 Нравственное растление(1)
Некогда новомученик М.А. Новосёлов, крупнейший русский духовный мыслитель ХХ века и идеолог «тихоновской» церкви издал брошюру «Что должен знать православный христианин», в которой утверждалось, что «на современную нам гражданскую власть каждый христианин должен смотреть как на попущение Божие для нашего наказания и вразумления»; «христианство и коммунизм взаимно исключают друг друга, и борьба между ними неизбежна»; «введен гражданский брак, который в самом корне уничтожает идею семьи, установленную самим Богом, и получается скотская жизнь»; «патриотизм заменен интернационализмом и классовой борьбой»; «гражданская власть предъявляет Православной Церкви требования оправдать ее противные христианству действия, т. е. признать революцию, которая есть насилие, и Церковью никогда оправдана быть не может»; «причина гонения на Церковь со стороны неверующей власти заключается в стремлении подчинить Церковь своему влиянию и через Церковь приготовить народ к будущему принятию антихриста как политического и духовного главы падшего человечества».
Всё так и происходило на испытательном полигоне под названием СССР. Сегодня в нашей стране нередко можно услышать возмущение по поводу колоссального разложения нравов. Но, однако же, ничто неново под луной. И на заре большевизма мы уже имели случай наблюдать ровно те же процессы тотального растления народа, которые мы и рассмотрим в этой части.
В 1917 году в Россию пришла новая «мораль». С времён революции французской ратовали отщепенцы за отмену семьи, как пережитка прошлого, за «свободную любовь». С этой идеей носились нигилисты девятнадцатого века, и, вот, наконец, настало время воплощения её в жизнь. Ещё в 1911 году Троцкий писал Ленину: «Несомненно, сексуальное угнетение есть главное средство порабощения человека. Пока существует такое угнетение, не может быть и речи о настоящей свободе. Семья, как буржуазный институт, полностью себя изжила. Надо подробнее говорить об этом рабочим…» «…И не только семья. Все запреты, касающиеся сексуальности, должны быть сняты… Нам есть чему поучиться у суфражисток: даже запрет на однополую любовь должен быть снят», - отвечал Владимир Ильич.
19 декабря 1917 года выходят декреты Ленина «Об отмене брака» и «Об отмене наказания за гомосексуализм» (последний – в составе декрета «О гражданском браке, о детях и о внесении в акты гражданского состояния»). В частности, оба декрета предоставляли женщине «полное материальное, а равно и сексуальное самоопределение», вносили «право женщины на свободный выбор имени, места жительства». По этим декретам «сексуальный союз» (второе название – «брачный союз») можно было как легко заключить, так и легко расторгнуть.
Идеологом «свободной любви» выступала А.М. Коллонтай, одна из разработчиц «Кодекса о браке», с её знаменитой теорией «стакана воды», согласно которой вступить одной особи в интимные отношения с другой должно быть также просто, как выпить стакан воды. Последователи товарища Коллонтай так и поступали, и ретивые комсомольцы настаивали, что комсомолки должны «давать» им «по-товарищески», «по-комсомольски». Семьи, согласно теории, отправлялись на свалку истории, а плоды «свободной любви» должны были воспитываться в специальных приютах, не отягощая родителей. Ратовала Коллонтай и за секспросвет в школах: «Сексуальный просвет в школах должен начинаться с 12-13 лет. В противном случае мы все больше будем сталкиваться с такими эксцессами, как, например, ранняя беременность. Не редкость, когда этот возраст (деторождения) сегодня составляет 14 лет».
Сказано – сделано. Издаются директивы о введении в школах означенного предмета. В Россию за недостатком своих «специалистов» съехались сексологи из-за границы, особенно – из Германии. С 1919 года и по 1925 год в СССР прибыло около 300 таких экспертов. Немецкий сексолог Халле Фанина вспоминала: «СССР в 1925 году действительно предстал передо мной как нечто фантастическое. Вот где простор для работы! Всему миру, и особенно Германии, стоит позавидовать тому, что произошло здесь. Тут так продвинулась прикладная сексология и психология, что материала для их изучения хватит на несколько лет».
СССР также был первой страной в мире, где официально признали теории Зигмунда Фрейда.
Книги и брошюры на сексуальную тему выходили в ту пору миллионными тиражами (самая раскупаемая в 1925 году брошюра некого Енчмиана «Сексуальные рефлексы»). Проводились и семинары на такие темы, как, например: «1)Естественна ли сексуальность ребенка? 2)Как нам надлежит понимать и регулировать отношение детской сексуальности к труду?» В печати шли дискуссии о том, что «раньше дети играли в Красную Армию, а теперь игры похуже, а именно – сексуальные».
19 декабря 1918 года в Петрограде шествием лесбиянок отпраздновали годовщину декрета «Об отмене брака». Троцкий вспоминал, что на это известие Ленин радостно отреагировал: «Так держать, товарищи!». На этом же шествии несли плакаты «Долой стыд». Этот призыв окончательно вошел в широкий обиход в июне того же года, когда несколько сот представителей обоего пола прошлись по центру Петрограда совсем голыми. В 1924 году в Москве появится целое общество «Долой стыд», члены которого в целях пропаганды красоты человеческого тела будут в чём мать родила ходить по улицам.
Ещё более дикие вещи происходили в регионах, где спускаемые сверху директивы дополнялись на своё усмотрение. В Вологде, к примеру, претворяли в жизнь такие положения: «Каждая комсомолка, рабфаковка или другая учащаяся, которой поступило предложение от комсомольца или рабфаковца вступить в половые отношения, должна его выполнить. Иначе она не заслуживает звания пролетарской студентки». В Рязанской губернии власти в 1918 году издали декрет «О национализации женщин», а в Тамбовской в 19-м – «О распределении женщин». Декреты «О социализации женщин» были выпущены в Кронштадте, Пулкове, Луге, Владимире, Саратове… О том, что выходило из этого на практике нам даёт представление следственное дело по городу Екатеринодар.
«ДЕЛО № 18
АКТ РАССЛЕДОВАНИЯ О СОЦИАЛИЗАЦИИ ДЕВУШЕК И ЖЕНЩИН В ГОР. ЕКАТЕРИНОДАРЕ ПО МАНДАТАМ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
В г. Екатеринодаре большевики весною 1918 года издали декрет, напечатанный в «Известиях» Совета и расклеенный на столбах, согласно коему девицы в возрасте от 16 до 25 лет подлежали «социализации», причем желающим воспользоваться этим декретом надлежало обращаться в подлежащие революционные учреждения. Инициатором этой «социализации» был комиссар по внутренним делам еврей Бронштейн. Он же выдавал и «мандаты» на эту «социализацию». Такие же мандаты выдавал подчиненный ему начальник большевистского конного отряда Кобзырев, главнокомандующий Иващев, а равно и другие советские власти, причем на мандатах ставилась печать штаба «революционных войск Северо-кавказской советской республики». Мандаты выдавались как на имя красноармейцев, так и на имя советских начальствующих лиц - например, на имя Карасеева, коменданта дворца, в коем проживал Бронштейн: по этому образцу предоставлялось право «социализации» 10 девиц.
На основании таких мандатов красноармейцами было схвачено больше 60 девиц - молодых и красивых, главным образом из буржуазии и учениц местных учебных заведений. Некоторые из них были схвачены во время устроенной красноармейцами в городском саду облавы, причем четыре из них подверглись изнасилованию там же, в одном из домиков. Другие были отведены в числе около 25 душ во дворец войскового атамана к Бронштейну, а остальные в «Старокоммерческую» гостиницу к Кобзыреву и в гостиницу «Бристоль» к матросам, где они и подверглись изнасилованию. Некоторые из арестованных были засим освобождены, так, была освобождена девушка, изнасилованная начальником большевистской уголовно-розыскной милиции Прокофьевым, другие же были уведены уходившими отрядами красноармейцев, и судьба их осталась невыясненной. Наконец, некоторые после различного рода жестоких истязаний были убиты и выброшены в реки Кубань и Карасунь. Так, например, ученица 5-го класса одной из екатеринодарских гимназий подвергалась изнасилованию в течение двенадцати суток целою группою красноармейцев, затем большевики подвязали ее к дереву и жгли огнем и, наконец, расстреляли».
Обычным явлением на заре советской власти стали комсомольские коммуны. На добровольной основе в такой «семье» обычно проживало порядка дюжины обоего пола. Как и в нынешней «шведской семье», в подобном коллективе велись совместные хозяйство и половая жизнь. «Разделение на постоянные интимные пары не допускалось: ослушавшиеся коммунары лишались этого почетного звания. В отличие от шведского аналога, рождение детей не приветствовалось, так как их воспитание могло отвлечь молодых коммунаров от строительства светлого будущего. Если все же ребенок рождался, его отдавали в интернат… Постепенно половое коммунарство получило распространение по всем крупным городам страны», - указывает психолог Борис Бешт.
Образцовой считалась трудовая коммуна ГПУ для беспризорных в Болшево, созданная в 1924 году по личному распоряжению Дзержинского. В ней насчитывалось около 1 тысячи малолетних преступников от 12 до 18 лет, из них примерно 300 – девочки. Воспитателями коммуны приветствовались «совместные сексуальные опыты», девочки и мальчики проживали в общих казармах. В одном из отчетов об этой коммуне писалось: «Половое общение развивается в совершенно новых условиях. Коллектив так усложняет отношения индивида с другими людьми, что оказывается невозможным застраховаться от смены партнера или от начала новых отношений. Вместе с тем совместная жизнь отвлекает воспитанников от противоправных поступков и дурных настроений».
Ещё одним рецептом делился в 6-м номере за 1923 год озабоченный половым вопросом журнал «Красная новь»: «…сожительство одного мужчины с несколькими женщинами и наоборот. Мы отнюдь не думаем выступать против такой многогранности в любви. Но одно необходимо сказать: потребность в сожительстве одновременно со многими есть прежде всего дело темперамента, продукт чисто субъективных свойств и вкусов человека, но возможность широкого осуществления таких личных вкусов зависит раньше всего от экономики, от того, насколько далеко шагнуло вперед строительство социализма…
…В родственной нам немецкой коммунистической партии один товарищ, сильно любящий свою жену, часто отнекивался от поездок в провинцию, не желая расставаться с женой. Товарищи решили настроить его в духе новой морали, и им удалось его сагитировать насчет преимущества с коммунистической точки зрения любви ко многим - они надеялись, что любовь ко многим рассеет любовь к одной. Но «пациент», к сожалению, сильно привязался сразу к девяти, к тому же живущих в разных городах, и теперь, когда его посылают в провинцию, он ездит охотно, но вместо одной провинции объезжает все девять».
Среди молодежи бурно расцвели материалистические представления о превалировании физиологической основы в отношениях между мужчиной и женщиной и, соответственно, широко распространились добрачные половые связи. В среднем в 1920-е годы их имело от 85% до 95% мужчин, от 48% до 62% женщин. Большинство юношей вступало в половые связи в 16–19 лет, большинство девушек - в 16–21 год. Согласно социологическим данным о студентах в Одессе в 1927 году в свободном браке среди них состояло 32% женщин и 17% мужчин.
Социологический опрос в 1920 году показал, что 48% опрашиваемых считают, что любви нет. А в 1929 году при сопоставимом опросе получены такие типичные ответы: «Любовь - инстинкт сексуального удовлетворения», «Любви нет - есть физиологическое явление природы».
Поощряемое стремление учиться и самостоятельно зарабатывать деньги обернулось тем, что в 1920 году 24% московских студенток вообще не хотело создавать семьи. На замужних женщин и тем более домохозяек подчас смотрели косо, как на пережиток проклятого прошлого.
Дестабилизация традиционной семьи и увеличение разводов способствовали сокращению рождаемости. Если в 1913-м среди русских на 1000 браков зарегистрировано 0,15 разводов, то в 1926–1927 годах - 11. За 10 лет своей власти большевики добились роста разводов почти в 100 раз. В Москве же в 1926 году на 1000 браков приходилось 477 разводов, то есть половина.
«Дестабилизация традиционной семьи способствовала и повышению брачного возраста у женщин, - указывает Владимир Лавров в статье «Ленинская политика по уничтожению православной русской семьи». - Соответственно, менялся и деградировал нравственный климат в России. В государстве с коммунистической идеологией распространилась точка зрения о превалировании общественных интересов над личными и семейными устремлениями. Семья и материнство становились менее значимыми ценностями. Духовная сторона брака расценивалась как религиозный пережиток, как исторически сложившаяся условность. В годы правления Ленина наступил кризис традиционной русской семьи, который не преодолен до сих пор».
Раскрепощение нравов зашло так далеко, что вызывало удивление уже по всему миру. Например, писатель Герберт Уэллс, посетивший в это время Москву, позже удивлялся, «как просто обстояло дело с сексом в стране победившего социализма, излишне просто».
Надо заметить, что «просто» дело стало обстоять не только с сексом, но многими другими вещами. Из людских душ напрочь уходил стыд, вчерашний человек всё более сходил к уровню скота, и это – поощрялось. Характерная зарисовка из быта Москвы 1927 года: некий гражданин мочится посреди улицы. «Нехорошо, гражданин, это посреди улицы так-то делать, ведь кругом народ, барышни ходят», - замечает ему дворник. «Я член профсоюза и везде право имею!» - следует гордый ответ…
В 1941 году, оказавшись в забитом ссыльными телячьем вагоне, везущим их из родной Бессарабии в Сибирь, Евфросиния Антоновна Керсновская, ещё не ведавшая реалий советской жизни, как и её товарищи по несчастью, ужасалась первой пытке - стыдом: «Что я могу сказать о самом путешествии? Что это был кошмар? Нет! Как раз нам, в нашем последнем, не таком перенаселенном вагоне, было не так уж плохо. К счастью, у нас было не так уж много детей, к тому же совсем не было грудных. И больных немного: припадочный мальчик 11 лет - эпилептик. Одна старуха с тяжелым гастроэнтероколитом. И девочка-старшеклассница, кажется, ее звали Музой. Она была очень хорошенькой, вся сорокская молодежь была от нее без ума, и двое ее ухажеров - Лотарь и Минька - ехали в этом вагоне. Ей было до того стыдно в присутствии всех знакомых мужчин, особенно ее кавалеров, испражняться в деревянную трубу, что у нее получилось что-то вроде спастического паралича сфинктера.
О люди! Те из вас, которые знают, что такое стыд - жгучий, горький, мучительный стыд, - вы поймете, как это невыносимо мучительно! В России ко многому относятся по-иному: в школе принято всей толпой идти в уборную; в бане женщины всех возрастов находятся вместе голышом; наконец, очень большое количество людей побывало в тюрьмах, где стыд совсем утрачивается. Даже медосмотры проводятся без учета какой-либо стыдливости! Но у нас в Бессарабии, где голышом мать никогда не покажется дочери, а отец - сыну, даже увидеть в зеркале собственное отражение считалось бесстыдством.
А тут приходится на глазах у знакомых оправляться! Пусть от стыда не умирают, но трудно передать словами, как это мучительно!»
Само собой, на таком фоне, как на дрожжах, росла проституция. Если согласно официальной статистике в 1921 году в Петрограде было 17 000 проституток, то в 1922-м их стало 32 000. Схожее положение наблюдалось в Москве, где свободная торговля своим телом разворачивалась в центре города каждую ночь при полном бездействии милиции.
По статистике на 1928 год треть московских жриц любви были больны сифилисом. Распространение венерических заболеваний породила лозунги типа «Шанкеры, бобоны – становись в колонны!» и плакаты «Сифилис – не позор, а народное бедствие!».
Любопытно, что проститутки в отличие от «лишенцев» и «врагов народа» были у власти на куда более хорошем счету. «По советским законам, - говорил наркомздрав Семашко, - милиция обязана соблюдать правила вежливости и корректности по отношению к проституткам и не допускать грубого с ними обращения – не потому, что мы им симпатизируем, а потому, что видим в них жертв отрицательных сторон быта и социальных условий. Кто виноват в проституции? Виноват спрос!»
Характерный эпизод, связанный с «выборами», назначенными в Бессарабии после установления в ней в 1940 году Советской власти, приводит в своих воспоминаниях Евфросиния Антоновна Керсновская: «Мне дали несколько разноцветных бумажек, кажется три или четыре. Я зашла в кабину и стала там их просматривать. Кто, кого, что и где должен представлять, было мне абсолютно не ясно. Поняла лишь, кто были депутаты.
Андрей Андреевич Андреев... Это имя мне так же мало о чем говорит, как любой Иван Иванович Иванов. Но само имя Андрей мне нравилось: в детстве у меня был товарищ Андрюша. Против этого Андрея Андреевича Андреева я ничего не имела. Второго теперь уже не вспомню: тоже что-то незнакомое. Но третья кандидатура... О, эту я знала! Верней, о ней знала.
Мария Яворская... Да это же Маруська Яворская! Профессиональная проститутка - одна из тех, кто по вторникам приходила к городскому врачу Елене Петровне Бивол на медосмотр! Если во вторник утром мне случалось заходить к ветеринарному врачу Василию Петровичу Бивол, мужу Елены Петровны, то я видела этих ночных фей: они сидели на перилах террасы и обращали на себя внимание бесстыдной непринужденностью поз, накрашенными лицами, громким смехом и бесцеремонными шутками, которыми они обменивались с солдатами-пограничниками из находившейся по соседству казармы.
И это мой депутат?!»
В столице и других городах множились притоны и группы развратников, собиравшихся для совместного проведения досуга. Борис Пильняк писал в повести «Иван Москва»: «…В притонах Цветного бульвара, Страстной площади, Тверских-Ямских, Смоленского рынка, Серпуховской, Таганки, Сокольников, Петровского парка – или просто в притонах на тайных квартирах, в китайских прачечных, в цыганских чайных – собирались люди, чтобы пить алкоголь, курить анашу и опий, нюхать эфир и кокаин, коллективно впрыскивать себе морфий и совокупляться… Мужчины в обществах «Черта в ступе», или «Чёртовой дюжины», членские взносы вносили – женщинами, где в коврах, вине и скверных цветишках женщины должны быть голыми. И за морфием, анашой, водкой, кокаином, в этажах, на бульварах и в подвалах – было одно и то же: люди расплёскивали человеческую – драгоценнейшую! – энергию, мозг, здоровье и волю – в тупиках российского горькой, анаши и кокаина».
Члены общества «Кабуки», созданного в столице профсоюзными чиновниками из Союза строителей, практически ежедневно собирались в пивной «Тетя», затем переходили в следующую, потом еще в одну, забредали в ресторан и заканчивали отдых, судя по их показаниям, довольно однообразно: «В два часа ночи вышли из «Праги», захватили проституток, наняли автомобиль и поехали в губотдел». В связи с отсутствием жилья завершающую часть ночи профсоюзные аппаратчики проводили с девушками прямо в рабочих кабинетах. Днем кое-как работали, а вечером, позаимствовав деньги из профсоюзной кассы, начинали новый поход с посещения «Тети». Там же они написали и устав своего общества, основные положения которого гласили: «Общество существует на основе строгой дисциплины и конспирации… Общество создается на платформе общего пьянства и свободной любви… Члены общества оказывают… содействие друг другу в передаче из рук в руки женщин. Членами являются только лица, имеющие в этом отношении боевой стаж».
В Астрахани, как выяснилось в 1929 году в ходе расследования серии уголовных дел о хищении и взятках («Астраханское дело»), руководящие товарищи пошли еще дальше: они организовали постоянно действующее место встреч в квартире большевички Алексеевой. «Дело Алексеевой,- писал глава партийной комиссии по обследованию астраханской парторганизации Л. Любарский,- наиболее омерзительная страница астраханского разложения. В течение шести лет на квартире Алексеевой систематически устраивались пьяные оргии, в которых участвовало около 45 членов партии, в большинстве ответственных работников. Не только видные хозяйственники, но и партийные работники вроде бывшего члена партколлегии Никитина были организаторами и участниками гнусных оргий в алексеевском притоне. Оргии принимали исключительно безобразный характер, участники их порой совершенно утрачивали всякие общественные нормы и человеческий облик. Нередко в алексеевском притоне члены партии встречались с нэпманами. Во время попоек всякого рода торговцы, не терявшие твердой памяти, обделывали свои «дела», подкупая кого следует приношениями и угощениями. Многие не скрывали своих «подвигов», круговая порука была достаточно солидной, была полная уверенность в том, что «товарищи» не выдадут. Тем более что среди участников алексеевских «празднеств» был один из членов партколлегии, два следователя и несколько второстепенных партийных работников. Несколько раз об Алексеевой возникали дела в контрольной комиссии, из них одно в 1928 году. Однако, несмотря на достаточную очевидность ее виновности, благодаря заинтересованности «соратников» дело просто смазали».
В одном из уголовных дел 1933 года встречаются показания о гомосексуальном притоне: «В притоне на стенах рядом с Лениным и Сталиным, - сообщает очевидец, - висел портрет бывшей царицы, порнографические открытки. Вывешивался плакат, регламентирующий программу разврата: «До 12 часов ночи выпивка в таверне, затем сладострастное удовлетворение своих желаний. Хозяину будут принадлежать двое по выбору». После выпивки, возбуждающих танцев и «цыганщины», которую исполнял «Вася-стекольщица», определяются пары и группы. Сначала просто обнимаются, исследуя «достоинства» своих партнёров, потом на полу, диване, кроватях, распространяя отвратительный запах, марая всё окружающее экскрементами и вазелином, матерщинясь и визжа «для страсти», ползают друг по другу люди, не разбирая, рот ли, рука, задний проход, хватают со стола закуску, пьют мочу, облизывают мышечное кольцо заднего прохода…»
Стоит ли удивляться, что последствиями подобных нравов становились чудовищные преступления, подробными описаниями которых изобиловала тогдашняя пресса? Тут мы встретим и мужа, который, чтобы уйти к любовнице, не деля жилплощадь, убил и расчленил жену и тёщу; и растлителя, который, узнав о беременности совращённой им девушки, заманил её в лес и удушил, предварительно выколов глаза, боясь что останется отражением в её зрачках; и юного пионера Вольдемара Лидина, насмотревшегося фильмов про гангстеров и, решив последовать их примеру, начавшего с того, что убил и ограбил собственную мать; и мачеху, изрубившую падчерицу на мелкие кусочки и спустившую их в унитаз, предварительно сжёгши в печке кости… Прочтём про групповое изнасилование тремя студентами литинститута заманенной ими в общежитие юной девушки, которая после этого повесилась, и о нередких изнасилованиях, совершаемых представителями милиции, пользовавшимися своим служебным положением, и ещё о многих и многих преступлениях подобного рода.
В связи с ростом беспорядочных связей в СССР ребром встаёт вопрос о контрацепции. Производство презервативов возрастает в несколько раз по сравнению с дореволюционным уровнем. Множество шарлатанов от науки моделируют новые контрацептивы, искусственное осеменение женщин, таблетки для повышения потенции. При Мосздраве была организована специальная комиссия по изучению противозачаточных средств. На женщин, получающих их, имелись специальные регистрационные карточки. Академик Павлов проводит опыты на собаках по стерилизации, надеясь в будущем перенести их результаты на советских людей. Всё это в немалой степени нашло отражение в знаменитом «Собачьем сердце» Булгакова…
18 ноября 1920 года с согласия и одобрения Ленина наркомат здравоохранения и наркомат юстиции первыми в современном мире легализовали аборты. Власть предоставила советским женщинам право на бесплатное производство абортов в больницах. Аборты приветствовались, так они «освобождают женщину». В результате их число стало расти угрожающими темпами. Если до Октябрьской революции абортов почти не было, то в 1926 году в Москве процент абортов относительно общего количества живорожденных составил 46%, в Ленинграде - 42%, то есть почти половина детей убивалась. Преимущественно делали аборты в 20–29 лет, то есть в наиболее репродуктивном возрасте. К 1934 году в Москве на 1 родившегося стало приходиться 3 аборта.
В 1927 году, отвечая в ходе диспута по половому вопросу старой революционерке Смидович на её благие пожелания молодёжи, комсомолка Нина Вельт заявила: «Смидович не допускает мысли о любовных отношениях между людьми, не кончающихся рождением ребёнка. А мы эту мысль допускаем… Революционерам и коммунистам не приличествует безусловное преклонение перед силами природы. Не подчиняться природе, а подчинять её себе – вот достойный лозунг социализма… частые аборты калечат женщину – совершенно бесспорно, но что делают с женщинами частые роды? Оглядитесь – и вы нас поймёте… Совместная жизнь в наших нищенских условиях (особенно жилищных) искривляет и обедняет человеческие отношения. Отсутствие «своего угла» доводит иногда до того, что добрые по существу люди чувствуют себя каторжниками, прикованными к одному ядру. Именно раздельная жизнь создаёт подлинное «равноправие» сторон, обеспечивает духовный рост, раскрепощает женщину».
Так и решили семейный вопрос в СССР. Так и подменили: женщину-жену, женщину-мать – женщиной-товарищем, трудящейся наравне с мужчиной и не имеющей никаких льгот. Женщину оторвали от семьи и дома и тем заложили ещё одну мину под демографическую ситуацию в нашей стране.
Нравственный распад и, как следствие, эпидемия венерических заболеваний, приняли, наконец, формы столь угрожающие, что власти были вынуждены пойти на попятную. Доведённому до скотского уровня бывшему человеку решено было объяснить самые примитивные нормы гигиены и социальной жизни. Одна за другой выходят статьи и книги «экспертов»: «О любви» Смидовича, «Половой вопрос» Губельмана-Ярославского, «Половой вопрос» Залкинда, «Биологическая трагедия женщины» Немиловой, «Половые извращения» Василевского, «Против алиментной эпидемии, или На алименты надейся, а сама не плошай» Семашко и другие.
В молодёжных аудиториях учёные стали читать лекции и проводить диспуты. На диспутах ретивые комсомольцы ратовали: «Нечего регистрировать брак как торговую сделку на бирже. Брак – пережиток старого быта. Долой росписи и печати! Долой алименты! Долой идиотизм семейной жизни! Регистрация брака унижает человеческое достоинство. Брак – союз добровольный и в регистрации не нуждается!»
Следствием начавшейся борьбы за введения «свободной любви» в рамки социалистического порядка стали запрет на аборты, педерастию и многочисленные уголовные дела. Среди них примечательно дело т.н. «Бл…дохода», о котором Вышинский рапортовал: «По ходу следствия, допросом Комарова установлено, что в с. Уват, задолго до момента возбуждения дела о Комарове, существовала организация, называвшаяся «Б…доходом». В состав ее входили: бывший агроном Райзо Кочарин - «директор ЦК Б…дохода», инспектор Райфо Захаров - «заместитель директора», работник ЗАГСа Игловников - «инструктор», агроном Комаров - «секретарь» организации. Всего в эту организацию, по показаниям Комарова, входило 8 человек. Участники организации ставили своей задачей втягивание возможно большего числа женщин в половую связь.
Намечались задания - сколько каждый член организации должен использовать женщин, сколько женщин должны быть подверженными заражению венерическими болезнями и паразитами (лобковой вошью). Деятельность организации проводилась по выработанному письменному «плану». Существовала даже «смета расходов», связанных с осуществлением вышеперечисленных целей организации, и велась своеобразная отчетность. При обыске у «секретаря» организации Комарова, была обнаружена «объяснительная записка» на имя «директора ЦК» Кочарина, «план деятельности» организации и «смета расходов» на 1935 год…».
В сентябре 1935 года всех членов организации арестовали, а в январе 1936 года судили. На процессе выяснилось, что членам организации ЦК «Б…доход» «выдавал наряды на покрытие местных девушек и женщин», и много других занимавших публику подробностей. В итоге руководители ЦК получили по десять лет, а рядовые члены организации - меньшие сроки.
Начав борьбу за «нравственность», партийные начальники, между тем, нисколько не собирались менять собственных… привычек. Входившая в семейный круг Сталина Мария Сванидзе писала в дневнике 28 июня 1935 года о главном хозяйственнике Кремля секретаре ЦИК Енукидзе: «Авель, несомненно, сидя на такой должности, колоссально влиял на наш быт в течение 17 лет после революции. Будучи сам развратен и сластолюбив, он смрадил все вокруг себя: ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи, обольщение девочек. Имея в своих руках все блага жизни, недостижимые для всех, в особенности в первые годы после революции, он использовал все это для личных грязных целей, покупая женщин и девушек. Тошно говорить и писать об этом. Будучи эротически ненормальным и, очевидно, не стопроцентным мужчиной, он с каждым годом переходил на все более и более юных и наконец докатился до девочек в 9–11 лет, развращая их воображение, растлевая их, если не физически, то морально. Это фундамент всех безобразий, которые вокруг него происходили. Женщины, имеющие подходящих дочерей, владели всем. Девочки за ненадобностью подсовывались другим мужчинам, более неустойчивым морально. В учреждение набирался штат только по половым признакам, нравившимся Авелю. Чтобы оправдать свой разврат, он готов был поощрять его во всем: шел широко навстречу мужу, бросавшему семью, детей, или просто сводил мужа с ненужной ему балериной, машинисткой и пр. Чтоб не быть слишком на виду у партии, окружал себя беспартийными (аппарат, секретарши, друзья и знакомые - из театрального мира)».
Не менее впечатляет моральный облик руководителей ОГПУ-НКВД. Известно, что при аресте Генриха Ягоды у него были найдена коллекция порнографических открыток и фаллоиммитатор. «Трофеи» перекочевали к гомосексуалисту Николаю Ивановичу Ежову, а по аресте последнего – к растлителю и насильнику Лаврентию Берии…
После частичного открытия архивов КГБ исследователи получили возможность ознакомиться с показаниями Ежова и его однодельцев. Принимая во внимания условия, в которых оные давались, мы всё же считаем нелишним привести их в нашей работе:
«Примерно лет с 15 до 16 у меня было несколько случаен извращенных половых актов с моими сверстниками, - сообщает Ежов. - Порок этот возобновился в старой царской армии во фронтовой обстановке. Помимо одной случайной связи с одним из солдат нашей роты у меня была связь с неким Филатовым, моим приятелем по Ленинграду, с которым мы служили в одном полку. Связь была взаимноактивная, то есть «женщиной» была то одна, то другая сторона.
В 1919 году я был назначен комиссаром 2 базы радиотелеграфных формирований. Секретарем у меня был некий Антошин. Знаю, что в качестве начальника радиостанции. Сам он инженер-радиотехник. С этим самым Антошиным у меня в 1919 году была педерастическая связь взаимноактивная.
В 1924 году я работал в Семипалатинске. Вместе со мной туда поехал мой давний приятель Дементьев. С ним у меня также были в 1924 году несколько случаев педерастии активной только с моей стороны.
В 1925 году в городе Оренбурге я установил педерастическую связь с неким Боярским, тогда председателем Казахского облпрофсовета. Сейчас он, насколько я знаю, работает директором художественного театра в Москве. Связь была взаимноактивная.
В том же 1925 году состоялся перевод столицы Казахстана из Оренбурга в Кзыл-Орду, куда на работу выехал и я. Вскоре туда приехал секретарем крайкома Голощекин Ф.И. (сейчас работает Главарбитром). Приехал он холостяком, без жены, я тоже жил на холостяцком положении. До своего отъезда в Москву (около 2-х месяцев) я фактически переселился к нему на квартиру и там часто ночевал. С ним у меня также вскоре установилась педерастическая связь, которая периодически продолжалась до моего отъезда. Связь с ним была, как и предыдущие взаимноактивная…
…В 1938 году были два случая педерастической связи с Дементьевым, с которым я эту связь имел, как говорил выше, еще в 1924 году. Связь была в Москве осенью 1938 года у меня на квартире уже после снятия меня с поста Наркомвнудела. Дементьев жил у меня тогда около двух месяцев.
Несколько позже, тоже в 1938 году были два случая педерастии между мной и Константиновым. В 1938 году он по моему приглашению стал часто бывать у меня на квартире и два или три раза был на даче. Приходил два раза с женой, остальные посещения были без жен. Оставался часто у меня ночевать. Как я сказал выше, тогда же у меня с ним были два случая педерастии. Связь была взаимноактивная. Следует еще сказать, что в одно из его посещений моей квартиры вместе с женой я и с ней имел половые сношения.
Все это сопровождалось как правило пьянкой».
Этот период описал в своих показаниях и сам Владимир Константинов, политработник Красной Армии в чине дивизионного комиссара. По его словам, с октября по декабрь 1938 года Ежов часто зазывал его выпить в своей кремлевской квартире. Однажды он попросил Константинова прийти с женой Катериной и начал их спаивать.
Напившись, Константинов заснул на диване. Когда он проснулся ночью около часу или двух, прислуга сказала ему, что его жена в спальне с Ежовым; дверь в спальню была закрыта. Вскоре она вышла из спальни вся растрепанная, и они ушли домой. Дома она плакала и сказала ему, что Ежов вел себя как свинья. Когда Константинов прилег, Ежов пошел танцевать с ней фокстрот; во время танца, по ее рассказу, «он заставил ее держать в руке его член». Потанцевав, они сели за стол, и Ежов «вытащил член» и показал ей. Потом он «напоил ее и изнасиловал, порвав на ней белье».
На следующий вечер Ежов опять позвал Константинова выпить и к слову сказал ему: «Я с твоей Катюхой все-таки переночевал, и она хотя и старенькая, но неплохая женщина». Константинов, испытывавший страх перед Ежовым, проглотил обиду. В этот раз Ежов напился хуже обычного. Они слушали граммофон, а после ужина легли спать. «Едва я разделся и лег в кровать, - рассказывал Константинов, - смотрю Ежов лезет ко мне и предлагает заняться педерастией. Меня это ошеломило и я его оттолкнул, он перекатился на свою кровать. Только я уснул, как что-то почувствовал во рту. Открыв глаза вижу Ежов сует мне в рот член. Я вскочил, обругал его и с силой отшвырнул от себя, но он снова полез ко мне с гнусными предложениями».
Ежов продолжал интимные связи и с женщинами. С конца 1938 года его племянник Анатолий приводил к нему «девушек» на ночь: сотрудницу наркомата внешней торговли Татьяну Петрову, за которой Ежов ухаживал еще в 1934 году, работницу станкостроительного завода имени Серго Орджоникидзе Валентину Шарикову и сотрудницу наркомата водного транспорта Екатерину Сычеву…
|
