4. Закрепощение образования и науки (1)

С первых дней своей власти большевики рассматривали образование, как сугубо инструмент идеологической борьбы. Во главе школьного дела были поставлены видные деятели партии: А.В. Луначарский, Н.К. Крупская, В.М. Бонч-Бруевич и др., которые незамедлительно начали разрушение существующей системы просвещения. В июле 1918 г. был принят документ «Об организации дела народного образования в РСФСР». В соответствии с ним все образовательные учреждения становились государственными и передавались в ведение Наркомата народного просвещения, отменялись национальные, сословные, религиозные ограничения в образовании, уничтожались прежние структуры школьного управления, закрывались частные учебные заведения, было отменено преподавание древних языков. В октябре 1918 г. был принят декрет «О введении новой орфографии», который предусматривал введение упрощенного правописания, что существенно облегчало обучение грамоте. Началась работа по созданию письменности для народов, прежде ее не имевших.

Наиболее значительное влияние на реформирование советской школы оказало принятие «Положения о единой трудовой школе» и «Декларации о единой трудовой школе». Это позволило ввести единую систему бесплатного совместного обучения с двумя ступенями образования: 5 лет обучения в школе первой ступени, 4 года в школе второй ступени. Все начальные и средние школы, ремесленные училища, низшие и средние технические, сельскохозяйственные, экономические школы и училища преобразовывались в единую школу. Для начальных школ в период НЭП-а были выработаны новые программы - «программы ГУС-а» (Государственного Ученого Совета Наркомпроса). Эти программы были построены на так называемой «комплексной системе» обучения. В прежней школе арифметика и русский язык, родиноведение и природоведение изучались в школе на уроках отдельно и независимо друг от друга. «Программы ГУС-а» и «комплексная система» обучения требовали от учителей, чтобы все эти знания изучались в школе не разрозненно, а в тесной связи друг с другом, по комплексным темам. При обучении детей младшего возраста эта система имела положительную сторону. Но педантичное следование этой системе приводило к натяжкам, по поводу которых учителя иронизировали: «Неужели воробья непременно надо увязывать с мировой революцией?!.»

Одним из идеологов большевистской реформы образования был уже упоминавшийся нами «историк» М.Н. Покровский, ставший в мае 1918 года заместителем наркома просвещения. Суть программы Покровского заключалась во введении бесплатного обучения; уничтожении дипломов как документального свидетельства привилегии (отныне дипломы не требовались для поступления в университет, равным образом, не выдавались при окончании университета), уничтожении учёных степеней, открытом конкурсе для замещения должностей на кафедре, выборности профессуры на срок не более 5 лет, коллегиальности управления как университетом, так и всеми его учреждениями, обязательном участии учащихся в управлении университетом, обязательном участии университетов в распространении «научного образования» среди широких масс, создании факультетов общественных наук для разработки и распространения идей научного социализма и ознакомления широких масс с переменами в общественно-политическом строе России, автономии университетов «в деле дальнейшей организации учебной части».

«В нашей науке специалисту-немарксисту грош цена», - таким был девиз сего «учёного мужа». Свой учебник по истории России, который мы уже цитировали выше, и который служил советским школьником многие годы единственным источником «знаний» по этому предмету, Покровский целиком строил на интернационализме и обличении «имперских» и «шовинистических» стереотипов, якобы имевших место в русской исторической науке. Обличая внешнюю и внутреннюю политику правящих классов, ленинский «историк» делал ударение исключительно на негативных аспектах русской истории, указывая на классовое угнетение, агрессии и завоевательные войны Российской империи, ограбление ею порабощённых народов, технологическую отсталость. С особой ненавистью чернил  Покровский русских героев: монархи, полководцы, государственные и церковные деятели, дипломаты предстают в его транскрипции сплошь эгоистичными, жестокими, ограниченными, невежественными личностями. Для достижения большего воздействия на читателя представители правящих классов и руководители обличались при помощи сатиры, иронии и гротеска.

В 30-е, однако, покойный Покровский со своим учебным пособием попал в опалу, и в 36-м году, по приказу ЦК партии, во всех начальных школах был введен новый предмет преподавания - «история СССР», который надлежало изучать не в старших классах, как прежде, а в третьем и четвертом классах начальной школы - ученикам с девяти до одиннадцати лет...

Специальный учебник под редакцией профессора Шестакова был утвержден Центральным Комитетом партии. Авторы были награждены большими денежными премиями. Ознакомившись с этим пособием, опытные учителя говорили, что оно совершенно не приспособлено для начальной школы. Вместо того, чтобы дать детям сборник живых рассказов и очерков об отдельных исторических эпизодах и деятелях, им предлагался сухой учебник, недоступный им ни по содержанию, ни по форме.

В первом разделе учебника в сжатом виде излагалась книга Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства»... Таким образом авторы и редакторы учебника обязали девятилетних детей изучать философию и исторический материализм: «матриархат», «патриархат», «первобытный коммунизм», «эксплуатацию», «классовую борьбу», «государство, как орудие классового угнетения» и т.п.

После вводного, «философского», раздела, в учебнике следовала история дореволюционной России. Сущность этой «истории» состояла в том, что в дореволюционной Россини было плохо все, кроме двух явлений - революционной борьбы и территориальных завоеваний.

К заслуженным «революционным борцам» причислялся Стенька Разин. Учебник славословил Разина не только за его «революционную деятельность», но и за методы расправы со своими противниками. В одобрительном духе описывалось, как расправлялся разбойник с царскими чиновниками: по приказу атамана, его сподвижники связывали их, втаскивали на высокую колокольню и оттуда сбрасывали... Эти эпизоды школьникам запоминались...

Так в школе воспитывали детей в духе «социалистического гуманизма»...

«Последние разделы учебника были посвящены истории Советского Союза, - сообщает Т. Чугунов, - прославлению деяний советской власти, «гениального и мудрого» вождя Сталина и его «соратников»: Кагановича, Молотова, Жданова, Кирова, Орджоникидзе и других; а также советских маршалов: Ворошилова, Буденного, Тухачевского, Блюхера, Егорова. Каждому «соратнику» и маршалу в учебнике был посвящен текст-панегирик и большой портрет. Текст изображал всех советских вождей и маршалов легендарными героями, а портреты представляли их писанными красавцами...

Учебник этот с многочисленными иллюстрациями был напечатан в миллионах экземпляров, и каждый ученик должен был приобрести его.

- И вот, - рассказывала одна сельская учительница, - как только мы начали изучать этот новый учебник истории, так и посыпались на нас всякие «истории»... Не успели мы еще растолковать ребятам слова «матриархат», «патриархат», - как однажды посыльный из сельсовета вызывает с урока нашего заведующего школой немедленно на почту к телефону. Полетел заведующий сломя голову. А там, по телефону, ему из района приказывают: «Немедленно заклейте в учебнике Шестакова «Истории СССР» портрет бывшего советского маршала Тухачевского и весь текст, который к нему относится. А школьникам поясните: к сожалению, был маршалом, занесен в историю как «талантливый полководец Красной армии», но впоследствии точно выяснилось, что он - вредитель в армии, изменник, шпион и враг народа. Поэтому расстрелян, как бешеная собака. Предупредите школьников, чтоб впредь его никогда маршалом не называли, а только кличкой: «враг народа», «пес смердящий»...

Учительница тревожно оглянулась по сторонам, вздохнула глубоко. А потом продолжала свой рассказ об «историях»:

- Заклеить портрет «врага народа» было нечем: в школе не было канцелярского клея. Пришлось ученикам просто перечеркивать ручкой и картинку и текст в учебнике... Но не успели мы еще опомниться от одного распоряжения, как посыпались другие: «Заклеить бывшего маршала Блюхера!...» «Заклеить расстрелянного маршала Егорова!...» «Снять и уничтожить портрет бывшего члена политбюро Коссиора!...» И пошла, и пошла, и пошла писать губерния!... Мы, учителя, были ошеломлены и ходили, как пришибленные и обалделые. А ученики скоро ко всем новостям привыкли... Было заметно, что это ниспровержение богов в бездну им даже понравилось. «Еще один полетел!..» - сопровождали они каждую такую новость. А перечеркивание учебника им нравилось еще больше: видимо, перечеркивать этот учебник было им гораздо приятнее, чем его изучать... Дело дошло до того, что как только начинался урок, ученики, ехидно улыбаясь, приступали к допросу учительницы: «Ну, кого же, Мария Ивановна, мы будем зачеркивать сегодня?» - «Какой там новый пес {265} засмердел?..» Один озорник как бухнул: «А скоро там очередь дойдет до усатого?...» Я остолбенела... А он пояснил: «Нет... я не того... Я подумал: Буденного... Потому вчера молоковоз из города вернулся и рассказывал: «В доме колхозника, - говорит, - сняли уже и того, с пышными усами который...» Это он Буденного так называет. «Неужто, - говорит, - и такие усища не помогли?!.»

- И смех и грех с этим учебником, - закончила свой рассказ беспартийная учительница, обязанная преподавать девятилетним детям марксистскую философию и большевистскую политграмоту. - Каждый день двойной тревогой начинается: какая новость идет из центра? И как эта новость на этом учебнике и на моем учебном предмете отразится? Страх гнетет днем... Мучают тревожные вопросы ночью... Какая новая «история» ожидает нас?... Кого из богов с Олимпа в преисподнюю сбрасывают?... О каком вчерашнем «герое», а сегодняшнем очередном «псе», я должна буду завтра своим ученикам докладывать и какую новую «историю» рассказывать им вместо зачеркнутой?...

- Да, было бы смешно, если бы не было до слез грустно, - сказала учительница, вероятно, в ответ на мою невольную улыбку. - И кроме того, очень опасно. Ведь при изложении ученикам всех этих странных «историй» каждое слово, мимика, жест могут быть истолкованы начальством так, что поневоле сама попадешь в подобную «историю»...

Учебник истории, неудачный сам по себе, да еще включивший в себя такую неустойчивую политическую современность, доставляет учителям очень много дополнительных забот, волнений, горя».

Тотальная идеологизация советского образовании попортила немало крови, как педагогам, так и ученикам. Чего стоило, например, вчерашнему школьнику поступить в институт! Вместо того, что изучать профильные, необходимые для избранного поприща дисциплины, он сутками корпел над томами «марксизма-ленинизма», теряя драгоценное время и подчас лишаясь возможности всё-таки поступить на избранный факультет. «Кончил я школу, подал заявление на биологический факультет университета и уехал в Глинково готовиться к экзаменам, - вспоминал князь Сергей Голицын. – (…) Особенно страшен был разрыв в политграмоте. Требовалось усвоить учебник Бердникова и Светлова толщиной с Библию, а также две более тонкие книжонки «Азбуку коммунизма» Н. Бухарина и «Краткую историю РКП (б)» Г. Зиновьева. Во всех трех имя Сталина не упоминалось.

Десятки лет десятки миллионов студентов и других несчастных сидят и зубрят, отупляют сознание. И знают, что в будущей жизни это никак не понадобится, а теряют драгоценное время, идут на экзамены, проваливаются или выдерживают, а на следующем курсе опять толкут воду в ступе...

Обе тонкие книжки я проштудировал недели за две, а за толстую страшно было приниматься. Я понял, что до экзаменов никак не успею освоить все те премудрости, о которых говорилось весьма тяжелым, со многими придаточными предложениями, языком. Между прочим, в числе прочих премудростей была доказана невозможность построения социализма в одной стране. Впоследствии такие мысли были признаны вредительскими, оба автора книжищи канули в Лету, а их труд был изъят из библиотек и сожжен. Такая же участь постигла все произведения Бухарина, Зиновьева и книги других авторов». 

Рассмотрев учебники истории советской школы, зададимся вопросом, что же в таком случае представляли из себя другие учебные материалы?

«Её первый урок! - но и для ребят же первый: во вторую ступень перешли из малышей, гордость! Первого сентября был солнечный радостный день. Кто-то из родителей принёс в класс цветы. Была и Анастасия Дмитриевна в светлом чесучёвом платьи, и девочки в белых платьицах, и многие мальчики в белых рубашках. И от этих мордашек, и от этих сияющих глаз - прохватывало ликование: наконец-то сбылась её мечта и она может повторить путь Марии Феофановны... (А ещё: в нынешний огрублённый век - добиться, чтобы вот из этих мальчиков росли благородные мужчины, не такие, как сегодня.) Теперь - много, много уроков подряд переливать бы в их головы всё то, что хранила сама из великой доброй литературы.

Но как бы не так! - прорыва к тому пока не виделось: вся учебная программа была жёстко расписана -

Грохают краны

У котлована, -

а на любой урок мог придти проверяющий инспектор районо. Начинать надо было - с достраиваемого тогда Турксиба, чтоб учили наизусть, как по пустыне поезда пошли

...туда и сюда,

Пугая людей, стада,

Им не давая пройти

На караванном пути.

А дальше указывался - Магнитогорск, потом - Днепрострой и поэма Безыменского, где высмеивался обречённый юноша-самоубийца из уходящего класса. И ещё поэма об индусском мальчике, который прослышал о Ленине, светлом вожде всех угнетённых в мире, и добрался к нему в Москву пешком из Индии.

А тут - спустили лозунг «одемьянивания литературы»: пронизать её всю боевым духом Демьяна Бедного.

И Анастасия Дмитриевна, сама в растерянности, не видела возможности сопротивляться. Да и как взять на себя - отгораживать детишек от эпохи, в которой им жить?

Но хорошо, что - младшеклассники. Нынешняя острая пора минует - за годы учения ещё дойдёт и до заветной классики. Да Пушкина не совсем вычеркнули и сегодня:

Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,

Надежд и склонностей в душе питать не смея,

Здесь девы юные цветут

Для прихоти бесчувственной злодея.

Читала в классе вслух, старалась передать детям эту боль поэта, но рядом с грохотящими кранами - строки плыли исчужа, как вдалеке.

Отдохновение приходило только на уроках собственно русского языка: прямодушный, незыблемый и вечный предмет. Но! - и его зыбили: чего только не лепили в новейшую орфографию! и так быстро меняли правила, что и сама за ними не поспеешь». (А.И. Солженицын. «Настенька»)

После Октябрьского переворота все дореволюционные учебники и хрестоматии из школ были изъяты и уничтожены, как «враждебные коммунизму», «не созвучные эпохе». Школьные библиотеки были уничтожены также: не пощадили ни былины о русских богатырях, ни книжки о Петре Великом и Суворове, ни многие произведения «реакционных» классиков. Взамен наспех составили новые брошюры и хрестоматии, заполненные идеологически верной пропагандой. Басни Крылова в школьных хрестоматиях были заменены баснями Демьяна Бедного, творения Пушкина - «произведениями» Юрия Либединского, Гладкова и других большевистских «классиков революционной литературы», в защиту которых Демьян Бедный мог привести лишь один аргумент: «Хоть сопливенькие, да наши»...

Буквари тех лет и для взрослых и для детей начинались революционно-большевистскими декларациями: «Мы не рабы!», «Да здравствует Великая Октябрьская революция!», «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!..»

«Сетовали учителя на школьные хрестоматии, - писал Т. Чугунов в уже не раз цитированной нами книге. - Половина их заполнена хорошим материалом из классиков русской литературы, а другая половина - недоброкачественной, бездарной агиткой.

Школьные хрестоматии политизированы пропагандным материалом. Политизированы все хрестоматии, начиная с книг для чтения в I классе начальной школы и кончая хрестоматиями для старших классов средней школы.

Этот пропагандный материал имеет своей целью воспитывать у школьников чувство «советского патриотизма», т. е. духа преклонения перед всем коммунистическим, враждебности ко всему некоммунистическому. Прежние школьные хрестоматии, в большинстве, имели своей задачей: содействовать всестороннему воспитанию учащихся, прежде всего, моральному.

Большое место в хрестоматиях было отведено материалам о семье и семейном воспитании. Этот материал был близок школьникам и важен для них. Стихи, рассказы, сказки рисовали образы дедушек, таких близких внукам. Эти дедушки учили внуков житейской мудрости, труду и делали им всевозможные игрушки.

«Подождите, детки,

Дайте только срок:

Будет вам и белка,

Будет и свисток».

Со страниц хрестоматии вставали живые образы бабушек, которые любовно ухаживали за внучатами и рассказывали им интересные сказки.

А в советских хрестоматиях дедушки и бабушки встречаются очень редко, так же редко, как в современной советской жизни. И только в одном виде: как олицетворение темноты и варварства... Старая пословица говорила: «Яйца курицу не учат...» Но советским школьникам рекомендуется обращаться со своими дедушками и бабушками по новой, советской, пословице: «Кому же и учить курицу, как не яйцам?!.»               

Один педагог-коммунист в Советском Союзе додумался даже до теории о «диктатуре детей в социалистическом обществе»... Подобно тому, как социальная пирамида при социалистическом строе перевернута вверх ногами и в обществе установлена «диктатура пролетариата», прежнего самого низшего класса, - так и в семье, в быту, должна быть перевернута возрастная пирамида. Прежний самый низший возрастной слой, дети, должен быть поставлен на самом верху: он будет осуществлять «диктатуру детей» над всеми другими возрастными группами...

Лозунг «на выучку к детям» Маяковский сформулировал в таком виде:

«Безграмотная старь,

Садися за букварь!..»

В дореволюционных хрестоматиях было много интересных материалов: об отце, матери, взаимоотношениях детей с родителями. Эти материалы прививали, укрепляли и развивали у школьников любовь и уважение к родителям.

В советских хрестоматиях материалов на эту тему вообще очень мало. А помещенные материалы говорят о том, что дети гордятся только тогда, когда родители «сознательные», то есть коммунисты, или «знатные люди», то есть награжденные, прославленные. О любви детей к родителям безо всякой политической подкладки, к простым обыкновенным людям, в советских хрестоматиях ничего не говорится. Такая обыкновенная детская любовь к своим простым родителям властью не поощряется.

Если же родители «отсталые», к примеру, религиозные, тогда детям рекомендуется «перевоспитать» их.

А для тех случаев, когда родители что-либо скажут или сделают вопреки указаниям партии или власти, - рекомендуется для подражания пионер Павел Морозов, который сделал политический донос на своего отца и посадил его в тюрьму. За это Павел Морозов очень прославлен в Советском Союзе: в радиопередачах, газетах, журналах, книгах. Место прежних «сентиментальных» и «аполитичных» рассказов о взаимоотношениях между родителями и детьми теперь заняли поэмы о доносчике на отца: он представляется в печати как образец для воспитания школьников в духе «советского патриотизма»...

О школе, ученьи и учителе в прежних хрестоматиях было много интересных материалов: рассказов, стихотворений, воспоминаний, очерков. Самыми увлекательными из них были рассказы и стихотворения о Ломоносове, о том -

«... как архангельский мужик

По своей и Божьей воле

Стал разумен и велик».

А из советских хрестоматий эта тема была выброшена. Бескорыстной любви к науке, «аполитичного», «академического» ученья коммунистические вожди не одобряют.

О прошлом своей родины ученики дореволюционной школы могли в хрестоматиях прочесть много ярких, интересных материалов: былины об Илье Муромце, Добрыне Никитиче, Микуле Селяниновиче и других русских богатырях; очерки и стихи о славных эпизодах русской истории: о Ледовом Побоище, о свержении Татарского ига, о Полтаве и Бородине; рассказы и стихи о героях русской истории: о Владимире Мономахе и Александре Невском, о Минине и Пожарском, о Петре Великом, о Суворове, о Царе-Освободителе, о крестьянине Сусанине, о Сергие Радонежском, о Филарете Милостивом, о суворовских «чудо-богатырях».

Но после Октябрьской революции 1917 года все эти материалы, как «несозвучные эпохе», из школьных хрестоматий были выброшены. В советских хрестоматиях из деятелей прошлого прославляются только революционеры и разбойники.

О жизни в дореволюционной России советские хрестоматии дают материалы только из эпохи крепостного права, да и то описания исключительных случаев: о том, как помещица Салтыкова истязала своих дворовых девушек, как помещик заставил свою крепостную крестьянку выкармливать грудью его щенят и т. п.

О жизни крестьян в свободной деревне, после отмены крепостной зависимости и до революции 1917 года, советские хрестоматии никакого материала не дают. Учебники и хрестоматии создают впечатление, что помещичье крепостное право существовало до самой Октябрьской революции и что большевики освободили крестьян от этого ярма.

Материалов, которые описывают послеоктябрьский период, в советских хрестоматиях очень много. Все они рисуют советские порядки, в том числе и колхозы, как «социалистический рай земной», а всех большевиков, начиная с «величайшего из великих» и кончая председателем колхоза, изображают как «героев» и «друзей народа»...

Читают голодные школьники рассказы, стихи, песни и частушки о «богатых сталинских урожаях», о «сытой, зажиточной жизни в колхозной деревне», о «колхозном изобилии», о том, как «в колхозных свинарнях засияла лампочка Ильича. Читают о «колхозном рае», - и ежом шевелятся у них колючие мысли.

- Живем, оказывается, в «колхозном раю». А почему же нам есть нечего?... Одеться, обуться не во что?...

- В свинарнях электрические лампочки, а нам... хоть бы керосину в лавку доставили! Часто без лампы, под коптилкой дома сидим...

А если школьники читают вслух славословия советским порядкам, то родители сопровождают это чтение злыми репликами.

Разучивает школьник дома песню советского придворного одописца Лебедева-Кумача (в СССР его прозвали «Лебедев-Трепач») «Широка страна моя родная». Это песня, которую власть печатает в миллионах экземпляров, передает по радио и рекомендует петь и дома, и в школе, и на улице.

«Широка страна моя родная,

Много в ней полей, лесов и рек...»

Отец школьника подает реплику:

- Страна широкая, да жить негде...

Оглянувшись на отца, школьник продолжает:

«Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек...»

Мать не вытерпит:

- Вольготней уже и нельзя: как в могиле...

- Ну, а почему же они так врут?... - обращается школьник к родителям.

- Писаки-то? - переспрашивает отец. - Жить хорошо хотят: вот и врут... Ты же сам вчера читал песню про Сталина в этой книжице...  Как бишь его?..

- Джамбула?... - подсказывает школьник.

- Да, да, он самый...  Так что же сказал этот самый Джамбул? Он сказал без утайки: «Ты, вождь, мне подарил дом, коня, шелковый халат и орден. А за это я, говорит, тебя и прославлю и воспою, наше солнце, наш богатырь»... Вот, где собака зарыта...»

Не меньше, чем истории и литературе, не повезло в советской школе и русскому языку. Снова позволим себе обширное цитирование Т. Чугунова, много общавшегося в те поры с рядовыми педагогами: «Сильно жаловались учителя также на учебник русского языка. Жаловались повсеместно: и в сельских школах и в столичных, так как во всех советских школах один-единственный учебник является официальным и обязательным.

- От нас, учителей, правительство требует, чтобы мы готовили в школе грамотные кадры, - говорили преподаватели русского языка. - Но для этого мы должны иметь хороших помощников в нашей работе: учебник, хрестоматию. А каковы в школе учебники? Вот, например, учебник по главному учебному предмету в школе, по русскому языку. После революции все прежние школьные учебники, в том числе и учебники грамматики, были отменены и изъяты из школьных библиотек.

В советских школах был введен новый учебник русского языка, учебник Шапиро. Но это - не учебник, а каторга: и для учителя и для учеников. Изучение его и преподавание по этому учебнику равнозначно каторжным работам. Грамматические правила в нем изложены суконным языком: путано, невразумительно, неуклюже, шероховато и малограмотно. Такую грамматику трудно читать. Еще труднее добраться до смысла написанного. Такие путаные правила почти невозможно заучить и запомнить. Учебник Шапиро наглядно свидетельствует о том, что автор плохо знает русский язык, не владеет им и находится не в ладах с русской грамматикой.

Великий русский ученый-энциклопедист, поэт и языковед, основоположник нового русского языка, М. В. Ломоносов охарактеризовал русский язык, как самый богатый язык в мире: «Карл, римский император, говаривал, что испанским языком - с Богом, немецким - с врагами, французским - с друзьями, итальянским - с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, присовокупил бы, что им со всеми этими говорить пристойно, ибо он нашел бы в нем великолепие испанского, силу немецкого, живость французского, неясность итальянского и, кроме того, сжатую изобразительность латинского и греческого».

А Шапиро в своем учебнике игнорировал этот афоризм Ломоносова о богатстве русского языка. Проявив большую «смелость», - написать учебник грамматики по такому богатому, прекрасному языку, - автор учебника не смог даже понятно, толково изложить и объяснить грамматические правила тем, кто изучает русский язык или преподает его.

Великий мастер художественного слова И.С. Тургенев в специальном стихотворении прославил «великий, могучий, свободный и правдивый русский язык», который мог быть дан «только великому народу». А Шапиро в своем учебнике дал пародию на русский язык, какой-то убогий жаргон косноязычного.

Автор русской грамматики игнорировал характеристики русского языка, которые даны М.В. Ломоносовым, Тургеневым и другими великими писателями. Вероятно, эти характеристики ему не нравились. Может быть, он опасался того, что школьники, прочитавши какое-либо грамматическое правило в изложении Шапиро, начнут иронически сопровождать его афоризмами Ломоносова и Тургенева. Быть может, он считал эти характеристики неправильными и сам расценивал русский язык не как великий и богатый, а как убогий и отсталый. Но вероятнее всего, что автор учебника отбросил эти характеристики русского языка, как «аполитичные», бесполезные для целей коммунистического воспитания.

Вместо этих, отброшенных им характеристик русского языка, автор ввел в свой учебник иную оценку, которая должна была давать учащимся политически окрашенную стимуляцию для изучения родного языка и служить орудием коммунистического воспитания молодежи.

В качестве такой политической характеристики русского языка Шапиро привел в своем учебнике слова Маяковского:

«Да будь я и негром

Преклонных годов,

И то, без унынья

И лени,

Я русский бы выучил

Только за то,

Что им разговаривал

Ленин!...»

Таким образом, автор внушает учащимся мысль, что русский язык имеет ту главную положительную особенность, «незаслуженную заслугу», что... «им разговаривал Ленин»... Именно из-за этой, самой значительной, особенности нашего языка учащаяся молодежь должна его «выучить»... Так даже стимулы для изучения русского языка были в учебнике грамматики изменены, политизированы и оглуплены: изучать язык «... только за то, что им разговаривал Ленин!...»

В дореволюционных русских грамматиках, кроме авторского учебного текста, который был написан ясным, четким, грамотным языком, - был также текст для упражнений по грамматике: иллюстрации к грамматическим правилам, материал для грамматического анализа, для упражнений, списывания, диктантов, повторения. Этот иллюстративный материал занимал большую часть учебника грамматики.

Весь этот материал был заимствован из русской классической художественной литературы. Откуда же еще можно заимствовать тексты для изучения русского языка?! Русские классики дают шедевры поэтического образного языка, образцы прекрасного стиля, глубоких мыслей, высоких чувств. Этот текст учил школьников русскому литературному языку, содействовал всестороннему развитию и воспитанию учащихся, оживлял изучение сухой грамматики и прививал школьникам любовь к великому родному языку.

Но Шапиро выбросил художественные тексты из своей грамматики. Он заменил их политическими текстами, которые были взяты из трех источников: из сочинений Сталина, Ленина и передовиц «Правды».

Так, вместо «богатого» русского языка учебник грамматики преподносил учащейся молодежи убогий политически-митинговый жаргон.

Вместо «свободного» русского языка школьники обязаны были долбить и повторять словесные партийные штампы.

Вместо «правдивого» русского языка молодежь должна была в школе ежедневно слушать, читать, писать и повторять пропагандную ложь, выдаваемую за непогрешимую истину, за аксиому.

Из-за этого педагоги и школьники расценили грамматику Шапиро, как «школьную каторгу», и люто возненавидели этот учебник. Немало школьников перенесло свое отвращение к учебнику на учебный предмет. В распространении языковой безграмотности в советской школе эта грамматика сыграла роковую роль.

Изучая русский язык по дореволюционным книгам, учащиеся читали и слушали могучий колокольный перезвон великого языка, который был дан великому народу. И благоговейная улыбка часто сияла на их лицах.

А в советской школе, морщась и кряхтя над «проработкой» шапировского горе-учебника, слушая и читая на уроках таких «корифеев русского языка и русской литературы», как Ленин и Сталин, Шапиро и передовики «Правды», - ученики чувствовали себя не особенно хорошо. Как будто они, в виде наказания, вынуждены были выполнять одновременно такие обязанности: жевать мочалку; слушать «музыку» тарахтящей по булыжникам телеги; и задыхаться от пыли, которая клубами поднимается со страниц учебника...

Шапировская грамматика была совершенно своеобразным учебником русского языка, пособием «нового типа». От всех предыдущих учебников, начиная от Ломоносовского и кончая учебниками предреволюционных лет, эта грамматика отличалась двумя главными особенностями.

Во-первых, этот учебник русского языка был написан и составлен автором, который не был специалистом по русскому языку и даже не владел элементарными основами этого языка. Поэтому вместо русского языка в учебнике был представлен нерусский язык, ибо язык Ленина и Сталина, Шапиро и передовиков «Правды» имеет к русскому языку такое же отношение, как сорняки - к пшенице, среди которой они угнездились,

Во-вторых, этот учебник был составлен не на обещанную тему. Вместо грамматики русского языка автор составил хрестоматию по коммунистической политграмоте, политическую «грамматику». Превращение учебника русского языка в «политическую грамматику» автор произвел сознательно. Он знал, чем угодить партийному руководству, которое рассматривает школу, как «орудие коммунистического воспитания подрастающего поколения».

Замысел автора целиком оправдался. Его «грамматическая политграмота» очень понравилась в руководящих сферах. Там высоко оценили ее достоинства: «Грамматика превращена из аполитичного предмета в орудие коммунистического воспитания школьной молодежи. Изучение грамматических правил и знаков препинания автор всегда увязывает с современностью и политическим воспитанием. Шапиро убедительно показал, как даже запятую можно увязать с коммунизмом... Политически заостренный, коммунистически выдержанный учебник. Это пример для всех других авторов»...

В Центральном Комитете партии и в Наркомпросе учебник был одобрен и утвержден в качестве официального и единственного учебника русского языка для всех советских школ: для семилеток и средних школ всех типов.

Учебник был напечатан в миллионах экземпляров. И ежегодно его переиздавали. Характер «грамматической политграмоты» этого требовал. Ведь задачи и генеральная линия партии, лозунги вождей, передовицы «Правды», - все это менялось, а следовательно и содержание «политической грамматики» должно было непрерывно меняться, обновляться.

Замена прежних учебников грамматики учебником Шапиро была сделана, как это обыкновенно делается в Советском Союзе, безо всякого совета с учителями. Но учителям такой учебник никак не мог понравиться. Преподаватели русского языка приложили огромные усилия к тому, чтобы освободиться от негодного учебника. Они бесконечное число раз ставили вопрос о непригодности этого учебника на совещаниях и учительских конференциях: районных, областных, республиканских. Конференции посылали свои резолюции-протесты в вышестоящие органы народного образования, вплоть до Наркомпросов. Учителя посылали письма-протесты, индивидуальные и коллективные, в свою профессиональную «Учительскую газету».

Один учитель русского языка рассказывал:

- Однажды, когда мы были в Москве, на летних курсах заочников педагогического института, мы, несколько учителей, зашли в «Учительскую газету»: побеседовать по поводу этого злосчастного учебника. А в редакции нас прервали после первых же слов: «Ах, Шапиро?.. Знаем этого ученого мужа, знаем!... Учителя со всех концов Советского Союза забросали нас критическими письмами по поводу его знаменитого учебника... Многие письма написаны очень ядовито. Одно, например, заканчивается так: «Бесспорно, товарищ Шапиро написал знаменитый учебник: самый плохой учебник в истории школьного дела в России... Ну, и отправьте его по назначению; в качестве экспоната в школьно-исторический музей. А школу необходимо освободить от такого учебника: без него заниматься легче и успешнее, чем с ним...» Или другое письмо: «Наркомпрос, - говорит оно, - разваливает дисциплину в школе, не допуская там абсолютно никаких наказаний. Может быть, учителям разрешат применять хотя бы одно наказание за самые тяжкие проступки учащихся: оставлять наказанного школьника на один час в школе - для послеурочных занятий по учебнику Шапиро? За эффективность этого наказания можно ручаться...» В своих письмах учителя резко осуждают Наркомпрос за такой учебник: «С пользой для дела учебник Шапиро может быть заменен любым дореволюционным учебником грамматики, даже самым худшим».

Разумеется, учительские письма к печати не допускались. А когда после двадцати лет мучений грамматика Шапиро всё же была заменена грамматикой ученого языковеда, профессора Бархударова, педагоги и школьники с большим удовольствием сжигали ненавистный учебник, разведший в советской школе пышные сорняки малограмотности и вызвавший у многих школьников отвращение к родному языку.

Кстати, о грамотности. Как известно, советская власть с первых дней провозгласила курс на полную ликвидацию безграмотности. Лозунг этот был лукав, как и всё её лозунги, но, однако же, обратимся к фактам.

Начиная с революции, обучение грамоте было обязательно для неграмотных взрослых до 50 лет. Иногда ретивые комсомольцы тащили в эти школы даже стариков и старух, осуществляя лозунг поэта Маяковского, написанный на школьных плакатах:

«Безграмотная старь,

Садися за букварь!..»

Все дети от семи до четырнадцати лет были обязаны посещать начальную школу или семилетку. Неграмотные подростки от 14 до 18 лет обязаны были обучаться в вечерних школах: в школах по ликвидации неграмотности и в школах для малограмотных…

А теперь прервёмся и оглянемся назад. В дореволюционные годы, в статистику, которую до того не возлюбили в СССР, что в угаре репрессий отправили в обмолот всех специалистов, обескровив отрасль, посмевшую слишком честно подойти к переписи населения после коллективизации и голода, настолько честно, что данные пришлось засекретить…

Вот, что пишет Б.Г. Галенин в очерке «Подвижники народной школы»: «Приведем некоторые числовые данные о состоянии народной грамотности в Российской Империи. К концу 1914 года в России насчитываюсь 123 745 начальных учебных заведений, принадлежавших различным ведомствам – 80 801 ведомства МНП, 40 530 ведомства православного исповедания и 2 414 других ведомств.

По данным однодневной школьной переписи, проведенной 18 января 1911 года, начальную школу посещало 43% детей в возрасте от 8 до 11 лет. В 1914 году в начальной школе училось 7.8 млн. детей той же возрастной категории.

В целом по России к 1 января 1914 года получало образование 9 053 399 человек.

«При этом данные полной школьной переписи января 1911 года и частичной переписи января 1915 года говорят о том, что на тот момент в центральных великорусских и малороссийских губерниях было обеспечено фактически полное обучение мальчиков.

Иначе обстояло дело с обучением девочек (даже в Европейской России в школах обучалось не более 50% девочек в начальных школах) и с ситуацией в губерниях с преимущественно инородческим составом населения, прежде всего в регионах Средней Азии, а также в удаленных губерниях Сибири.

Тем не менее, работа по введению всеобщего обучения велась в соответствии с четко утвержденными планами.

К 1914 году, например из 441 уездного земства 15 земств полностью осуществили всеобщее обучение, 31 были близки к осуществлению, 62% земств предстояло менее 5 лет для осуществления плана, а 30% от 5 до 10 лет. [Начальное народное образование 1916, 146]. Планы создания школьных сетей продолжали эффективно реализовываться вплоть до 1917 года.

Таким образом, между 1919 и 1924 годом должно было быть осуществлено всеобщее обучение всех детей Империи (в четырех или пятилетних начальных школах, с возможностью продолжения обучения в высших начальных училищах и гимназиях).

Полной реализации планов всеобщего образования народов Империи помешала, как надеюсь, все понимают, отнюдь не Мировая война, во время которой даже не замедлился проект реализации программы школьных сетей, и была окончательно завершена к январю 1917 года реформа образования. Как, заметим, в скобках, была фактически выиграна к этому времени и сама война. Крест на всех планах и надолго, на некоторых и навсегда, поставили революционные эксперименты 1917 года, и так называемая Гражданская война, уничтожившая элиту русского общества и породившая миллионы беспризорников и лиц, оставшихся без попечения родителей.

«В 1927 году на XV съезде ВКП (б) Крупская жаловалась, что грамотность призывников в двадцать седьмом году значительно уступала грамотности призыва 1917 года. И говорила жена Ленина, что стыдно от того, что за десять лет советской власти грамотность в стране значительно убавилась».

Реально побороть массовую неграмотность, которую они сами и создали, большевики смогли только после Великой Отечественной войны. Вот, что говорит по этому поводу в статье «Грамотность» Российская Педагогическая энциклопедия:

«В процессе реализации провозглашённой идеи культурной революции задача распространения грамотности решалась как за счет внешних источников, так и за счет последовательного расширения и укрепления школьной сети.

Именно последнее обстоятельство позволило в 1930 году законодательно ввести всеобщее обязательное начальное обучение в объёме 4 классов и включить всё подрастающее поколение в систему современной культуры.

В конце 1930-х годов достигнут уровень грамотности населения свыше 80%.

Ликвидация массовой неграмотности в СССР завершена после Великой Отечественной войны».

После революции власть провозгласила право всех граждан на образование независимо от расовой, национальной, половой принадлежности и социального положения. На деле это право имели далеко не все. Дети т.н. «лишенцев» (лиц, лишённых избирательного права), в категорию которых попадали бывшие дворяне, офицеры, землевладельцы, фабриканты, купцы, священнослужители и иные лица были вправе получить лишь семь классов образования, дальнейшее оказывалось для них закрыто. Так, к примеру14-летний сын княгини Н.В. Урусовой был исключён из железнодорожного училища, едва начальство узнало о его дворянском происхождении, несмотря на то, что он был в числе лучших учеников. Это вынуждало многих скрывать своё социальное происхождение при заполнении необходимых для поступления в учебные заведения анкет, но, если подобная ложь разоблачалась, им приходилось несладко. Разоблачённых «врагов» ждал «товарищеский» суд с публичным бичеванием и исключение из рядов учащихся. В заключительном слове к докладу (на XIV Всероссийском съезде советов 15 мая 1929 г. – Е.С.) нарком Луначарский коснулся и вопроса допуска детей «лишенцев» (т.е. в том числе и детей духовенства)  в советские школы, к тому времени уже сильно ограниченным.  Повторив расхожий лозунг о необходимости борьбы с «лишенцами» за их детей, чтобы оторвать последних от «вредного» влияния их отцов, Луначарский заявил: «Сын попа или торговца-лишенца может попасть в школу путем хитрости… Если подлог раскрыт, то мы такого обманщика за ушко да и на солнышко, и выбрасываем вон из школы».

Подобные публичные нравственные «порки» были не редкостью в советских школах. Так, подвергали им в классах детей «врагов народа»: учитель выводил перепуганного «обвиняемого» на середину класса и оглашал преступление его родителей, а уж стайка пионеров дружно присоединялась к травле. Так, срывали кресты с верующих. А.И. Солженицын на всю жизнь запомнил, как несколько одноклассников выследили его, идущего с матерью в церковь, а затем было устроено судилище: прорабатывали, грозили, сорвали с груди крестильный крест…

Княгиня Урусова, вспоминая о судьбе своей внучки, находившейся с нею в ссылке, приводит характерный случай: «Когда ей в Алма-Ате минуло 11 лет, то были Пушкинские торжества. Каждая школа должна была что-нибудь внести на выставку в память Пушкина. Решено было с печатных рисунков, взятых из журнала царского времени «Столица и усадьба», нарисованном в красках в значительно увеличенном виде дом, где родился Пушкин, могилу его няни и ещё два рисунка, всего четыре. Никто, даже из самого старшего класса, не брался за это. Кто-то сказал: «Вот Ниночка сможет, наверное». Призывают её в учительскую (…): «Ну, вот что, если ты сделаешь, то получишь материю на новое платье и бельё, и кроме того коробку хороших красок акварельных и кистей». У нас с одеждой было очень бедно, она, придя домой, сказала мне: «Бабушка, если я сделаю, то тебе будет легче, не придётся покупать на платье, я уж постараюсь изо всех сил». То, что сделал этот 10-летний ребёнок, совершенно невероятно. Когда эти картины были в рамках на выставке, то и местные, и приехавшие из многих мест, даже из Москвы, учителя и служащие по народному образованию спрашивали и хотели видеть того талантливого ученика, кто это исполнил, ожидая конечно, увидеть или узнать, что это кто-нибудь из старших классов, и не хотели верить, что это работа девочки, ещё не достигшей 11-ти лет.

Прошёл месяц, прошло два – ни материи, ни красок. Вызывают её в комсомольскую так называемую ячейку и заявляют: «Советом комсомола постановлено, не давать тебе никакой награды за рисунки, т.к. ты отказалась быть пионеркой».

В 1940 году получить образование стало проблемой уже не только для «лишенцев». 26 октября этого года было введено постановление №638 «Об установлении платности обучения в старших классах средних школ и в высших учебных заведениях СССР и об изменении порядка назначений стипендий». В старших классах школ и в вузах вводилось платное обучение и с установленным размером годовой оплаты. Обучение в столичных школах стоило 200 рублей в год; в провинциальных – 150, а за обучение в институте уже приходилось выкладывать 400 рублей в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик, и 300 – в других городах. Годовая плата примерно соответствовала средней месячной номинальной зарплате советских трудящихся в то время: в 1940 году она составила 338 рублей в месяц. Однако введение даже такой скромной платы для многих советских граждан закрыло возможность продолжить образование после 7 класса. А колхозники тогда вообще зарплаты не получали и работали в колхозе за трудодни.

В результате проведенных «реформ» количество выпускников средних школ (8-10 классы), средних специальных учебных заведений и вузов сократилось вдвое. Советская власть сознательно добивалась ограничения количества людей со средним, среднеспециальным и высшим образованием. Стране нужны были люди у станка. И этого добивались мерами экономического характера: за учебу устанавливалась плата. Фактически началось формирование новой сословности. Те же крестьяне отныне не могли «выбиться в люди» даже через учёбу в техникуме, а рабочие – через вуз. В семьях того времени нормой было по 5-7 детей у крестьян и по 3-4 – у рабочих, и платить за обучение 2-3 детей было для них непосильной ношей. Поэтому 1 сентября большинство классов особенно в сельской местности встретили полупустыми…

Тогда же, в конце 1940-го появилось положение «О государственных трудовых резервах СССР». Совет Народных Комиссаров получил право ежегодно призывать от 800 тысяч до 1 млн. человек городской и колхозной молодежи, начиная с 14 лет, в училища и школы фабрично-заводского обучения (ФЗО). Выпускники получали направления на предприятия, где обязаны были проработать 4 года. А позже появился указ об уголовной ответственности сроком до 1 года «за самовольный уход или за систематическое и грубое нарушение школьной дисциплины, повлекшее исключение» из училища (школы)». Фактически государство прикрепляло учащихся ФЗО.

Единственной социальной лестницей для низов тогда стали военные училища – обучение в них было бесплатным. Либо после службы в армии – работа в НКВД.