Очень точно определил своеобразие стихотворной ткани батюшковской лирики Н.В. Гоголь: «Самый стих <...> исполнился той почти скульптурной выпуклости, какая видна у древних, и той звучащей неги, которая слышна у южных поэтов новой Европы» [5]. И всё это переплавлялось, как определил сам Батюшков, в «забавный русский слог», в новую поэтическую манеру лёгкости, непринуждённости, прозрачности стиха, в мелодику и музыкальность поэтического русского языка, который у Батюшкова льётся столь же свободно и благозвучно, как язык итальянский. «Звуки итальянские! Что за чудотворец этот Батюшков», - восторгался им Пушкин.
Итальянскому языку Батюшков выучился в годы учёбы в петербургском пансионе итальянца Триполи (1801-1802). Впоследствии в статье «Ариост и Тасс» поэт утверждал: «Учение итальянского языка имеет особенную прелесть. Язык гибкий, звучный, сладостный, язык, воспитанный под счастливым небом Рима, Неаполя и Сицилии» (П 139-140).
В Италию поэт ещё с юности был влюблён заочно. Чувство его усилилось многократно, когда он прибыл в эту страну в качестве секретаря русской дипломатической миссии. Период в жизни Батюшкова, проведённый в Италии с 1819 года по 1821 год, подробно освещён в книге итальянской исследовательницы Марины ФедерикиВарезе-Росси «Батюшков - поэт между Россией и Италией»[6].
Впечатления от Италии, которыми поэт делился с друзьями в письмах, характеризуют его личность, особенности миропонимания и художественного метода. В душе Батюшкова никогда не угасала «прекрасная страсть к прекрасному» («Чужое: моё сокровище!»). Италия драгоценна русскому стихотворцу прежде всего как «земля классическая», «Отчизна Горация и Цицерона»(П 536), как «библиотека, музей древностей, земля, исполненная прошедшего» (П 553). В статье «Петрарка» Батюшков говорит о любви к Риму как «древнему отечеству добродетелей и муз». «Полуденные страны были родиною искусств... Музыка, живопись и скульптура любят своё древнее отечество» («Вечер у Кантемира») (П 228). Пространное восторженное рассуждение о «прекрасном наследии древности» у римлян и греков изложено в работе «Прогулка в Академию художеств».
«Земля славы и чудес! Какая земля!» - восклицает Батюшков в письме к Уварову из Неаполя в мае 1819 года. Ещё ранее - в 1817 году - это восклицание прозвучало в стихотворении «УмирающийТасс» - по лирической сути автобиографической элегии:
Земля священная героев и чудес!
Развалины и прах красноречивый! (22)
В то же время впечатления от Италии формировали новое романтическое сознание поэта: «земля удивительная, загадка непонятная» (П 553). Утончённый мечтатель из «земли льдов и снегов», грезивший об экзотических чудесах «полуденных стран», увидел их наяву. Живописные пейзажи батюшковской лирики, напоённые светом и цветом, звуками, благоуханием, повторяются уже в прозе, в письмах из Италии: «Здесь весна в полном цвете: миндальное дерево покрыто цветами, розы отцветают, и апельсины зрелые падают с ветвей на землю, усеянную цветами...» (П 432) Примерно так же представлял себе поэт прекрасный Элизий в «Элегии из Тибулла»:
Туда, где вечный май меж рощей и полей,
Где расцветают нард и кинамона лозы;
И воздух напоён благоуханьем розы... (36)
«Земля сия - рай небесный» (П 434), - вторит самому себе Батюшков в письме к Уварову. Так в художественном сознании поэта гармонично соединяются сферы земного и небесного, античного и романтического.
В его «лёгкой поэзии», какие бы темы она ни затрагивала, воскресают образы античности. Но перед нами - именно лёгкая поэзия. Батюшков отказывается от тяжеловесной манеры мифологизирования жизни, свойственной классицизму. И мифологические отсылки в его стихах - вовсе не штампы поэтического языка. Эта образность отличается большой эмоционально-экспрессивной и смысловой наполненностью; может выполнять самые разнообразные функции, как высокие, так и низкие, пародийные. Например, возвеличивая чувство верной дружбы, поэт называет имена легендарных друзей: Тезей и Пирифой, «Атридов сын» (Орест) и Пилад. Лирически выделен «младый Ахилл, великодушный воин,/ Бессмертный образец героев и друзей!»(«Дружество») (47), имя которого было столь дорого Батюшкову, прозванному Ахиллом. Устойчивые образы могут указывать на лирическое чувство, например, грусть: «сам Амур в печали/ Светильник погасил» (160).
Как и в своей лирике, Батюшков в личной переписке также часто использует форму заклинания древних богов, но уже с шутливым оттенком: «Да будет Феб с тобой» («К Ж<уковско>му») (104).
Античные образы иногда переосмысливаются Батюшковымиронически. Блистательные примеры - в знаменитых стихотворениях «Видение на брегах Леты», «Послание к стихам моим», «Певец в Беседе любителей русского слова», в эпиграммах. Поэт высоко ценил крупных мастеров классицизма («Вечер уКантемира», «Разные замечания»); советовал: «Читай Державина, перечитывай Ломоносова, тверди наизусть Богдановича, заглядывай в Крылова» (П 240), - но был беспощаден к его эпигонам, ядовито высмеивал неискусных литераторов, в том числе и русских поэтесс, мнивших себя «новыми Сафами». В шутливых мадригалах «Мелине» и «Новой Сафе» поэту удаётся быть не только насмешливым, но и изящным. Обыгрывая легенду о Сафо, бросившейся со скалы в море из-за неразделённой любви к Фаону, Батюшков пишет:
Ты Сафо, я Фаон; об этом и не спорю:
Но к моему ты горю,
Пути не знаешь к морю (129).
И, конечно же, во всех стихотворениях Батюшкова присутствуют античные божественные покровители творчества - Музы, «Граций круг», «Аполлон с Парнасскими сестрами». В статье «Прогулка в Академию художеств» есть значимое в концепции батюшковского творчества замечание о «божественном Аполлоне, прекрасном боге стихотворцев»: «Имея столь прекрасного бога покровителем, мудрено ли» не возвыситься самому. Поэт цитирует немецкого историка античного искусства Винкельмана: «взирая на Аполлона, я сам принимаю благороднейшую осанку» (П 104). Таким образом, творческое обращение к античным источникам не означает у Батюшкова ухода в прошлое, наоборот - это шаг вперёд, по пути совершенствования мира и человека.
«Чувства добрые», благородство, «отзывчивое и чуткое сердце» - суть творческого бытия поэта. Он особенно ценит тех, кто «лишь для добра живёт и дышит» (из письма к А.Н. Оленину) (294). Таков и сам Батюшков, полный сочувствия к людям, заботливости,понимания.
Перечитывая Батюшкова, мы никогда не почувствуем себя запертыми в пыльном библиотечном хранилище или в музее древностей среди застывших античных статуй. Классические образцы воскресают в новом поэтическом бытии. Эта тема возрождения намечена и в первой строке стихотворения о Байе, написанного после посещения руин некогда роскошного древнеримского города: «Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы...» (180)
Античные источники помогали Батюшкову добиться классической стройности, чёткости и ясности форм его творений. Именно к классическим образцам обратился поэт для того, чтобы выразить своё новое миропонимание, ибо, по словам М.Н. Муравьёва, с которым был солидарен Батюшков, «нет ни одной черты величественного и чудесного стихотворства, которая не была бы в сокровищнице древних».
В то же время духовный идеал поэта - не в языческой древности, а в христианстве, в православной вере, в которой Батюшков искал и находил утешение.
В духе христианской антропологии выстраивались представления поэта о сущности человека, предназначении его жизни. В одном из писем Жуковскому Батюшков утверждал: «я сотворён по образу и подобию Божьему». В то же время человек - это «луч Божества, заключённый в прахе; существо, порабощённое всем стихиям, всем изменениям нравственным и физическим»: «и ты человек, и ты заплатил человечеству дань пороков, слабости и страстей; ты не ангел, ты и не чудовище». Поэтому, размышлял Батюшков, «смертному нужна мораль, основанная на Небесном Откровении, ибо она единственно может быть полезна во все времена и при всех случаях: она есть щит и копьё доброго человека, которые не ржавеют от времени» («Нечто о морали, основанной на философии и религии»).Духовные доспехи христианина - Небесные «щит и копьё» - это буквально евангельские образы «всеоружия Божия», о котором говорил апостол Павел: «Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских» (Еф. 6: 11); «а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскалённые стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие» (Еф. 6: 16-17).
Вооружившись «словом Божиим» как «мечом духовным», Батюшков размышлял об ущербности, о неполноценности всех философских систем от античности до современности, если они не основаны на вере в Христа: «Вот почему все системы и древних и новейших недостаточны! Они ведут человека к блаженству земным путём и никогда не доводят. Систематики забывают, что человек, сей царь, лишённый венца, брошен сюда не для счастия минутного; они забывают о его высоком назначении, о котором вера, одна святая вера ему напоминает<выделено мной. - А.Н.-С.>.Она подаёт ему руку в самих пропастях, изрытых страстями или неприязненным роком; она изводит его невредимо из треволнений жизни и никогда не обманывает: ибо она переносит в вечность все надежды и всё блаженство человека».
Те же раздумья, ту же святую веру выразил Батюшков и на поэтическом языке. В мечтательном поэте-романтике проявился зрелый христианский мыслитель. В стихотворениях Батюшкова раскрывается абсолютное соответствие поэзии религиозно-философским «опытам в прозе».
Так, стихотворное послание «К другу»можноназватьпоэтическимпереложением статьи «Нечто о морали, основанной на философии и религии», в которой Батюшков размышлял над «больным» вопросом человечества «Где же истинное блаженство?»:«Мы испытали, что эпикурейцы не обрели его за чашею наслаждения, ни стоики в бесстрастии и в непреклонной суровости нравов (ибо человек создан любить). Никто не нашёл блаженства: ни умный, ни сильный, ни богатый в чертогах, ни бедный в хижине своей; ибо и тот, кто блистает в пурпуре, и тот, кто таил всю жизнь свою в убогом шалаше, говорит Гораций, не могут назваться счастливыми. Где же это совершенное благополучие, которого требует сердце, как тело пищи?»
Те же неотступные вопросы: «Но где же сии сладости, сии наслаждения беспрерывные, сии дни безоблачные, сии часы и минуты, сотканные усердною Паркою из нежнейшего шелка, из злата и роз сладострастия? <...>Где и что такое эти наслаждения, убегающие, обманчивые, непостоянные, отравленные слабостию души и тела, помрачённые воспоминанием или грустным предвидением будущего? К чему ведут эти суетные познания ума; науки и опытность, трудом приобретённые?»- встают и настойчиво повторяются в стихотворении «К другу»:
Скажи, мудрец младой, что прочно на земли?
Где постоянно жизни счастье?
Мы область призраков обманчивых прошли;
Мы пили чашу сладострастья:
Но где минутный шум веселья и пиров?
В вине потопленные чаши?
Где мудрость светская сияющих умов?
Где твойФалерн и розы наши?
Где дом твой, счастья дом?.. Он в буре бед исчез
И место поросло крапивой.
Но я узнал его: я сердца дань принес
На прах его красноречивой.
На все эти вопросы «Нет ответа, и не может быть!» - восклицает Батюшков. В статье он пишет: «Так создано сердце человеческое, и не без причины: в самом высочайшем блаженстве, у источника наслаждений, оно обретает горечь»,«ибо ни дары счастия, ни блеск славы, ни любовь, ни дружество - ничто не удовлетворит еговполне»; в стихотворении продолжает:
Минутны странники, мы ходим по гробам;
Все дни утратами считаем;
На крыльях радости летим к своим друзьям, -
И что ж? их урны обнимаем.
<...>
Так всё здесь суетно в обители сует!
Приязнь и дружество непрочно! -
Но где, скажи, мой друг, прямой сияет свет?
Что вечно чисто, непорочно?
<...>
Так ум мой посреди сомнений погибал.
Все жизни прелести затмились;
Мой Гений в горести светильник погашал
И Музы светлые сокрылись.
Но«истина на земле одному Богу известна», - убеждён Батюшков, обращаясь к Всевышнему с горячей верой: «Боже великий! что же такое ум человеческий - в полной силе, в совершенном сиянии, исполненный опытности и науки? Что такое все наши познания, опытность и самые правила нравственности без веры, без сего путеводителя и зоркого, и строгого, и снисходительного?<...>Кто заблуждался более в лабиринте жизни, неся светильник мудрости человеческой в руке своей? Ибо светильник сей недостаточен; один луч веры, слабый луч, но постоянный, показывает нам вернее путь к истинной цели, нежели полное сияние ума и воображения».
Конфликты внешние и внутренние разрешаются, «стоит только взглянуть на происшествия мира и потом углубиться в собственное сердце, чтобы твёрдо убедиться во всех истинах веры»:
Я с страхом вопросил глас совести моей...
И мрак исчез, прозрели вежды:
И Вера пролила спасительный елей
В лампаду чистую Надежды.
«Человек есть странник на земли, - говорит святый муж, - чужды ему грады, чужды веси, чужды нивы и дубравы: гроб его жилище вовек», -писал Батюшков, имея в виду поучение святителя Димитрия Ростовского о духовном странничестве человека в земном мире: «И как странник проходит мимо города и селения, горы и дола, поля и леса, и лишь только посмотрит на красоту места, идёт дальше, - так и жизнь наша проходит мимо всех благ земных, хотя и кажется нам, что мы ими наслаждаемся, их при себе удерживаем... Где же для смертного человека его родина? Где его наследство? Родина для человека - я разумею по плоти, по телу, а не по духу, - его родина - гроб, земля, персть; тело наше из земли сотворено, там и его родина, туда и возвращаемся все по Суду Божию: "земля еси, и в землю отыдеши"(Быт. 3: 19). И как душа, от Бога человеку данная, по исшествии из тела возвращается, если она праведна, к Богу, как своему Отцу, на небо, как в родную страну, - так и тело, от земли взятое, возвращается в землю, как к своей матери».
Лирический герой Батюшкова освобождается от надетой на него на земле бренной «кожаной ризы», духом возлетает к Творцу в Его Небесное Царствие:
Ко гробу путь мой весь, как солнцем, озарен:
Ногой надёжною ступаю;
И с ризы странника свергая прах и тлен,
В мир лучший духом возлетаю.
В «мире лучшем» происходит духовное обновление, возрождение от «праха и тлена» в жизнь вечную.
Земная юдоль Батюшкова разделилась на две равные части - по 34 года каждая. 34-хлетнего поэта настигла наследственная психическая болезнь, им овладела мания преследования. Господь каждому даёт свой крест. Батюшкову было послано два креста: ноша крестная поэтических и ратных подвигов первой половины жизни, второй крест - душевное заболевание, продолжавшееся более 30 лет. Скорбную ношу крестную второй половины жизни, как и первый свой крест, посланный Промыслом Божиим, поэт сносил терпеливо и мужественно. В этой связи вспоминается наставление святителя Феофана Затворника: «Мужайся! Спеши из того извлечь врачество, чем хотят нанесть рану; крест Спасителя всепрощение знаменует» [7].
Больного Батюшкова навестилПушкин. Существует мнение, что под впечатлением этого посещения родилось полное трагизма стихотворение«Не дай мне Бог сойти с ума...», в котором Пушкин представил безумие как величайшее из несчастий, обратившись к Господус молитвой пронести мимо эту чашу:
Не дай мне Бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад:
Когда б оставили меня
На воле <...>
Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь, как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решётку, как зверка,
Дразнить тебя придут.
Религия могла бы утешить и успокоить Батюшкова. Известно, что он подавал прошение государю о пострижении в монашество и разрешении «немедленно удалиться в монастырь на Белоозеро или в Соловецкий». Просьба не была исполнена.
В последние годы сознательной жизни и творчества поэт имел живой дух христианской веры, не уставал говорить и писать о ней -«как написано: я веровал и потому говорил» (2 Кор. 4: 13). Он утверждал: «Вера и нравственность, на ней основанная, всего нужнее писателю»; «одна вера созидает мораль незыблемую». В «истинах Евангелия, кротких, постоянных и незыблемых, достойных великого народа, населяющего страну необозримую», обрёл Батюшков «свет спасительный»: «Священное Писание<...> есть хранилище всех истин и разрешает все затруднения. Вера имеет ключ от сего хранилища, замкнутого для коварного любопытства, вера обретает в нём свет спасительный».
«Якорь веры» давал поэту силы неустанно прославлять и благодарить Бога.Встатье «О лучших свойствах сердца»Батюшков утверждал: «Первый наш долг: благодарность к Творцу». Поэт преисполнен благодарности в стихотворении «Надежда»:
Мой дух! Доверенность к Творцу!
Мужайся, будь в терпеньи камень!
Не Он ли к лучшему концу
Меня провёл сквозь бранный пламень?
На поле смерти чья рука
Меня таинственно спасала
И жадный крови меч врага,
И град свинцовый отражала?
Кто, кто мне силу дал сносить
Труды, и глад, и непогоду,
И силу в бедстве сохранить
Души возвышенной свободу?
Кто вёл меня от юных дней
К добру стезёю потаенной
И в буре пламенных страстей
Мой был вожатый неизменной?
Он! Он! Его всё дар благой!
Он есть источник чувств высоких,
Любви к изящному прямой
И мыслей чистых и глубоких!
Всё дар Его, и краше всех
Даров - надежда лучшей жизни!
Когда ж узрю спокойный брег,
Страну желанную отчизны?
Когда струёй небесных благ
Я утолю любви желанье,
Земную ризу брошу в прах
И обновлю существованье?
«Земную ризу» в сумеречном состоянии сознания поэт носил ещё 34 года до конца дней своих, пережив многих друзей-литераторов. Знаменательно, что после смерти Константина Батюшкова его родственники«на умершем нашли два креста, один весьма старинный, а другой - собственной его работы» [8].
Надежды поэта во Христе «обновить существованье»исполнились - по слову апостола Павла: «Посему мы не унываем; но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4: 16), «дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3: 15).
Алла Анатольевна Новикова-Строганова, доктор филологических наук, профессор, член Союза писателей России
город Орёл
[1]Шаталов С.Е. Поэзия К.Н. Батюшкова // Ахилл, или жизнь Батюшкова. - М., 1987. - С. 234- 235.
[2] Батюшков К.Н. Стихотворения. - М., 1987. - С. 280. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием номера страницы.
[3] Сушков Н.В. Обоз к потомству с книгами и рукописями // Раут: Исторический и литературный сборник. - Кн. 3. - М., 1854. - С. 277-278.
[4] Розанов И.Н. Русская лирика. - М., 1914. - С. 253.
[5] Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7 т. - М., 1986. - Т. 6. - С. 332.
[6]См.: Marina Federica Varese. Batjuskov.Unpoetatra Russia e Italia. - Padova, Liviana Ed., 1970.
[7] Святитель Феофан Затворник. Письма о христианской жизни. Поучения. - М.: Московский Сретенский монастырь, 1997. - С. 359.
[8] Власов А.С. Подробные сведения о последних днях Константина Николаевича Батюшкова. Публикация Т.Л. Латыповой(Современник о годах, проведённых поэтом в Вологоде (1833-1855)) // Наше наследие. - 2002. - № 61.
