В столетие событий, которые правильнее было называть не Великой Русской революцией, а Великой Русской или Российской национальной катастрофой, не лишне будет обратиться к этой очень болезненной и непопулярной теме. В связи со столетием Февральской революции ещё громче зазвучали постулаты о заговоре генералов – предателей, о сговоре думских деятелей, о роли тогдашних СМИ либерального толка и прочее, что и привело к Февральской революции. Однако, любители по рассуждать на эти темы, хранят молчание по поводу матросских и солдатских самосудов, с которых, собственно и началась Февральская революция, закономерным продолжением которой стал Октябрь, и уже как следствие Октября братоубийственная Гражданская война, которая имела свои рецидивы в последующие десятилетия.
Понятное дело, что жертв невозможно воскресить, убийц невозможно покарать. Но вспомнить об этих мрачных страницах русской истории нужно, дабы попытаться понять, как такое могло произойти, и, дать им должную оценку.
Нельзя сказать, что эта тема до перестройки была «белым пятном». Нет. Но об этой странице «буржуазно – демократической» Февральской революции, ставшей прологом к «Великому Октябрю», вспоминали вскользь. Кровавые эксцессы обходили стороной, замалчивали, или, по крайней мере, на них старались не акцентировать внимание. Дабы в памяти отложились картины всеобщего ликования по поводу свержения царизма. И. действительно, при упоминании словосочетания «Февральская буржуазно – демократическая революция» в памяти возникают кадры кинохроники и фотографии той поры. На них запечатлены многотысячные колонны солдат на улицах Петрограда, перешедших на сторону восставшего народа. Приветствующих их обывателей, разных, как говорится званий и сословий. Заседания Петроградского совета. Похороны жертв революции на Марсовом поле. Последний сюжет оказывался где-то на втором плане. Ведь жертв было не много. На Марсовом поле похоронили тех, кто погиб в перестрелках на улицах столицы с полицейскими или городовыми. Кстати, несколько лет тому назад, будучи в Петербурге, я наблюдал странную, мягко говоря, сцену. 9 мая люди возлагали цветы и советские гвардейские ленточки на могилу людей, погибших в феврале – марте 1917 г. всё на том же марсовом поле.
Однако вернёмся к заявленной теме. Советская историческая наука и пропаганда целенаправленно создавали следующий стереотип. Царизм настолько прогнил, что никто не захотел его защищать. А кровопролитие на улицах Петрограда в те дни носило единичный характер. Если где-то, кто-то из слуг «проклятого царского режима» стали жертвами революционных толп, то они сами в этом были виноваты, потому что веками баре обижали и притесняли простой народ. К формированию «аксиомы» народ - страдалец, приложила руку и разночинская интеллигенция, начавшая формироваться во второй половине XIX в.
Что же касается солдат и матросов, то они сплошь и рядом подвергались несправедливым наказаниям и издевательствам со стороны царских офицеров, которые носили золотые погоны и почти все были дворянами.
В начале ХХ столетия солдат и матросов офицеры и офицерские холуи, в армии унтер-офицеры, на флоте кондуктора, награждали зуботычинами и пощечинами, сажали за малейшую провинность в карцер, ставили «под ружьё» или переводили в арестантские роты. Вот почему протест против несправедливости у нижних чинов армии и флота Российской империи вырвался наружу в дни «бескровной» Февральской революции и в отдельных случаях принимал форму кровавых расправ над самыми ненавистными командирами.
Обратимся к советским изданиям эпохи застоя. Перед мной школьный учебник по истории СССР для 4-го класса советской средней общеобразовательной школы.
«В Петрограде в маленьком домике на Выборгской стороне ночью заседает большевистский комитет. «Ждать и молчать больше нельзя. Настало время открытой борьбы. Завтра мы выступаем. Надо захватить склады с оружием, разоружить полицейских» - решает комитет. «А сейчас – к солдатам!» Рабочие идут в казармы.
Не спят и солдаты в казармах. «Мы больше не будем стрелять в народ. Завтра мы пойдём с народом». – говорят солдаты.
Утром в казарму Волынского полка приходит офицер. «Здорово, братцы! – приветствует он как всегда солдат. В ответ вместо обычного: «Здравие желаем, Ваше благородие!» - раздается «ура!» - «Смирно!» - в бешенстве кричит офицер. Его никто не слушает. Выстрел – и офицер падает мертвым. Отряд выходит на улицу. К нему присоединяются солдаты других полков.»(1)
Уже в эпоху поздней перестройки стало широко известно имя унтер- офицера запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка Т.И. Кирпичникова, который был награждён солдатским георгиевским крестом 4-й степени за свой «революционный подвиг» - убийство командира капитана Лашкевича. Наградил его генерал Л.Г. Корнилов, бывший в ту пору командующим войсками Петроградского военного округа.
Однако, существует иная версия произошедшего. Согласно ей, «капитан Лашкевич был убит другим лицом, одним из вольноопределяющихся батальона. Кирпичников же заработал своего Георгия за боевые подвиги на фронте. Его награждение действительно состоялось во время посещения генералом Корниловым Запасного батальона. К революционным же событиям Кирпичников не имел отношения, в пользу чего свидетельствует и данная солдатами кличка «Мордобой». Эту версию сообщил автору вну Л.Г. Корнилова Л.А. Шапрон-дю-Ларрэ, передав копию записи рассказа очевидца событий, видного деятеля эмиграции генерала А.П. Архангельского. Вероятно, шум в прессе вокруг этого события был создан искусственно, а Т. Кирпичников, не сориентировался в сложной обстановке своего времени, стал жертвой сделавшего из него «героя» прессы».(2)
А вот что говорилось в научном издании, адресованном массовому советскому читателю на пике эпохи застоя.
«В первых числах марта начались революционные выступления на главной базе Балтийского флота – Гельсингфорсе. Первыми выступили команды крупных кораблей, где были сосредоточены основные силы большевиков флота. На мачтах кораблей были подняты красные флаги, матросы вооружились и захватили в свои руки корабли, разоружив офицеров. Восставшие матросы убили командующего флота адмирала Непенина и на его место избрали относительно либерального вице-адмирала А.С. Максимова, явочным порядком начав вводить на флоте выборочное начало».(3)
Как и в школьном учебнике, в научно-популярном издании опять-таки фигурируют в роли застрельщиков Февральской революции члены большевицкой партии, чьей правоприемницей последовательно были РКП(б), ВКП(б), КПСС, КПРФ. Но не Конституционные демократы – кадеты, ни октябристы, ни социалисты. И ничего не говорилось о заговоре генералов-предателей.
Далее, обратим внимание на то, что адмирала Непенина называют без имени и отчества, зато у его преемника есть, по крайней мере, инициалы. Но, главное, в книге говорилось о «разоружении» офицеров, но не об убийствах.
Сейчас известны имена многих жертв восставших матросов – балтийцев, начиная с командующего флота вице – адмирала А.Н. Непенина, которого спустя многие десятилетия отечественные историки назовут русским адмиралом Канарисом эпохи первой мировой войны. Обратимся к монографии известного московского историка С.В. Волкова.
«Особенно трагический оборот приняли события на Балтийском флоте. В Кронштадте толпа матросов и солдат схватила главного командира Кронштадтского порта адмирала Р.Н. фон Вирена, сорвала с него погоны и, избивая, повела на площадь, где и убила, а труп бросила в овраг. Начальник штаба Кронштадтского порта адмирал А.Г. Бутаков, внук известного русского флотоводца, будучи окружен толпой, отказался отречься от старого строя и тут же немедленно был убит. 3 марта был убит командир 2-й бригады линкоров адмирал А.К. Небольсин, на следующий день та же участь постигла командующего Балтийским флотом адмирала А.И. Непенина. От рук взбунтовавшихся матросов пали также комендант Свеаборгской крепости В.Н. Протопопов, командиры 1-го и 2-го флотских экипажей Н.В. Стронский и А.К. Гирс, командир линейного корабля «Император АлександрII» Н.И. Повалишин, командир крейсера «Аврора» М.И.Никольский, командиры кораблей «Африка», «Верный», «Океан», «Рында», «Меткий», «Уссуриец» и другие морские и сухопутные офицеры. К 15 марта Балтийский флот потерял 120 офицеров, из которых 76 убито (в Гельсингфорсе 45, в Кронштадте 24, в Ревеле 5 и в Петрограде 2). В Кронштадте, кроме того, было убито не менее 12 офицеров сухопутного гарнизона. Четверо офицеров покончили жизнь самоубийством и 11 пропали без вести. Всего, таким образом, погибло более 100 человек».(4)
Дополнить картину помогут воспоминания очевидца тех событий, видного деятеля русского монархического легитимистского движения за границей капитана 2-го ранга Г.К. Графа. Кажется, впервые в РФ отрывок из его воспоминаний был опубликован в начале 1990-х на страницах «Московского журнала».
«Гельсингфорсский рейд спит под покровом тяжелого льда. Сверху глядит ясное небо. Блестит снег. На белом фоне неясно вырисовываются темные контуры линейных кораблей и крейсеров. Тут сосредоточены главные силы, главный оплот России на Балтийском море. Мористее других кораблей, выделяется бригада дредноутов; здесь же виднеются «Андрей Первозванный», «Император Павел I», «Слава», «Громобой», «Россия», «Диана». Спокойные дымки, поднимающиеся к небу, говорят о том, что на них кипит неугомонная жизнь. Кругом – тихо. Ничто не указывает, что близится трагедия……
Вдруг, как будто по какому-то сигналу, здесь и там, на всех кораблях замелькали ровные, безжизненные огни – красных клотиковых фонарей. Проектируясь на темноте ночи, они производили жуткое впечатление и вызывали предчувствие чего-то недоброго. Это были буревестники революции, злодеяний и позора. Сухой треск беспорядочных винтовочных выстрелов, прорвавшийся сквозь тишину ночи, служил разъяснением самовольных красных огней. Начался бунт, полилась кровь офицеров….»(5)
Далее, кавторанг Граф приводит свидетельство своего соплавателя капитана 1-го ранга Г.О. Гада, командира линейного корабля «Андрей Первозванный».
Вечером 3 марта на корабле среди матросов начались волнения. Офицеры во главе с каперангом Гаддом собрались в одном из корабельных помещений. Там их окружили матросы и начали обстреливать из винтовок. Был тяжело ранен мичман Воробьев и убит один из вестовых.(6)
В конце концов, каперанг вышел к матросам.
«Вбежав в толпу, я вскочил на возвышение и, пользуясь замешательством, обратился к ней с речью: «Матросы, я ваш командир, всегда желал вам добра и теперь пришел, чтобы разобраться в том, что творится, и уберечь вас от неверных шагов. Я перед вами один и вам ничего не стоит меня убить, но выслушайте меня и скажите: чего вы хотите, почему напали на своих офицеров? Что они вам сделали дурного?»
Вдруг я заметил, что рядом со мной оказался какой-то рабочий, очевидно агитатор, который перебил меня и стал кричать: «Кровопийцы, вы нашу кровь пили, мы вам покажем»….. Чтобы не дать ему повлиять его выкрикам на толпу, я в ответ крикнул: «Пусть он объяснит, кто и чью кровь пил». Тогда из толпы раздался голос: «Нам рыбу давали к обеду», а другой, добавил: «Нас к вам не допускали офицеры».
Я сейчас же ответил: «Неправда, я ежемесячно опрашивая претензии, всегда говорил, что каждый, кто хочет говорить лично со мной, может заявить об этом, и ему будет назначено время. Правду я говорю или нет?»
И я облегченно вздохнул, когда в ответ на это послышались голоса: «Правда, правда, они врут, против вас мы ничего не имеем».
В этот самый момент раздались душераздирающие крики, и я увидел, как на палубу были вытащены два кондуктора с окровавленными головами: их тут же расстреляли; а потом убийцы подошли к толпе и начали кричать: «Чего вы его слушаете, бросайте за борт, нечего там жалеть»….. С корму же раздались крики: «Офицеры убили часового у сундука».
Воспользовавшись этой явной ложью, я громко сказал: «Ложь, не верьте им, я сам его снял, оберегая от их же пуль».
Тем временем толпа, окружавшая меня, быстро возрастала, и я видел, что на мою сторону переходит большая часть команды, и потому, уже более уверенно, продолжал говорить, доказывая, что во время войны всякие беспорядки и бунты для России губительны и крайне выгодны неприятелю, что последний на них очень рассчитывает и т.д.
Вдруг к нашей толпе стали подходить несколько каких-то матросов, крича: «Разойдись, мы его возьмем на штыки».
Толпа вокруг меня как-то разом замерла; я же судорожно схватился за рукоять револьвера. Видя все ближе подходящих убийц, я думал: «Мой револьвер имеет всего девять пуль; восемь выпущу в этих мерзавцев, а девятой покончу с собой».
Но в этот момент произошло то, чего я никак не мог ожидать. От толпы, окружавшей меня, отделилось человек пятьдесят и пошли на встречу убийцам: «Не дадим нашего командира в обиду». Тогда и остальная толпа стала кричать и требовать, чтобы меня не тронули. Убийцы отступили….»(6)
«Позже, из беседы с офицерами, мне удалось выяснить обстановку, при которой был убит адмирал Небольсин. Оказывается, он после разговора со мной сошел с корабля на лед, но не успел еще пройти его, как по нему была открыта стрельба. Тогда он сейчас же направился обратно к кораблю, и, когда всходил по сходне, в него было сделано в упор два выстрела и он упал замертво.
Что касается вахтенного начальника лейтенанта Г.А. Бубнова, то он был убит, то он был убит во время того, как хотел заставить караул повиноваться себе. Для этого он схватил винтовку у одного из матросов, но в тот же момент был застрелен кем-то с кормового мостика.
Потом тела как адмирала, так и лейтенанта Бубнова были ограблены и свезены в покойницкую.
На следующее утро команда выбрала судовой комитет, в который конечно, вошли все наибольшие мерзавцы и крикуны. Одновременно был составлен и суд, которому было поручено судить всех офицеров. Он не замедлил оправдать оказанное ему доверие и скоро вынес приговор, по которому пять офицеров были приговорены к расстрелу; в том числе и младший доктор, очевидно, только за то, что был свидетелем гнусного убийства раненого мичмана Воробьева».(7)
Только подключив к делу одного из деятелей Временного правительства социалиста Родичева, офицеров удалось спасти. «Речь Родичева в защиту офицеров произвела сильное впечатление на команду, и она с криками «ура» снесла его в автомобиль. Арестованные офицеры были освобождены и приговор был отменен».(8)
«На соседнем «Императоре Павле I» наблюдалась картина еще ужаснее.
Бунт вспыхнул с того, что на палубе был поднят на штыки штурманский офицер, лейтенант В.К. Лангэ, якобы за то, что числился агентом охранного отделения; в действительности, конечно, ничего подобного не было.
На шум, поднятый во время этого убийства, немедленно пошел старший офицер, старший лейтенант В.А. Яновский, предварительно послав дежурного офицера, мичмана Шуманского, передать распоряжение офицерам, чтобы они шли по своим ротам.
Передав это приказание, мичман Шуманский и несколько других офицеров быстро направились по коридорам к ротам.
В коридоре им навстречу шла группа матросов. Мичман Шуманский как-то случайно ее проскочил, а следующий лейтенант Н.Н. Совинский был остановлен. Матросы просили его не ходить далее, так как его убьют.
Лейтенант Совинский был совершенно безоружен и на это предупреждение только поднял руки кверху и сказал: «Что же – убейте»……И в этот момент, действительно, был убит ударом кувалды по затылку. Его убил подкравшийся сзади кочегар Руденок, из крестьян Полтавской губернии.
Когда предупреждавшие Совинского матросы хотели перенести его в лазарет, убийца еще несколько раз ударил его по голове кувалдой.
Той же кувалдой кочегар Руденок убил и проскочившего толпу мичмана Шуманского, Он же убил и мичмана Булича.
Старший офицер, старавшийся на верхней палубе образумить команду, был ею схвачен, избит чем попало, за ноги дотащен до борта и выброшен на лед.
Командир этого корабля капитан 1-ранга С.Н. Дмитриев, на защиту своих офицеров выступить не решился, успокоить команду не пытался и просидел в течении всего острого момента в кают-компании, предоставив каждому действовать по своему усмотрению.
В тот же вечер начала вести себя крайне вызывающе и команда на крейсере «Диана». Хотя убийств пока не было, но у всех офицеров было отобрано оружие, а старший офицер капитан 2- ранга Б.Н. Рыбкин и штурман были арестованы. Всю ночь эти офицеры, сидя в своих каютах, слышали за стенками разговоры о том, что их надо расстрелять, спустить по лед и так далее».
На следующий день матросы повели этих офицеров на гауптвахту по льду Финского залива. По пути им встретилась группа матросов в шинелях, но без ленточек с названием корабля. Они были вооружены винтовками. Отогнав конвой, они в упор дали несколько залпов по офицерам. Тяжело раненный штурман потерял сознание, и его приняли за мертвого. Раненного капитана 2-го ранга Рыбкина добивали прикладами и несколько раз в него выстрелили из винтовок. Штурман, а им был лейтенант П.П. Любимов 3-й, чудом остался жив, благодаря финскому мальчику, который случайно проходил мимо. Мальчик помог ему отойти от того места, где произошла расправа. Потом он вернулся с извозчиком, который отвёз русского офицера в частную лечебницу с тремя пулевыми ранениями. Через месяц он смог тайком приехать в Петроград, а затем бежать за границу.(8)
Примечания:
- Голубева Т.С., Геллерштейн Л.С. Рассказы по истории СССР для 4 класса, учебная книга, М, 1969, с. 90.
- Дуров В. Солдатские Георгиевские кресты в 1917 году, Военная быль, М, № 5 (134), 1994.
- Хесин С.С. Моряки в борьбе за Советскую власть, М, 1977, с.22.
- Волков С.В. Трагедия русского офицерства. Офицерский корпус России в революции, Гражданской войне и на чужбине, М, 2002, с. 16.
- Граф Г. Кровь офицеров, Московский журнал, 1994, № 8.
- там же.
- там же.
- там же.
В.Г. Чичерюкин-Мейнгардт. МАТРОССКИЕ И СОЛДАТСКИЕ САМОСУДЫ В 1917 ГОДУ. Ч.2.
Владимир Чичерюкин-Мейнгардт
для Русской Стратегии
http://rys-strategia.ru/ |
