Как Антанта свергла царя. Ч.1.
Шпионская дипломатия
Что у дипломатов еще на уме, то уже на языке у шпионов. Генерал-майор Петербургского департамента полиции П. П. Заварзин и глава английской военно-разведывательной миссии в России Сэмюэль Хор в Феврале были по разные стороны баррикад. Обоим пришлось покинуть Россию не по своей воле. Как же они увидели конец того мира, в котором еще совсем недавно были недругами?
Сначала слово Заварзину:
"Политический кризис в России в феврале 1917 года был спровоцирован либералами для свержения царизма. Его организатором выступила финансово-промышленная олигархия, чьей целью был захват власти в России под лозунгами введения конституции и создания "народного правительства". Задачей этого переворота был вывод Российской империи из Первой мировой войны без достигнутых ею завоеваний и без обещанного Антантой решения Восточного вопроса" (Заварзин П. П. Жандармы и революционеры : Воспоминания, Париж, 1930). (Под "восточным вопросом" имеются в виду Черноморские проливы, которые союзники обещали России как "главный приз" за участие в мировой войне - А. С.)
Павел Павлович был жандармом, не историком. Сторожем государства, а не летописцем. Тем больше чести делает ему изложенный вывод, в духе которого он составлял и донесения царю, точно угадывая, что у дипломатов "на уме". За это и поплатился: Февраль лишил его сначала службы, а затем и родины.
Тогда как его английский собрат Сэмюэль Хор из Разведуправления секция 6 (ныне МИ-6), упаковавший вещи вместе с английской делегацией и только поэтому ускользнувший от следствия по делу об убийстве Распутина, процветал и дальше. После Петрограда возглавил резидентуру в Риме. Масштаб не тот, всего 100 человек под рукой, но и с таким штатом успешно поставил на ноги начинающего политика Бенито Муссолини. До войны трижды занимал в английском правительстве посты министров - военно-воздушных сил, иностранных дел, внутренних дел и был одним из ведущих разработчиков Мюнхенского пакта. За все это родина вознаградила его титулом лорда Тэмплвудского . Итак, слово лорду, еще помнившего себя шпионом и даже публично похвалявшимся своей решающей ролью в убийстве Распутина, которое удалось организовать за месяц до Петербургской конференции:
"Ни народ, ни правительство, ни император не хотели приезда союзной миссии... этой большой компании политиканов, военных и экспертов... Правительство России проявляло большое беспокойство в связи со слишком длительным пребыванием их и вредным влиянием на оппозицию. А когда ряд делегатов, сверх того, выразили желание присутствовать на открывающейся вскоре сессии Госдумы, им дали понять неуместность этого и что если они задержатся, то заседания Госдумы будут отсрочены" (The fourth seal: the end of a Russian chapter. W. Heinemann Ltd. 1930).
Это пишет глава английской разведки, который у себя на дому и устраивал тайные встречи "политиканов, военных и экспертов" Антанты с вождями думской оппозиции! Что же так сблизило триста фигур российской "пятой колонны", за которыми даже шпионить было одно удовольствие? Хотя бы по этому пункту между историками Февральской революции разночтения нет, все признают: подотчетная Антанте оппозиция состояла сплошь из "восторженных англофилов", а их размножению решающим образом способствовало объединение масонских лож ВВНР. Читайте Керенского, сам пишет: до революции - возглавлял Великий Восток Народов России, после революции - "рядовой член" контактной группы между Временным правительством и Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Сегодня документально подтверждено членство в ложах ВВНР более 800 "агентов влияния". Своим англофильством эта группа так заразила столицу России, что у британского посольства стала ежедневно собираться толпа, дожидаясь, пока сэр Бьюкенен выйдет на балкон и махнет ей рукой. Но это в конце феврале, уже без царя.
А до февраля, еще при царе, с трибун Думы и Госсовета и со страниц либеральной печати потоком лились обвинения в германофильстве правящих царских кругов, якобы готовивших сепаратную сделку с Германией. Главными фигурантами этой кампании стали императрица "немка" Александра Федоровна, "старец" Е. Г. Распутин, председатель Совета Министров Б. В. Штюрмер ("русский немец", при котором в 1916 году Россия совершила промышленный рывок) и министр внутренних дел А. Д. Протопопов (всего два месяца на этом посту, а уже "второй Распутин").
Хотя знаменитый брусиловский прорыв в Карпатах летом 1916 года и восстановил честь русской армии, полной уверенности в победе он ей не вернул. В генштаб опять стали поступать тревожные сигналы с фронтов: боевой дух в войсках падает. Самым деморализованным выглядел Южный фронт, потерявший в кровопролитных боях много опытных командиров и старослужащих солдат, тогда как новые пополнения оказались чересчур восприимчивы к пацифистской пропаганде большевиков. Так думал начальник департамента полиции МВД А. Т. Васильев, отправляя на фронт инспекцию и поставив ей задачу выявить агитаторов, разлагающих войска.
"С этой целью я послал на Южный фронт жандармского подполковника А. П. Кублицкого-Пиоттуха, надежного и уравновешенного офицера. Информация, полученная от него после возвращения, совершенно обескуражила меня. Согласно его сообщению, темой частых разговоров в армии являлось предательство Императрицы, которая якобы сотрудничала с немцами, чтобы добиться поражения России. Веря, что это так, солдаты не были удивлены, что русская армия терпит одно поражение за другим.
Я счел своим долгом подготовить доклад об этом печальном сообщении для министра внутренних дел, который передал его Царю. Царь прочел документ, махнул безнадежно рукой и не сказал ни единого слова" (А. Т. Васильев, "Русская секретная полиция", сб. "Охранка. Воспоминания руководителей охранных отделений", М., Новое литературное обозрение", 2004).
На минуту забежим вперед. Чрезвычайная Следственная Комиссия, которую уже на третий день прихода к власти Временного правительства министр юстиции А. Ф. Керенский учредил для расследования антигосударственной деятельности высших царских чиновников (перед ней прошло 59 человек), сняла обвинения со всех четверых. Не только со Штюрмера и Протопопова, заключенных в Петропавловской крепости, где революционные солдаты регулярно прикладывались к их "буржуйским рожам", но и с покойного Распутина, и с "жены Николая", содержавшейся под арестом в Царском селе. Официально следствие копало только под царицу, не трогая царя, но во избежание их "сговора" министр революционной юстиции запретил супругам спать вместе, гулять разрешил только поодиночке, видеться друг с другом и с детьми раз в день, за обедом, в присутствии караула. Если бы комиссии удалось доказать изменническую роль хотя бы царицы, что и стало "ядром легенды о сепаратном мире, распространившейся в стране" (эмигрантский историк Георгий Катков, "Февральская революция, М. Русский путь, 1997), нет сомнения, что ответственность возложили бы и на царя - на обоих, по Ллойд-Джорджу. Но когда дневники и письма Александры Федоровны были опубликованы, оказалось, что "в этой легенде не было ни капли правды" (Катков) Еще больше поразили ее антигерманские настроения. Но и этому не стоит удивляться: "немка" только родилась в Германии - воспитывалась и выросла она в Англии, при дворе своей бабушки королевы Виктории.
"Блестящая изоляция" как национальный приоритет требует любых жертв, даже родственных. Король Георг Y свое приглашение в Англию двоюродного брата Николая II отменил после того, как Ллойд-Джордж, глава кабинета и социалист, поставил вопрос ребром, а что на это скажут английские рабочие? Зато "патриарха русской демократии" Георгия Плеханова спешно отправили в Петроград на помощь революции, предоставив ему и его группе в сорок человек военный корабль с целым эскортом противолодочных эсминцев. Не прошло и года, как английские рабочие получили ответный подарок - точно такую же морскую экспедицию пришлось снарядить за Александром Керенским.
На сцене и за кулисами
Удивительное дело: все, кто впоследствии написали мемуары, жалуются на пустое времяпрепровождение, на скуку пышных приемов, на утомительные балы, обеды, переедания - право, не стоило и ехать, чтобы так умаяться от безделья. Но, сложив всю информацию об этих днях, видишь, что за ее кулисами кипела интенсивная и даже опасная работа, не случайно столько мемуаров написано шпионами, без которых история всегда неполна.
Английская делегация первым делом отправилась в Москву, где ее руководитель лорд Мильнер встретился с князем Г. Е. Львовым и городским головой М. В. Челноковым. Встречу подготовил профессиональный разведчик Брюс Локкарт, он же и рассказал о ней со всеми подробностями в мемуарах "Английский агент". Напротив, Самуэль Хор, сопровождавший делегацию, промолчал так, будто ее вообще не было. Конечно, никто из участников еще не мог знать, что князю Львову вот-вот предстоит возглавить Временное правительство. Но сам князь прозорлив: он вручил Мильнеру меморандум для британского правительства, в котором было сказано , что через три недели в России произойдет революция. Откуда такая точность? И почему в отчетном докладе своему правительству Мильнер написал, что революция в России состоится в лучшем случае после войны? Не поверил Львову? Да просто перед нами типичная обманка, которую расшифровать подчас трудней, чем фальшивку. Автор предназначил ее не столько реальным адресатам, сколько будущим историкам: пусть ломают голову и грызутся.
А московскому голове гости привезли британский орден Подвязки. За какие заслуги? Он на целый месяц раньше Петрова града ударил в набат: "Хлеба в Москве осталось на пять дней!" Правительство одернуло паникера, но телеграмма попала в газеты, а в этом и состояла цель. И за такую ничтожную услугу - орден Подвязки?! Но тут перед нами обманка другого рода, призванная отвлечь внимание от более серьезных услуг кадетов в организации революции. "Новой тактике либералы начали следовать в сентябре 1915 года, - продолжает Георгий Катков и так объясняет ее суть: - Стали безосновательно твердить, что правительство вовсе и не стремится к победе, а тайно готовит сепаратный мир и постыдную измену". Связать эту "новую тактику" с легендой об императрице-немке было решено на совещании, которое состоялось в доме московского головы накануне земских съездов в сентябре 1915 года. Челноков стоял и во главе Союза городов, поэтому легенда молниеносно разлетелась по стране. Он же оказался и в числе первых связных между либеральным блоком Думы и фронтовой Ставкой, так что не составило труда определить и маршруты союзнических делегаций по стране - в Псков, Минск, Ригу, Киев, к генералам, командующим фронтами, уже готовым принудить своего царя к отречению и, заодно, главнокомандующего к отставке.
В гости не ходят с пустыми руками, а приезжать порожняком и вовсе не принято. В 1934 году белый генерал, крупный военный теоретик А. А. Гулевич издал в Париже книгу "Роль России в мировой войне", где - черным по белому: развалу армии и страны способствовала делегация лорда Мильнера, передавшая оппозиции 21 миллион рублей. Форин офис промолчал, оставаясь, как всегда, в "блестящей изоляции". Но никто из февральских эмигрантов тоже не подал на автора в суд, хотя он этого очень желал. Потому что уже был прецедент, который пришлось бы принять во внимание любому суду. Генерал Морис Жанен, бывший начальник французской военной миссии при царской Ставке, еще в 1927 году публично заявил, что английские агенты в Петрограде раздавали солдатам по 25 рублей за выход из казарм и неподчинение своим командирам. Много позже, после смерти генерала в 1946 году, был опубликован его дневник. Это уже не на публику - вот запись от 7 апреля 1917 года: "Революция руководилась англичанами и конкретно лордом Мильнером и сэром Бьюкененом".
Примечательное наставление дал посол Палеолог своим уезжающим гостям, министру колоний Гастону Думергу (будущий президент Франции) и генералу Ноэлю де Кастельно: "В России готовится революционный кризис […] Мы должны уже теперь предвидеть банкротство нашей союзницы и сделать из этого все необходимые выводы" (М. Палеолог, 21 февраля 1917 г.). Посол Бьюкенен еще откровеннее: "Революция витала в воздухе, было лишь неясно, придет ли она сверху или снизу. О дворцовом перевороте говорили совершенно открыто, и на обеде в посольстве один из моих русских друзей, занимавший высокое положение в правительстве, заявил, что вопрос заключается лишь в том, будут ли убиты и император, и императрица или только последняя" (Бьюкенен Д. "Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910-1918", гл. 22).
Уж если на публичных обедах звучали такие речи, кто же поверит, что в переговорных комнатах дипмиссий беседы велись о погоде?
Но как же все это проспали знаменитые генералы русского сыска Заварзин, Васильев, Спиридович, Глобачев? Поэтому ничего не замечала и власть? Их общий начальник, министр Протопопов, надумал посылать императрице, доведенной до отчаяния кампанией клеветы, любезные письма от вымышленных русских людей, - а это чем не обманка? Или государь и сам предпочитал обманываться, лишь бы не смотреть правде в глаза? Однажды его дворцовый комендант принес газету, в которой говорилось о комитете по сбору пожертвований на фронтовой лазарет. Председатель комитета - Родзянко, почетная председательница - Джиорджина Бьюкенен, супруга посла. "Ваше высочество, возможно ли, чтобы супруга русского посла при английском Короле состояла почетной председательницей какого-нибудь парламентского комитета в Англии?" Взяв эту газетку, Государь понес ее к находившемуся в глубине комнаты шкафу со словами: "Я это положу в коллекцию собираемых мною курьезов…" (В. Н. Воейков).
Так это были "курьезы"? Немало историков объясняют февральское землетрясение в России безволием последнего ее императора. Не был и не хотел быть ни Иоанном Грозным, ни Петром Великим, а так, Анной Леопольдовной ХХ века. И потерял страну, которую потеряли и мы
Но и это обманка для внуков.
Последнее предупреждение царю
Одно время еще и при Советской власти выходили календари, где листочек "12 января" ("30 декабря") отсылал к юбилею события, которое будто бы и предрешило падение царского строя: "В 1917 году аудиенция английского посла Бьюкенена по поводу внутреннего положения в России". На самом деле эта аудиенция стала последним предупреждением царю. Сначала британский дипломат намеревался говорить "от лица короля", но короля… не нашли, куда-то запропал, и тогда посол Бьюкенен на свой страх и риск предпринял "последнюю попытку спасти императора, даже против его воли".
И вот что ему сказал "с беспримерным отсутствием дипломатического такта" (Г. Катков):
"Перед вами, сэр, лежит две дороги, и вам надо выбрать, по какой идти. Первая приведет вас к победе и славному миру, вторая - к революции и катастрофе. Позвольте мне, ваше величество, умолять вас выбрать первый путь" (Бьюкенен Д.)
Царь принимал посла стоя - впервые, пишет Бьюкенен, такой недобрый знак. Но искусный дипломат сумел растопить лед, вложив "столько теплоты" в свой призыв выбрать первый путь, что "император... пожав мне на прощание руку, сказал: "Благодарю вас, сэр Джордж".
Все это мемуарная ложь. И такую оценку дал ей не кто иной, как министр иностранных дел сэр Артур Бальфур: "Монархам редко делаются более серьезные предупреждения, чем Мильнер сделал царю".
Царь прекрасно понял угрозу "второго пути", если не примет требований оппозиции, изящно упакованных в "первый путь". Никого из своих секретарей на аудиенцию он не пригласил. Не было еще и "жучков" у царских спецслужб, только глаза да уши, но им в этот раз не полагалось знать тайну личного послания царя королю Англии, своему двоюродному брату. Передал его Бьюкенен или нет, точно передал или исказил, мы не знаем. В этом явно не был уверен и Николай II, раз посчитал нужным пересказать содержание разговора в кругу самых доверенных лиц. Они и сохранили его для истории.
"Благодарю вас за сказанное, господин посол [ …] Вы предостерегаете Меня от опасности работы немецких агентов, будто бы работающих чуть ли не в контакте с Моими министрами на разрушение России и во вред Престолу и народу Моему. О существовании немецких шпионов, проникших в Россию, не может быть и речи. Их нет у нас. Это - злая клевета на русских людей тех, кто ищет повода нанести вред России, не стесняясь в выборе самых гнусных средств. Но что, действительно, имеет место и что Мне известно - это то, что ваш дом является местом собрания лиц, явно враждебных государству и Мне. Не возражайте. Это труд совершенно напрасный [ …] Что сказал бы Король Англии, если бы посол Мой, граф Бенкендорф, превратил Императорское посольство в Лондоне в штаб-квартиру заговорщиков против Англии? Если бы, - скажу Я, - Бенкендорф дерзнул войти в подобные сношения с врагами Королевской власти и английского народа, открыв посольские двери для собраний таких, то Я немедленно отозвал бы графа, как лицо, недостойное быть Моим представителем и носить графский титул. Не оправдывайтесь. Мне известно даже больше того, что вы подозреваете…" ( "Посещение Бьюкененом Государя Николая II". Текст этой беседы, опубликованный в Париже перед войной, подтверждается и другими многочисленными свидетельствами - Великого князя Александра Михайловича, фрейлин императрицы А. А. Вырубовой и С. К. Буксгевден , сопровождавшей царскую семью в Тобольск, эмигрантского историка С. С. Ольденбурга и др.).
В ружье!
Власть не только замечала, но и вполне адекватно оценивала дипломатическую суету вокруг конференции, иначе не написал бы дворцовый комендант Воейков в своих мемуарах: "Комиссия союзников даже не постеснялась доложить Его Величеству следующие требования…" Публично никаких "требований" ни на пленарных заседаниях, ни в рабочих группах не обсуждалось, и царь мог просто проигнорировать записку "от имени союзников", вдруг выплывшую из-за кулис. Но, видимо, и на этот раз предпочел внести ясность в отношения с "союзниками", чтобы никому не питать лишних иллюзий. Вот эти "требования" вместе с резолюциями Николая II:
1. Введение в Штаб Верховного Главнокомандующего союзных представителей с правом решающего голоса.
"Излишне введение союзных представителей, ибо Своих представителей в союзные армии, с правом решающего голоса, вводить не предполагаю".
2. Обновление командного состава всех армий по указаниям держав Согласия.
"Тоже излишне. Мои армии сражаются с большим успехом, чем армии Моих союзников".
3. Введение конституции с ответственным министерством.
"Акт внутреннего управления подлежит усмотрению Монарха и не требует указаний союзников".
После таких ответов Мариинский дворец внезапно вымер, у делегатов обнаружились неотложные дела на стороне. Проследить их путь оказалось несложно: он вел в посольство Англии. Следом за ними туда прибыл французский посол, вскоре подтянулись и русские господа. Своих подопечных "филеры Протопопова" привыкли узнавать даже со спины, по походке, по цилиндрам, по манере раскланиваться, так что к вечеру на стол министра внутренних дел лег полный список участников экстренного совещания. Председатель Думы Родзянко. Председатель Военно-промышленного комитета Гучков. Князь Львов. Кадетский вождь Милюков. Бывший министр иностранных дел Сазонов. Генерал Поливанов. Депутат Ковалевский и др. Такая массовка не могла быть связана с заботами комитета по сбору пожертвований на фронтовой лазарет, в этом случае явился бы один Родзянко или прислал бы думского клерка.
Полицейские донесения этих трех недель писаны, как под копирку: к иностранному гражданину N. пришло больше гостей, чем ушло от него. Оставались ночевать. "Заговорщики боялись арестов, а некоторые даже совсем перебрались на жительство к союзникам" (В. Н. Воейков). Особое внимание привлек к себе депутат Ковалевский: на все время конференции он пристроился жить к французскому генералу де Кастельно. Учитывая разницу в их возрасте (престарелый генерал потерял на войне четырех сыновей), о нетрадиционной ориентации не могло быть и речи, к тому же не один Ковалевский подселился к иностранным гостям.
Проникнуть в замысел разведгруппы, которую Антанта забросила в Петроград, одной слежкой-наружкой было невозможно, но это не снимает ответственности с царских спецслужб. Совещание в английском посольстве вослед трем резолюциям Николая II сыграло в судьбе России поистине роковую роль.
Союзники разъехались 21 февраля, а назавтра в полдень и Николай II отбыл в Могилев, где он срочно понадобился своему начальнику генштаба. Едва затих стук колес царского поезда, заговор вступил в силу. Детали сценария были давно согласованы: где блокировать поезд, как привести его в Псков, в расположение войск Северного фронта генерала Н. В. Рузского, а там уж Николай Владимирович разберется с царем. И ведь разобрался, хотя не обошлось без крика: "Если Вы не подпишете - я не отвечаю за Вашу жизнь!"
Но изменилась генеральная установка заговора - "бросить мирный путь и выступить на путь революции". Это цитата прямого свидетельства, которое дал русской монархической газете "Призыв" (Берлин, 1920 год, № 50) участник совещания Е. П. Ковалевский. Между двумя революциями Евграф Петрович успел побыть комиссаром народного образования.
Победа? Еще нет. Пока царь на свободе - нет покоя ни монархистам, ни либералам. "Решение об аресте Царской семьи вынесла наша ложа" - признал Керенский в одной из бесед с русским историком, профессором, председателем Российского Дворянского собрания США князем А. П. Щербатовым (таких бесед Алексей Павлович записал "больше десяти катушек"). Вот и проясняются темные пятна нашей туманной истории! Вовсе не Временный комитет Думы и не Временное правительство, еще не успевшие родиться, а ложа "Полярная звезда" Великого Востока Народов России, спешно образовав Военную комиссию для руководства восставшими войсками, превратила уличные беспорядки в революцию. Но темна вода во облацех этой ложи, так же как и других. Русских масонов потому и называли "нерегулярными", что они фактически не придавали значения ритуальным обрядам, а символике - только для отвода глаз. Да и зачем они в конспирологических ячейках, и так наглухо закрытых?
Монархисты были первыми жертвами Февраля, оттого первыми и стали раскапывать корни революции, а когда триста разочарованных февралистов во главе колонн своих последователей тоже выдуло в эмиграцию, кого было винить этим последним? Уже не "тупых монархистов", а "злых большевиков". Но история и в третий раз отстранила от власти русских революционеров, опять закосневших в убеждении, что только по их проекту и можно обустроить Великую Россию. Вот так, уже сто лет, теперь уже руками потомков, и катят друг на друга шары эти три отряда русских революционеров. Что же в итоге? Тут уже не обойтись без сопоставления с чужими проектами переустройства России.
Всего несколько деталей наших нескончаемых отечественных р-революций. Если бы в 1905 году снаряженный в Англии пароход "Джон Графтон" не сел в финских шхерах на мель, 16 тысяч винтовок и 3 тысячи тонн взрывчатых веществ уже тогда оказались бы в руках отрядов "беспартийного попа" Гапона. Но пришлось это оружие выгрузить на близлежащие островки. Там оно и долежало до второй русской революции против недобитых монархистов, а потом пригодилось и для третьей - против большевиков. Сначала Временное правительство, а потом и Советское, вплоть до начала 20-х годов, расплачивались с частными английскими компаниями за организованное ими массовое возвращение на родину беглых русских революционеров. А был это не такой уж маленький штыковой ресурс - 30 тысяч! (Т.Э. О Коннор "Г.В. Чичерин и советская внешняя политика 1918-1930 гг." М.: Прогресс, 1991, с.71-72). Другое дело, что в один "левый полк" их было не собрать, так что расчет на добровольцев. И британский МИД им никогда не препятствовал, не особо разбираясь, кто за Февраль, кто за Октябрь, кто за интервенцию в "покрасневшую" Россию. Цель-то внешних проектов всегда одна: развалить нашу страну, будь она хоть монархией, хоть демократией, лишь бы не целостным государством с такой огромной территорией и единым народом.
Поэтому совсем не случайным было и назначение лорда Альфреда Мильнера во главе английской делегации в Петроград. Знаменитый колониальный администратор прославился талантливым созданием бантустанов на юге Африки. Такую же стратегию для России предложил он и на совещании Антанты в декабре 1917 года, в котором участвовал уже как военный министр Великобритании.
А поезд ушел…
Неделя, что царский поезд блуждал по забитым путям северной России, без телеграфной связи с войсками, все еще могла серьезно изменить судьбу страны: его главному пассажиру выпало время подумать. Он твердо стоял на том, что нельзя ломать институты власти во время войны, лучше это сделать в спокойной обстановке, после победы. Но события не оставили выбора, медлить было смерти подобно. Мысленно отменив свою третью резолюцию, царь поручил Воейкову, своему неотлучному дворцовому коменданту, при первой же возможности сообщить председателю Думы М. В. Родзянко, что он согласен на "ответственное" министерство" и ждет от Думы проект манифеста. Новое правительство подчинялось бы уже не царю, а парламенту.
Проект манифеста настиг его 1 марта, уже в Пскове. До вечера сидел над ним, слегка редактируя, но не трогая суть. В будущем правительстве только три министра были бы подотчетны верховной власти: военный, военно-морской и по иностранным делам. Все остальные, как и правительство в целом, получали право на отставку, а значит, и на безответственность за провал порученного дела - их сменят другие, облеченные такими же правами. И это называется "правительство народного доверия"! В душе Николай II остался непоколебимо верен старой формуле ответственности исполнительной власти перед верховной, тогда как законодательная власть должна зависеть только от народной воли. Но в поезде он смирился. В новом треугольнике властей места самодержавию фактически не оставалось. Он подписал манифест и поздно вечером передал его Рузскому с повелением телеграфировать в Петроград. Генерал, который в мемуарах современников фигурирует чаще всего как "лиса", по-солдатски козырнул, но, вернувшись в свой вагон, выбросил последнюю царскую игрушку в корзину.
С этого началась, но, в сущности, на этом и закончилась Февральская революция. Отложилось на следующий день только отречение Николая II, под которым и так уже не было трона. Но мы должны четко понимать, что человек, подписавший 2 (15 по н. ст.) марта 1917 года отречение от Всероссийского престола, уже не был самодержцем всея Руси.
[1] По уровню грамотности населения Российская империя действительно отставала от стран Европы, но не настолько, как это преподносит посол Палеолог. В 1913 г. почти 40 процентов всего населения страны в возрасте старше 8 лет уже были грамотными. Источник: А.Г. Рашин "Население России за 100 лет (1813 - 1913). Статистические очерки", гл. 11. Государственное статистическое издательство, Москва, 1956.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"
Александр Сабов
источник
|
