ВВЕДЕНИЕ

В публицистике и исторических трудах о Российской Гражданской войне, как русских, так и иностранных, неизменно отмечается участие в ней красных латышских стрелков. Многие авторы считают, что их борьба за установление коммунистического режима в России была настолько интенсивной, что стала одним из главных факторов, приведших Красную армию к победе, а русские антикоммунистические силы — к поражению. Так, например, латышский публицист и бывший военный корреспондент при латышских войсках во время первой мировой войны, Я. Пориетис в своей книге “Легендарные пути стрелков”[01] пишет:

“После падения Риги, большевистской октябрьской революции и вторжения немцев в феврале 1918 г. в Лифляндию, всю широкую Россию наводнили латышские стрелки. Восемь испытанных в боях полков держали в своей власти страну. Достаточно было одной роты, взвода и даже меньшего подразделения, чтобы власть была в руках стрелков. Их боялись все. Им подчинялись города, села, местечки. Они никому не уступали дороги.

Шапка на затылок, с раскрытым воротом на груди, с винтовкой, повешенной на плече прикладом вверх, так они колесили по России от края до края, сметая тех, кто становился на их пути.

Латышские стрелки были везде: в городах, селах, станицах, на фронтах — северном, южном, восточном и западном. Стрелковые батальоны и роты призывались туда, где угрожали опасность и мятежи.

Возможно, некоторые удивятся такому большому успеху стрелков в России и спросят: — Не преувеличено ли все это? Что значат 10 латышских полков[01a] с приблизительно 150 орудиями в таком большом государстве?

Все же могло быть! Нельзя забывать, что в первой половине 1918 г., хотя большевики и пришли к власти, но армии у них не было. Только Латышская стрелковая дивизия была вооружена и дисциплинирована. В то смутное время, когда повсюду царила анархия, неудивительно, что небольшие, но храбрые воинские части могли много достигнуть”.

Другие публицисты и историки идут еще дальше и считают, что именно латышские стрелки и были той реальной силой, которая только и могла спасти Ленина и его коммунистическую банду. Шведский публицист Андрее Кюнг в своей книге “Что происходит в Прибалтике”[02] отмечает:

“После так наз. Октябрьской революции 1917 г. латышские стрелки стали отборными революционными частями и бились на всех фронтах. Им была поручена охрана главного штаба революции в Смольном институте, и они составили охрану нового советского правительства, а также и личную охрану Ленина.

Борьба латышских стрелков была решающей и поистине мирового значения. Позднее Ленин открыто признался, что без латышских стрелков большевики не смогли бы победить”.

Отдает должное латышским стрелкам советский маршал Буденный. В своем поздравлении латышским стрелкам в 1929 г.[03] он заявил:

“Дни, когда шла борьба не на жизнь, а на смерть с международной и российской контрреволюцией в боях гражданской войны, я всегда вижу вас на передовых постах, в самых опасных и важнейших местах сражений, в которых решалась судьба пролетарской революции. С небывалой в истории отвагой, с несокрушимой железной силой вы защитили завоевания Октябрьской революции”.

В таком же духе — и не без гордости за своих земляков — о значении латышских стрелков пишет и зарубежный латышский историк Э. Андерсонс в своем академическом труде “История Латвии 1914—1920”[04]:

“Их победы в известной степени решили судьбу не только прибалтийских стран, но и судьбу всего мира (курсив мой. — Н. Н.) “.

В свою очередь, не забывает стрелков и немецкий историк К. Гримм[05]:

“Латышские стрелки были решающим фактором большевицкого триумфа, и это совсем не случайно, что на высокий пост главнокомандующего Красной армией был призван Вациетис”.

И большого внимания заслуживает признание латышского дипломата Я. Сескиса. Когда после краха Российского государства и прихода к власти Ленина, Я. Сескис, как представитель Латышского Временного Национального Совета, обратился в 1918 г. к представителям Франции и Англии с просьбой о получении помощи в деле установления независимой Латвии, то те ему прямо заявили:

“Большевизм латышских стрелков в русской политической жизни есть величайшее зло. Из-за вас, латышей, мы на Западном фронте истекаем кровью. Если бы не было латышских стрелков, не было бы больше большевизма и большевицкого правительства”.

Так представители Антанты бросили тяжелое обвинение всем латышам (из-за вас, латышей), не считаясь с тем, что было же не мало латышей, своих стрелков осуждающих. Об этом написал сам Я. Сескис в своей книге “Возникновение Латвийского государства”[06].

Итак, как мы видим, лица разных национальностей и совершенно противоположных политических взглядов — шведский публицист, советский маршал-коммунист, латышский историк-русофоб, немецкий историк, французские и английские дипломаты — в пределах объективности, и, наконец, сам Ленин — все они сходятся на одном мнении: если бы латышские стрелки не выступили на защиту вождя люмпен-пролетариата — Ленина и его коммунистической партии, то советская власть была бы свергнута и, следовательно, не было бы базы для мировой революции — большевистской державы — СССР. А раз так, то не только история России, но и всего земного шара, пошла бы совсем по другому историческому пути — трудному или легкому, но во всяком случае, не такому кровавому, какой прокладывали красные латышские стрелки.

СОБИРАЙТЕСЬ ПОД ЛАТЫШСКИМИ ФЛАГАМИ

Латышские воинские части образовались в ходе первой мировой войны, когда весной 1915 г. германские войска перешли латвийскую границу и повели наступление в юго-западной части Латвии — Курляндии. Кроме латышских национальных воинских частей, в России были воевавшие на турецком фронте армянские дружины, Польский корпус, конные полки кавказских горцев, объединенных в знаменитую Дикую дивизию, и туркестанская Текинско-Тюркменская конная бригада. Кавказские и туркестанские части были сформированы на добровольных началах, так как горцы и туркестанцы были от воинской повинности освобождены.

Инициатива формирования латышских войск принадлежала студентам Рижского Политехнического института и латышским общественным деятелям С. Паэгле и В. Замуэлю, которые обратились к латышским членам Государственной Думы — Я. Гольдманису и Я. Залиту, чтобы те начали хлопоты о получении разрешения от верховного командования организовать латышские воинские части. Я. Гольдманис немедленно послал прошение непосредственно верховному главнокомандующему, великому князю Николаю Николаевичу (приводится в сокращенном виде):

Вскоре благоприятный ответ был получен: Российское правительство разрешило формировать латышские национальные части в неограниченном количестве. Вместе с образованием латышских частей, латышскому народу была обещана автономия Латвии, что дало повод латышским членам Государственной Думы обратиться к латышам со следующим воззванием:

Воззвание поддержали выходящие в Риге латышские газеты разных политических направлений: “Яунайс Вардс”, “Лидумс”, “Яунакак Зиняс”, “Ригас Зиняс”, выходящая в Петрограде “Яунас Петерпилс Авизе” и др.[06a]

Вскоре было сформировано 8 латышских батальонов, а после того, как солдаты и офицеры латышской национальности стали переходить из русских полков в свои латышские части, а также и по новой мобилизации, батальоны развернулись в 8 латышских стрелковых полков, объединенных в две бригады, насчитывающие 38 тысяч солдат и 1000 офицеров[07]. Кроме того, в резерве находился Запасной Латышский полк, насчитывающий 10—15 тысяч новобранцев. Все командные посты занимали латышские офицеры, перешедшие из русских частей. 1-ой Латышской бригадой командовал генерал-майор А. Аузанс (позднее — полковник К. Гоппер); 2-ой Лат. бригадой — генерал-майор Мисиньш. Полки имели свои национальные знамена с латышскими эмблемами восходящего солнца и восьмиконечными звездами.

Латышские стрелки стойко воевали в Курляндии плечом к плечу с сибирскими стрелковыми дивизиями и стяжали заслуженную славу. Северный фронт был самым стабильным и, несмотря на неоднократные ожесточенные наступления немцев, им за два года войны не удалось ни оккупировать всю Курляндию, ни взять Ригу. (Вспоминаем, что во время второй мировой войны, немецкие войска заняли Курляндию и Ригу на восьмой день после объявления войны.)

СТРЕЛКИ ПЕРЕХОДЯТ НА СТОРОНУ БОЛЬШЕВИКОВ

Хотя в латышских полках было немало революционеров, в том числе и подпольных большевиков, которые были мобилизованы и направлены в свои национальные войска, но, пока в армии держалась дисциплина, они не могли развернуть свою пораженческую агитацию и снизить боеспособность латышских полков, ибо стремление стрелков воевать поддерживала вековая ненависть латышей к балтийским немцам, которые были фактическими хозяевами в Латвии еще со времен завоевания Прибалтики рыцарями Ордена Меченосцев в начале XIII столетия. С тех пор немецкие административные власти и бароны, владеющие большими имениями, распоряжались в Курляндии, Лифляндии и Эстляндии, как в германских колониях и после того, как они были присоединены к Российской империи. Например, в Риге, хотя государственным языком считался русский , фактически главным языком был немецкий. Латышам было ясно, что с победой над Германией, балтийские немцы своего привилегированного положения лишатся, а латышскому народу будет дана полная автономия. Поэтому, не без основания, латыши считали, что их стрелки воюют не так за Россию, как за свое национальное дело.

Февральская революция не только свела воинскую дисциплину на нет, но и сбила стрелков с национального пути, и они сразу качнулись влево, а после пресловутого “Приказа за № 1” и введения в армии института политических комиссаров, стрелки нацепили на гимнастерки красные банты и перестали подчиняться офицерам, как это произошло и в Российской армии. Латышские подпольные коммунисты, возглавляемые О. Лацисом, А. Фельдманисом и К. Петерсоном, принялись за организацию в латышских частях коммунистических ячеек и вербовкой в коммунистическую партию новых членов. Если к марту 1917 г. в латышских бригадах насчитывалось всего 80 партийных коммунистов, то к июню того же года их число достигло 1800. Вступили в партию и некоторые латышские офицеры, что не наблюдалось в русских частях.

Уже с первых же дней революции большевики повели интенсивную пропаганду за прекращение войны и за, неподчинение офицерам. Теперь уже стрелков не прельщала обещанная автономия, ибо это обещание было связано с продолжением войны до победного конца, а большевики предлагали немедленный мир без аннексий и контрибуций, немедленный дележ помещичьих земель, ликвидацию “буржуев” и общее благо, и все это... без всякой войны, сразу в социалистический рай.

В середине мая 1917 г. в державшей фронт в Южной Латвии 12-ой армии, в которую входили латышские стрелковые бригады, был организован эсеровский ИСКОСОЛ—12 и ИСКОМОФ, а параллельно с ними латышские части возглавил ИСКОЛАТСТРЕЛ (Исполнительный Комитет Латышских Стрелков), в президиум которого вошли латышские коммунисты К. Петерсонс, Р. Барда и Я. Тимерманис. Однако, на 1-ом Съезде делегатов латышских полков в г. Волмаре, 13 марта 1917 г., вопреки протесту коммунистов, была принята резолюция продолжать войну с Германией до победного конца; но уже на 2-ом Съезде в Риге, 27 марта, в котором приняло участие 190 делегатов, из них — 14 офицеров, большинством в 10 голосов, хотя и было внесено постановление поддерживать Временное Правительство и держать фронт, но уже с оговоркой: наступательных действий не предпринимать, а стремиться к миру без аннексий и контрибуций.

Таким образом, беспартийные и эсеровские делегаты пытались было пойти на некоторый компромисс с большевиками. Но такой компромисс латышским большевистским делегатам Грицманису, Петерсону и др. пришелся не по душе и уже на следующий день, 28 марта, ИСКОЛАТСТРЕЛ резолюцию Съезда 27 марта отклонил и потребовал лишить доверия и отстранить от латышской политической деятельности членов Государственной думы Я, Гольдманиса и Я. Залитиса. Так что метод не признавать постановлений, принимаемых большинством голосов, которым коммунисты пользуются вот уже свыше 60 лет, был применен латышскими коммунистами еще в марте 1917 г. в Риге.

13 мая ИСКОЛАТСТРЕЛ под лозунгом “Вся власть Советам” провозгласил свержение “буржуазного правительства”, потребовал немедленного прекращения войны и широко провести на фронте братание с немецкими солдатами, которые, мол, тоже не сегодня-завтра поднимут революцию в Германии и уже тоже отказываются воевать за интересы своих капиталистов и фабрикантов и т, д., что, конечно, было очередной большевистской ложью. С этого времени латышские стрелки окончательно и, как мы увидим позднее, бесповоротно перешли на сторону большевиков. Их политическими вожаками стали старые подпольщики П. Стучка и Я. Данишевскис.

Известие об отказе латышских стрелков держать фронт и их переход на сторону агента германского генерального штаба Ленина было принято большинством латышей как измена и предательство своей родины. Настроенные национально латышские офицеры начали покидать свои полки, ибо считали позором и бессмыслием оставаться в войсках, отказывающихся не только воевать за свою землю, но проводящих организованное братание со своим вековым врагом, уже хозяйничающим на латышской земле — в Курляндии. Как известно, “братание” было организовано Лениным и его коммунистической партией. Что представляло собой это “братание” для самих немцев, можно увидеть хотя бы из воспоминания латышского прапорщика Тиллибса[08] (передается в сокращенном виде):

“Перед немецким наступлением, мы, шесть членов Армейского комитета, отправились на тяжелой машине на линию фронта — брататься с немцами. До немецких окопов была нейтральная полоса, шириной в несколько верст. К окопам направились пешком. Всюду тишина.

— Как бы не начали нас обстреливать, — заметил один из делегатов.
— Что за пустяки, — пробормотал Чариньш. Бредем дальше по снегу.
— Halt! Wer da? (Стой! Кто там?) — прозвучал голос из окопа. Махаем белыми платками.
— Abwarten! (Подождите!) — послышался тот же самый голос. Через несколько минут показались немецкие солдаты. Среднего роста солдат, приблизившись к нам, спросил издали:
— Friedenskameraden, nicht war? (Вестники мира, не так ли?)
— Jawohl, Kamerad! (Так точно, товарищ!), — отвечаем. Оба понимаем по-немецки.
— Идемте к нам! — позвал немец. — Очень приятно встретиться с вами на мирном пути. Кто вы — солдаты или офицеры?
— Мы представители солдатского комитета; наши полки послали нас сказать вам, что мы хотим прекратить войну.
— Хорошо, очень хорошо, — заулыбался немец. Подошел еще один немец, по виду и поведению, высокий чин.
Быстро, быстро начал говорить нам по-немецки, что у нас хорошо, что революция продвигается вперед. “Разрешите вас пригласить” — предложил он, показывая на свой так наз. блиндаж. Довольно уютное помещение, принимая во внимание положение.
— Мы пришли к вам, чтобы заключить дружбу и мир, — сказал 3.
— Почему вы не принуждаете свое правительство к заключению мира? — спросил немец. — Мы, немцы, с радостью прекратим воевать, если вы захотите заключить мир. Не хотите ли кофе? Сахара, к сожалению, нет.
— Мирные условия, — ответил 3., — наше правительство уже давно послало вашему правительству. Но ваше правительство отказалось заключить мир, оно стремится завоевать нашу землю. Помогите нам и потребуйте от своего правительства заключение мира.
— Это мы не можем, — категорически закачал головой немец, — мир могут заключить только там — “наверху”, само правительство.
Я вмешался в разговор. — Делайте, как делаем мы, — сказал я немцу.
— Нет, так не пойдет! — ответил немец с усмешкой. — У нас революции не будет, наш народ хорошо дисциплинирован и любит свое правительство. Но мир нужно заключить. Это будет лучше. Закуривайте!”

Напрасно командиры латышских полков, награжденные орденами Св. Георгия, и все боевые офицеры пытались образумить своих подчиненных и вернуть полкам дисциплину — ответом стрелковых комитетов были аресты и изгнания из своих частей патриотически настроенных офицеров.

Когда 23 мая в Ригу прибыл Керенский, и все находящиеся в городе воинские части построились его встречать на площади Эспланада, то ИСКОЛАТСТРЕЛ не только отказался выделить латышскую воинскую часть для встречи, но разослал группы стрелков для проведения агитации на улицах и в парках Риги за немедленное прекращение войны с Германией, за свержение буржуазного Временного правительства и поднятие пролетарской революции. К этому времени стрелки уже успели выбросить свои латышские национальные знамена, как ненужный хлам, и демонстративно маршировали по улицам с красными флагами. С тротуаров их провожали насмешливыми замечаниями:

— Маршировать с красными тряпками веселее, чем воевать... Предатели! Пашпуйки! (рижские апаши).

Переход около 50.000 стрелков на сторону большевиков обнажал правый фланг 12-ой армии, державший северный фронт. Рига оставалась беззащитной и могла быть захваченной немцами без больших усилий. Обеспокоенное создавшимся положением верховное командование послало в Ригу еще не деморализованные полки и корниловские батальоны смерти. Эти батальоны были сформированы из старых фронтовиков, объявивших, что они будут биться с немцами до победного конца.

12 августа, за десять дней до падения Риги, в предместье города, на Московском форштадте произошла кровавая стычка между корниловцами и латышскими стрелками 3-го Курляндского полка. Причиной столкновения была расклейка на стенах домов плакатов с большевистскими лозунгами о прекращении войны, о пролетарской революции, о “свободе, равенстве и братстве” и др. Разъяренные корниловцы стали срывать плакаты, чему воспротивились стрелки. Начавшиеся сразу в нескольких местах драки, скоро перешли в настоящее сражение, во время которого, были пущены в ход винтовки и ручные гранаты. Десятки убитых и раненых остались лежать на мостовых. Это кровавое столкновение нужно считать первым боем между латышскими стрелками и русскими антикоммунистами. Позднее, на полях гражданской войны корниловцы еще не раз скрестят свое оружие со стрелками.

СТРЕЛКИ ПОМОГАЮТ ЛЕНИНУ ЗАХВАТИТЬ ВЛАСТЬ

После падения Риги, 22 августа, на Северном фронте прекратились всякие военные действия — германское командование знало, что уже больше ничто не удержит русские войска от полной деморализации и обещанная Лениным пролетарская революция в России — вопрос короткого времени и, следовательно, нет нужды тратить людей и снаряды.

К этому времени командиром 2-ой Латышской бригады стал более приемлемый большевикам командир 5-го Земгальского латышского полка, полковник Я. Вациетис, который примкнул к большевикам вскоре после Февральской революции. Став командиром бригады, Вациетис начал склонять разными посулами, а подчас — и угрозами, латышских офицеров на сторону Ленина. Ниже о нем будет отдельная глава.

В начале октября, готовясь свергнуть Временное правительство, ЦК большевистской партии отдал распоряжение ИСКОЛАТСТРЕЛУ захватить главные города Лифляндии и, разогнав неподдающиеся большевистской агитации гарнизоны, арестовать офицеров и “контрреволюционные” элементы, установить в них советскую власть, а также взять под свой контроль все железнодорожные узлы, чтобы не допустить переброску с фронта в Петроград верных правительству войска.'

Оперативный план захвата важных пунктов был разработан тем же полковником Вациетисом. 27 октября 1-ый Усть-Двинский и 3-ий Курляндский латышские стрелковые полки вошли в г. Цесис. Арестовав полицейских, латышских земцев и административных чиновников, стрелки передали правление местным коммунистам. То же самое 6-ой Тукумский и 7-ой Бауский латышские полки проделали в г. Вольмаре.

Сложнее обстояло с захватом расположенного на эстонской границе г. Валка с самым важным железнодорожным узлом. Здесь находился “ударный отряд смерти” и несколько бронированных машин, которые очень опасны в уличных боях. Вациетис решил взять город обманным путем. Две роты стрелков незаметно, группами по 6—8 человек проникли в центр города и окружили комендатуру. По сигналу, стрелки ворвались в здание и арестовали весь штаб, а другая группа, перебив шоферов в гараже, завладела бронированными машинами. В то же самое время 6-ой Тукумский полк и большевизированный батальон 436 Новоладогского полка, поддержанный огнем 42 тяжелого артиллерийского дивизиона, бросился на штурм города. После короткого сопротивления, лишенный командования гарнизон сдался.

Но напрасно думали стрелки, что население Валки встретит их, как победителей, как борцов за свободу и равноправие. Когда стрелки пошли под развевающимися красными знаменами парадным маршем по главной улице Валка, то, вместо приветствий, на них посыпались угрозы и оскорбления:

— Дезертиры! Предатели! Душители свободной России! Большевистские холопы! Германские наемники!..

С захватом Валки, вся Лифляндия и часть Эстонии попали под власть большевиков. В начале декабря стрелки разгромили Лифляндский Земский Совет, который пытался сопротивляться большевизации Латвии, и переарестовали неугодных им лиц. Поистине, стрелки стали предателями своей родины. Мало того, взяв под контроль железнодорожные узлы, стрелки, выполняя задания ЦК партии большевиков, не пропустили эшелоны направляющиеся с фронта в Петроград с верными правительству войсками, которые не позволили бы большевикам захватить столицу. Ленин знал, кому поручить это важное задание. Как сказано в Латышской Энциклопедии[09]:

“Советское правительство и лично В. И. Ленин полностью положились на латышских стрелков, как на верных приверженцев соц. революции и активных борцов”.

Еще до Октябрьского переворота, Ленин запросил ИСКОЛАТСТРЕЛ прислать для охраны своего штаба в Смольном институте отряд латышских стрелков. Сводный отряд был послан: 80 стрелков — по 10 с каждого латышского полка. После же Октябрьского переворота, в Петроград последовал другой латышский отряд, сформированный комиссарами Янисом Петерсоном на добровольных началах в Валке. Отряд насчитывал 250 охранников и составил личную охрану Ленина и его окружения. Однако латыши охраняли в Смольном не только Ленина, но и стерегли арестованную “контру”. Об этом рассказал бывший латышский охранник Ленина в Смольном, А. Лайценс[10]:

“В конце ноября в Смольный стали часто приводить арестованных — военных и штатских. Всех их нам нужно было охранять. В то время каждый из нас по многу раз стоял в карауле; кроме того, часто нужно было выезжать в город по распоряжению комиссара В. Д. Бонч-Бруевича, в распоряжении которого мы находились. Арестованных в Смольном долго не держали, их дела только расследовались без перерыва день и ночь. Бонч-Бруевич иногда проводил за столом 15—20 часов, допрашивая с другими комиссарами арестованные партии”.

В середине ноября Ленин опять обратился к ИСКОЛАТСТРЕЛУ послать в Петроград целый латышский полк для защиты завоеваний революции — на одних питерских красногвардейцев и матросскую “братву” Ленин положиться не мог. 22 ноября 6-ой Тукумский латышский стрелковый полк — 2500 стрелков, прибыл в Петроград и взял под свою охрану все правительственные учреждения и посольства.

25 ноября состоялись выборы в Учредительное Собрание, которые дали большевикам небольшое количество голосов, в то время как в незанятой германскими войсками Северной Латвии за большевиков проголосовало 72% из всех отданных голосов. В латышских полках за большевиков проголосовали 96,5% стрелков.

Поражение в выборах коммунистической партии пришлось Ленину не по душе, и он решил, что проще всего Учредиловку разогнать. А кто же лучше других это сделает, как не латышские стрелки? Послать красногвардейцев? — Да те, чего доброго, поддадутся уговорам, а стрелки не дрогнут. Поэтому, когда на 5 января было назначено 1-ое заседание Учредительного Собрания, то Ленин послал в Таврический дворец отряд латышских стрелков под предводительством матроса Железняка, а так как стало известно, что приветствовать Учредительное Собрание направилась демонстрация, то был послан еще и отряд матросов. Прибыв в Таврический дворец, латышские стрелки разогнали Собрание без лишних церемоний, а заодно и расстреляли собравшихся у Таврического дворца демонстрантов, причем не обошлось без человеческих жертв. По этому поводу латышский историк П. Клане написал в своей книге “Горячее Железо”[11] следующее:

“Из латышской среды был набран батальон для охраны Ленина и его сотрудников в Смольном институте. Уже в ближайшие дни им нужно было показать свою верность. 5 января, около полудня, к Таврическому дворцу, где должно было произойти заседание Учредительного Собрания, приблизилась ликующая толпа людей с флагами и песнями, которые хотели приветствовать начало демократического строя в России. По ним были даны пулеметные очереди. Пулеметный огонь был открыт не русскими войсками, а стрелками 6-го латышского полка, которые вместе с матросами получили задание не допустить проведения собрания”.

6-ой Тукумский латышский полк оставался в Петрограде до июня, выполняя разные большевистские задания; в мае воевал с белофиннами за фронт Ино (Финский залив).

Когда начала создаваться Красная армия, то Ленин распорядился сохранить все латышские полки, в то время, как русские полки подлежали расформированию. Американский историк Стэнли Пэдж в своей книге о Прибалтике пишет[12]:

“Следуя Ноябрьской революции, восемь латышских полков, почти как один человек, перешли к большевикам, чтобы стать Красной Гвардией, и они действительно послужили основанием для Красной армии. Они настолько доказали свою лояльность, что были единственными полками из всей старой Русской армии, которые были включены в Красную армию целиком, со всеми своими соединениями''.

Приказом советского главнокомандующего Н. Крыленко от 18 дек. 1918 г. латышские полки объединяются в Латышский корпус, его командующим назначается Я. Вациетис, политкомиссаром — С. Нахимсон, хотя он не только не служил в латышских частях, но даже и не говорил по-латышски. Объединение в корпус было формальным, ибо отдельные латышские части требовались для защиты завоеваний революции во многих местах. 22 декабря Военный Комиссариат в Москве запросил Вациетиса прислать в его распоряжение отряд латышских стрелков; а в начале января из Петрограда пришел приказ перебросить из Лифляндии в Белоруссию 1-ый Усть-Двинский латышский стрелковый полк для разоружения Аольского корпуса.

После захвата Лениным власти командующий корпусом ген. Довбор-Мусницкий объявил, что его корпус не признает советского правительства и он подчиняться директивам Ленина не собирается. В начале января Н. Крыленко послал в Бобруйск и Рогачев польских коммунистов-агитаторов с воззванием к польским солдатам арестовать своих офицеров и перейти на сторону Советов. Польские солдаты вместо своих офицеров арестовали агитаторов и предали их суду. В некоторых местах поляки разогнали местные Советы и разоружили красногвардейские отряды.

1-ый Усть-Двинский латышский полк вместе с приданными ему батальоном и пулеметной командой 4-го Лифляндского латышского стрелкового полка прибыл в Могилев, где уже находился полевой штаб Вациетиса. Сюда же прибыли из Петрограда отряд балтийских матросов и батальон петроградских красногвардейцев. Здесь к ним присоединились несколько белорусских красногвардейских отрядов из Полоцка, Минска и Витебска. Все эти соединения образовали группу войск, которая была названа “Головной отряд латышских стрелков”. Командиром этого отряда был назначен Янис Лацис, а общее командование на этом участке фронта было поручено Вациетису.

18 января красные повели наступление на станцию Тощица, но были отбиты. Однако поляки оставили после боя Трощицу и отступили к Рогачеву, где находился штаб Довбора-Мусницкого. Ночью на 29 января “Головной отряд” повел наступление на Рогачев. На правом фланге наступали части 4-го Лифляндского латышского полка, матросы и белорусские красногвардейцы, в центре — 1-ый Усть-Двинский латышский полк и на левом фланге — 19-ый советский сибирский полк. Хотя красные атаковали польские войска неожиданно, но бой за Рогачев продолжался весь день. К вечеру того же дня поляки покинули город и отступили к Бобруйску. Латышские стрелки и против поляков показали себя стойкими и верными бойцами за советскую власть, что подтверждается в “Малой Латышской энциклопедии”[13]:

“Исход сражения 29 января (11 января по ст. ст.) решили 1-ый латышский стрелковый полк и батальон 4-го латышского стрелкового полка”.

+ + +

9 января в штаб расположенного в Цесисе 3-го Курляндского латышского стрелкового полка из Петрограда прибыл матрос с приказом от Ленина. Командиру полка К. Калниньшу приказывалось немедленно отправиться со своим полком на Дон для усмирения не желавших признавать советскую власть казаков атамана Каледина. 11 января полк погрузился в эшелоны и, пробыв три недели в пути, через Москву и Харьков прибыл на Дон в расположение группы советских войск Сиверса. Вместе с 3-им Тукумским полком прибыл и Латышский конный отряд (позднее — полк) Яниса Кршьяна.

Против Сиверса воевали добровольцы только что начавшей формироваться Белой армии — около 5000 штыков, 4 батареи и несколько сотен казаков. Несмотря на численное превосходство, 20—25.000 бойцов, — красные потерпели поражение. Однако, отогнав красных на север, казаки отказались продолжать войну и разошлись по станицам, оставив добровольцев одних. Видя такой подвох со стороны своих казаков, атаман Каледин 29 января застрелился.

9 февраля 3-ий Курляндский полк выгрузился на станции Никлиновка и, соединившись с 18 Советским Сибирским полком, повел наступление в направлении Ростова-на-Дону. В трех верстах от села Мокрый Чал-тырь им преградил путь отряд добровольцев. Не выдержав пулеметного огня стрелков, белые отступили. Еще сильный бой на подступах к Ростову произошел у станции Синявская, в котором приняли участие Советский Московский полк и латышский коммунистический рабочий отряд. 22 февраля 3-ий Тукумский латышский полк, поддержанный артиллерией Сиверса, пошел на штурм Ростова-на-Дону и после длившегося сутки боя заставил добровольцев оставить город и уйти в степь.

Установив в Ростове советскую власть и оставив гарнизон из сформированных на скорую руку красногвардейских отрядов, в том числе и латышского из местных латышей, К. Калниньш со своим полком отправился по станицам очищать их от контрреволюционных небольших казачьих групп. В середине июня 3-ий Тукумский латышский стрелковый полк вместе с латышской кавалерией был отозван в Москву.

В феврале Германская армия повела наступление и, не встречая сопротивления, заняла всю Прибалтику, заставив оставшиеся еще здесь латышские полки поспешно эвакуироваться в глубь России. В Москву прибыли 1-ый Усть-Двинский, 2-ой Рижский, 4-ый Лифляндский латышские стрелковые полки и штаб 1-ой Латышской бригады; в Бологое — 5-ый Земгальский, 8-ой Вольмарский латышские стрелковые полки и штаб 2-ой Латышской бригады; в Новгород — 7-ой Бауский латышский стрелковый полк, оттуда 13 апреля отправлен на финский фронт против белофиннов.

Отдельные латышские батальоны, отряды и команды были направлены в другие города центральной России — в Рыбинск, Сызрань, Тверь, Калугу и др.

Вместе со своим штабом из Могилева в Москву прибыл и Якум Вациетис.

ЯКУМ ЯКУМОВИЧ ВАЦИЕТИС

В настоящее время в Советском Союзе мало кто знает о Вациетисе (за исключением его родины — Латвии), хотя он был одним из главных помощников Ленина и неоднократно спасал со своими стрелками советскую власть, когда она стояла на краю гибели. Мало что говорит его имя и офицерам Советской армии. Даже такие незначительные советские полководцы времен Гражданской войны, как, например, Якир, Думенко или комдив типа атамана разбойничьей шайки Чуркина — почти неграмотный Чапаев, пользуются гораздо большей известностью, чем один из организаторов Вооруженных Сил Советской республики командарм Вациетис. Как бы там ни было, но имя Вациетиса неразрывно связано с историей Советской Латышской дивизии — он был ее организатором и первым командиром, а после того, как он получил назначение на более высокие посты — командующего фронтом и главнокомандующего всеми советскими вооруженными силами, то и тогда Латдивизия находилась под его покровительством и контролем. Поэтому будет нелишне познакомиться в общих чертах с его биографией.

Якум Вациетис родился в семье латышского безземельного крестьянина — батрака. Несмотря на бедность, родители Якума смогли отправить его учиться в городское училище Министерства Народного Просвещения в небольшом курляндском городке Гольдингене. Учился Якум прилежно, ибо, как он сам пишет в своих воспоминаниях[14], с юных лет мечтал добиться во что бы то ни стало высокого положения. В Гольдингене Якум жил у дальних родственников, а продукты ему посылал отец из деревни. Во время каникул, чтобы подзаработать, он нанимался рабочим на местную спичечную фабрику, а во время занятий брал работу по клейке спичечных коробок на дом; фабрика отпускала все материалы на дом. После окончания министерского училища можно было поступить в Гольдингенскую учительскую семинарию, что Якум и собирался сделать, если бы случайность не изменила его планы и направила его жизнь совсем по другому пути — военному. Как то, перелистывая латышскую газету, он -наткнулся на объявление командира Рижского учебного батальона, приглашающего поступать в батальон молодых латышей с образованием училища Министерства Народного Просвещения. Привлекательным в объявлении было то, что произведенным в унтер-офицеры предоставлялось право поступать в юнкерские училища на казенный счет. Другими словами, учебный батальон являлся подготовительной школой для получения офицерского чина. Решение было принято без колебаний, и через несколько дней, прямо с Рижского вокзала, он направился в казармы Рижской цитадели и был зачислен рядовым в Учебный батальон. В девятнадцать лет Вациетис получил звание младшего унтер-офицера и командирован для дальнейшего прохождения службы в 105 Оренбургский полк. Полк этот выбрал Вациетис потому, что он был расположен в Вильне, где было юнкерское училище, в котором был большой процент юнкеров-латышей, и в которое Вациетис собирался поступить. В полку он был назначен взводным на жалование в 13 рублей в месяц на всем готовом.

Окончивших Учебный батальон унтер-офицеров готовили к экзаменам для поступления в юнкерские училища полковые офицеры. Как пишет Вациетис в своих воспоминаниях[15], он участвовал в полковом церковном хоре и подружился с полковым командиром. Позднее тот навещал его в юнкерском училище. В сентябре 1895 г., легко выдержав экзамен, Вациетис был принят в Виленское юнкерское училище, которое закончил по первому разряду с тремя призами. Службу в офицерском чине Вациетис начал во 2-ом Ковенском крепостном полку. Полк этот был выбран потому, что Ковно находилось сравнительно недалеко от деревни родителей.

Однако служба заурядного офицера не удовлетворяла честолюбивого Вациетиса. Еще будучи рядовым, он уже мечтал выслужиться до высокого чина. Надо полагать, известное изречение Наполеона: “Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом” глубоко засело в душу рядового Якума Вациетиса. А для того, чтобы шли чины, нужно было иметь высшее военное образование, и молодой офицер начал готовиться к экзаменам для поступления в Академию Генерального Штаба. В августе 1906 г. Вациетис был откомандирован в Петербург для сдачи экзаменов. Экзамены были сданы и через три года капитан Вациетис окончил Академию Генерального Штаба по первому разряду и перевелся на дополнительный курс с награждением академическим значком. Мечта рядового Якума сбылась — военная карьера была ему обеспечена. В своих воспоминаниях он пишет:

“Когда я шел домой из академии мне припомнилось, что 17 лет тому назад я поступил в учебный батальон рядовым. Тогда я вступил на путь тяжелой военной службы со светлой мечтой добиться высшего образования, идя военной дорогой. Теперь моя мечта сбылась. Я был счастлив”.

Как мы видим, утверждение коммунистов и прочих социалистов, что в дореволюционной России, не говоря уже о штаб-офицерских чинах, но даже обер-офицерами могли стать только дети дворян или богатых родителей, является наглой ложью. Пример Вациетиса свидетельствует противоположное: сын безземельного батрака стал полковником генерального штаба и, несомненно, если бы не помешала революция, то он стал бы и генералом (он уже был представлен к производству) так же, как стали генералами Российской армии сыновья таких же бедных латышских крестьян, пасших в детстве коров, Мисиньш и Аузан.

В войну Я. Вациетис вступил командиром батальона 102-го Вятского полка, а когда начали формироваться национальные латышские войска, то он был назначен командиром 5-го Земгальского латышского стрелкового полка. С этим полком Вациетис участвовал во многих боях, в том числе в одном из самых кровопролитных на Рижском фронте — в Рождественском сражении 1916 г.

После отречения от престола государя Николая II, видя, что стрелки все больше и больше пропитываются революционным духом, Вациетис решил идти с ними в ногу. Надо думать, что Вациетис не был ни социалистом, ни революционером — для этого он был уж сильно дисциплинированным, но он, вероятно, решил, что в революции можно сделать карьеру куда скорее (пример Наполеона) , чем при законном правительстве. И не ошибся. Поставив на красного конька, он стал быстро продвигаться вперед. Правда, как передавали автору латышские офицеры, была и еще одна причина, толкнувшая его к большевикам: он считал себя сильно обойденным в наградах. В то время, как почти все латышские полковники были награждены орденами Св. Георгия, полковник Вациетис за всю войну его не получил. Только под самый конец войны он получил солдатский Георгиевский крест 4-ой степени (еще он был награжден почетной золотой саблей, но это не орден Св. Георгия). Награждение солдатским крестом вместо офицерского ордена, на который он определенно рассчитывал, честолюбивого полковника так возмутило, что он возненавидел русское командование, а следовательно — и правительство, и затаил злобу. Революция давала возможность отомстить. Если принять во внимание, с каким остервенением Вациетис воевал против полковников и генералов с орденами Св. Георгия, то, возможно, так оно и было.

Когда после Февральской революции в латышские части проникли выползшие из подполья латышские коммунисты — Я. Данишевскис, П. Стучка, Я. Рудзутакс, В. Межлаукс и др., то он наладил с ними дружеские отношения, а когда в Петроград прибыл Ленин, то наладил контакт и с ним. Словом, полковник Вациетис начал леветь не по дням, а по часам. То, что стрелковые комитеты арестовывают и изгоняют его боевых соратников — заслуженных офицеров — его совсем не трогало. Если не ошибаюсь, из всех латышских полковников, только Вациетис и командир 7-го латышского стрелкового полка, полковник Мангулс примкнули к большевикам.

Став командиром 2-ой бригады, Вациетис начал отстранять от постов командиров батальонов и полков как политически неблагонадежных, — впрочем, многие офицеры покинули свои части, не выдержав большевистской демагогии, а на их место стал назначать прапорщиков, если они объявляли себя большевиками.

В январе 1918 г. Вациетис назначается начальником оперативного революционного штаба в Могилеве. После успешной операции против Польского корпуса и Русского ударного полка, приказом Троцкого он назначается начальником Латдивизии[15]:

Немедленно Вациетис приступил к комплектованию дивизии из эвакуированных в Москву и ближайшие города латышей, чтобы довести состав латышских полков до полного военного состава, ибо в Россию некоторые полки прибыли поредевшими из-за ухода офицеров и дезертиров, тех, которым с большевиками было не по пути. Кроме того, много стрелков-коммунистов было направлено политическими комиссарами в Красную армию, в советские учреждения и следователями в ЧЕКа.

Вместе с комплектованием старых стрелковых полков, Вациетис приступил к формированию новых латышских частей: артиллерийских дивизионов, кавалерии, связного и инженерного батальона и Латышского авиационного отряда.

Н.А. Нефедов
Из серии «ИСТОРИЯ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ БОРЬБЫ»
Журнал «Вече», №№ 4, 5 и 6, 1982 год.

http://rusidea.org/?a=32004