Барон Григорий Христофорович фон Засс принадлежал к древнему вестфальскому роду, представители которого еще в XV веке перебрались в Остзейский край, не раз обнажали оружие под знаменами ордена меченосцев, а в 1710 году в числе 52 так называемых рыцарских родов, к которым принадлежали в частности бароны фон Унгерн и фон Врангель, принесли торжественную присягу на верность русскому государю Петру Великому…
 Гришеньке только-только стукнуло пятнадцать, когда отец призвал его к себе и сказал:
— Сын мой. В жилах твоих течет славная воинская кровь, и пора тебе тоже приобщаться к родовому нашему ремеслу. Собирайся! Коня себе выберешь сам, а вот это письмо передашь лично в руки графу Остерману-Толстому, давнему моему сослуживцу. Сейчас он как раз получил в командование Гвардейский корпус.
Письмо возымело действие. Зачисленный юнкером в легендарный Гродненский гусарский полк, юный барон сразу же попал в кровопролитную сечу при Дрездене (15 августа 1813 года), потом были Кульм и знаменитая «Битва народов» под Лейпцигом, за которую фон Засс получил солдатский Георгиевский крест, а в придачу к нему — ранение в ногу и пожизненную хромоту.
На родину Григорий Христофорович возвратился в чине корнета (произведенный «вне линии, за отличную храбрость»), и с тех пор, как писал он сам, «жизнь моя сделалась непрестанною службой, а служба — жизнью».
Во время русско-турецкой войны 1828-1829 годов Засс — уже майор! — участвует с корпусом генерала Паскевича в боевых действиях на Кавказском театре (наградой ему стали Владимир 4-й степени с бантом и подполковничьи погоны), а двумя годами позже, командуя Моздокским казачьим полком, Григорий Христофорович совершил небывало дерзкий набеговый рейд, пройдя из конца в конец всю Чечню и наголову разгромив по пути несколько мятежных «скопищ», за что и получил среди местных мюридов уважительное прозвище — Хромой шайтан.
Весной 1833 года фон Засса (к тому времени уже полковника) пригласил к себе начальник Кавказской области генерал-лейтенант Иван Александрович Вельяминов и, хмуро кивнув ему, разложил на столе подробную карту театра.
— Вот это,— сказал генерал, указуя ногтем,— Кубанская линия, вот это — самый ее центр, а вот это Баталпашинский кордонный участок. На всей Кубани сейчас он самый неспокойный, а потому и начальник там нужен под стать обстановке: самостоятельный, решительный, энергичный… и, разумеется храбрый. Такой, к примеру, как вы.
***
Станица Невинномысская с ее белыми мазанками, плетнями, кущами садов и новой церковью, выглядела бы вполне мирно, если б не насыпанный вокруг нее высокий земляной вал и мрачно глядящие с орудийных площадок чугунные пушки. Местные казаки-«линейцы» встретили нового начальника (к тому ж еще и «немчуру») без особой радости, но минуло несколько дней, и «станишные» отзывались о нем уже вполне уважительно:
— Надо ж! Ну вроде бы немец-перец и фон-барон, а как увидишь его в седле, так иной раз и сумнение возьмет — уж не черкес ли?.. В общем, одно слово — джигит!
Офицерам фон Засс объявил:
— Господа. С этого дня и далее считайте себя приглашенными к моему столу. Без чинов и церемоний, по-нашему, по-кавказски… Так что ежели не побрезгуете — милости прошу!
Первые дни барон как бы между делом расспрашивал казаков о местном житье-бытье, но те большей частью отмалчивались, и лишь некоторые в сердцах восклицали:
— Да рази ж это житье? Ни тебе скотину выгнать, ни тебе в поле выйти… Совсем обнаглел черкес! Вот, к примеру, словили горцы недавно в лесу наших девок и сволокли за речку… Среди бела-то дня! Будто не в России живем, ей-Богу, а в дикой туретчине… Доколе ж это все нам терпеть, ваше скабродие?..
Лицо Засса сделалось жестким.
— Недолго, станишный. Теперь уж недолго… Дай срок! За все с ними посчитаемся… В том числе и за девок!
***
Весна между тем кончалась, реки заметно мелели. Барон, имея в охранении лишь нескольких казаков, каждый день самолично делал рекогносцировки, порою даже навещал опасный «черкесский» берег. А среди ночи к нему стали являться невесть откуда личности странные и подозрительные. Замотанные бешметами до самых глаз, они подолгу беседовали с полковником на местных наречиях и затем исчезали, тщательно запрятывая в своих одеждах русские золотые червонцы. Так, выражаясь по-современному, Засс формировал собственную сеть агентурной разведки.
— На войне, — говорил он,— имеют хождение лишь две разновидности валюты — кровь и золото. Черкесам же свойственна ненависть к русским и жадность к рублям… Почему ж я не могу воспользоваться этой их слабостью?
В одну из ночей Засс поднял по тревоге две казачьи сотни. Незадолго перед тем лазутчики донесли ему, что черкесы собрали на том берегу «скопище» в сто с лишним сабель, готовясь утром выйти в набег на русские посты… Позже Григорий Христофорович напишет в своем рапорте:
«…Я полагал, что лучше подвергнуться ответственности за самовольный переход через Кубань, нежели оставить хищников без преследования».
Реку перешли по заранее разведанному броду. Следом за казачьими сотнями (при двух горных орудиях) выступили две роты Навагинского полка, командовал которыми капитан Левашов. Барон перегнулся к нему из седла:
— Вы помните нашу диспозицию? Ничего не напутаете?..
Капитан обиделся:
— Полноте, Григорий Христофорыч! Я же старый кавказский волк… Устроим все в лучшем виде!
С рассветом передовой дозор углядел сквозь утренний туманец массу вооруженных людей… Засс осенил себя крестным знамением:
— Точненько вышли… Ну, братцы, с Богом!
Артиллерийские упряжки стремительно вылетели к самому «скопищу», и вот уже пушки сняты с передков и развернуты по-боевому…
— Картечью!.. — возгласил седой фейерверкер.— Обе сразу… Пли!
«Неприятеля,— будет написано позже в рапорте,— мы застигли в совершенный расплох…»
Засс приподнялся в стременах и дал команду:
— Станишные!.. Шашки — вон! Пики на бедро… Рысью в галоп — марш!
И — пошло дело. Дело веселое – сабельное.
Смятые напором казачьей «лавы», черкесы («в самом жалком расстройстве») бросились под защиту леса, но тут им прямо в лицо — прицельно! — грянули ружейные залпы засадных рот капитана Левашова… Все было исполнено, как он и обещал, «в лучшем виде»!
Подводя итог операции, Засс доносил командующему:
«Они (казаки) как бы воскресли духом, снова видя успех своего оружия… и получив надежды, что наконец прекратятся беспрестанные вторжения в их край хищнических партий».
***
До зимы полковник провел еще несколько «партизанских» (так их тогда называли) рейдов, каждый раз упреждая готовящийся черкесский набег… Почти полвека спустя «белый» генерал Скобелев скажет о пеших маршах:
— Тридцать верст — только приятно, шестьдесят — неприятно, девяносто — тяжело, а сто — уже крайность!
Зассовские солдаты «отмахивали» в одну ночь и по шестьдесят, и по семьдесят, и по девяносто верст, а временами случалось им превысить и самую «крайность»… Утомленные, бойцы порою роптали на командира:
— Вот уж истинно — хромой бес! А к тому ж еще и двужильный… Все б ему гнать и гнать!..
«Но это,— писал потом один из «линейцев»,— были всего лишь краткие минуты слабости… В действительности же солдаты не просто любили своего «беса» — они боготворили его! Засс представлялся им героем почти сверхъестественным, а горцы свято верили, что барон обладает особым искусством отводить от себя пули…»
В 1835 году Григорий Христофорович фон Засс был назначен командующим всей Кубанской линией, награжден золотой саблей с надписью «За храбрость», а в январе 1836 года получил генеральские эполеты… Возвышение в чине, однако ж, никак не умерило его личной боевой активности.
Совершив еще несколько «партизанских» набегов, барон задумал особо дерзкую экспедицию, «дабы,— как доносил он потом высшему начальству,— подвергнуть разорению два верхних аула племени абадзехов и тем положить конец их беспрестанному хищничеству…».
Дождавшись безлунных ночей, Григорий Христофорович со смешанным конно-пешим отрядом выступил из крепости Прочный Окоп и, совершив два ночных перехода, был уже почти у цели, когда высланный вперед казачий урядник возвратился и доложил:
— Ваше превосходительство! В аулах собрано громадное скопище, всадников тысяч до двух… Нам с этакой силой не совладать!
Фон Засс приказал денщику раскинуть ковер, прилег на него и некоторое время пребывал в глубокой задумчивости… Затем бодро встал и сказал офицерам:
— Господа. Сейчас мы свернем в ближайший «мирный» аул, там переночуем, а утром я что-нибудь придумаю… Даст Бог день, даст и пищу!..
Едва лишь рассвело, Засс велел выстроить обе казачьих сотни.
— Станишные!— сказал он.— Вы, как известно, мастера на все руки, но мне сейчас потребен умелец особого рода… Вот, к примеру, хороший гроб… Сумел бы кто-нибудь изготовить?
Казаки засмеялись.
— Да че там уметь? Вон, Митюха с Усть-Лабинской. Такие домовины строгает — одно загляденье! Сколотит вам хошь генеральский, с базетом и глазетом!..
А вскоре по горским селениям разнесся слух, что генерал фон Засс внезапно заболел и скончался… Жители ближайших окрестностей толпами стекались в аул, чтобы собственными глазами взглянуть на легендарного «Хромого шайтана» — пусть даже и мертвого!.. «Зрелище,— вспоминал очевидец,— было мрачное. Засс лежал на постели, покрытый простынею вроде савана; три восковых свечи горели над изголовьем, гроб, убранный цветами, стоял тут же…»
Лазутчик от мятежных абадзехов, самолично убедившись в «кончине» Засса, стрелою помчался в родной аул, и вскоре собранные там воины-джигиты устроили по поводу сей радостной вести бурное празднество…
Радовались они, впрочем, совершенно напрасно.
«На рассвете,— писал участник тех событий,— «покойный» Засс ударил всею силою на оба селения, захватив их в полный расплох… Когда сделалась повсеместная тревога, отряд уже покончил свое дело: забрал пленных, рогатый скот, баранов… зажег аулы и отступил…»
Получив донесение Засса, генерал Вельяминов долго смеялся.
— Ну, барон! Это ж надо — с таким талантом сыграть покойника!.. Но ежели раз похоронили, то жить ему теперь полагается до ста лет, никак не меньше!..
Григорий Христофорович фон Засс прожил на белом свете 86 лет, сойдя в могилу генералом от кавалерии.
Кто его теперь помнит? Да почти что никто. Ни Кубанской, ни Лабинской, ни Белорецкой «линий» больше нет. Укрепление, названное когда-то «Зассовским», давно срыто. В советских исследованиях по истории Кавказских войн имя его не поминается, потому как деятель он был совершенно не «прогрессивный»…
Но зато есть в Краснодарском крае город Армавир. И, даст Бог, настанет однажды день, когда в где-нибудь в самом его центре будет выбито рельефными золотыми буквами:
«Основан в 1848 году генералом Г. Х. фон Зассом».
В.Н. Чистяков | 
