Епископ Максим (Михаил Александрович Жижиленко) родился 2 марта 1885 г. в г. Калише (Польша) в семье окружного прокурора. В 1912 г. он окончил С.-Петербургскую гимназию и в 1912 г. медицинский факультет Московского университета. Будучи еще студентом университета, Михаил женился на курсистке, вместе с которой прожил всего полгода, ибо она скончалась вследствие невозможности перенести беременность. Покоряясь воле Божией, оба супруга ни при каких условиях не захотели искусственно прерывать беременность, хотя и знали о том, что она грозит почти неизбежной смертью. Впоследствии свою покойную супругу владыка Максим называл праведницей. После окончания обучения Михаил работал сначала врачом министерства путей сообщения в г. Благовещенске и в Москве. С начала I Мировой войны до января 1918 г. он участвовал в боевых действиях в Галиции врачом Кубанского пластунского батальона. После октябрьского переворота и окончания войны Михаил занимал различные медицинские должности, в том числе и в красной армии. Примечательно, что в августе 1919 г., будучи главным врачом полевого госпиталя красной армии, Михаил находился в плену у казаков знаменитого генерала Мамонтова (данные Православного Свято-Тихоновского богословского института).

Из воспоминаний И. М. Андреевского (псевдоним проф. И. Андреева): “Будучи всегда религиозным человеком, владыка, еще будучи мирским, познакомился со святейшим патриархом Тихоном, которого глубоко чтил. Патриарх очень любил доктора Жижиленко и часто пользовался его советами. Их отношения со временем приняли характер самой интимной дружбы. По словам владыки Максима, св. патриарх доверял ему самые затаенные мысли и чувства... Незадолго до своей кончины, св. патриарх Тихон высказал мысль о том, что, по-видимому, единственным выходом для Русской Православной Церкви сохранить свою верность Христу — будет в ближайшем будущем уход в катакомбы. Поэтому св. патриарх благословил профессора доктора Жижиленко принят тайное монашество, а затем, в случае, если в ближайшем будущем высшая церковная иерархия изменит Христу и уступит советской власти духовную свободу Церкви, — стать тайным епископом!...(“Епископ Максим Серпуховской (Жижиленко) в Соловецком концентрационном лагере”, “Православный путь”, 1951 г.).

Рассказывал владыка Максим и о некоторых разногласиях с патриархом Тихоном. Главное из них заключалось в том, что святейший был оптимистически настроен, веря, что все ужасы советской жизни еще могут пройти и что Россия еще может возродиться через покаяние. Владыка же Максим склонен был к пессимистическому взгляду на совершающиеся события и полагал, что мы уже вступили в последние дни предапокалиптического периода”

Будучи духовным сыном о. Валентина Свенцицкого, Михаил в конце 1927 г. отделился от митр. Сергия (Страгородского). Впоследствии, перед своей кончиной, о. Валентин вернулся к митр. Сергию. По свидетельству о. Михаила Польского, при прямом участии Михаила Жижиленко серпуховским духовенством и мирянами был составлен акт об отходе от митр. Сергия (Страгородского) от 30го декабря 1927 г.. Вот его текст:

“Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

Не находя для себя более возможным оставаться на том скользком и двусмысленному пути, на который Вы своей декларацией и распоряжениями поставили всю Православную Церковь, и

1. Декларация Ваша от 16 июля, указ от 20 октября и все, что известно о Вашем управлении Церковью, с очевидностью говорит о том, что Вы поставили Церковь в зависимость от гражданской власти и лишили ее внутренней свободы и самостоятельности, нарушая тем и церковные каноны и идя вопреки декретам гражданской власти.

2. Таким образом, Вы являетесь ничем иным, как продолжателем т. н. "обновленческого" движения, только в более утонченном и весьма

3. Результат Вашей политики у нас налицо. Верующие г. Серпухова, взволнованные Вашими распоряжениями, охвачены сильнейшей тревогой и недоумением за судьбы св. Православной Церкви. Мы, их пастыри, поставленные Вами на двусмысленный путь, не только не можем внести успокоение в их сердца и умы, но вызываем с их стороны подозрение в измене делу Православия и переходе в лагерь "обновленчества".

Все это повелительно заставляет нас дерзновенно возвысить свой голос и прекратит теперь уже преступное с нашей стороны замалчивание Ваших ошибок и неправильных действий и, с благословения Димитрия, епископа Гдовского, отмежеваться от Вас и окружающих Вас лиц. Уходя от Вас, мы не отходим от законного патриаршего местоблюстителя митрополита Петра и отдаем себя на суд будущего собора. Да не поставит нам тогда в вину этот желанный собор, единый наш правомочный судья, нашего дерзновения. Пуст он судит нас не как презрителей священных канонов святоотеческих, а только лишь как боязливых за их нарушение”.

повинуясь голосу совести и долгу пред Богом и верующими, мы, нижеподписавшиеся, порываем каноническое и молитвенное общение с Вами и т. н. "Патриаршим Синодом " и отказываемся признавать Вас заместителем местоблюстителя патриаршего престола на следующих основаниях: опасном виде, ибо, заявляя о незыблемости Православия и сохранении каноничности, Вы затуманиваете умы верующих и сознательно закрываете от их глаз ту пропасть, к которой неудержимо влекут Церковь все Ваши распоряжения.

20 мая 1928 г. Михаил Жижиленко был тайно посвящен в диаконский сан иосифлянским еп. Димитрием (Любимовым) в Петроградском соборе Воскресения Христова, а на следующий день. — во священника. В сентябре того же года о. Михаил, продолжая работать врачом, принял монашеский постриг (по другим данным — в конце 1925 г.) с именем Максим в память преп. Максима Исповедника.

Из показаний еп. Максима во время следствия: “После смерти мой жены в 1910 г. меня все время влекло уйти от мирской жизни в монашество, но прежнее состояние монастырской жизни меня не устраивало. Меня влекло на Афон, в Грецию, но туда мне попасть не удавалось. После пережитого мною на фронте войны, где я стремился попасть в полк, чтобы этим самым возможно покончит свою жизнь, но мне этого также не удалось, у меня еще больше стало желание удалиться в другой духовный мир. Работая И, врачом в Таганской тюрьме, я в 1927 г. был сильно болен, и врачами почти что был приговорен к смерти. В марте месяце 1928 г. я решил собороваться и дал обет, что, если я;. поправлюсь, то приму сан священника. После соборования я стал быстро поправляться и, оправившись от болезни, решил посвятиться. Духовником моим был о. Валентин Свенцицкий, который служил в церкви Большой Крест на Ильинке, знал я его как хорошего проповедника и ходил в церковь, где он служил. Посвящаться я поехал к Димитрию Гдовскому в Ленинград 19 мая 1928 г., со мною вместе поехал дьякон церкви Большой Крест Никодим Меркулов, который посвящался в священники. Поехал я посвящаться к Димитрию Гдовскому потому, что я его к считал действительно православным епископом. Убеждение о том, что Димитрий Гдовский является действительно православным епископом, я получил после наших бесед с моим духовником, священником Валентином Свенцицким, который был в общении с Димитрием Гдовским и который меня убеждал в том, что митр. Сергий, являясь руководителем Православной Церкви, в своих действиях как бы заигрывает с властью, старается Церковь приспособит к земной жизни, но не небесной. Во время моего посвящения в Ленинграде, в маг месяце 1928 г., в храме Воскресения-на-Крови, когда меня там поздравляли, ко мне также подошел с поздравлениями Новоселов Михаил Александрович, с которым я здесь первый раз познакомился. На другой день меня посвятили в священники, и после этого я уехал в Москву и до сентября месяца 1928 г. я был в Москве, продолжая работать врачом, но в душе нося сан священника. Кроме этого мне, самое главное, хотелось иметь не сан священника, а быть просто монахом, и больше никем. Поэтому я в сентябри 1928 г. поехал опять к Димитрию Гдовскому один и стал просить его посвятить в монахи, но он сначала несколько упирался, мотивируя каноническими правилами, потом посвятил меня в монахи и после этого я уехал в Москву” (“Дело по обвинению Троицкого, Красновского и других”, бывший архив УКГБ г. Москвы и Московской области, т. I).

Вопрос о поставлении тайных епископов возник сразу, как только руководителям иосифлян стало ясно, что открытое существование станет вскоре невозможным. Он приобрел особое значение для сохранения и увеличения руководителей катакомбного движения в связи с массовыми арестами духовенства и верующих. До сего времени в Серпухове архиереем значился еп. Арсений (Жадановский), постоянно пребывавший в ссылках. В марте-апреле 1928 г. от него перестали приходить всякие вести, и разнесся повсюду устойчивый слух, что он умер или расстрелян. По прошению серпуховской депутации, возглавляемой прот. Александром Кремышанским, иосифлянские архиереи Димитрий (Любимов) и Сергий (Дружинин) тайно посвятили о. Максима 12 октября (по другим данным — в феврале) 1928 г. во епископа в Петроградском храме на Пискаревке. Это было первое поставление иосифлянами катакомбного архиерея. Всего же насчитывается более двадцати тайных иосифлянских архиерейских хиротоний. К сему времени в ИПЦ было уже поставлено свыше десяти тайных архиереев, среди которых были епископы Марк (Новоселов) Сергиев-Посадский, Уар (Шамарин) Липецкий и др. Известно также, что вскоре епископ Арсений (Жадановский) дал о себе знать, и существование двух архиереев на одной кафедре вызвало определенное нестроение в среде паствы. Но после ареста еп. Максима оба архиерея примирились, испросив друг у друга прощения. В Серпухове в самое короткое время все 18 приходов перешли к владыке Максиму. В соседней Коломне произошло тоже самое. Значительная часть приходов Звенигорода, Волоколамска, Переяславль-Залесского и других городов последовали примеру Серпухова.

Из показаний епископа Максима во время следствия: “В начале октября 1928 г. я получил по почте от Димитрия Гдовского письмо, в котором он просил меня приехать к нему для посвящения в епископы, и на другой день я поехал к нему в Ленинград. Когда я явился к нему, он мне сказал, что "я предполагал вас посвятить в епископы, но в силу некоторых сомнений этот вопрос пока отложим", и просил прийти на другой день, когда окончательно вопрос разрешится. Я ему говорил, что чувствую себя неопытным и недостойным этого звания, но он мне сказал, что по его убеждению я могу быть в этом сане. 12го октября состоялось посвящение меня в епископы. Он сказал мне, чтобы я не говорил никому в Москве о том, что я посвящен в епископы. После этого я опять был в Москве и 8го января 1929 г. ко мни явилась делегация из Серпухова в лице протоиер. Александра Владычинского и старосты, или помощника старосты, кажется Костина,... и диакона Иринарха, которые мне сказали, что "мы обращались к Димитрию Гдовскому просить епископа для управления епархией, и он указал нам на вас ". Я решил поехать, так как заключил, что это делается в интересах Православной Церкви. Будучи уже епископом в Серпухове, я в феврале 1929 г. ездил к Димитрию Гдовскому доложить, что я вступил в исполнение своих обязанностей. С ним у меня помимо этого был разговор исключительно по церковным делам и о деталях архиерейской службы” (“Дело по обвинению Троицкого, Красновского и других”, бывший архив УКГБ г. Москвы и Московской области, т. I).

С января 1929 г. епископ Максим, известный в то время как “таганский старец”, т. к. в 1920х гг. работал врачом в Таганской тюрьме, проживал с Серпухове, возглавляя иосифлянское движение Московской и части Ярославской областей, а после ареста епископа Алексия (Буй) окормлял также и воронежских иосифлян. Существуют различные, порой противоречивые свидетельства об отношении владыки Максима к сергианским архиереям и их пастве в разное время. Бывало, что следуя каждый в свой храм, в Серпухове встречались иосифлянский епископ Максим и сергианский епископ Мануил (Лемешевский). Оба епископа делали друг другу легкий поклон и продолжали свой путь, хотя сопровождавшая их паства не отличалась взаимной дружелюбностью. Положение несколько изменилось после ареста епископа Максима.

24 апреля 1929 г. владыка Максим был арестован ОГПУ и приговорен к пяти годам лагеря. В конце ноября того же года, он был помещен в Соловецкий лагерь, где работал врачом и, заведовал тифозным бараком. Вместе с епископами Виктором (Островидовым), Нектарием (Трезвинским) и Иларионом и (Бельским), а также другими священнослужителями, он совершал тайные богослужения в лесу. Существует упоминание о том, что владыка Максим участвовал на Соловках в тайных архиерейских хиротониях.

Из воспоминаний И. М. Андреевского: “Еще за неделю до прибытия доктора Жижиленко, нам сообщили наши друзья из канцелярии санитарной части, что новоприбывающий врач — человек не простой, а заключенный с особым "секретным " на него пакетом, находящийся на особом положении, под особым надзором... он, будучи главным врачом Таганской тюрьмы в Москве, одновременно был тайным епископом, нося имя Максима, епископа Серпуховского. конечно, тоже не верили в ее существование. И вдруг, — живое свидетельство: первый катакомбный епископ Максим Серпуховской прибыл в Соловки... Он еще раз подтвердил, чтобы я никогда не брал благословения у упорных "сергиан". "Советская и катакомбная Церкви — несовместимы", — значительно, твердо и убежденно сказал владыка Максим, и помолчав, тихо добавил: "Тайная, пустынная, катакомбная Церковь анафематствовала сергиан и иже с ними".(“Епископ Максим Серпуховской (Жижиленко) в Соловецком концентрационном лагере”, “Православный путь”, 1951 г.).

После обмена мнений по общим вопросам, мы все трое врачей сказали новоприбывшему, что нам известно его прошлое, причина его ареста и заключения в Соловки, и подошли к нему под благословение. Лицо врача-епископа стало сосредоточенным, седые брови еще более насупились, и он медленно и торжественно благословил нас. Голубые же глаза его стали еще добрее, ласковее и засветились радостным светом....

Умирали больные всегда на его руках. Казалось, что момент наступления смерти был ему всегда точно известен. Даже ночью он приходил внезапно в свое отделение к умирающим за несколько минут до смерти. Каждому умершему он закрывал глаза, складывал на груди руки крестом и несколько минут стоял молча, не шевелясь. Очевидно, он молился. Меньше чем через год, мы, все его коллеги, поняли, что он был не только замечательный врач, но и великий молитвенник...

Прибытие владыки Максима на Соловки произвело большие изменения в настроении заключенных из духовенства. В это время, в 4м отд. Соловецких лагерей (т.е. на самом о. Соловки), среди заключенных епископов и священников наблюдался такой же раскол, какой произошел "на волг " после известной Декларации митр. Сергия. Одна часть епископата и белого духовенства совершенно разорвали всякое общение с митр. Сергием, оставшись верными непоколебимой позиции... Другая же часть — стала "сергианами", принявшими так называемую "новую церковную политику " митр. Сергия, основавшего советскую Церковь и произведшего ново-обновленческий раскол. Если среди заключенных, попавших в Соловки до издания Декларации митр. Сергия, первое время большинство было "сергианами", то среди новых заключенных, прибывших после Декларации, наоборот, преобладали т. н. "иосифляне"... С прибытием новых заключенных число последних все более и более увеличивалось...

Когда после жесточайших прещений, наложенных митр. Сергием на "непокорных", этих последних стали арестовывать и расстреливать, — тогда истинная и верная Христу Православная Русская Церковь стала уходить в катакомбы. Митр. Сергий и все "сергиане" категорически отрицали существование катакомбной Церкви. Соловецкие "сергиане",

Несмотря на чрезвычайные строгости режима Соловецкого лагеря, рискуя быть запытанными и расстрелянными, владыки Виктор, Иларион, Нектарий и Максим не только часто сослужили в тайных катакомбных богослужениях в лесах острова, но и совершили тайные хиротонии нескольких епископов. Совершалось это в строжайшей тайне даже от самых близких, чтобы в случае ареста и пыток они не могли выдать ГПУ воистину тайных епископов. Только накануне моего отъезда из Соловков — я узнал от своего близкого друга, одного целибатного священника, что он уже не священник, а тайный епископ”

Не открытие ли какого-либо факта тайных хиротоний повлекло за собой повторный суд и через два года расстрел еп. Максима? Через некоторое время срок был продлен еще на пять лет, а сам владыка в декабре 1930 г. был арестован и вскоре доставлен в Бутырскую тюрьму, привлекаясь в качестве обвиняемого по делу “нелегальной черносотенно-клерикальной и церковно-монархической организации "Истинное Православие"”. Ни допросами, ни пытками следователям ОГПУ не удалось добиться от обвиняемых требуемых показаний и владыка вместе с еще тремя обвиняемыми иеромонахами был приговорен к “высшей мере наказания”. 4 июня 1931 г. в Москве был расстрелян новомученик епископ Серпуховской Максим (Жижиленко).

Память его совершается 22 мая (по ст. ст.) и в Неделю Новомучеников.

К.В. Глазков

Источник: "Православная Жизнь", №2, февраль 2001 г.