Уместно начать с выяснения того, что такое художественность и в каком "океане" она оказалась в ХХ веке.
В нашем понимании этого, вышедшая в начале ХХ века книга знаменитого основоположника абстракционизма, русского эмигранта В.В. Кандинского "О духовном в искусстве"[1], несмотря на название, никакого отношения к ее заглавию не имеет. Вернее, имеет, пожалуй, противоположное.
С православной точки зрения, лежащая в основе подлинного художественного творчества древняя классическая триада духовных ценностей как критериев совершенства – Истина, Добро и Красота – нераздельна, ибо имеет своим единым происхождением Бога Творца, Который и Сам соединяет в Себе все эти идеальные качества и отражает их в Своем изначально совершенном творении (оно стало больным лишь вследствие грехопадения, то есть злоупотребления твари дарованной ей свободой). Даже полевой цветок, созданный для нас Господом, помимо своей скромной красоты, свидетельствует о доброте его Творца в Его любви к мiрозданию и содержит в себе огромную познавательную информацию о природе и строении жизни на земле.
Разумеется, на каждую из ценностей указанной триады может быть направлен специальный вид творчества: научно-философское, религиозное, художественное. Взаимосвязанные части триады образуют единую тройственную систему координат, в которой существует искусство и, в частности, художественная литература, имея эти три функции: познавательную, нравственно-этическую и художественно-эстетическую. Конечно, даже талантливый беллетрист может это сочетать и выражать правильно и неправильно, но это уже вопрос не художественного качества, а его мiровоззрения. "Искусство для искусства" вне критериев нравственности невозможно, ибо в мiре нет нравственной пустоты: отсутствие добра обращается в зло, отсутствие истины – в ложь, а красота при этом превращается в отвратительную своей претензией "красивость" формы или в безобразие.
При этом важное отличие художественной литературы от нехудожественной состоит в том, что художественное творчество – это не профессия, которой можно научиться, а особый дар Свыше. Художественное творчество имеет особый инструмент познания: интуицию, непосредственное проникновение в смысл бытия и выражение его не прямыми дидактическими утверждениями, а влиянием на чувства образами, жизненными ситуациями или состоянием природы, косвенными "говорящими" деталями-подсказками, иронией, неожиданными ракурсами взгляда, загадочной недосказанностью, намеками без детальной расшифровки и без однозначного вывода, даже показом "от противного", то есть приглашением читателя к самостоятельному размышлению и восприятию. История литературы свидетельствует нам, что для такого интуитивного умения писателем (настоящим Писателем, каких немного) надо родиться, даже если это "рождение" произойдет не сразу, а по мере духовного взросления.
Заметим, что даже богословие, смиренно благоговея перед данным нам Божиим откровением Истины, не берется раскрыть до конца все тайны бытия, ибо это человеку не по силам и не нужно для спасения к жизни вечной. Тем более это не задача художника. Он лишь предлагает читателю творческое соучастие в художественном познании мiра, и это важнейшее свойство художественной литературы, тогда как дидактичность убивает художественность. Литературы не существует без читателя так же, как и сам язык не существует без других людей, понимающих говорящего. Однако чтобы стать настоящим Читателем, "на одной волне" воспринимающим талантливый текст, тоже необходима соответствующая подготовка. Без этого можно не отличить гения от графомана, и по мере деградации человечества на полках книжных магазинов литература всё больше вытесняется коммерческой макулатурой.
Например, Пушкина поэзии специально никто не учил. Вспомним его творческое состояние: «И пальцы просятся к перу, перо к бумаге, Минута – и стихи свободно потекут» ("Осень"), – это когда некая таинственная сила властно диктует пишущему то, что независимо от него уже существует в мiре идей и образов и существовало до него, и он лишь избран благодарным посредником для перевода этих идей и образов в языковую форму, облекая их материальной оболочкой и делая доступными другим людям. В этом тайна пушкинского поэтического таланта: «откровение бытия – сама реальность, обретшая голос и повествующая о самой себе»[2] (так С.Л. Франк охарактеризовал творчество Пушкина). Это как бы чудо материализации идеального, особенно очевидное в поэзии. В творчестве Пушкина явлен феномен "медиума", через которого гармонично говорило бытие на русском языке (вероятно, наиболее совершенном из всех языков, существующих после крушения Вавилонской башни, поэтому чем чудеснее русский текст – тем труднее или даже невозможно его точно перевести на другие языки).
Правильно распорядиться этим даром Свыше может лишь художник ясного православного мiровоззрения, чтобы различать голоса духов, ведь диктовать свои откровения могут и бесы. Красота сама по себе не спасает мiр, а только в составе упомянутой триады. Например, в русской литературе XIX века тоже имеется немало произведений с весьма сомнительной и даже греховной духовностью: от пушкинской "Гаврилиады" и лермонтовского "Демона" до толстовского "Воскресения" с его хулой на Церковь.
Рискованным может быть и прием "показа от противного", у него должна быть четкая нравственная граница (что не вполне очевидно, например, у М. Цветаевой в ее размышлениях "Искусство при свете совести" – покажем далее). Опасность демонизма в литературе и искусстве велика потому, что нередко творческий человек впадает в гордыню, приписывая самому себе и своему уму тот талант, который ему может быть дан только Свыше... При этом и натуралистичное изображение греха может переходить допустимую границу, и сам художник своим талантом пытается оправдать собственное имморальное поведение в жизни ("я не такой, как все... мне простительно, мне позволено больше"). Диавол же свои разрушительные соблазны гордыни (она мать всех пороков, начиная с самого диавола, возгордившегося предводителя ангелов) в первую очередь направляет на тех, которым много дано от Бога. Вот почему среди талантливых людей (во всех сферах жизни), столь часто "гений" совмещается со злодейством и грехом... Но кому больше дано – с того и больше спросится. Не наше дело их судить земным судом, но и оправдывать сожительство великого гения со злом, легализуя тем самым грех, Господь никаким литературоведам-искусствоведам не поручал.
Итак, научить кого-то стать "медиумом" духовной основы бытия невозможно. Так называемый Литературный институт в Москве был создан большевиками для другого: для подготовки "инженеров человеческих душ" с целью "переделки бытия" из Божественного в безбожное (соцреализм). В числе "инженеров" попадались и писатели, наделенные даром от Высшей силы, но изменившие ей и на ее священном языке служившие не Богу, а Его противнику. Разумеется, опытные наставники могут научить приемам писательского мастерства. Но без дара Свыше писателя не получится: он будет ремесленником или впадающим в самозабвенный транс графоманом, "талантливым" только в своей индивидуальной системе координат, не понятной другим. Сколько таких иллюстраций содержится в дневниках и письмах соперничающих друг с другом литераторов...
В дореволюционной России и в русском зарубежье "литературного института" не было. Все писатели в меру своих талантов и по естественному призванию души учились писательскому мастерству от чтения произведений великих предшественников, от общения со своими собратьями, от авторитетной критики и от восприятия их творчества читателями. Мiр литературы сам собою в такой своей атмосфере взаимодействия способен обучать, то есть культивировать развитие как имеющего дар Писателя, так и его читателя.
Постоянный адрес данной страницы: http://rusidea.org/?a=431022 |
