое. Ведь русский богатырь - плоть от плоти народного идеала, не только бьется за дело правое, дело доброе, но во всем запечатлен­ном облике поведения проявляет свободное чувство собственного достоинства, и блюдет «чин» и «лад».

Смело проходит во палаты княжецкие,

Тут он крест кладет да по писаному,

А поклон ведет по ученому

На все три, четыре да на стороны,

Солнышку Владимиру да в особому...

(«Добрыня Никитич и Алеша Попович»)

Но едва ли не основное, на чем стоит мудрость исторического долга - это почитание святостроителей русской земли и жизне-творчества ее народов, и прежде всего - русского народа, всегда служившего скрепляющим составом на всем пространстве нашего Отечества. Это сознание должно быть, как проницательно заме­тил Г. П. Федотов, собственно национальным, русским и российс­ким, и продолжал: «Задача каждого русского в том, чтобы рас­ширить свое русское сознание (без ущерба для его «русскости») в сознание российское. Это значит воскресить в нем, в какой-то мере, духовный облик всех народов России...»[20]. В этом долг каждого россиянина. На том стоит, стоял и стоять будет русский национализм.

Исконною чертою русского национализма является и антишо­винизм. Испокон веков присущи были русскому национальному сознанию черты уважительности к другим народам. Да и могло ли быть иначе, если сама Россия - «не нация, а целый мир» (Г. П. Федотов). Отсюда природное свойство видеть в любом инородце человеческое начало. Как не гордиться нам, что в эпоху ожесточенной средневековой религиозной розни и резни - в России святой Феодосии Печерский проповедовал терпимость и челове­колюбие ко всем народам разных вер, твердо следуя христианс­кой заповеди любить своего ближнего, как самого себя.

«Свою веру непрестанно хвали... И подвигайся в своей вере добрыми делами, и милостью одаряй не только единоверцев, но и чужих. Если видишь раздетого, или голодного, или от стужи или от беды какой страдающего, будет ли то иудей, или сарацин, или болгарин, или еретик, или латынянин, или язычник любой - вся­кого помилуй и от беды избавь, и не будешь лишен воздаяния от Бога»[21].

Как не восхищаться благородством и чистотою непредвзятого отношения даже к «историческим» татарам, олицетворявшим 300-летнее ордынское иго! В пословице народной читаем мы:

«Люблю молодца и в татарине», а в наставлении отца свято­русскому Илье-богатырю сказано еще благодушнее:

Поедешь путем-дорогою

Не помысли злом на татарина,

Не убей в чистом поле христианина...

В русском национализме всегда торжествовал этот завет «не помыслить злом». Таков был наш народ, таков в глубине души своей и остался: наивно-доверчивым и доброжелательным. За это и страдал. Страдал и оставался верным сам себе, довер­чивым от сердца (не от ума). И немало еще пострадает за эту добрую доверчивость! Писали об этом и Ф. М. Достоевский, К. и И. Аксаковы, Вл. Соловьев, и М. О. Меньшиков. Ведь как русскому человеку по природе чужды нахальство и наглость, так русскому национализму свойственна стыдливая сдержанность в отстаивании прав своего народа. Увы! Не самое безобидное качество в окружении иных бесцеремонных и даже хищных национал-шовинистов.

Бессильны «обличители» русского национализма: трудно даже сравнивать светлую его сущность с темной, агрессивной сущ­ностью иных национальных идей и их истоков. Поэтому клеве­щут, распространяя на него те редкие всплески протеста и непри­язни к насилию и несправедливости инородцев, которые бывали вызваны хищной и несправедливой их политикой. Но все упреки русскому национализму - жалкая клевета. Нам отлично извест­но, что право требовать уважения к своему народу бессильно без искреннего уважения - к другим народам, а это всегда было присуще русскому. Однако продолжается ложь, и бывает, что речь в защиту русского народа нагло и бесстыдно толкуется его врагами как шовинизм. Старый и вечно новый «прием» этот не имеет никакого подтверждения в осмысленных фактах нашей истории. Шовинизм был, есть и будет чужд русскому наци­онализму. Это и было основанием для образования уникальной русской нации, в которой нашлось место многим народам. Как это? - спросит иной невеглас[22]. «Нация, - отвечает нам И. А Ильин, - как единение людей с единым национальным актом и культурою, не определяется принадлежностью к единой церкви, но включает в себя людей разной веры, и разных исповеданий, и разных церквей. И тем не менее русский национальный акт и дух был взращен в лоне православия и исторически определился его духом, на что и указывал Пушкин. К этому русскому национальному акту более или менее приобщились почти все народы России самых различных вер и исповеданий.

И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий

Тунгус, и друг степей калмык

Пушкин[23]»

В лоне «русского национального акта» получили свое высокое признание великие русские полководцы: грузин П. И. Багратион, «самый храбрый гусар русской кавалерии» армянин В. Г. Мадатов, честнейший и талантливый шотландец М. Б. Барклай де - Толли, великие русские ученые: немец К. М. Бэр и датчанин В. И. Даль, великие русские художники: еврей И. И. Левитан, армянин И. К. Айвазовский и многие, многие другие, родные нам по духу своего творчества, по смыслу и существу своей русской деятельности.

Важною чертою русского национализма является его отзыв­чивая всечеловечность. И тут уж не скажешь лучше Ф. М. Досто­евского: «В русском характере замечается резкое отличие от европейского, резкая особенность, - в нем по преимуществу выступает способность высокосинтетическая, способность всепримиримости, всечеловечности. В русском человеке нет европейской угловатости, непроницаемости, неподатливости. Он со всеми ужи­вается и во все вживается. Он сочувствует всему человеческому вне различия национальности, крови и почвы... У него инстинкт общечеловечности. Он инстинктом угадывает общечеловеческую черту даже в самых резких исключительностях других народов;

тотчас же соглашает, примиряет их в своей идее, находит им место в своем умозаключении и нередко открывает точку соедине­ния и примирения в совершенно противоположных, соперничес­ких идеях двух различных европейских наций, - в идеях, которые сами собою, у себя дома, еще до сих пор, к несчастью, не находят способа примириться между собою, а может быть, и никогда не примирятся»[24].

«Мы должны преклониться перед народом и ждать от него всего, и мысли и образа; преклониться пред правдой народной и признать ее за правду...»[25]

Эта открытость миру и всякому (без различия) доброму духов­ному началу, не противоречащему основным, самым глубоким национальным основам, все это заложено и в национальном характере, в той живости русской натуры, которая испокон веку была загадкою, и ею осталась для многих иноземцев Но тут нет загадки для русского националиста. Русский человек не хуже и не лучше других, но он как бы больше человек, ибо открыт всему человеческому. И в этом великое его достоинство.



[1] Постепенно это внушенное нам искажение смысла стало проникать и в словари, в которых слова национализм, шовинизм стали появляться в одном ряду Например, словарь Павленкова (1910) зафиксировал, что слово национализм нередко извраща­ется современными политиками.

[2] Гоголь Н.В. Нужно любить Россию//Гоголь Н.В. Духовная проза. М. Русская книга. 1992. С. 135-136.

[3] Меньшиков М.О. Народное возрождение// Меньшиков М.О. Письма к ближним. Год X.I СПб. 1912. С. 124.

[4] Меньшиков М.О. Указ. Изд. Там же. С. 124.

[5] Меньшиков М.О. Там же. С. 125.

[6] Бурмакин Анатолий. Трагические антитезы. М. 1902. С. 69.

[7] Ильин И.А. О русском национализме//Ильин И.А. Наши задачи. Историческая судьба и будущее России. Статьи 1948-1954 гг. В 2-х томах Т. 1. М. 1992. С. 282.

[8] Ковалевский П.И. Национализм и национальное воспитание в России. В двух частях. Ч. 1. Нью-Йорк, 1992. С. 78.

[9] Ильин И.А. О государственной форме.//Ильин И.А. Указ. изд. Там же. С. 47.

[10] Слово о погибели Русскыя Земли (XIII).

[11] Достоевский Ф.М. Дневник писателя // Достоевский Ф. М. Полн собр. соч. В три­дцати томах. М. Т. 23. С. 127.

[12] Хомяков А.С. По поводу отрывков, найденных в бумагах И.В. Киреевского//А.С. Хомяков Полн. Собр. соч. Изд. 4-е М. С. 269.

[13] Соловьев В.С. Русский национальный идеал//Соловьев В.С. Соч. в 2-х томах. Т. 2. М. 1989. С. 287.

[14] Достоевский Ф.М. Указ. изд. Т. 27. С. 64.

[15] Достоевский Ф. М. Указ. изд. Т. 23. С. 103.

[16] Домострой. Художественная литература. М. 1991. С. 23.

[17] Записки Андрея Тимофеевича Болотова 1737-1796. Тула. 1988 Т. 1 С. 70.

[18] Ключевский В.О. Воспоминания о Н.И. Новикове и его времени//Ключевский В. О. Соч. в девяти томах. М. 1990. Т. IX. С. 38.

[19] Достоевский Ф.М. Указ. изд. Т. 25. С 62.

[20] Федотов Г.П. Будет ли существовать Россия?//ALMA MATER, №7-9 1992. С. 102.

[21] Слово святого Феодосия игумена Печерского монастыря о вере христианской и латинской//Златоструй. Древняя Русь X-XIII веков. М .1990. С. 162.

[22] Невеглас (др. русск. ) - невежда.

[23] Ильин И.А. Опасности и задания русского национализма//Ильин И.А. Указ. изд. Там же. С. 288.

[24] Достоевский Ф.М. Указ. изд. Т. 18. С. 55.

[25] Достоевский Ф.М. Указ. изд. Т. 22. С. 45.