Существует три концепции главнокомандующего.

Концепция Льва Толстого — главнокомандующий, обсасывающий куриную косточку и присутствующий лишь посторонним зрителем драмы, разыгрывающейся совершенно помимо него. Концепция обоих Мольтке — главнокомандующий, руководящий операциями, сидя за сотни верст от фронта у себя в кабинете. Концепция Жоффра — главнокомандующий, направляющий операции лично на месте.

Теории Толстого окончательно изжиты и не представляют интереса. Его отрицание «так называемой стратегии» — это отрицание дикарем письмен, в которых он не в состоянии разобраться. «Войну и Мир» пишет крупный художник, имевший однако в военном деле кругозор севастопольского артиллерии поручика. Он видел кучи мокрой земли и пирамидки ядер на Четвертом бастионе, ощущал холодную слякоть ложементов, слышал визг неприятельских брандскугелей и заунывные возгласы махального: «пушка!», «маркела» — все мелочи, с таким мастерством описанные в «Севастопольских рассказах». Будучи — в чисто военном смысле — заурядным обер-офицером, он видел отдельные деревья, но не мог охватить всего леса, видел отдельные эпизоды великой севастопольской драмы, но не мог уяснить всего ее хода. Лишенный интуиции, он чувствовал присутствие зримого и ощутимого батарейного командира, но не мог чувствовать незримой воли на этих бастионах сутулого «Павла Степаныча». Вот с этим кругозором он и приступил пятнадцать лет спустя к изображению Наполеона и Кутузова. Для уяснения «Войны и Мира» надо сначала прочесть и перечесть «Севастопольские рассказы».

Концепция «главнокомандующего, руководящего операциями за сотни верст из своего кабинета» — концепция рационалистическая. Она считается со средствами связи, но совершенно упускает из виду свойства человеческой природы, в первую очередь свойства ближайших сотрудников главнокомандующего — командующих армиями. Отдавая из своего кабинета за сотни верст директивы далеким армиям, Мольтке-младший созерцал в Кобленце закат солнца на Рейне, в то время как «план Шлиффена» терпел крушение на Самборе, а две недели спустя меланхолически прогуливался по террасам Люксембургского дворца в то время, как его армии на далекой Марне переживали самую большую драму германского оружия. Его директивы, запаздывая в общем на два дня от истинного положения, обратились в мертвую букву. С ними мало-помалу перестали считаться. Командовавшие армиями забыли, что у них где-то в далеком тылу есть главнокомандующий — и, подойдя к Марне, сражались каждый на свой счет.

Совершенно иначе посмотрел на свою должность Жоффр. Он отдал себе отчет в том, что донесения и радиограммы дают лишь бледное и неясное представление о ходе дел на местах, оценил как следует значение «хозяйского глаза».

В решительные дни последней августовской недели 1914 года Жоффр предпринял объезд своих командовавших армиями, знакомясь на месте с обстановкой и состоянием духа ближайших своих помощников. Он овладел положением и крепко взял в руки начавший было давать перебои механизм. В момент решительного единоборства на Марне все французские армии были пронизаны единой волей своего главнокомандовавшего. Концепция двух Мольтке — система управления армиями путем отдачи «директив» из глубокого тыла — соответствует условиям XIX века, тогдашним средствам связи — железной дороге и телеграфу.

Система Жоффра — личный контакт с главными исполнителями, «хозяйский глаз», пресекающий разнобой, — это система XX века с его совершенно новыми техническими возможностями — автомобилем, самолетом и телефоном.

Пагубная система «директив» способствует стратегической инициативе — то есть анархии. Наоборот, вождение армии «на коротком поводу» — путем отдачи ясных, точных и чеканных приказаний — дает возможность главнокомандующему в любую минуту чувствовать пульс операций и владеть положением.

В битве на Марне полководчество XIX века с его порождающими анархию директивами было побеждено полководчеством XX столетия — полководчеством «на коротком поводу».

Румянцов со своим «стой, ребята!» в критическую минуту более жизнен и более современен, чем Мольтке в тиши своего удаленного на сотни верст от поля сражения кабинета.

* * *

Идеальный тип полководца — это, конечно, монарх, с верховной властью сочетающий полководческие дарования. Примеры Петра Великого, Наполеона, Густава Адольфа и Фридриха II показывают нам как огромную выгоду подобного сочетания, так и чрезвычайную его редкость.

Коль скоро монарх не является военным гением или просто талантом — его долг предоставить всю полноту власти облеченному его доверием главнокомандующему. Вмешательство монарха в ведение операций связывает руки главнокомандующему и умаляет его авторитет, рискуя при таких обстоятельствах пагубно отразиться на ходе кампании. Мы можем видеть это на примере Александра I, стеснившего Кутузова в аустерлицкую кампанию 1805 г., и Николая I, сведшего на нет Витгенштейна в Болгарии в 1828 г. Оба эти государя, впрочем, сами сознали вред подобного рода вмешательства. Бенигсен в 1807 г., Дибич в Забалканском походе 1829 г. действовали уже совершенно самостоятельно. Однако, передав необходимую полноту власти главнокомандующему, монарх обязан лично вмешиваться в его распоряжения всякий раз, как высшие интересы государства — интересы Политики — того требуют. Политика никогда не должна терять контроля над Стратегией.

Решение Императора Александра I на совете в Сомпюи идти на Париж — вопреки Шварценбергу и союзным кабинетам — блестяще закончило в шесть дней рисковавший иначе затянуться на долгие месяцы поход 1814 года. Александр II личным своим вмешательством после Третьей Плевны воспрепятствовал отступлению за Дунай и настоял на продолжении кампании. Наконец, Император Николай II, видя летом 1915 года неизбежную катастрофу и полную растерянность Ставки, лично стал во главе Действовавшей Армии.

Условия ведения войны в XX столетии: миллионные армии и напряжение всего государственного организма, — заставляют монарха возглавлять вооруженные силы страны лишь в критическую минуту — и только на очень короткое время. В русских условиях — не свыше двух-трех месяцев. Венценосец должен считать свое пребывание на посту Верховного лишь временным и притом — кратковременным. У него есть другие дела — значительно более важные, чем возглавление Действующей Армии. Кроме того, опыт 1917 г. трагически доказал необходимость для монарха находиться все время в столице — у рычага правительственной власти. Нельзя делать хорошо два дела одновременно.