Мне приходилось беседовать со многими кавказскими убийцами ... ни малейшего раскаяния в совершённых ими преступлениях я в них заметить не мог. На расспросы о причинах убийства следовал с их стороны обыкновенно один ответ, одно оправдание себя: «у нас такой закон, такой адат, а у вас другой».
Э. Эриксон, доктор медицины, 1906
Агрессия чеченцев против окрестных народов возникла не вчера: еще в XVII веке они предпринимали набеги на соседние страны, захватывая скот, имущество, пленников. Потто пишет: «чеченцы ... беспощадны, как тигры, кровь опьяняла их, омрачая рассудок. ... Такими они были по рассказам очевидцев во время резни в Ичкерийских лесах и такими являлись всегда, когда имели дело со слабыми, расстроенными командами или одиночными людьми» [58].
Набегам, как правило, «подвергались казачьи станицы и кахетинские села» [59]. Воинственность компенсировалась неорганизованностью, отсутствием единых начальников и правителей. Набег имел лидера лишь до своего завершения, т.е. крупной добычи и ее дележа, к этому моменту полномочия главаря истекали.
Чеченский писатель С. Якушев приводит такой фантасмагорический сценарий: навстречу атакующим чеченцам казаки выгоняют скотину. Те бросают все и принимаются ставить хозяйские метки, что позволяет казакам оправиться и отбить набег [60].
Другой дикий случай описывает Потто: после захвата селения Шары, его поджигают, а в свете пламени принимаются делить пленников. Дележ выливается в резню, и захватчики истребляют себя вместе со всем населением станицы [61].
Из изложенного можно сделать вывод, что существованию чеченского этноса сопутствует некий фактор, провоцирующий агрессию и вооруженную экспансию.
Но следует, прежде всего, отказаться от шовинистических иллюзий: чеченцы – представители одного с нами биологического вида, их побудительные мотивы зиждутся на тех же основах, что и наши. Иные утверждение – антинаучны, и здесь нечего более обсуждать.
Привязать обнаруженный феномен к территории равно нельзя. Его долгое время наблюдали в Казахстане, территории отделенной от Кавказа многими километрами, кардинально отличной от Чечни ландшафтом. Александр Солженицын сообщает о жизни чеченцев в этих краях:
«Этот народ был зэками по духу. … Они построили себе сакли – низкие, темные, жалкие, такие, что хоть пинком ноги их, кажется, разваливай. И такое же было их ссыльное хозяйство … без запаса, скопа, дальнего умысла. ... Больше они старались устроиться шоферами: ухаживать за мотором не унизительно, а в постоянном движении автомобиля своей джигитской страсти, в шоферских возможностях – своей страсти воровской. Впрочем, эту последнюю страсть они удовлетворяли непосредственно. Они принесли в мирный честный дремавший Казахстан понятие: "украли", "обчистили". Они могли угнать скот, обворовать дом, а иногда отнять все силою» [62].
(Схожее описание дает B5, поживавший в те годы в Казахстане). Если верить Солженицыну эта характеристика всех представителей этноса, «всей нации целиком».
Концепция «агрессивной религии» опять-таки никуда не годится, хотя и существует такое представление об исламе, вызванное разгулом исламского терроризма в последние годы [63].
Вопреки этим домыслам, Коран вовсе не проповедует борьбу против христиан (хотя и допускает насилие против язычников). С точки зрения мусульман Тора и Евангелие – более ранние откровения Аллаха (Сура «Трапеза», аяты 44, 46) [64], в другой суре подчеркивается «Воистину, Мы являли посланников прежде тебя (Мухаммеда, основателя ислама, – М.К.); об одних тебе Мы рассказывали, о других же мы тебе не рассказывали» («Верующий», 78).
А «те, которые уверовали и которые исповедуют иудейство, и сабии, и христиане, - кто уверовал в Аллаха и последний день и творил благое, - нет страха над ними, и не будут они печальны» («Трапеза», 69). А спорить о догматических разногласиях следует «не иначе как наиблагообразнейше» («Паук», 46).
За время диктатуры Масхадова некоторую популярность завоевало движение ваххабитов, чьи адепты проповедуют борьбу против ортодоксального ислама и заодно христианства и иудаизма, однако в начале 1990-х об этом течении в республике и не слышали.
Геноцид так же необъясним в рамках борьбы политических концепций, ведь поддерживали его не только дудаевцы. Возьмем для примера Абдула Вацуева, редактора газеты «Голос Чеченской республики». Он не только активно способствовал сокрытию фактов геноцида до войны. Уже в 1995 году, после жесткого конфликта с Дудаевым, он доказывал в своей газете, издававшейся, кстати, в «оккупированном» Дагестане, - что никакого геноцида не было [65]. (Сейчас этот бывший диссидент и борец с «русским пропагандой» мирно живет в Москве).
Следует отметить, что геноцид в Чечне де-факто продолжает и новый режим. Этническую чистку в Бороздиновской проводил чеченский батальон «Восток» под командованием Сулима Ямадаева [66], который по некоторым данным [67] подчинялся Рамзану Кадырову (сыну А. Кадырова, убитого боевиками).
«Почему все СМИ пишут, что не виноваты ни в чем чеченцы? Нам обидно. Как будто можно бросить все и бежать жить в поле без причин!, – говорит шестидесятилетняя Майсарат Умарова, бывшая жительницы Бороздиновской. – Нам нет там жизни. И если поверим этим обещаниям и вернемся, то, может быть, год проживем тихо, а потом опять начнется: это чеченская земля, убирайтесь! За что они нас так ненавидят?..» [68].
Мы позволим себе выдвинуть гипотезу об этнических причинах геноцида. Согласно учению академика Л. Н. Гумилева об этногенезе существует явление антисистем, человеческих целостностей с негативным мироощущением, «этнических химер» [69]. Такое мироощущение влечет за собой потерю моральных ориентиров и толкает людей на агрессию, истребление природной и рукотворной окружающей среды. (В качестве примеров Гумилев приводит вандалов, хуннов и ряд систем более низкого порядка).
Психиатрии похожее состояние известное как «тупость нравственного чувства», влекущая за собой «полное пренебрежение к правам и интересам других лиц». А особая «кривая» логика при этом скрывает «за своей внешней изворотливостью поразительные изъяны и недомыслие» [70]. Однако эта «кривизна», естественно, превращается в норму и даже в предмет некоторой гордости, когда охватывает большую человеческую общность.
Необходимыми условиями для формирования этого «химерического сознания» у какой-то этнической группы является внедрение чужого этноса и временный упадок [71]. Это объясняется тем, что при взаимном смешении множества этнических моралей и обычаев они теряют свою абсолютность, человек дезориентируется, а кризис создает повод для деятельного воплощения злых наклонностей и формирования негативных установок. (Конечно, изложенное не означает, что каждый представитель этноса становится антисоциальным типом, не даром каждый из нас наделен разумом и способностью отделять хорошее от дурного, противостоять худшему в себе и окружающем мире – увы, не всем и не всегда это удается).
Оба эти условия явно заметны на примере Чечни, которая подверглась 5-6 этническим воздействиям различной силы.
Изначально территория современной Чечни являлась местом проживания аланского этноса – часть из них, предки современных осетин, находились под властью кабардинцев, а их восточными собратьями (ингушами по названию аула Ангош) управляли дагестанские феодалы Турловы [72], в определенный период с гор спустились чеченцы.
Согласно легенде (письменных источников об этом событии, увы, нет) ряд семейств под предводительством некоего Али Араба, уроженца Дамаска, преступления которого, совершенные на родине «заставили его бежать в горы» [73].
Позже Турловы изгнаны из-за того, что не смогли уберечь население от нападений неких «тавлинцев» из Горной Чечни. (Можно предположить, что речь идет о еще одной группе чеченских семейств). Эти события происходят в 16 веке, к этому же периоду относится основание Чечен-аула, места компактного проживания чеченцев в ингушском окружении, наподобие варяжского городища под Новгородом во времена Рюрика.
По нашей версии пришлые группы чеченцев-тавлинцев аналогичным образом установили свой контроль над населением равнинной Чечни, именуемым нахчо (пахари). Как и варяги, они за определенную дань охраняли ингушей от других любителей собирать налоги, а порой «заходили в гости» к соседям за скотом, имуществом, пленниками.
Судя по всему, предками чеченцев являлись представители равнинных народов, вытесненных тем или иным путем в горные районы Чечни и Дагестана. Многие чеченские тейпы являются потомками национальных общин: гюрджи (грузинской), габарто (кабардинской), жюкти (еврейской), гуми (кумыкской) [74], беной (русской(!)).
Неблагоприятные природные условия и малоземелье тормозили развития земледелья и скотоводства [75] и вынуждали их брать на себя труд наемников и, увы, - разбойников, нападающих на соседние страны. Набеги становились важной частью жизни, ведь тот, кто умел грабить мог прокормить семью, был независим.
После установления контроля над равниной Чечней непосредственные набеги утратили свою экономическую важность, однако остались частью социализации. Самым страшным оскорблением, которое можно нанести чеченскому юноше считалось предположение, что он «не может украсть барана» [76]. Героика набегов, захват людей и продажа их в рабство отражена в чеченском фольклоре [77], воспитатели (аталы) видное место в своих уроках уделяли «развитию умения добывать себе пропитание вооруженным разбоем» [78].
Следует подчеркнуть, что само по себе подобное явление не является чем-то нетипичным и позорным. Вспомним славянско-варяжские набеги на Византию, участники которых также не тянут на эталон гуманизма. Хроника Георгия Кедрина сообщает, что славяне «некоторых пленников на крестах распяли, других к земле пригвоздили, а иных поставили себе в мету, пускали стрелы. У сподобившихся священства пленников провертывали главы острыми гвоздями» [79]. Жестокость – спутник детства любого народа, но по счастью, она не переживает обычно веков варварства и исчезает с развитием общества.
Однако кавказская традиция набегов не вполне исчезла из-за тяжелых исторчиеских испытаний. Ее носителем стало так называемое абречество, специфический обет приносимый горцем на несколько лет или пожизненно: «...не щадить ни своей крови, ни крови всех людей, истребляя их, как зверя хищного. ... Отниму грудного младенца от матери, сожгу дом бедняка и там, где радость, принесу горе» [80].
Обычно такой обет, ставящий горца вне нравственных и юридических норм, приносился в связи с какой-либо обидой, позором, несчастьем, считался, возможно, своего рода богоборчеством (распространения мюридизма значительно ослабило абречество, хотя и не искоренило вовсе). По мнению историков «нигде абречество не принимало такого удручающего характера, как у чеченцев» [81].
В Чечне и прилегающих районах Дагестана, и сегодня существует неформальный культ абреков, почитаемых за святых, погибших за веру, шахидов [82]. Однако трудно говорить о том, в какой мере он влияет на поведенческие установки населения (особенно в городах).
Уже в XIX веке абречество и набеги создавали в регионе неприемлемую для российских (де-факто русско-грузинских) властей обстановку. Разумеется, источником этих гибельных тенденций была не только Чечня, но и многие другие районы Кавказа и Закавказья, однако многие современники называли именно Чечню «гнездом всех разбойников» [83], неким межнациональным преступным анклавом.
Этот мятежный край добровольно вошел в состав России в начале века (по договору Гудовича с чеченскими старейшинами [84]). Позже командующий Российским войсками на Кавказе Алексей Ермолов, направил ряд частей в Чечню и предъявил местным лидерам ультиматум.
«...прибытие войск наших не должно устрашать их, и если они прекратят свои хищничества; что я не пришел наказывать их за злодеяния прошедшего времени, но требую, чтобы впредь оных делаемо не было, и в удостоверение должны они возобновить давнюю присягу на покорность, возвратить содержащихся у них пленных» [85].
Длительное противостояние на Кавказе с исламскими радикалами в какой-то мере способствовало сохранению абречества, лидеры антирусских группировок апеллировали к самым темным инстинктам местного населения, поддерживая существование антисистемы. Имам Шамиль, например, провозглашал: «Если мы не сможем победить, то пусть та резня, которую мы устроим христианским собакам станет полным искуплением за наше поражение» [86].
Следует подчеркнуть, что, несмотря на активность антисистемы, в рамках чеченского этноса не прекращались здоровые этнические процессы. В низу социальной пирамиды они проявлялись не слишком ярко, т.к. большинство не принявших установок абречества предпочло перебраться на территорию современной Ингушетии, (этот процесс поощрялся властями, стремившимися отделить агнцев от козлищ), в конечном счете, они окончательно ассимилировали с ингушами.
Однако в элите уже мелькают выходцы из Чечни: живописец П. Захаров (Дада-юртский), герой войны 1812-го, генерал А. Чеченский. (Кстати, военная карьера не была чем-то необычным для чеченцев: по свидетельству М. Лермонтова они принимали участие, на стороне российской армии, в знаменитом бое при реке Валеран-хи (Валерик) в 1840-м [87]).
Здесь мы не будем останавливаться на перипетиях сорокалетней войны на Кавказе, любопытствующих отсылаю к уже существующим исследованиям на эту тему [88]. Констатируем лишь, что к 1863 году, удалось подавить организованное сопротивление горцев и ликвидировать самопровозглашенные имаматы. По мнению же самих чеченцев, вхождение Северного Кавказа в Россию «спасло их как нацию» [89], однако не спасло казацкие станицы от чеченских набегов.
На момент думских слушаний по проблеме Терского округа в 1911 году было зафиксировано множество преступлений против русского населения со стороны чеченцев и ингушей. Многие преступления совершаются с особым цинизмом и жестокостью (сожжение заживо девушки 16 лет и мальчика – 10) [90]. В школьные учебники даже входит упоминание о том, что основное занятие чеченцев и ингушей – грабежи. Во многом это бедствие вызвано малоземельем и клубком социальных проблем горцев, которые власть не желала и не умела решить. Предпочитая повальные репрессии, которые только озлобляли народ, не достигая истинных виновников.
С другой стороны продолжалось развитие чеченского этноса. Восстанавливается сельское хозяйство Чечни, открытие нефтяных промыслов дало толчок развитию экономики, что позволило многим чеченцам заняться мирным трудом. Начинается формирование национальной литературы (С. Бадуев) пока на русском языке, т.к. национальная письменность еще не создана.
Однако с пути мирного развития край столкнули общероссийские потрясения 1917-1921 годов. Во время гражданской войны бандитизм достигал чрезвычайных масштабов, в особенности на Кавказе, где были полностью разорены и уничтожены многие деревни и даже небольшие города (например, Хасавюрт) [91].
После революции большевики попытались решительно разрубить узел межнациональных проблем, выслав из Чечни значительную часть казачества, участвовавшую в Белом Движении. Как сообщил И. Сталин в своем докладе (17 ноября 1920 года): «...пришлось выселить провинившиеся станицы и заселить их чеченцами. Горцы поняли это так, что теперь можно терских казаков безнаказанно обижать, можно их грабить, отнимать скот, бесчестить женщин. ... Если горцы не прекратят своих бесчинств, советская власть покарает их со всей строгостью революционной власти» [92].
Сталин вовсе не сгущал краски. Вот, например, председатель комиссии по выселению докладывал в Москву о событиях в ауле Кень-юрт: «31.10 я был в ауле и под страхом расстрела запретил грабить скот и [потребовал] вернуть взятое, но в последнем мне было отказано» [93]. Чтобы прекратить грабежи пришлось выставить военные караулы на всех ближайших переправах через Терек.
Вообще, советская власть оказалась более нетерпимой к «внутренним делам» Чечни. В энциклопедиях и учебниках не писали, как при царе, что основным занятием того или иного народа являются грабежи, а вводили в республику войска. Были предприняты ряд операций по наведению в республике порядка (1923, 1925, 1930, 1932, 1939 годы), что приносило лишь временное успокоение. Закрепить результаты спецопераций не позволяла коррумпированность местных органов правопорядка, многие представители которых были связаны с бандитами родственными связями.
Новая вспышка чеченского экстремизма пришлась на 1940 год, а в 1941 – началась война. Чеченские бандгруппы сделали ставку на Гитлера, организовывали дезертирство и вооруженные выступления в тылу РККА [94], когда бои подошли к Чечне, именно они служили у немцев проводниками [95]. Антисоветский мятеж обернулся очередным истреблением русского населения [96].
В феврале 1944-го была предпринята знаменитая операция по насильственному переселению значительной части чеченцев в Казахстан. Мы нисколько не оправдываем столь жесткий шаг, однако нельзя не признать известную его эффективность. Он лишил опоры бандгруппы в деревнях, что привело к оставлению ими Чечни и полному разгрому.
По крайней мере после высылки качественно улучшилась криминогенная ситуация в республике, впрочем, и после возвращения высланных она не скатилась к довоенному уровню. (Хотя, заметим, в Чечне и сопредельных регионах имели место ряд агрессивных рецидивов, что влекло за собой протесты русского населения [97]).
К сожалению, в последние века не удавалось удержать стабильность на Кавказе достаточно долгий срок, чтобы чеченская антисистема была окончательно изжита, не пробуждаемая кризисами и потрясениями.
Стабильность, продолжающаяся десятки лет, влечет за собой снижение активности антисистемы и всплеск культурного развития. Лучше всего это можно проследить по истории культуры: расцветы 1900-х, 1930-х, 1960-х заметны, что называется, невооруженным глазом. Рождение новой чеченской литературы, музыки, театра. Все сожжено в одно мгновение, остались только воспоминания, пыль библиотек и фотографии А. Закаева в роли Гамлета. (Талантливый актер был, говорят).
Отмиранию абреческой традиции и формированию цивилизованного общества активно сопротивлялась консервативная верхушка тейпов [98], которые и являются параллельными властными институтами в Чечне, перевод всех отношений в чеченском обществе на цивилизованную юридическую базу означал потерю ими власти и влияния. (Напомним, большинство «старейшин» сочувственно относились к преследованию русских [99]).
Один из бывших жителей Чечни вспоминает: «Помнится, лет тридцать назад я сидел у здания в Ведено, где заседала комиссия по примирению кровников. Я знал, что почтенные старцы заставят давних врагов обменяться рукопожатием. В дверях здания показался один из кровников и что-то сказал. Все засмеялись, а мне объяснили, что именно он произнес:
– Советской власти не будет, я его все равно убью!» [100].
А если б не было тех потрясших страну перемен или просто пройди они мягче, не заметнее? И кровная месть уже не бередила бы душу не сына этого человека, так внука? Если бы теория антисистем так и осталась бы для современников Льва Гумилева абстракцией?
Ведь по сути кровничество, этот зверский уголовный коллективизм и есть основа всесилия чеченских бандитов:
«Мы европейцы у себя в книгах и школах читаем и произносим только слова презрения к этому дикому закону, к этой бессмысленной жестокой резне. Но резня эта, кажется, не так бессмысленна: она не пресекает горских наций, а укрепляет их. Не так много жертв падает по закону кровной мести, - но каким страхом веет на все окружение! ... Чечены идут по казахской земле с нагловатыми глазами, расталкивая плечами, и «хозяева страны» и не хозяева, все расступаются почтительно. Кровная месть излучает поле страха – и тем укрепляет маленькую горскую нацию. «Бей своих, чтоб чужие боялись!» Предки горцев в древнем далеке не могли найти лучшего обруча...» [101].
Так это – только вот, по мнению многих чеченцев, именно «тейповая структура», пережив упадок при СССР и вновь возродившись в войну, «внесла ужасающий современный разлад в организм под названием чеченский народ» [102]. Именно она не дает им жить по-человечески, опоясывая их барьером отчуждения, лишая самых простых человеческих радостей.
Увы, основной проблемой антисистем является их близость к свойствам раковой опухоли: они не просто разрушают организм этноса, но распространяются. Как уже упоминалось «этническая химера» хищнически эксплуатирует ландшафт без всякого смысла и расчета. После нас хоть потоп. Разбазарив природные и даже человеческие ресурсы в одном районе, химерический этнос захватывает соседние земли, проводя и там свою хищническую политику.
В современной Чечне экологи констатируют сложнейшую ситуацию: значительная часть территории Чечни загрязнена отходами от нелегальной переработки нефти (в некоторых местах до 20 метров глубины), в районе Сунжи нефть выходит на поверхность, что приводит к заболачиванию. Многие лесные массивы вырублены для нужд отопления (во время войны многие перешли на печки-буржуйки), концентрация пестицидов в подземных водах в 24 раза выше предельно допустимого значения [103], [104], [105].
При этом в республике еще и 80% безработица [106], а выправления ситуации не предвидится – своих специалистов (большей частью – русских) в Чечне повывели, а новые в силу понятных причин туда не едут. Как решать этот клубок проблем без огромных государственных вливаний – не ясно, тем более что их значительная часть расхищается. Как следствие происходит исход населения в соседние и отдаленные регионы, т.е. расползание антисистемы.
– 4 –
…Они повсюду страх приносят:
Украсть, отнять им все равно;
Чихирь и мед кинжалом просят
И пулей платят за пшено,
Из табуна ли, из станицы
Любого уведут коня;
Они боятся только дня,
И их владеньям нет границы!
Михаил Лермонтов, 1832
Некоторое время назад я дал достаточно радужный прогноз развития русско-чеченских отношений, который, увы, никак не подтверждается. Трагедия в Бороздиновской, столкновения в Яндыках, бесконечное кровопролитие в Чечне не позволяет говорить о качественных переменах к лучшему.
А вскоре я прочел письмо из Сургута, адресованное нашей инициативной группе: «Геноцид не только в Чеченской республике, он во многих русских городах!..» И понял: начинается и наша Чечня.
Значительная часть мигрантов из Чечни осела на Юге России: Дагестане, Ингушетии, Астрахани, Ставрополье, наиболее пригодных для сельского хозяйства, и центральных регионах, близких к крупным финансовым потокам. Чаще всего они селятся компактно. Община возникает в местах, где уже жили чеченцы, члены того же тейпа, что и новоприбывшие (порой еще с довоенного периода).
В большинстве случаев община располагается в сельской местности, где открывает скотоводческое производство. Чаще всего чеченцы не участвуют непосредственно в управлении скотом (это занятие считается недостойным в некоторых тейпах [107], зачастую чеченцы с пренебрежением относятся и к русским соседям, обрабатывающим землю [108]), а нанимают за небольшую плату «бичей» или местных разорившихся крестьян.
В крупных городах чеченские общины занимаются различными видами бизнеса: торговлей – около 50%, производством – 20% [109]. А так же банковским делом, гостиничным бизнесом и строительством [110]. Бытует так же мнение, что чеченская диаспора контролирует бoльшую часть российского наркотрафика [111], которое мы, по понятным причинам, не беремся ни подтвердить, ни опровергнуть.
Чаще всего конкретный бизнес формально находится в собственности у отдельных членов диаспоры, однако коммерческая деятельность обычно четко координируется общиной, что повышает ее эффективность. Чеченцы характеризуют свою общину, как «армию с четкой дисциплиной и автономными "подразделениями"», основанную на кровном родстве, «где нет места предательству» [112]. (Впрочем, как уж отмечалось многие чеченцы достигнув успеха в бизнесе стремятся выйти из-под контроля тейпа, так как не нуждаются в его поддержке и не хотят делиться доходами).
Сам по себе этот факт ни в коей мере не компрометирует чеченцев: большинство народов предпочитают селиться на чужбине компактно [113], в том числе и русские мигранты в США. Подобное проживание обычно сопряжено с определенной взаимовыручкой, деловой кооперацией, некоторые общины даже добиваются политического влияния (как выходцы с Кубы в Америке).
Однако подобное трогательное единение недолговечно: мы живем в век классовых различий, имущественное неравенство рассекает любую общину в считанные годы. Подобный кризис переживают и сообщества выходцев из ближнего зарубежья в России и наши соотечественники за дальними рубежами.
Чеченская община существует как единое образование в Москве не менее 15 лет, однако продолжает сохранять прежнее значение. То же самое можно сказать про чеченские общины по всей стране. В значительной степени этому способствует влияние рода, подчиняющего себе своих членов выехавших в Россию. (Уклоняющийся от «партийных» поручений может не только быть отлучен от помощи земляков, но и весьма жестоко наказан). Это система вовлекает в себя и чеченскую молодежь, так как основана на централизованной оплате образования и профессиональной подготовки [114], межнациональные браки – фактически запрещены [115]. Так что тейповая система может сохраняться исторически длительные сроки.
Сохранение тейпового уклада находит своих теоретиков в чеченской среде. Основатель московской диаспоры Хож-Ахмед Нухаев считает, что для чеченского народа пригодно лишь право адатов «субъектами которого являются кровно-родственные общины (а не индивиды)», и для них необходим «естественной закон» кровной мести [116].
Следует подчеркнуть, что сами по себе тейпы далеко не всегда враждебны русскому окружению. Чаще чеченские общины толерантно относятся к Системе. Многие даже выступали против боевиков с оружием в руках: например, жители чеченского селения Шушия (Дагестан) вступили в бой с отрядами Басаева в 1999 [117].
Чеченская интеллигенция в России уважает, - по крайней мере, внешне, - русскую культуру. Для многих «русских чеченцев» даже характерно «имперское мышление» и ностальгия по «великому прошлому» России (например, С. Умалатова, Л. Умарова).
Многие сталкивавшиеся с чеченцами до войны с восторгом вспоминают этот народ:
«…Помню их гостеприимство, когда, несмотря на опасливые предупреждения, скитался в горах один, верхом, желая собрать материал для книги о Кавказской войне и увидеть место, где потерпел поражение известный генерал Воронцов. В договоре на книгу мне отказали, но осталась добрая память о том, как меня выходили чеченцы в красивейшем ауле Дарго, когда, под тяжестью свалившейся с кручи лошади, у меня сломалось ребро. Уважать надо и чувство достоинства, с которым ведут себя чеченцы, подавая пример русским, забывшим, что есть такое понятие, как гордость, не позволяющая сносить откровенные издевательства, подобно послушной скотине» [118].
Куда исчезли эти люди? – ведь не хочется верить, что именно повернулись другой стороной своей натуры к окружающему миру. Не хочется, но ведь нельзя не признать, что боевики (тот же Басаев) за редкими исключениями были в мирной жизни простыми обывателями, чьи довоенные профессии превратились в бандитские клички («Тракторист», «Инженер»).
С этой бедой не понаслышке знакомы все народы России, но среди чеченцев вся трудность в том, что чеченский тейп вновь стал носителем абреческой традиции, усугубляя ситуацию.
Поэтому отношения тейповых общин с окружающим населением складываются непросто. Например, недавно в селе Яндыки, где живет около 300 вайнахов, произошел крупный конфликт. Группа молодых чеченцев устроила погром на православном кладбище, но была освобождена в зале суда (как они сами утверждали, за взятку).
Все бы обошлось, если бы парни не начали после освобождения танцевать лезгинку в центре села. Вспыхнула драка, в которой кто-то застрелил молодого калмыка Николая Болдырева, из-за этого произошел погром. Было сожжено несколько чеченских домов и машин, после этого в село ввели войска. Однако, по мнению губернатора, местное нечеченское население просто дало отпор хулиганам [119].
Жители (русские и калмыки) жалуются: «Они все могут – избить, изнасиловать, им ничего не стоит подъехать ночью к местному бару и, затащив в машину девушку, увезти с собой!» [120].
В селе ходили упорные слухи о том, что чеченцы на пастбищах содержат рабов [121], официальное расследование эту информацию подтвердило [122]. (Следует, однако, заметить, что около 24% нелегальных мигрантов в РФ находятся фактически на положении рабов, 38% выполняют работу, на которую не соглашались [123] – вне зависимости от национальности работодателей).
Конфликты чеченцев и окрестного населения – не редкость, и далеко не всегда инициаторами являются коренные обитатели. В Угличе, например, конфликт произошел после убийства чеченцами сотрудника охранной фирмы «Варяг» К. Блохина (в ходе конфликта, касающегося контроля над речным портом). Уже на следующий день, до каких-либо ответных действий «Варяга», к чеченцам приехало на иномарках подкрепление соотечественников из Ярославля, Твери, Москвы [124]. Власти вызвали милицейское подкрепление из соседних городов, что помешало эскалации конфликта (лидеры чеченской общины стушевались и заявили, что просто собрались «поесть мяса»), однако позже представители диаспоры часто хвастались тем, что местные «разбегались кто куда», потому что «против их чеченской организации этот "Варяг" – просто пустое место» [125].
Следует подчеркнуть, что подобные конфликты не являются специфически русскими. Аналогичные события произошли в лагере беженцев недалеко от Вены: чеченцы напали на молдаван из-за того, что их дети шумели и мешали спать [126]. По некоторым данным пришлось применять спецназ для разделения враждующих сторон.
Чеченская сторона обычно все противоречия списывает на преследования со стороны российских властей и происки русских ксенофобов. Однако независимые исследования это категорически опровергают. Хотя около 42% населения не хотят, чтобы чеченцы жили рядом с ними и вообще относятся к этой нации с недоверием, но еще 44% относятся ней положительной или нейтрально [127]. Власти и региональная элита нечасто придерживаются античеченских взглядов, достоверно известно лишь об очень ограниченных (пострадали 6 человек) античеченских акциях в Краснодаре, со стороны известного своими ксенофобскими выступлениями губернатора Ткаченко [128], да и эти преследования напоминали популистскую вспышку активности.
По мнению независимых экспертов «российская среда на удивление толерантна к инонациональным группам. Российская буржуазия и местная власть обычно предпочитают договариваться с сильными этническими сообществами о совместной эксплуатации подведомственного населения» [129].
Нет спору: правовая ситуация в самой Чечне весьма тяжела. Практикуется помещение людей в фильтрационный лагеря, несанкционированный обыски, аресты, порой люди в форме опускаются до чисто криминального насилия. Однако всему этому подвергались в равной мере и русские [130], [131]. В частности можно привести в пример дело Никиты Дмитриенко, жившего в Чечне, который был жестоко избит пьяными российским солдатами.
По его словам, к местным русским жителям военные вообще относятся очень плохо, всячески преследуют их, считая чуть ли не предателями. (Как эхом из городов Центральной России: «Называют или чеченскими подстилками, или еще как хуже. ... Есть озлобленные люди, у которых кто-то погиб на войне, но в чем же мы виноваты?»).
Когда Никита попытался жаловаться в прокуратуру, на его семью напали: мать убили, отцу прострелили ногу. Потом его долгое время держали на блокпосте в Горогорске, заставляя выполнять грязную работу (потом он случайно смог бежать) [132]. (По свидетельству правозащитников на момент их знакомства «правая сторона его лица и шеи была покрыта ... шрамами от ножевых ран..., правая нога постоянно болела, он хромал»).
Вообще большая часть нареканий связана с работой правоохранительных органов, которые, положа руку на сердце, часто допускает произвол и в отношении коренного населения других регионов России: вспомним хоть недавние события в Благовещенске (Башкирия), где местные органы правопорядка устроили настоящий погром в отместку за нападение на патруль. Национальный вопрос здесь совершенно не причем.
Периодически утверждают еще, что чеченцам не дают загранпаспорта, однако куда бoльшие проблемы возникают с визами, в которых отказывают визовые службы различных посольств: и чеченцам, и нечеченцам, имеющим в своем российском паспорте отметку «Место рождения: г. Грозный» [133]. | 
