Купить в нашем магазине
Глава 14.
Восточным людям доверять нельзя. И нельзя установить с ними сколь-либо прочного мира, ибо они нарушат его в тот же час, как они увидят в том выгоду и соберут достаточно сил для набега. Мир на Кавказе можно достичь, лишь разгромив противника окончательно, так, чтобы он не смог уже восстановить силы. Иначе война не будет иметь конца, и кровь будет литься год за годом с перерывами на очередные лживые «замирения». Эту истину поручик Константин Стратонов понял давно. А в это лето очередной раз подтвердилась она. Много ли воды утекло с того дня, как Шамиль заверял русских посланников в своей покорности русскому Царю и обещал впредь не совершать набегов? Но, вот, матёрый волк зализал раны и напал на село Иргиной. Нападение, впрочем, не увенчалось большим успехом. Имам повёл своё полчище на Аргуани, но был разбит.
Однако, русское командование допустило большую ошибку. Допустило не теперь, а ещё раньше – когда не помешало Шамилю укреплять Набатную гору, ставшую ныне почти непреступной крепостью.
Набатная гора или в переводе на аварский Ахульго, была окольцована другими горами: возвышающейся над Сулаком Салатау на севере, Гимринским хребтом на востоке, Андийским – на западе, и Бетлинской грядой – на юго-западе. Северную подошву Ахульго омывала река Андийское Койсу, образуя полуостров, разделённый в свою очередь надвое бурной Ашильтой. Два утёса взмывали ввысь от её берегов – Старое Ахульго на западе, и Новое Ахульго на востоке. Расположенные на их вершинах одноимённые аулы сообщались между собой, благодаря узкому бревенчатому мостику, протянутому над пропастью глубиной в 40 метров.
Над этими величественными утёсами высилась ещё одна скала - Шулатлулго или Крепостная гора. Лучшего места для боевой позиции представить себе было трудно. Ибо вершина скалы представляла собой стометровую ровную площадку. Мастер Сурхай воздвиг на ней небольшой аул, одна из саклей которого возвышалась над остальными. Сурхаева башня – так с той поры прозвали Шулатлулго. С этой башни, господствующей надо всеми окрестностями, хорошо видно было всякое передвижение русских войск, которые мюриды могли расстреливать безо всякой помехи…
В этой-то крепости и затворился Шамиль со своим войском, их семьями, четырьмя тысячами пленных… Само войско насчитывало лишь тысячу сабель, но, чтобы только добраться до них, нужно было положить немало русских жизней! Имам успел надёжно укрепить свой бастион, опоясав его траншеями и окопами, воздвигнув каменные укрепления с бойницами.
Взять Набатную гору надлежало Чеченскому отряду под командованием генерала Граббе. Граббе по праву считался одним из лучших генералов, на которого смело можно было возлагать большие надежды. Павел Христофорович окончил Сухопутный шляхетский кадетский корпус и с шестнадцати лет доблестно служил России, не пропустив ни одной кампании. Прейсиш-Эйлау, Голомин, Фридланд – с этих скорбных для каждого русского сердца страниц начинался его ратный путь. После Тильзита он жил в Кракове, состоя адъютантом генерала Ермолова. Уже в 21 год Граббе, как отличный офицер, был командирован тогдашним военным министром Барклаем-де-Толли военным агентом в Мюнхен.
В канун войны он стал уже адъютантом самого Барклая. До начала открытых сражений генерал направил его в качестве парламентера во французскую армию с тайным поручением разузнать о месте главной французской армии и численности её. Это рискованное поручение было исполнено Павлом Христофоровичем блестяще, и он лично доложил обо всём виденном Государю.
Граббе участвовал практически во всех значимых сражениях кампании 1812 года. А в 13-м был направлен в партизанский отряд Вальмодена, с которым участвовал в набегах, произведенных на разбросанные части французской армии. По завершении же Заграничного похода и возвращении в Россию молодой офицер стал членом Союза Спасения, позже переименованного в Союз Благоденствия. Впрочем, когда тот объявил о своём самоупразднении, Павел Христофорович прекратил всякую подпольную деятельность и не принял никакого участия в декабрьском восстании. Благодаря этому, пробыв четыре месяца под арестом, он был совершенно оправдан.
А дальше вновь были привычные ему поля сражений… Турецкая кампания, Польская, и, вот, наконец, Кавказ… Здесь его Чеченскому отряду была указана лишь общая цель действий. Средства же к достижению оной генерал должен был избирать сам, исходя из обстоятельств. В его распоряжение были предоставлены все военные средства не только Кавказской линии, но и Северного Дагестана, который временно подчинен был ему во всем, что касалось до военных действий.
Прежде чем ударить на Шамиля Граббе решил отправиться в Чечню и разгромить ближайшего союзника имама Ташав-Хаджи Эндиреевского, давно тревожащего верные России селения. Подготовку к походу удалось провести в тайне, и русские войска так внезапно подошли к крепости Ташав-Хаджи, что храбрый горец был застигнут спящим. По приказу Граббе крепость была сожжена. Нанеся два крупных поражения чеченцам и придав огню их аулы, Павел Христофорович двинулся на Ахульго.
Всё это время Константин изнывал от бездействия. Будучи прикомандирован к Эриванскому полку Карла Карловича Врангеля, он вынужден был оставаться вместе с ним в резерве в то время, как его брат вместе с Граббе готовился к решительной схватке с Шамилём.
И Павел Христофорович, и Стратонов-старший прекрасно понимали, что взять такую природную крепость, как Ахульго, «в лоб» невозможно, а потому предпочтение было отдано осадной тактике.
Перво-наперво решено было овладеть Сурхаевой башней, где укрепилась сотня самых отчаянных мюридов во главе с Али-беком. Более двух недель ушло на осадные работы. Дороги приходилось высекать прямо в скалах, а туры для оружий заполнять камнями за недостачей земли.
Лишь на рассвете 29 июня русские батареи провели артподготовку, открыв огонь по башне, а следом батальоны Апшеронского и Куринского полков с трех сторон ринулись ввысь, карабкаясь по склону, крутизна которого превышала 45 градусов. Несмотря на шквальный огонь, коим были встречены атакующие, солдаты добрались до вершины и вступили в жестокий бой с защитниками башни. В помощь им подоспел батальон Кабардинского полка, но даже общие усилия оказались тщетные – в этот день Сурхаева башня выстояла, хотя многие её защитники, включая Али-бека, погибли.
Пять дней спустя Павел Христофорович довершил начатое. Русская артиллерия до вечера бомбардировала непокорный утёс, и когда с наступлением темноты солдаты поднялись на вершину по ставшему куда более отлогим от попадания ядер и гранат склону, по ним не раздалось ни единого выстрела – все защитники Сурхаевой башни были мертвы.
Теперь предстояло сконцентрировать усилия на самом Ахульго. К вящей радости Константина Павел Христофорович срочно вызвал из Южного Дагестана три батальона пехоты Врангеля с орудиями. Именно колонне Карла Карловича Граббе отводил главный удар в намеченном штурме.
Утром 16 июля русская артиллерия обрушила жестокий огонь на укрепления мюридов. После артподготовки батальоны пошли на приступ. Полковник Врангель сам вёл в атаку своих людей. Несмотря на страшные потери от огня горцев, косившего солдат целыми шеренгами, бойцы, воодушевляемые примером своих офицеров, отважно стремились вперёд.
Вот, наконец, пробились к боковым башням и сошлись с противником лицом к лицу. Константин побывал в многих битвах с горцами, но такого ожесточённого сопротивления он ещё не встречал. На него самого бросились сразу четверо головорезов, которых поручик разбросал в разные стороны, тут же изрубив двоих. Но немедленно на него налетел пятый, дравшийся отчаянно, но не слишком умело для горца. Стратонову не стоило большого труда проткнуть его. Но, когда обливающийся кровью мюрид стал оседать, и с него свалилась чалма, Константину стало не по себе. По плечам сражённого горца рассыпались густые, тёмные косы… Неумелый мюрид оказался переодетой в черкеску женщиной. Выходит, не только шамилёвская тысяча в бой пошла, но и бабы их с ними? Ну и дела! Из баб вояки хоть и не Бог весть какие, но злобы и ярости в них и без воинского умения достанет, чтобы наших душ не один десяток в рай отправить!
А мюриды налетали и налетали со всех сторон, не давая опомниться. И сам уже получил Константин два удара добрых, и уже не мог разобрать в чьей крови он – в своей или вражеской – только знай отбивался на все стороны, уже не разбирая, кто перед ним, мюрид или ошалевшая от ненависти баба…
Две башни были взяты. Хоть и немалой кровью, а успех достигнут был – теперь бы не остановиться, развить его!
Внезапно что-то пошло не так. Стратонов не сразу понял, отчего смешались русские ряды, и лишь пробиваясь к окружённому и слабеющему от ран Карлу Карловичу, осознал: оставленные в резерве батальоны, вдохновлённые героизмом передового, не устояли и бросились на выручку, не дождавшись приказа…
Несчастные! Да разве ж можно по узкому перешейку этому да такой оравой?! Полторы тысячи штыков сгрудилось! Быстро не продвинуться такой массой, затряли, замешкались и, как куры в ощип угодили! Накрыли их мюриды огнём изо всех бойниц и завалов… А те, устилая трупами каждый метр, рванулись вперёд, уже забыв обо всём, и во второй ров упёрлись, что под перекрестным огнём двух скрытых капониров находился. Захлопнулся капкан! Впереди ров, позади горы трупов, закрывшие путь отхода…
Отбиваясь от наседавших горцев и заслоняя собой тяжело раненого полковника, Константин с ужасом увидел, как в жуткой давке мечущиеся, как загнанные звери, русские солдаты срываются в пропасть. Ими некому командовать! – пронеслась мысль. Выбило в этой бойне большинство офицеров из строя! Выбило, как Карла Карловича, как…
- Слушай мою команду!!! – Константин сам не узнал своего охрипшего голоса. Но голос оказался достаточно зычен, чтобы долететь до сражающихся бойцов.
- Держать строй! Раненых подобрать! Отступаем на нижний гребень!
Имел ли он, поручик, право отдавать подобные приказы в этой сече? Да не всё ли равно! Солнце садится, и гибнут, гибнут батальоны бездарно и страшно в кровавом месиве… И уже не могут они идти вперёд. И удержать таким геройством взятое не могут. Могут только погибнуть. Все до единого… Но разве может офицер допустить, чтобы просто так, как скот на бойне, погибли солдаты?
- Отступаем на нижний гребень! За мной! Держать строй!
Если превысил полномочия, пусть судят его там, внизу… Но здесь, в этом аду, он спасёт остатки батальонов. И эти жизни стоят… погон поручика, кои так долго выслуживал он…
Им всё-таки удалось пробиться на нижний гребень, забрав с собой Карла Карловича и часть прочих раненых, кого достало сил унести. Здесь, уже в полутьме, Константин лицом к лицу столкнулся с братом. Юрий с небольшим отрядом спешил к гибнущим батальонам с приказом Граббе отступить…
- Да мы уж и так… - вымолвил Константин, утирая со лба перемешавшуюся с потом кровь. – Всё, Ваше Превосходительство, батальонов Врангеля больше нет…
- Ты жив – с меня довольно… - дрогнувшим голосом откликнулся Юрий, обнимая его.
- Плагиат… - усмехнулся поручик, вспомнив, что такими славами Кутузов приветствовал Багратиона после Шёнграбена. – Ты с объятиями-то полегче… Мне они тоже пару отметин оставили…
Только сейчас Стратонов-младший почувствовал, что тело его сочится кровью многочисленных ран, и силы начинают оставлять его. Юрий тотчас расстелил свой плащ и, уложив на него Константина, велел немедленно позвать лекаря.
- Полно! – отмахнулся поручик. – У лекарей нынче работы с избытком. А я уж давно, что пёс стал. Дерут меня в драках другие собаки, а на мне все шрамы сами собой затягиваются.
- Не мели вздор, - прервал его Юрий. – Ты, братец, настоящий герой нынче! Я горжусь тобой. И отец бы гордился. И князь Пётр Иванович… О подвиге твоём я Государю самолично доложу. Он знает, что я ради родства на красное слово не способен.
- А я, признаться, готовился под трибунал за нарушение приказа отправиться.
- Трибунал! Да за такой подвиг тебе георгиевский крест с бантом пожалован должен быть! И будет пожалован!
- Бог с ним, с крестом… - махнул рукой Константин, которого в этот момент вдруг начисто перестали волновать награды и звания, о которых он так мечтал ещё вчера. – Ты мной гордишься – мне это лучшая награда. Я всегда хотел быть достойным братом генерала Стратонова.
- Балда, - улыбнулся Юрий, покачав головой. – Хоть и герой, а всё одно балда.
- Не взыщите, ваше превосходительство, таким уродился, - рассмеялся в ответ поручик и, закрыв глаза, провалился в глубокий сон, так и не дождавшись разрывающегося между страждущими лекаря.
Глава 15.
Ранения Константина по счастью не оказались серьёзными, и через несколько дней он вновь был в строю. Однако, понесённые 16 июля потери ставили под вопрос намеченную стратегию. Вдобавок среди личного состава участились болезни, что всегда является следствием долгих стоянок в местах кровопролитных боёв, где сам воздух отравлен трупным ядом. Снабжение столь значительного войска также стало испытывать перебои.
Положение горцев было не лучше. В крепости скопилось множество больных и раненых, пути снабжения были перерезаны русской армией.
Такое положение дел заставило Граббе начать переговоры.
- Отправляйтесь к Шамилю и передайте ему условия капитуляции, - таков был приказ Павла Христофоровича. – Кажется, вы уж с ним знакомы.
- Я бы охотнее повёл на него наши передовые части! – воскликнул Стратонов.
- Понимаю вас, Юрий Александрович, но мы не можем допустить ещё одной бессмысленной бойни.
- Однако, если Шамиль примет условия капитуляции, то это лишь затянет войну! Он вновь поклянётся в верности, залижет раны, а через пару лет…
- Вновь начнёт разбойничать? – Граббе покачал головой. – Если он примет условия капитуляции, то такой возможности у него не будет.
- В таком случае он не примет их.
- Возможно. Но нужно попробовать. Мы должны думать о наших людях. Мы не можем войти в Ахульго по трупам наших солдат… Не можем допустить, чтобы наша победа стала Пирровой.
Возразить на это было нечего, и Юрий отправился с очередным «посольством» к имаму-бунтовщику. Граббе требовал, чтобы тот отдал своего сына аманатом, а сам со своими мюридами сдался русскому правительству с тем, чтобы то назначило им место жительства и содержание. Всё оружие должно было передаться русскому командованию, а оба Ахульго стать на вечные времена землею Императора Всероссийского, на которой горцам не будет дозволено селиться без соответствующего разрешения.
Переговоры, сопровождаемые непрерывной канонадой, длились четыре дня, но, как и следовало ожидать, ни к чему не привели. В планы Шамиля никак не входило быть поселенным в какой-нибудь русской глуши под надзором. Этот человек жаждал власти и верил… Стратонов не мог решить, во что больше верил имам: в того, чьему имени служил, или в самого себя, в свою звезду. А, может, одно не отделялось от другого у человека, считавшего себя избранником своего бога…
17 августа исполнилось желания Стратонова – после неудачи переговоров он повёл на штурм три сформированные для оного колонны. Солдаты, уже приноровившиеся к местности, быстро поднялись на скалу, несмотря на град камней и пуль. На передовом укреплении их встречали мюриды под командованием самого Сурхай-кадия. Бились они, как всегда, отчаянно. Никто не искал спасения, и почти все, включая самого Сурхая, нашли в итоге свою смерть на русских штыках. Стратонов закрепился на новых позициях в непосредственной близости от Нового Ахульго и теперь предвкушал финальную битву с самим Шамилём, которая неминуемо должна была завершиться викторией.
Но хитрый имам отнюдь не спешил встретить свою смерть. Теперь уже он пожелал вести переговоры и выслал к генералу Граббе в заложники своего старшего сына Джамалуддина, исполнив таким образом первое требование капитуляции.
- Проклятье! – досадовал Юрий. – Мы могли бы взять крепость за считанные дни, а теперь вновь теряем время, давая разбойникам зализать раны и измыслить какую-нибудь подлость!
- Не кипятись, - Константин был на редкость безмятежен. – Не больно-то им удастся зализать раны в таких условиях.
- Зато придумать какой-нибудь ход, который будет нам дорого стоить, вполне может удаться. Шамиль – это гремучая змея. Один Бог знает, на что способен его изворотливый ум. Он затягивает время и наверняка не напрасно! Поэтому я предпочёл бы идти вперёд, не останавливаясь, пока этот человек не будет в наших руках живым или мёртвым.
- Павел Христофорович – человек на Кавказе новый. Он отличный военачальник, но ему пока не достаёт знания характера нашего противника, - согласился Константин. – А, признайся, Юра, тебе не терпится взять в плен твоего недавнего визави?
- Скорее, мне не терпится скрестить с ним саблю.
- Не тебе одному…
- Ну-ну, - Стратонов потрепал брата по затылку, - этот противник вам, поручик, покамест не по чину!
Зная воинственный настрой Юрия, на очередные переговоры Граббе отправил генерала Пулло, но и его усилия не увенчались успехом. Шамиль не мог согласиться отдать себя в волю русского правительства и настаивал, чтобы ему было дозволенно жить в горах. Но такой исход означал бы скорее капитуляцию русских. Посему после трёхдневного перемирия Павел Христофорович вновь бросил войска на приступ.
22 августа было взято Новое Ахульго, откуда горцы успели поспешно отправить многих женщин и детей в Ахульго Старое… Те же жёны, что решили до конца разделить судьбу своих мужей, вновь вышли сражаться с русскими. Сражались они даже без оружия, сражались от отчаяния и от отчаяния же сами бросались на русские штыки. Их вера не позволяла им попасть в руки неверных – вот, почему бились они с таким безумием, ища своей смерти…
Из защитников Нового Ахульго в живых не осталось никого. По взятию аула Граббе приказал Стратонову, ожидавшего своей «партии», идти на штурм Старого Ахульго – последней цитадели Шамиля, где заперся он сам с женой, малолетним сыном, сестрой, несколькими сотнями мюридов и их семьями.
Солдаты были настроены, как нельзя лучше, и шли в бой «на уру». Ворвавшись в крепость, они тотчас опрокинули штыками его защитников. Бой разгорелся в самом ауле. И, пожалуй, во всю свою жизнь не видел Стратонов более безумного сопротивления. В бой бросились даже дети, бросавшие камни в штурмующих. Матери хватали младенцев и, прижимая их к груди, бросались в бездну ущелья, чтобы не попасть в плен. Целые семьи затворялись в своих саклях и предпочитали сгореть заживо, нежели сдаться победителям.
Юрий несколько раз призывал непокорных сложить оружие и вверить себя милости русского правительства, которое уж точно не причинило бы ни малейшего вреда женщинам и детям, но в ответ звучали выстрелы и проклятья. Некоторые мюриды, уже тяжело раненые и истекающие кровью, делали вид, что согласны сдаться. Но когда кто-либо из русских приближался, чтобы принять у них сдаваемое оружие, те из последних сил наносили этим оружием вероломный удар…
Кое-кто из горцев засел в пещерах, вырытых в отвесном берегу Койсу. Наиболее ловкие и смелые солдаты спускались к ним на верёвках, чтобы выбить их оттуда. Но эта часть уже выигранной битвы уже мало интересовала Юрия. С середины боя, когда аул был уже в руках русских, он неустанно искал среди сражающихся Шамиля. Искал и не находил…
Когда-то имам Кази-Магома бился с русскими в полном окружении и пал, попытавшись прорваться из него. Шамиль прорывался тогда вместе с ним и уцелел… Но в этот раз никто не прорывался из крепко сомкнутых русских тисков… И в то же время того, кто был главной целью штурма, не было ни среди многочисленных убитых, ни среди немногих пленных.
Шамиль исчез, словно растворился в воздухе, и этот факт не позволял Стратонову испытать полной радости от созерцания русских знамён, развивавшихся над обеими непреступными башнями-утёсами… Несколько дней он самолично допрашивал пленных, но ничего не смог добиться от них. Хотя очень может быть, что они и в самом деле ничего не знали о судьбе своего предводителя…
Армия возвращалась на свои позиции. Она одержала действительно большую викторию, её солдаты вновь показали себя истинными героями. Но Юрий не чувствовал победы. В канун отхода от Ахульго он с мрачным видом сидел у костра, кляня последнее перемирие. Ведь как чувствовал, что замышляет что-то попавший в западню зверь! Как чувствовал, что нужно скорее двигаться вперёд, не дать ему опомниться! А не смог донести этого до Павла Христофоровича… Отличный боевой генерал, он думал о жизнях своих подчинённых, до последнего надеясь сберечь их, склонив Шамиля к капитуляции. Он ещё не знал, что такое Шамиль! А Стратонов знал. Ещё в ту первую встречу с ним понял…
- Ваше превосходительство, на тебя посмотреть – так мы точно очередной Аустерлиц пережили! – Константин подошёл неслышно, сел рядом, беззаботно поигрывая красивым кинжалом, взятым в качестве трофея в последнем бою. – Мы уничтожили всё это полчище! Разрушили их укрепления. Может, и самого-то имама в живых нет.
- Он жив, Костя, - покачал головой Юрий. – Я чувствую. Я уверен. А если так, то всё прочее уже маловажно… Таких полчищ он наберёт сколько угодно – Чечня и Дагестан ещё не оскудели головорезами. Помяни моё слова, братец, эта наша победа всего лишь пролог новой большой войны. Он отлежится недолго и вновь поднимет своё знамя в каком-нибудь чеченском ауле. И за ним, чудом спасшимся, пойдут тысячи! И всё начнётся сызнова… И так кровь, что мы пролили здесь, станет лишь малой долей той крови, которая потребуется, чтобы залить тот пожар, что он разожжёт.
- Чёрт побери, послушать тебя – так впору запить от хандры! Нет уж, довольно! К чёрту Шамиля, к чёрту мюридов и всю эту войну. Я выхожу в отставку, Юра, вот что. Я тогда, 16 числа, решил, что если Ахульго возьмём, и башка моя здесь с плеч не слетит, то всё – подам прошение об отставке. Не хочу, чтобы моя жена осталась вдовой, а мой будущий сын, не узнавший меня, сиротой.
- Я рад, что ты, наконец, принял это решение, - одобрил Юрий. – Поезжайте с Лаурой в Москву. Вы давно заслужили ваше счастье.
- Ну, а ты, старый вояка? Будешь теперь гоняться по горам за своим Шамилём?
- А на что я ещё гожусь? Пока будет воля Государя, чтобы я оставался здесь, буду искать Шамиля и усмирять непокорных. Откроется иной фронт – отправлюсь туда, коли Император прикажет.
Обрисовав этот простой и строго очерченный приказом план, Стратонов подумал о Софьиньке. Эти несколько дней он не писал ей. А, пожалуй, пора. По возвращении к постоянному месту дислокации можно будет, наконец, отправить все те письма, что скопились за месяцы осады. Должно быть, она уже заждалась вестей о нём, как и он о ней… Ангел мой, Софья Алексеевна, как-то вы там живёте? Поздорову ли? Как идут ваши дела с Клюквинкой? И зачем-то вам ещё и эта ноша!.. Впрочем, вы, без сомнения, возвратите это заброшенное родовое гнездо к жизни, как когда-то вернули того, чьё сердце навсегда принадлежит вам, и перед чьими глазами стоит теперь ваш светлый образ, заставляя его забыть войну, Ахульго, проклятого Шамиля и всё, и всех…
| 
