Опубликовано в

Литературно-общественный журнал "Голос Эпохи", выпуск 2, 2021 г.

Дмитрий Кшукин. Волжский ветер. Ч.1.

***
- Барковская! Виват! – закричали из толпы несколько ярославских офицеров.
- Барковская, кто это? – спрашивали в недоумении их друзья из других городов, орлы утреннего восстания.
- Наша муза, наша душа, наша героиня! – отвечали первые восторженно. – Хозяйка интимного театра.
- Какого театра? Это что, кабаре или бордель? – спрашивали осторожно.
- Что вы, как могли такое подумать! Она – певица из Севастополя, дочь русского морского офицера! Ее муж – герой Русско-Японской войны. Барковская недавно приехала из Москвы со своей театральной труппой, устраивает музыкальные концерты в клубе частного труда, прекрасно поет оперетту и романсы. Еще имеет салон женской парфюмерии.
- Она певица?
- Да! Поет и танцует прекрасно! Богиня любви - Афродита!
- А теперь она помогает добровольцам?
- Еще как помогает! Вчера вечером, говорят, собрала в клубе многих советских руководителей. Устроила благотворительный концерт в пользу бойцов Красной армии. После, как водится, застолье с песнями. Те изрядно перепили. Гудели всю ночь. А утром едва добрались до дома, так наши ребята всех их и повязали без особого труда! Они были никакие. Лыка не вязали! Это была часть общего плана восстания. Барковская прекрасно справилась. Она – наша героиня!
- Барковская! Виват! Героиня! – еще оживленнее понеслись возгласы ликования.
- Валентина, спойте нам! – крикнул какой-то господин.
Валентина, стоявшая на крыльце возле полковника Перхурова, немного смутилась. Казалось, она не понимала, что от нее хотят и зачем все это сейчас нужно. Линии ее прекрасных бровей слегка напряглись.
- Что вы, - удивилась Барковская. – Не здесь!
- Просим вас! – закричали офицеры.
- Что вы, что вы! – отмахнулась она.
- Воодушевите нас, Валентина! – крикнул один молодой доброволец, розовощекий гимназист.
- Право, я не готова, - улыбнулась Валентина, все еще смущаясь. – Если только Александр Петрович не возражает? - обернулась она к лидеру восстания.
- Спойте нам, Валентина Николаевна, - галантно и мягко, словно на балу, попросил Перхуров, любуясь прекрасными, светлыми чертами ее лица. В эту минуту он больше был похож на петербургского аристократа, чем на боевого командира. – Спойте для всех нас, кто, рискуя жизнью, сегодня спасал Отечество! Кто пришел спасать! Поддержите наших молодцов!
При таких словах смелые прекрасные черты ее лица мгновенно преобразились. Они засияли радостью.
- Ради тех, кто пришел сражаться с большевиками, я спою романс «Время изменится»! - сказала она.
В это мгновенье Константину, который волновался, наверно, больше других, показалось, что губы Валентины немного напряглись, затем сжались в гордом, страстном очаровании. И вот из ее уст донеслись первые громкие и столь известные многим слова:
«Время изменится», - пела она, все более и более поглощая людей мощной, пафосной энергетикой этого героического русского романса:

Как бушующий вихрь
Над Отчизной родной
Пролетел смерч кровавой войны.
Но не дрогнула Русь, и могучей волной
Покатилась в защиту страны.

Ах, время изменится,
Туча рассеется,
Славной победою
Русь возвеличится.

Князь, богатый купец
И крестьянин простой,
Бросив дом, и жену, и детей
Все несутся к победе с великой мечтой,
Чтоб спасти честь Отчизны своей.

Ах, время изменится,
Враг наш рассеется,
Славной победою
Русь возвеличится.

Кровожадный Вильгельм
В страхе понял теперь,
Как велик русский славный боец,
И дрожит, пораженный, как загнанный зверь,
Ждет германцев печальный конец.

Ах, время изменится,
Враг в страхе скроется,
Правда великая
Миру откроется.

Когда она закончила петь, площадь, казалось, пала перед ней. Из толпы к ногам певицы и Перхурова кто-то бросил букет цветов.
- Ярославцы, я восхищен вами! – сказал Перхуров. – Да разве с таким народом мы не одолеем большевиков!
И ушел в здание под одобрительные возгласы людей.
Константин понимал, что должен вырваться сейчас же к ней из толпы! Нужно было как-то выдать себя, чтобы она не ушла, заметила! Нужно было как-то перешагнуть через людскую толпу, которая вдруг ему в одно мгновение стала ненавистна! Но он не знал, не понимал, как это сделать? Это было выше его сил. Кто она: красавица, львица, любимица офицерской публики, героиня… Героиня!
Все здесь, казалось, было подчинено ее воле, ее очарованию. И даже сам железный рыцарь восстания, полковник Перхуров, представлялся Константину лишь ее антуражем. Только при мысли об этом Константину стало не по себе. А кто он такой? Офицерик, не видавший даже фронта, не сидевший в окопах, не куривший безразлично закрутки табака под свист пуль и разрывы снарядов, несчастный комедиант, жалкий недострелившийся самоубийца, недотепа, проспавший главный момент восстания… О, водевильчик тринадцатого года! Какая глупость!
Как она встретит его теперь?
Между тем, Барковская, приняв комплименты восхищенной публики, уже собиралась уйти вслед за Перхуровым и другими членами штаба.
Нужно что-то делать! Нужно срочно что-то делать! Сердце Константина тревожно билось. Никогда еще он не испытывал такого волнения и… отчаяния.
- Валентина Николаевна! – вдруг тихо, почти по-детски выдавил он из своих уст и весь напрягся от волнения.
Казалось, после его крика пролетела целая вечность… Какой чудовищный эмоциональный срыв! Какая непростительная оплошность… А она вдруг услышала его и остановилась. Обернулась. Начала искать кого-то своим мягким, проникновенным взглядом и, это было немыслимо – нашла его! Их глаза встретились и обожгли друг друга…
Константин стоял - ни жив, ни мертв. Он сам не понимал, что натворил…
Валентина сказала что-то дежурному офицеру, стоявшему у входа, показывая в толпу, на Константина.
- Господин подпоручик! – вдруг раздался громкий, но доброжелательный голос над толпой. - Да, да, вы! Пройдите, пожалуйста, в здание!
Константин сам не понял, как стремительно пробрался он через толпу, как проскользнул мимо охраны сквозь удивленные взгляды людей, стоявших на площади. В волнении он даже забыл отдать честь офицерам при входе.
Он пробежал по парадному вестибюлю вслед за мелькающим платьем, не помня себя. Вот зал. Константин стремительно оттолкнул от себя большую дверь. И вот перед ним она…
- Друг мой, как я рада! – воскликнула Валентина, разглядывая его всем своим божественным и, вместе с тем, простым существом. - Такая неожиданная встреча…
Она сама не знала, обнять ли Константина, или просто протянуть ручку в знак приветствия. Валентина тоже волновалась и была удивлена.
Так они простояли несколько секунд, разглядывая друг друга. Наконец, молодой человек собрал все имевшиеся в нем силы своего молодого, теперь уже офицерского духа и решительно произнес:
- Валентина Николаевна, подпоручик … полка. Честь имею! – и поднес руку к козырьку, как требовал военный этикет.
- О, боже, Костя! – рассмеялась Валентина, едва не потеряв равновесие на гладком полу. И нежно, горячо, дружески обняла его. – Какой ты стал, однако… Однако, настоящий офицер!
Она искренне любовалась его статью и военной выправкой.
Теперь пришла очередь улыбнуться Константину.
- Мы можем теперь на ты?
- Да, конечно, на ты! – обрадовалась она. – Ах, Костя, ты не поверишь, что мы пережили за эту ночь и утро… Сегодня я даже не сомкнула глаз!
- Ты все такая же добрая и красивая! - заметил Константин немного отстраненно.
- Научился говорить комплименты, ваше благородие, – улыбнулась Барковская со свойственной ей непревзойденной добродушной иронией. - Это я-то добрая! Нет, Костя, я стала очень злая! Еще какая злая! Я стала ненавидеть, чего раньше со мной почти не случалось. Вчера, угощая большевиков и их прихвостней в клубе, мне так хотелось подсыпать им яду! Настоящего смертельного яду!
Она вдруг задумалась и стала серьезной.
- Ты просто не представляешь, Костя, скольких сил мне стоило от этого удержаться… Ты знаешь, что эти ироды творили в Севастополе? Убивали старых, уважаемых офицеров; привязывали к ним камни и топили в море! Избивали, кололи штыками! Они убили нескольких моих родственников и друзей…
- Ты – героиня! – заметил Константин, смело глядя на нее.
- Героиня… Вздор! – отмахнулась актриса.
- Так считают здесь многие!
- Костя, это не правда! - возразила Валентина. – Какое тут геройство… Напоить податливых мужиков, советских чинуш? Я абсолютно ничем не рисковала. Немного актерского мастерства, да и только… Скучно все это, Костя! А потом – смешно! Смешной водевильчик – не более того…
- И все же ты – молодчина! – настоял на своем Константин. – Актерского мастерства ведь тоже достичь нужно…
- Ну, хорошо, если ты так считаешь, - согласилась дама, вновь с интересом разглядывая своего друга. – Я ведь под пули вообще-то не лезла. Хоть чем-то помогла нашим. - Ты, здесь какими судьбами?
- Хочу вступить в Ярославский отряд Северной добровольческой армии! – признался он.
- Вот это – истинное геройство! Не то, что мое, - воскликнула Валентина с радостью.
- У каждого, наверно, своя задача, своя миссия на этой земле? – заметил Константин.
- Да, пожалуй, - согласилась она.
Дама глядела на него с интересом.
- Ты теперь – совсем другой человек! - заметила Валентина. – Я это вижу!
Она дотронулась до его руки своей теплой ручкой. – Ах, Костя! Времени у нас с тобой, к сожалению, сегодня совсем нет. А то - посидели бы вдвоем, как в прежние времена…
Она что-то вспомнила и опять рассмеялась. Совершенно по-доброму.
И вновь ее лицо стало серьезным:
- Костя! – посмотрела она на него пристально. – Видно, час настал – становиться героями! Не хочу быть пафосной, но сейчас каждый должен сделать все от него зависящее, чтобы снова изменилось время… Я уверена, что ты нам поможешь! В меру своих сил, конечно. Сейчас я тебе кое-что скажу, чтобы ты знал. Только об этом пока молчок…
- Что случилось?
- Тяжело нам будет, Костя! Только что я слышала разговор Перхурова со штабными офицерами. Первоначальный успех восстания, похоже, провалился. Какой-то отряд красноармейцев, непонятно откуда взявшийся на станции Всполье, отбил у нас артиллерийские склады.
- Как? – чуть не крикнул молодой офицер.
- Вот так! Перхуров оставил у складов небольшую охрану из пятнадцати человек. Да и мог ли оставить больше. С ним всего-то было – сто шесть офицеров. И каждый был нужен здесь, в городе.
Красноармейцы подкрались незаметно. Когда их увидела охрана – оставалось десяток шагов. «Кто?». «Свои?». Разве тут разберешь, кто свой, а кто чужой? И перекололи штыками почти всех, - с тяжелым вздохом проговорила Валентина, словно сама была в том бою. – Почти всех. Только двоим нашим удалось бежать.
- Так, что, мы теперь без артиллерии? – догадался Константин.
- Увы, Костя... Остались, правда, бронедивизион из двух броневиков, два орудия мелкого калибра и много винтовок, есть пулеметы, - ответила Валентина без запинки, словно штабной офицер. - И много-много храбрецов. Таких же, как ты! На Вспольинском поле – уже фронт. Перхуров послал туда добровольцев под руководством полковника Злуницына. Ты понимаешь, Костя, какие это добровольцы. В лучшем случае – юнкера и кадеты. Но большинство – лицеисты, студенты и… даже гимназисты. Вот кто будет защищать теперь Ярославль!
Константин задумался.
- Ты сказала, что я могу чем-то помочь вам? - спросил он.
В этот момент их глаза опять встретились.
– Говори, чем помочь? Сделаю все, что смогу!
- Костя! На один Ярославль надежды мало. Нам нужна подмога! – взмолилась Валентина. – Как можно больше добровольцев! Нужно поднять крестьян из ближних волостей! Это будет сделать очень не просто. Но есть оружие! Ты ведь, насколько я помню, живешь в селе?
- Да, в Диево-Городище!
- Вот и прекрасно! - обрадовалась она. – Сейчас я сведу тебя с нашим штабс-капитаном. Он как раз занимается крестьянским восстанием. Сможешь помочь поднять село Диево-Городище!? Это очень нужно!
- Постараюсь! – твердо ответил офицер.

***
Пожилой суховатый и скуластый штабс-капитан Георгий Михайлович Вознесенский сидел на учительском месте и с интересом изучал Константина. Он уже сделал для себя какие-то выводы. Взгляд его переметнулся по классу, остановившись на портрете Пушкина, потом на Жуковском. Это был по натуре человек активный, хорошо знавший классику и интересовавшийся вообще многим. Перемешав ложечкой сахар в только что заваренном чае, он вновь взял в руки карандаш.
- Так, значит, господин подпоручик, вы не были на фронте? – заметил он, вновь изучая взглядом сидевшего перед ним молодого человека.
- Никак нет.
- Ну, что ж, - снисходительно подытожил Георгий Михайлович. – Это, конечно, не плюс в наших обстоятельствах. Однако ж, офицерские курсы и боевую подготовку вы прошли, обращаться с оружием умеете.
- Да - с, умею.
Штабс-капитан многозначительно задумался, словно учитель в кадетском корпусе, каким, возможно, он и являлся, и перешел на более деловой тон. Чувствовалось, что времени у него в обрез.
- Что ж, Константин Александрович, борьба, как вы понимаете, нам предстоит не легкая. Первый шок для большевиков прошел. Теперь они стягивают силы к Ярославлю. Красные отряды уже обстреливают наши позиции на Вспольинском поле. Но железнодорожный мост через Волгу и весь район Твериц находятся, по-прежнему, под нашим контролем. Надеюсь, так и останется. Мы приложим все силы, чтобы его удержать!
Ваша задача – помочь военному эмиссару Северной добровольческой армии поднять на борьбу с большевиками Диево-Городищенскую волость. Насколько я знаю, это экономически благополучная территория с крепкими крестьянскими хозяйствами. Есть надежда, что крестьяне нас поддержат? Как вы считаете?
Константин задумался. Он и сам был из крестьян, но только богатых, торгующих. Его покойный отец, а теперь мать со старшим братом имели в селе Диево-Городище трактир и лавку. Одним словом – целое состояние.
- Но есть существенная проблема, - продолжал Вознесенский, не дожидаясь ответа. Крестьяне – народ не очень надежный в плане военной организации. Земля их прочно притягивает к своим хозяйствам. На вооруженную борьбу против большевиков их поднять сложно. Возможны проблемы политического характера.
- Какие? – не понял Константин.
- Ленин наделил крестьян землей, что существенно осложняет наши задачи. Разгон Учредительного Собрания для многих сознательных крестьян фактор неприятный. Однако еще не повод, чтобы браться за оружие. Ведь главное для крестьян – это земля и хлеб.
Но есть важные аргументы и в нашу пользу. Это участившиеся реквизиции, которые точно крестьянам не по душе. Совнаркомом вводит продовольственную диктатуру. Попробуй, продай хлеб в городе, даже если он у тебя есть! Тут же изымут большевики, а то еще и побьют, а при сопротивлении – и к стенке поставят. Такие случаи уже были. Вот это для нас – самые важные доводы! Как вы, Константин Александрович, в плане ведения агитации?
Константин смутился. В политических спорах он был полным дилетантом.
- Политика - не моя стезя, - ответил он.
- Да не волнуйтесь вы! - ехидно усмехнулся штабс-капитан Вознесенский. – Вести политическую агитацию вам самому не придется. В Диево-Городище приедут наши опытные агитаторы, члены партии эсеров. Они прекрасно знают, как говорить с крестьянами на понятном им языке. Ваша задача завтра вместе с нашим эмиссаром – привезти в село оружие со складов, созвать крестьян на волостной сход, запустить агитаторов, сформировать штаб восстания. Назовем его, скажем – «Комитетом защиты Родины и Свободы» - как составная часть нашей главной организации.
Вам предстоит избрать в штаб надежных людей. Во главе штаба должен быть военный эмиссар Ярославского отряда Северной добровольческой армии, а его заместитель – гражданский человек. Глава штаба должен заниматься военными делами – записью добровольцев, формированием вооруженных крестьянских отрядов, созданием оборонительных рубежей. А его заместитель – выдачей пропусков гражданским лицам, снабжением и продовольствием. Прежде всего – организацией питания для добровольцев! Рекомендую при формировании штаба опираться на бывших волостных старшин, земских активистов, сельскую интеллигенцию, духовенство. Ну и сами, конечно же, вы, Константин Александрович, должны войти в штаб! Вы – главная опора нашего военного специалиста, эмиссара в Диево-Городищенской волости. Вам понятны задачи на завтрашний день?
- Так точно, господин штабс-капитан! - согласился Константин.
- Минимальная для вас задача – вооружить крестьян и организовать оборону против большевиков!
- А максимальная?
- А максимальная будет посложнее, - многозначительно вздохнул Георгий Михайлович. – Было бы неплохо, а точнее – крайне важно уговорить крестьян присоединиться к ярославскому добровольческому отряду в Тверицах. Вы, как военный человек, должны понимать – стабильные вооруженные отряды для нас предпочтительней стихийного крестьянского сопротивления. Если вам удастся уговорить их вступить в ярославский отряд Северной добровольческой армии – мы вам будем очень признательны!
Вот так, Константин Александрович. Все ли вам понятно? Есть у вас вопросы?
- Вопрос один, господин штабс-капитан, - встал Константин, - Кто назначен эмиссаром в Диево-Городищенскую волость и где я должен завтра, или сегодня с ним встретиться?
Не беспокойтесь, - улыбнулся офицер штаба, глотая остывший чай. – Этот человек, наверно, вам хорошо знаком? Он из местных смекалистых крестьян, но, при том, опытный боевой офицер с блестящей политической подготовкой. Он – активный член партии эсеров. Недавно вступил в «Союз защиты Родины и Свободы», который поднял восстание в Ярославле. Это поручик Федор Давыдовыч Конов!
Штабс-капитан Вознесенский был опытный психолог и сразу заметил, что при слове «Конов» молодой офицер нахмурился.
В этот момент перед Константином промелькнуло еще не так давно ушедшее детство в родном Диево-Городище. Такой же жаркий летний день. Кулачные бои на берегу Волги между крестьянскими детьми. Троицкие против смоленских. Эта извечная вражда… Давнее соперничество между двумя половинами села. Троицкая половина относилась к Троицкой церкви, а смоленская – к Смоленской церкви.
Федька Конов был намного старше Кости. Почти ровесник брату Павлу. Этот черноволосый, коренастый, сильный и задиристый парень, сын мелкого лавочника, считался известным вожаком смоленских парней. А Павел Саврасов – лидером ребят из Троицкой половины.
У Конова было в селе прозвище – Чухонец. Это - скорей насмешливое прозвище. Ведь род его происходил от финнов, которых русские почему-то считали немного заторможенными, недалекими.
На самом деле Чухонец был отнюдь не глупым парнем. Он хорошо учился в школе. Быстро освоил торговое дело отца. Но, в то же время, был горяч и задирист.
А в драке Конову почти не было равных. Константин вспомнил, как нередко Федька гонял его, еще совсем маленького пацаненка по селу на потеху своим товарищам, пока кто-нибудь из старших, либо брат Павел не спасали совсем выбившегося из сил бедолагу. Пьяный дебош Конова в клубе частного труда, в том памятном тринадцатом году, когда молодой юноша впервые познакомился с очаровательной актрисой Валентиной Барковской, надолго остался в памяти Константина. Но все это казалось теперь таким далеким… Особенно перед важной предстоящей задачей, которую поставила ему судьба и… Валентина.
- Ну, так что, господин подпоручик? – с некоторой опаской одернул его штабс-капитан Вознесенской. – Вы готовы оказать помощь нашему эмиссару поручику Конову?!
- Готов! – без колебания ответил Константин.
- Вот и славно! – обрадовался Вознесенский, встав со стула и направившись к окну. - Конов будет ждать вас с оружием завтра в селе, - продолжал «учитель». – Винтовки и пулеметы вы доставите из Твериц. Вам выделят для этих целей машину. А мы Конова в ближайшее время, вероятно, не увидим.
Он посмотрел в окно и о чем-то задумался. Затем повернулся к Константину и произнес:
- А Павел Саврасов – ваш родственник?
- Он мой родной брат, господин штабс-капитан! А что? – с удивлением, даже со страхом в голосе проговорил молодой офицер. Его сильно удивило и насторожило, почему Вознесенский спросил про брата?
- Ваш брат – работник исполкома волостного Совета крестьянских депутатов?
- Кажется, да…, - испугался Константин. – В этот момент он вспомнил, что его родной брат, действительно, работает на советскую власть. Какая, однако, в штабе Перхурова прекрасная осведомленность! Ничего не скроешь…
- Да не волнуйтесь вы! - подбодрил его Вознесенский. – Ничего предосудительного! То есть… Одним словом… Просто я должен вам теперь это сказать… Точнее, предупредить! И одновременно предостеречь Конова, задача которого – арестовывать всех сторонников советской власти .
Ваш брат Павел Александрович Саврасов не только работник исполкома волостного Совета. Он – наш человек, специально внедренный к большевикам. Вы должны знать, что Павел – наш разведчик! Только прошу - никому ни слова! Можно сказать только Конову.
Это стало настоящим шоком для Константина.

***
По телефону штабс-капитан Вознесенский связался с начальником белогвардейского отряда в Тверицах. На Диево-Городищенскую волость предполагалось выделить сто винтовок, три пулемета «Максим», двадцать револьверов. Все это необходимо было еще переправить через Волгу, снабдить патронами, погрузить на машины или телеги. Выезд в село намечался на утро следующего дня.
Утром 7 июля Константину следовало явиться к начальнику Тверицкого отряда и проверить готовность боекомплекта, затем сопровождать оружие в Диево-Городище. Времени же было – около часа дня 6 июля. И до наступления следующих суток молодой человек мог считать себя вполне свободным.
Покинув гимназию Корсунской, Константин направился по многолюдной Большой Рождественской улице к дому своего дяди Ивана Николаевича Саврасова. Не доходя до Мукомольного переулка, на левой стороне, он увидел знакомый двухэтажный дом с бакалейной лавкой на первом этаже.
Дверь открыл сам Иван Николаевич. Сегодня он был очень сильно взволнован. При виде племянника, да еще в офицерской форме, лицо его так и засияло:
- Кто пришел! – радостно воскликнул он, от души обняв Константина. – Ты, конечно, уже знаешь обо всем… Какая радость! Полковник Перхуров – молодец! Лихо все провернул! По такому случаю – праздничный обед! К столу! К столу! Все уже накрыто!
Молодой человек вошел в давно знакомую ему теплую и уютную гостиную, где бывал не раз. Здесь, на мягких стульях за широким столом уже сидели милая и обаятельная Ирина Сергеевна, тетя Константина, а также двоюродная сестра Соня, как всегда аккуратная и немного замкнутая. В свои тридцать лет она так и не вышла замуж. Работала домашней учительницей в богатой семье.
- А где Надя? – спросил Константин, заметив отсутствие младшей сестры, семнадцатилетней кокетки и непоседы, которую все здесь просто обожали. Она была душой этого дома, любимицей своего отца.
- Ах, Надюша вот-вот должна вернуться! – ответил Иван Николаевич, с волнением расхаживая по комнате. – Утром убежала вместе со своим другом кадетом Волковым прокламации раздавать! Не сидится дома то. Да и как им усидеть, молодым, когда в городе такие события происходят!
Не успел он это сказать, как внизу зазвенел колокольчик. Раздался шум быстрых, твердых шажков по лестнице. И вот в гостиной, около белой голландской печи предстала стройная розовощекая красавица с прекрасной прической, поднятой кверху, в элегантном бархатном платье с расширенными в плечах рукавами. Во всех ее движениях и походке чувствовалась энергия и устремленность, яркость такого еще молодого, но незаурядного характера.
Константин был восхищен Надей. Веселая и игривая, непоседливая двоюродная сестра ему нравилась еще ребенком. Теперь же это была настоящая барышня, разглядывающая его с нескрываемым восхищением, как офицера. Ее радостный взгляд был полон обаяния и задора.
- Здравствуй, братец! – весело бросила она ему и присела рядом на стул.
- Здравствуй, Надюша! – улыбнулся он.
- Ну, что ж, родственники! – привстал Иван Николаевич, открывая шампанское. – Я хочу поднять этот бокал за наших спасителей, за храбрых молодцов, офицеров из организации «Союз защиты Родины и Свободы», которые сегодня утром, когда мы все еще спали, одними из первых в России подняли народ на борьбу с советами, с большевиками и скинули эту злобную, преступную власть в Ярославле! За Перхурова!
Все оживленно придвинули бокалы. Раздался звон легкий и воздушный. Только старшая сестра Соня почему-то оставила свой бокал на столе.
- А ты, что, доченька, не с нами? – удивился отец семейства.
- Да бог с вами! – еле слышно пододвинула она свой бокал, с каким-то отчаянием и сожалением глядя на отца. - Вы радуетесь, да? И думаете, что все уже закончилось? Наивные, - добавила она с насмешкой. – Вы видели лица рабочих, красногвардейцев? Не сегодня. Вообще… Да не отдадут они нам ни Ярославль, ни Россию! Вот погодите! Я чувствую, все это очень плохо кончится…
Старшая сестра со вздохом перекрестилась.
- Не отдадут!? – разозлился Иван Николаевич, явно не ожидая от дочери такой выходки. Он нахмурился. – А вот мы их штыками, штыками!
- Опомнись, отец! – не унималась Соня. – Штыков не хватит! Их намного больше. Они верят Ленину! Он дал им землю, фабрики и заводы! Они очень организованны и решительны! Не то что мы с нашим интеллигентным воспитанием… Погодите, соберутся силами и здесь начнется ад! Самый настоящий ад!
- Ты, что, типун тебе на язык! – испугалась добродушная и набожная Ирина Сергеевна.
- А вот увидите! – отрезала Соня и удалилась в свою комнату. Праздник был напрочь испорчен.
- Ну, вот! – присел Иван Николаевич, сильно расстроившись. – Грех… Грех… Это грех…
- Отчего же, папа? – вдруг раздался сквозь сдавленную тишину ободряющий голос Нади. – А я верю в нашу победу!
Девушка повернулась к отцу. Ее юный взгляд был полон отваги.
- Я была только что в городе. На улицах народ ликует! Это все не может быть просто так! Значит, народ чувствует правду! Значит, правда на нашей стороне!
Она говорила смело, не сомневаясь в своих словах.
- Пусть даже прольется кровь! Без этого, наверно, нельзя! Она должна пролиться! Без крови, без упорства победы не бывает! – продолжала Надя.
- Соня, возможно, права, - вздохнул отец. - Будет страшная кровь, Надюша…
- Ну и пусть! – повернулась она к Константину. – Ведь у нас есть защитники, офицеры! Нас не так мало! У нас есть лидер – Перхуров! Разве не так, братец? Скажи?
Теперь настала очередь смутиться офицеру. Константин не знал, что ответить.
- Скажи, Костя?! – повторила девушка, испытывающее глядя на него.
- Надя, я не знаю? Это не просто…, - начал он.
Константин вспомнил свои утренние мысли, встречу с Валентиной, всеобщее ликование при виде Перхурова. Он воспрянул духом.
– Это, Надя, – дело чести и совести каждого. Я не могу ответить за всех. Но за себя скажу! Сегодня я записался в Ярославский отряд Северной добровольческой армии. Значит, будем биться с большевиками! И мы победим!
- Вот! Вот это и есть наша надежда! – опомнился Иван Николаевич и прослезился. – От таких как Костя будет теперь зависеть наше будущее. Будущее всей России!
- Давайте, друзья, за нашу надежду, за Северную добровольческую армию! – поднял отец второй бокал.
Не успели они приблизить бокалы, как с улицы донеслось отдаленное эхо глухих, как показалось Константину… выстрелов. Стреляли из винтовок. Судя по направлению звука, стреляли где-то за Которослью, за Американским мостом в районе Большой Московской улицы. Мост был совсем рядом. В квартале отсюда.
В первое мгновенье все оторопели. Страшные отзвуки не утихали.
- Что это? – испугалась Ирина Сергеевна.
- Началось? – тихо спросил Иван Николаевич, вопросительно глядя на племянника.
- Это перестрелка, - с дрожью в голосе ответил Константин.
- Я сбегаю, узнаю?! – встрепенулась Надя.
- И не думай, не пущу! – опомнилась Ирина Сергеевна, и на лице ее четко обозначился непритворный материнский страх. – Даже носа на улицу не смей показывать!
- Я сам схожу, до Богоявления…, - решил Константин.
- И я с тобой! – спохватился дядя.
Они спустились по крутой деревянной лестнице на улицу. Здесь царило настоящее столпотворение. Мимо них в сторону площади пронеслись двое конных всадников. Назад с Богоявленки уже бежали перепуганные горожане, еще несколько минут назад ликовавшие от радости и боготворившие Перхурова.
Константину и Ивану Николаевичу было хорошо видно, как оживленная площадь почти полностью опустела. Теперь там свистели пули.
В панике добровольцы пытались соорудить из мешков перед входом в гимназию Корсунской некое подобие баррикады. Двое волокли пулемет. Один доброволец вдруг вскрикнул и упал. К нему подбежали. Но он так и остался лежать на мостовой. Пулемет оттащили и спешно установили над мешками.
- Вот и первые жертвы…, - промелькнуло в голове у Константина.
- Орудие, орудие тащите! – орал офицер средних лет на углу Большой Рождественской и Богоявленской площади, нервно покусывая перчатки. – Да быстрей, олухи!
Мимо них перепуганные юноши-добровольцы, вчерашние гимназисты, уже толкали не очень тяжелую мелкокалиберную пушку. Рядом на телеге лежали ящики со снарядами.
И вдруг среди всей этой суматохи на крыльце главного входа вновь появился хладнокровный, невозмутимый Перхуров. Не пригибаясь к земле, он спустился на мостовую и встал около пулемета. Над мешками виднелись его голова и фуражка.
- Не дрейфь, ребята! – сказал он, опытными отеческими руками заправляя пулеметную ленту. – Пытаются взять на испуг. Не выйдет! Впереди у моста наш заслон. Им сюда не прорваться!
- Вот, так! - подбодрил Перхуров добровольца у пулемета. – А теперь – лупи по мосту! Пусть там они заткнутся!
Тотчас же пулемет застрочил, после чего ружейные выстрелы на той стороне Которосли поутихли. Через некоторое время и пушку вывели на позицию.
- Пальнуть, что ли? – обратился к Перхурову командир орудия.
- Успеется…, - отмахнулся полковник. – Сейчас все стихнет. Берегите снаряды!
- Что, красная гвардия перешла в наступление? – спросил один доброволец.
Перхуров нахмурился.
– На стороне большевиков выступил 1 – й Советский полк, который обещал соблюдать нейтралитет, - ответил он раздраженно. - Только что они отбили у нас железнодорожный вокзал. Идут бои на той стороне Которосли… Но это нормально! Редко, когда победа достается легкой ценой. Значит, будем воевать!
- А что в Москве?
- Да пока не начинают? Ждем! – отрезал полковник и направился назад в здание.
Так гимназия Корсунской, находящаяся на удобном перекрестке путей, выбранная предводителем восстания местом размещения штаба, в одно мгновение оказалась на передовой линии огня. Во втором часу дня положение Ярославского отряда Северной добровольческой армии существенно осложнилось. Широкий фронт протянулся по берегу реки Которосли от Коровников до Вспольинского поля. То тут, то там за Которослью слышалась ружейная пальба. Это перешли в наступление части 1 – го Советского полка, расквартированного на Большой Московской улице, и быстро вступившие в бой вместе с ними рабочие отряды красной гвардии. Они вытесняли к центру города небольшие группы добровольцев. Главный железнодорожный вокзал города, находящийся на той стороне Которосли, сразу оказался под их полным контролем. Красные действовали решительно. Сдавшихся в плен добровольцев и всех, кто пытался оказать им поддержку, тут же расстреливали.
Впрочем, подобное развитие событий было ожидаемо. На городской стороне реки Которосли Перхуров успел создать первые оборонительные рубежи. Две пушки и два броневика надежно держали фронт на тех участках, где красные отряды безуспешно пытались прорваться в центр Ярославля. На колокольнях церквей, которые возвышались над застройкой кварталов, белые установили пулеметы.
Это было начало. Начало того, что позже громким эхом отзовется в сердцах многих ярославцев. Станет и спустя долгие десятилетия предметом споров местных историков, непримиримых разногласий, войдет в кровь, в гены простых обывателей. Ярославское восстание! Но не весь город поддержал его. Это была гражданская война на земле древнего Ярославля…
Вернувшись с Богоявленки в дом на Рождественской улице, Константин начал собираться. Он понимал, что теперь многое зависит от того, какую поддержку окажут восставшему Ярославлю жители уездов, крестьяне ближних сел и деревень. Будет ли отодвинут фронт от города? Пополнят ли крестьяне ряды добровольцев? Все это зависело теперь, в том числе, и от него.
Оставив в гостиной перепуганную Ирину Сергеевну и простившись с Иваном Николаевичем, для которого увиденное на площади стало страшным потрясением, молодой офицер начал спускаться по деревянной лестнице вниз. Неожиданно его сзади окликнули. Это была Надежда Саврасова. Семнадцатилетняя девушка догнала Константина и прижалась своей горячей щекой к его лицу.
- Костя! - шепнула она ему. – Мой друг Андрей Волков, выпускник кадетского корпуса, тоже записался в добровольцы! И я не останусь в стороне! Буду помогать вам, где получится. Запишусь сестрой милосердия!
- Надя! Ну, зачем? – попытался было возражать Константин.
В ответ она ухмыльнулась яростно, не по-детски нахмурив брови.
- Не отговаривай меня! – твердо сказала девушка. – Буду! Я должна!
- Как знаешь, - согласился офицер, любуясь своей бесстрашной сестренкой.
Она не уходила.
- Надюша, я б на тебе женился, не будь ты моей близкой родственницей! – улыбнулся он. - Ей богу женился! Повезло твоему Андрею Волкову…
В ответ Надя прижалась к его щеке еще раз и нежно, по-дружески поцеловала. И бросила ему в карман офицерской гимнастерки что-то легкое, почти невесомое.
- Посмотришь потом…, - вздохнула она. – Только не смейся.
- Клянусь, не буду, - пообещал Константин, нежно глядя ей вслед. – Береги себя, Надя!
И вышел из дома.
Поздно вечером у парома через Волгу Константин вспомнил о том, что бросила ему в карман сестренка. Он быстро нашел тот самый предмет, которым оказался небольшой листочек бумаги. Это были стихи:

Полковнику Перхурову посвящается.

Суровый взгляд немного хмурый –
Свобода Родине! Прославь
Твое явление, Перхуров!
Ты слышишь, древний Ярославль!

В погонах новых и блестящих,
Ты храбрым подвигом своим
Вновь разбудил наш город спящий,
И мы тебя боготворим!

Я верю, правда есть на свете,
Когда страна идет ко дну!
Лети над Волгой свежий ветер,
Неси нам мир и тишину!

- Ах, Надя, Надя! Какие немного наивные, но прекрасные стихи! - подумал Константин. – Каких хороших людей воспитывает наш город! Выпускница Мариинской женской гимназии, красавица! Что ждет тебя теперь?
Началась переправа. Константин отправлялся за Волгу, в Тверицы.

***
Что за былинный богатырь мчался по широкому картофельному полю на лихом коне, поднимая с земли клубы серой пыли. Его «крылатый» скакун, казалось, молил о пощаде, тяжело вдыхая ноздрями жаркий июльский воздух. Крупный мускулистый темноволосый всадник в офицерской гимнастерке то и дело погонял одной рукой и без того загнанного коня. В другой руке он держал блестящий новый револьвер.
Этот решительный и непреклонный всадник на самом деле был не былинный богатырь, а военный эмиссар полковника Перхурова в Диево-Городищенской волости, член партии правых эсеров Федор Давыдович Конов по прозвищу Чухонец. Вот уже с раннего утра 7 июля он носился по полям да окрестным деревням, созывая крестьян на волостной сход. В своей ярости и злобе к большевикам Федька Конов был неистов. Он лютовал, восторженно оглашая всю ближнюю округу новостями из губернского города. Тех же, кто, по его мнению, перед большевистской властью пресмыкался, он мог сгоряча и плеткой огреть. А попадись ему настоящий большевик… Лучше не загадывать. Слишком
зловеще смотрелся в его руке этот самый револьвер.
- Кончилась власть большевиков, мать твою! - орал он, подвыпивший, во всю свою молодецкую глотку, наседая на коня. - В Ярославле - восстание! Во всех крупных городах Поволжья - восстания! В Москве уже нет проклятых большевиков!
То, что в Москве нет большевиков - это он, конечно, привирал, пользуясь информацией трехдневной давности, да еще и прочитав прокламации штаба Перхурова, за которыми Федька ездил вчера в Тверицы. Но на такие мелочи Конов не обращал внимая, полагая, что для воодушевления людей в борьбе с ненавистными большевиками все средства хороши. Свой успех этот лихой офицер привык брать наскоком или нахрапом, предпочитая внушительный экспромт кропотливому планированию, экспрессию обдуманности и взвешенности. Чаще всего ему это удавалось, потому что Федька Конов был, вообще-то,
башковитый парень. Его смелость, напористость и решительность пользовались признанием как среди женщин на гражданке, так и среди солдат на фронте.
Кому была война, а кому - мать родна… Совершив несколько внушительных и смелых вылазок на фронте, Конов получил георгиевский крест и направление в полковую разведку, где дослужился до весомого офицерского звания - поручика. А дальше - революция и всеобщее брожение умов. Правда, и здесь предприимчивый офицер оказался, как рыба в воде. Сразу записался в партию эсеров и начал выступать на митингах. Его заметили и выдвинули в полковой комитет, затем в дивизионный комитет. От Конова стало зависеть многое. Наступать, или не наступать, митинговать, или не митинговать, казнить, или миловать. Но пределов разума городищенский аполлон, все ж, не нарушал, чересчур не лютовал и, к тому же, отличался деловой хваткой. За это его ценили и офицеры, и солдаты.
Октябрьскую революцию он встретил, почти не просыхая от обильных выпивок с офицерами дивизионного комитета. Но вскоре понял, что большевики - его непримиримые враги. Ведь по своей натуре Федька Конов был торгаш и единоличник. Весь в отца. А посягательство на частную собственность он воспринял вообще как посягательство на свою свободу, которой он дорожил с детства.
День 7 июля 1918 года казался честолюбивому Чухонцу собственным триумфом. Рано поднявшись и сколотив группу крепких парней, знакомых ему еще по юношеским кулачным боям, дернув, как полагается, для рывка огненной водицы, Федька начал восстание в селе Диево-Городище. В начале, он захватил общественный дом, где находились помещения исполкома волостного Совета крестьянских депутатов и почтово-телеграфная контора. Ворвавшись в здание, словно шайка бандитов, его молодчики побили старого писаря, подвернувшегося им под руку, но цели своей так и не достигли. Председатель волисполкома Гурин и Павел Саврасов уже успели скрыться.
Тут же Чухонец заставил молодую телеграфистку, изрядно перепуганную подвыпившими гостями, отправить срочную телеграмму в Ярославль, где сообщалось, что большевистская власть в Диево-Городищенской волости свергнута. Что он, белогвардейский эмиссар Федор Конов, берет на себя всю полноту ответственности за вверенную ему территорию и право сформировать местный «Комитет спасения Родины и Свободы».
Отдав распоряжение о подготовке волостного схода своим помощникам, Конов сам сел на коня и начал объезжать окрестные деревни, созывать народ на это важное мероприятие. За полчаса до полудня лидер восстания привязал уздцы своей уставшей лошади на Торговой площади села Диево-Городище около хорошо известного всем трактира Саврасовых. Здесь уже начал собираться народ. Юные добровольцы, которых еще утром Кононов уговорил войти в белогвардейский отряд, и сельская детвора готовили возле часовни Николая Чудотворца, что на волжском берегу у пристани, некое подобие трибуны из бревен и ящиков. Одним словом, работа кипела.
Крикнув за собой двух парней покрепче, офицер направился к каменному двухэтажному белому флигелю, где на первом этаже находились комнаты Павла Саврасова с семьей. «Ну, вот, Пашка! - подумал главарь белого восстания. - Напрасно ты скрылся из Городищ. Теперь я вытрясу всю душу у твоей супруги Ольги! И детей припугну. Пусть раскалываются, где их батька скрывается!»
Гремя шпорами, он пинком распахнул дверь в большую гостиную,
где в этот момент сидела жена Саврасова с сыновьями - пятилетним
Генашей и четырехлетним Пашей.
- А ну, Ольга, вражеская гадюка! - прикрикнул он на молодую симпатичную женщину невысокого роста, дочь купца Нелидова из Больших Солей. - Выкладывай, где твой муженек Пашка скрывается, большевистский прихвостень!? А не скажешь, так я тебя здесь же и пристрелю!
Рука его и в самом деле опустилась на кобуру.
Услышав такое, Ольга встала, как вкопанная. Линии ее бровей сильно напряглись, губы в страхе сжались.
- Выкладывай, кому говорю!
- Не знаю я, ушел еще с утра, - только и сумела выговорить она, закрыв собой детей, играющих на диване.
- Не знаешь, говоришь!? - рассмеялся Конов. - А вот мы сейчас проверим!
Сказав это, он махнул рукой своим молодцам, и те рванули в соседние комнаты.
- Да большие шкафы и сундуки просмотрите! - крикнул вослед,- Вдруг он там прячется. Артист же… Может и в щелочку залезть. Он такой!
- Нет его здесь, не ищите! Не найдете! - презрительно посмотрела на Конова супруга Саврасова, женщина с сильным и стойким характером. - И вообще, по какому праву вы здесь ищите? Я пожалуюсь в милицию!
- В холодной уже твои милиционеры! - расхохотался Конов. - Суда дожидаются!
Он решительно надвинулся на Ольгу.
- И по такому праву, что отныне я теперь здесь волостной начальник, поручик Федор Давыдович Конов! - хлестанул он плеткой по столу. - Поняла, дура! Наша власть теперь, белогвардейская, а ваши Советы приказали долго жить…
В это время вернулись в гостиную два добровольца, которых Чухонец заставил обыскивать квартиру.
- Нет его нигде, Федя! - сказал один.
- Ладно, идите на площадь! - сплюнул белогвардейский офицер. Он и сам хотел было уйти вслед за ними, но вдруг взгляд его остановился на детях Саврасова, понявших уже, что в доме твориться что-то неладное и, поэтому, быстро притихших. Резко развернувшись, Конов стремительно направился к дивану, одним движением плеча оттеснив мать от детей. Он присел на корточки и уставился своими широкими глазами прямо на старшего.
- Это, никак, Генаша?! - сказал он, широко раскрыв рот и показывая мальчику свои большие здоровые зубы. - А меня зовут серый волк! И я тебя съем! Съем! Если ты мне не скажешь, где твой батька прячется!?
- Негодяй! - в страхе закричала Ольга, безуспешно пытаясь защитить ребенка. - Это же дети! Как ты посмел, мерзавец! А еще офицер…
- Но-но! - отмахнулся Чухонец. - Говори, Генаша! Говори, сорванец! А то серый волк из лесу тебя съест!
- Ты, плохой, дядя! - испугался Генаша и заплакал.
При таких словах Конов умиленно улыбнулся, продолжая гипнотизировать ребенка.
- Я плохой… Я знаю… Серый волк и не может быть хорошим! - продолжал он.
Но вдруг Ольга, схватив увесистый подсвечник, как пантера бросилась на него.
- Гад! Не трогай детей! Не смей!
Такой реакции от нее он не ожидал. У матери была крепкая рука.
Удар подсвечника больно пришелся по плечу Конова.
- Ах, ты, гадюка! - закричал он, рассвирепев. - Ты хоть знаешь, дура, что тебе будет за такое? Он достал из кобуры револьвер.
Ольга Ивановна Саврасова в страхе отшатнулась.
- Молиться на коленях будешь сейчас! Покушение на представителя власти! Да я сейчас отправлю тебя в холодную! К твоим любимым большевикам!
- Оставь нас, антихрист! - взмолилась женщина. - Уйди отсюда.
А то народ тебя проклянет!
- Народ!?…. Там народ! Со мной народ! - закричал Конов, показывая одной рукой на площадь, а второй играя револьвером. - Так будете говорить, большевистские выродки!?
Он не закончил и удивленно уставился глазами на дверь, в которую почти бесшумно и легко вошел Павел Саврасов. Вошел со стороны сада, из сеней.
- Так и думал, Федька, что наломаешь ты дров! - сказал хозяин спокойно и осуждающе. - Как тебе не стыдно, представитель власти?! На женщину и ребенка руку поднял!
При этих словах Федька Чухонец так и присел от неожиданности на деревянный венский стул.
- Ты?! Собственной персоной! - удивился главарь восстания. - Ну, ты, Саврасов, артист!
- А ты думал, позволю издеваться над своей семьей!? - возмущенно ответил Павел.
Чухонец тотчас навел револьвер на Саврасова.
- Э, нет! Твои шутки теперь не пройдут! - многозначительно сказал он. - За все ответишь, большевистский прихвостень, оперетка, мать твою…
- Да ты не пыжься, не пыжься…, - усмехнулся Павел Саврасов, подмигнув жене и сыновьям.
- Да я тебя сейчас к стенке! Без всякого суда пристрелю! Учить меня вздумал! - злобно дернул бровями Чухонец. - Готовься к смерти, артист!
- Полегче, полегче, ваше благородие! - отмахнулся Павел, протягивая главарю восстания небольшой аккуратно сложенный листочек. - На-ка лучше, почитай…
Чухонец напряженно уставился глазами в бумажку, где
аккуратным машинописным текстом было выбито:

«Подателю сего, Павлу Александровичу Саврасову, оказывать всевозможное содействие.

Председатель Союза защиты Родины и Свободы
Борис Савинков. (Подпись)»

- Ты, что, из наших!? - чуть не поперхнулся Конов, узнав знакомую подпись. - В Ярославле я тебя не видел?
- А ты и не должен был видеть, - твердо ответил Павел Саврасов, приглаживая широкие усы. - Впрочем, ничего больше разъяснять я тебе не собираюсь. И так достаточно.
- А как же работа в волисполкоме? - недоумевал белый офицер.
- Это прикрытие. Теперь все ясно?
- Да-с! - только и сумел выговорить Чухонец, сменив тон и начиная заискивать.
В разгар этой словесной баталии никто не заметил, как сквозь многолюдную уже Торговую площадь, занятую последними приготовлениями к назначенному на полдень волостному сходу, проехал новенький английский автомобиль. Разгоняя в разные стороны толпу крестьян, он повернул на Волжскую набережную возле часовни Николая Чудотворца и остановился около белого флигеля домовладения Саврасовых. Из машины вышел молодой красивый офицер и быстро вбежал на крыльцо.
- Константин! - воскликнула Ольга, первая заметив деверя.
- Костя! - обрадовался Павел.
«И этот тоже… с повязкой добровольца», - подумал Конов.
- Успел! - сказал молодой офицер, лишь только оказался в гостиной. - Господин поручик Конов! - продолжал он, протягивая запечатанный конверт лидеру восстания. - Вам депеша из штаба Ярославского отряда Северной добровольческой армии!
- Посмотрим! - стараясь выглядеть невозмутимым, ответил Конов, разрывая запечатанный конверт. При этом было заметно, что руки его нервно дрожали.
Вот что там он прочитал:

«Подпоручик Константин Александрович Саврасов направляется в Диево-Городищенскую волость для оказания помощи белому движению и организации крестьянского сопротивления. Саврасову К.А. надлежит сформировать добровольческий отряд боеспособных крестьян Диево-Городищенской волости и направить его для подкрепления отряда Северной добровольческой армии в Ярославль (в Тверицы). Конову П.А. приказано содействовать Саврасову К.А. в деле формирования добровольческого отряда.

Уполномоченный Ярославского отряда
Северной добровольческой армии по крестьянским делам
штабс-капитан Г.М. Вознесенский (Подпись).»

- Что ж, - вздохнул Конов, косо взглянув на Константина, вчерашнего молокососа, которого он гонял несколько лет назад по пыльным сельским улочкам. - Подчиняюсь решению штаба. Вот только с вооружением у нас плоховато. На всех добровольцев в селе пять охотничьих ружей да один револьвер. Я просил прислать нам побольше…
- Мы привезли из Ярославля вооружение на одну роту! - прервал его Константин. - Пока все это разместили в общественном доме. Вместе со мной приехали из Ярославля агитаторы.
- Похвально! - заметил Чухонец, все еще настороженно оглядывая братьев Саврасовых. - Надеюсь, в моей работе штаб еще нуждается?
- Так точно! Вам предписано сформировать Комитет защиты Родины и Свободы на волостном сходе и возглавить добровольческий отряд здесь, в селе. Подготовить село к возможному наступлению советских отрядов.
- Что ж, - ехидно усмехнулся Чухонец. - Стало быть, роли распределены. Сейчас начнем представление… Простите, волостной сход. Все актеры в сборе… Тогда, господа, прошу вас следовать за мной, на площадь!
Он собрался уже выходить из гостиной.
- Постойте! - одернул его Павел Саврасов. - Не все так просто. Мне нужно играть свою роль до конца. Роль сторонника советской власти. Никто меня не должен видеть вместе с вами. Иначе возникнут вопросы - почему я не арестован. Так постановил штаб. Я не должен пока раскрываться. Пока - до полного успеха восстания…
- И, правда?!…. - в некотором замешательстве заметил Чухонец.
- Как же мы тогда поступим?
- Вы меня не видели, господа. До вечера я буду скрываться здесь, в селе, а вечером, когда стемнеет, переправлюсь на ту сторону Волги. Моя задача наблюдать за продвижением советских отрядов к Ярославлю.
- Бог в помощь! - одобрительно кивнул Конов.