Приобрести книгу Иван Ильин. Победит правое дело! Аксиомы русского национализма в нашем магазине
Заказы можно также присылать на orders@traditciya.ru
Начало
6) Патриот целостно и творчески соединяет свою судьбу с судьбою своего народа — в его достижениях и в его падении, в опасности и в радости. Он отождествляет себя — но не с множеством эмпирических индивидуумов; он не принимает темную массу за народ; он не служит интересам бедной или богатой черни; не преклоняется перед высшею мудростью «количества»; не превозносит корысть толпы как «волю народа». Он сливает свой дух с духом своего народа, а эмпирическая индивидуальность только следует — естественно и незаметно — за этим отождествлением. Он устанавливает прямое единство между собою как духом и своим народом как духом. И передает это единство — словом «мы».
7) Такое отождествление не может быть создано искусственно или преднамеренно. <Оно> может возникнуть только естественно, расцвести в душе. Но это с виду иррациональное расцветание имеет свои глубокие и разумные законы: оно может сложиться только автономно и только на основе духовной однородности и духовной близости людей.
a) Патриотическое самоопределение — именно само-определение. Надо пережить его самостоятельно и самобытно. Никто не может указать другому его родину (воспитатели, друзья, учителя, общественное мнение, государственная власть).
Каждый <обретает ее> по-своему; самозаконно; автономно, как и вся жизнь духа. В опыте подлинном, предметном, но личном. Внешнее предписание — ведет лишь к помехе или симуляции. Нельзя любить — по принуждению или указке. Любовь — возникает только сама в естественной и легкой предметной радости, побеждающей и умиляющей душу. Когда она — посланница небес — осенит душу, то душа как бы слышит могучий, светлый благовест из собственной глубины и становится живым органом любимого предмета; и не тяготится этим, как жертвою, а радуется своему счастью и богатству.
b) Это может состояться всегда только на основе однородности в путях и способах духовной жизни. Основа — духовная сопринадлежность.
Каждый из нас всю жизнь несет духовное бремя своего эмпирического существования: onus essendi — борьбы за существование, личной ограниченности, несчастий, страстей и невозможностей. Это бремя преодолевается только творчеством — первоначальным, создающим, оригинальным (origo — рождение) или вторичным, воспроизводящим, питающимся.
Творчество — трудящееся и страдающее создание предметных ценностей — только в себе и для себя, при чужой помощи или самостоятельно — и для других. Только творчество освобождает душу — т.е. внутренний порыв к духу, осуществление духовных состояний.
Личный страх, и страдание, и гибель — перевешиваются только тою любовью и тем радованием, которые посвящены божественному, не гибнущему содержанию. И вот — в этом духовном творчестве каждый народ имеет свои специфические особенности. Самые узлы его эмпирически-данного характера, обусловленного расою, национальностью, языком, климатом, укладом etc., распутываются и расплетаются у каждого народа по-своему, и по-своему же он превращает эти нити в духовную ткань.
В борьбе души с ее бременем существования — каждый индивидуум слагает свой особенный духовный путь; и этот путь выстраданной духовности роднит индивидуальную душу одинаковостью и близостью с другими душами единого народного лона.
Нити духовного подобия — связуют людей глубже и крепче всех других нитей. Все скрепляет здесь: самый способ личного одухотворения, самый ритм духовной жизни в созерцании и действии, самая степень жажды и удовлетворения, самый подъем отчаяния и славословия, самые затруднения и неудачи. Подобие связывает людей глубоким тяготением. А оно заставляет их дорожить совместною жизнью, устраивать ее, совершенствовать организацию.
Одинаковость духовной жизни — ведет к интенсивному общению и взаимодействию; а общение в свою очередь порождает и новые усилия, новые достижения, новое уподобление. Подобие родит единение; и обратно. И все покоится на общности духовного предмета. Нет более глубокого единения, как в одинаковом созерцании единого Бога. Именно в нем — корень истинного патриотизма.
8) Каждый духовный акт имеет свою структуру. Он слагается по-своему из мысли, чувства, воли, воображения и ощущения — в новые тончайшие творческие сочетания. Каждому духовному акту — открывается по-своему единый и объективный предмет — и в познании истины, и в сознании красоты, и в осуществлении добра, и в политическом единении.
И вот, каждый народ вынашивает и осуществляет духовные акты особой, национальной структуры и потому творит всю духовную культуру по-своему: по-своему — научно исследует и философствует, видит красоту и воспитывает эстетический вкус, тоскует, поет и молится, любит и умирает, творит добродетель и осуществляет низину порока.
Каждое достижение — новое звено в цепи единения, — единый, общий для всех очаг, от которого размножается, не убывая, огонь духовного горения. Система национальной духовной культуры — множество общих возжженных огней, у которых каждый может и должен воспламенить огонь своего личного духа. Это пламя, перекидываясь в новые очаги, сохраняет свою изначальную однородность — в ритме, силе, окраске, характере горения. Так возникает духовно-предметная сопринадлежность народов. Гений и его творчество — дают ей сосредоточенное выражение.
9) Творчество гения и он сам — обладают даром особенно приковывать к себе патриотическую любовь. Жизнь народного духа = сущность родины. Гений — ее зрелый выразитель: говорит от себя, но не за себя только, за весь народ; то, о чем — единый для всех, но неясный большинству предмет; то, чтó — есть истинное слово, раскрывающее и природу предмета и сущность народного духа; то, как — разрешает скованность и томление народного духа, ибо слово его несомо подлинным ритмом народной жизни.
Гений подъемлет бремя своего народа — его несчастий, его исканий, жизни — весь его onus essendi; и, подняв, побеждает; и победа его, — на путях непосредственного или опосредованного общения, — становится источником победы для всех, связанных с ним национально-духовным подобием. Ему дана та мощь, о которой томились и ради которой страдали целые поколения в прошлом; и от этой мощи изойдет помощь для целых поколений в будущем.
Творческое достижение гения указывает путь всем, ведущим полутворческую жизнь, освобождая их через восприятие, художественное отождествление и подражание. Гений — навсегда для своего народа живой источник духовного освобождения, радости и любви. Он — очаг, на котором прорвалось и вспыхнуло пламя народного духа; он — вождь, который открывает народу доступ к Богу — Прометей, дарящий огонь; Áтлас, несущий на плечах духовное небо своего народа. Его акт — есть акт народного самоопределения в духе; к творчеству его потомки стекаются, как к единому всеобщему алтарю национального богослужения.
Гений ставит свой народ перед Лицо Божие и выговаривает за него и от его имени символ его предметной веры, его предметного созерцания, знания, воления. Он открывает и утверждает этим национальное духовное единство, то великое духовное «мы», которое составляет самую сущность родины.
Гений есть тот творческий центр, который создает для народа духовную предметность его бытия. Он оправдывает жизнь своего народа перед Лицом Божиим и потому он есть истинный зиждитель родины.
10) Родина — есть духовное единство моего народа.
Она остается — несмотря на гибель субъектов и поколений. Она — единое для многих: для каждого «моя» — для всех «наша», и все правы — общая для всех.
От каждого нить к ней; нить остается и тогда, когда ее не культивируют, ею пренебрегают. Не во власти человека перестать быть силою, способною и призванною к духовной жизни; не во власти человека погасить свой национально-духовный облик и сделать себя объективно лишенным духа и родины.
Но найти родину и слиться — можно только так: жить духом; осуществить предметное самопознание себя в духе и своего народа в духе. Необходимо верно ощутить свою духовную жизнь и духовную жизнь своего народа. И затем реально утвердить себя в силах и средствах этой последней. Признать: что предметность и своеобразие моего личного духа связаны подобием, общением и общностью с духовною культурою моего народа, так, что ее творцы и ее создания суть мои вожди и мои достижения. Мой путь к духу — есть путь моей родины; ее восхождение к Богу — есть мое восхождение. Ибо я тождествен с нею и неотрывен от нее в обращении к Божеству. В этом религиозный корень патриотизма.
11) Отсюда — чудесное и плодотворное отождествление энергий. Духовная жизнь народа укрепляется всеми личными силами патриота; а патриот получает неиссякаемый источник творческой энергии во всенародном духовном подъеме. Это взаимное питание, возвращаясь, удесятеряет силу; оно дает человеку непоколебимую веру в его родину. Дух моего народа — есть безусловное благо и безусловная сила — я испытываю это непрестанно; и я отождествляю себя с этою живою силою добра. Я чувствую, что я несом ею; силен ее силою, прав ее правотою; побеждаю ее победами; я чувствую себя ее живым сосудом или, по Гегелю, живым óрганом моего отечества в его восхождении к духу и Богу.
Любовь к родине — соединяется с верою в нее, истинный патриот — несмотря ни на что — не может сомневаться в грядущем расцвете своей родины; что бы ни случилось с его народом, он знает живым опытом и победами прошлого, верою и ведением, и предметною очевидностью, что его народ не покинут Богом, что дни падения преходящи, а духовные достижения вечны, что тяжкий молот истории неизбежно выкует из его отечества булат могучий и победный.
Нельзя любить родину и не верить в нее. Ибо родина есть живая духовная сила, в которую нельзя не верить. Но верить в нее может лишь тот, кто живет ею, вместе с нею и ради нее, кто соединил с нею истоки своей творческой мысли и своего духовного самочувствия.
В минуту уныния и малодушия — оставьте все и уйдите в нашу духовную культуру: испытайте духовную радость и глубинное славословие Пушкина, его силу и ведение; испытайте религиозное искание Достоевского, его откровение о том, что глубже всякого хаоса и падения душа человека таит в себе силу Божьего присутствия; испытайте духовную чистоту Гоголя и моральный героизм Толстого; испытайте силу покаяния, выношенную русской Церковью; благоуханную религиозность русской песни и музыки*; титанизм Петра Великого и волю Суворова — и попробуйте поверить, что русский народ покинут Богом.
12) Истинный патриот знает душевное утомление, но не знает духовного уныния. Его любовь к родине — снимает с него бремя одиночества, на которое обречена душа человека самою формою своей земной жизни (эмпиристический атомизм душ или монадизм — душ, замкнутых телом отовсюду и лишенных непосредственной общности переживания).
Этот способ не исчезает, но наряду с ним возникает могучее, творческое единение людей в общем, сообща любимом и творимом предмете — национальной духовной культуре. В ней — мы все одно; в ней объективировано то лучшее, что есть в каждом из нас; ее созданиями заселяется и обогащается и творчески пробуждается индивидуальный дух каждого из нас. Она уводит на дальний план душевное одиночество и несчастие и передает первенство духовному единению и духовной радости.
13) Такова сущность родины. И она и ее создания важны и необходимы и драгоценны сами по себе; а потому универсальны; не только для меня, но и для меня; и для моего народа, но не только для него; всегда и для всех, живущих людей и имеющих жить. Но именно поэтому патриотизм не противоречит нисколько всемирному братству.
Истинный патриот любит дух своего народа, гордится им и видит в нем источник величия и славы именно потому, что он есть дух, т.е. прекрасен высшею прекрасностью, которая сияет всем людям и народам и заслуживает с их стороны такой же любви и гордости.
Каждое истинное духовное служение — в знании, в добродетели, в красоте, религии, праве — есть достояние общечеловеческое; оно способно объединить на себе взоры и мысли, и чувства, и сердца всех людей независимо от нации, эпохи и гражданской принадлежности. Истинное духовное служение выходит и уводит за эмпирические подразделения. Оно свидетельствует о высшем и глубочайшем сродстве людей, о подлинном единстве рода человеческого в духе; и это единство пребывает, несмотря на все подразделения, грани и войны. Оно свидетельствует о том, что самый патриотизм расцветает в глубоком лоне общечеловеческой духовности, ибо оно есть одна из тех вершин, с которой открывается братство всех людей перед Лицом Божиим.
14) Любить родину значит любить ее дух и через него все остальное. Не просто душу народа, т.е. его национальный характер; но именно: духовность его национального характера и национальный характер его духа. Вне этого — патриотизм превращается в инстинкт группового и национального самосохранения. Но кто умеет любить дух, тот знает его сверхнациональную, общечеловеческую сущность; поэтому он не умеет ненавидеть и презирать другие народы — ибо он видит их духовную силу и их духовные достижения. И потому он дорожит каждым народом, как уже реальным и возможным хранилищем духа. Он любит в них духовность их национального характера, хотя национальный характер их духа может быть ему чужд. И эта любовь к чужому духу — не мешает ему любить свою родину.
И вот, любить свою родину умеет только тот, кто не умеет ненавидеть и презирать другие народы; ибо только он знает, что такое дух, а без этого нельзя любить и свое отечество.
Истинный патриот любит в своем отечестве то, что должны любить и будут любить, когда узнают — и все другие народы; но за то и он любит у других народов то, что составляет истинный источник их величия и славы.
Истинный патриот не только не слеп к духовным достижениям других народов, но стремится постигнуть и усвоить их, ввести их в духовное творчество своей родины, чтобы обогатить ее жизнь, углубить ее путь и исцелить возможную неполноту ее достижений. Вот почему любовь к отечеству не растворяется и не исчезает в этом сверхнациональном радовании каждому, — и чужому, — духовному достижению.
Открытость личной души всем достижениям есть прямо путь к истинному патриотизму.
Только тот умеет любить свою родину, кто хоть раз испытал, что вселенная действительно может быть отечеством мудреца. Кто способен почувствовать, что Шекспир и Бетховен наши, общие, всемирные. Кто способен понять, почему русский крестьянин уверен, что Христос был русским.
И обратно: только тот может нелицемерно говорить о «братстве народов», кто сумел найти свою родину, усвоить ее дух и слить с нею свою судьбу. В устах же приблудшего интернационалиста эти слова будут всегда кощунством и предательством.
Понятно, что в своей родине патриот любит не только духовность ее национального характера, но и национальный характер ее духа. Он испытывает этот общий характер своего народа как свой собственный, а себя и свое творчество — восходящим к сверхнациональным достижениям именно на своеобразно-национальных путях своего народа.
Патриот чувствует, что жизнь его индивидуального духа сразу как бы растворена в духовной жизни его народа и в то же время собрана из нее и сосредоточена в живое индивидуальное единство; он бережет и укрепляет это чудесное единение и дорожит этим духовным «мы», ибо только участие в нем может ввести его индивидуальные достижения в ткань общечеловеческой жизни.
Патриотизм есть правая и верная любовь индивидуального «я» к тому народному «мы», которое возводит его к общечеловеческому «мы». Это есть реальное, духовное единение человека и народа в великом лоне общечеловеческого.
15) Это единение слагается всегда в форму правовой связи, обычно принимает вид государственного союза. И нормальное правосознание, выросшее на основе истинного патриотизма, — придает душе всю силу, необходимую для героической обороны своей родины, но не позволяет ей впасть в дикую, агрессивную жадность международного разбойника.
Для истинного патриота: весь род человеческий входит в правопорядок, в живую сеть субъектно-правовых ячеек; любовь к отечеству не ведет к отрицанию естественного права на существование и на духовный рост у других народов; право других не кончается там, где «интерес» моего народа; право моего народа не простирается до пределов его силы, но лишь до пределов его духовной необходимости.
Каждый народ имеет неотъемлемое естественное право вести национально-автономную жизнь, ибо автономия составляет самую сущность духа. И каждый народ в борьбе за свою национальную автономию — прав перед Лицом Божиим. Только борьба за духовную самобытность может обосновать необходимость войны; но и необходимая война испытывается нормальным патриотическим правосознанием как подлинное братоубийство.
Любовь к духу — ведет к его защите.
Любовь к родине — заставляет его принять на себя тяжелую вину братоубийства, по существу противную и совести и нормальному правосознанию. Но тогда враг не остается бесправным даже и в сражении, а патриот, руководимый правосознанием, получает в бою облик рыцаря.
Столкновение народов — надо расценивать не как спор корыстных посягательств, как думают нередко и «трезвые» обыватели и «мудрые» политики, но как столкновение естественных прав, требующих признания и нормативного регулирования. Естественное право есть всегда правое притязание духа на достойную жизнь; решать спор о нем силою — противоестественно; ибо дух опирается в споре не на оружие и не на насилие, но на свое достоинство и на правоту притязания.
Война служит для того, чтобы разуверить ослепленных в неистовстве людей в возможности решить этот спор посредством грубой силы. Спор о праве может и должен быть решен только на путях правовой организации и притом на основании естественной правоты: истинный патриотизм требует, чтобы каждый народ получил то, что ему необходимо для духовной автономии и духовного расцвета.
Любить свою родину не значит считать ее единственным средоточием духа, ибо дух живет во всех народах. Не видеть этого можно только в состоянии слепоты и невменяемости.
16) Только незрелое или больное сознание может культивировать патриотизм как слепое, вне-этическое исступление; такой вне-этический экстаз нужен только для того, чтобы развязать в человеке животное своекорыстие, а слепота — чтобы не видеть этого собственного унижения.
Нет, любовь к родине не компромисс и не малодушие; она не слепая, но зрячая; парение ее не только не чуждо добру, но само есть одно из высших нравственных достижений.
Любить родину и чувствовать тоску по ней — не стыдно; иметь ее — счастье; утратить связь с нею — горе. Человеку есть почему гордиться своим отечеством, и неспособный к этому обречен на безродность. В таком понимании родина и ее дело являются высшим критерием всех государственных и политических решений.
Только тот строй хорош, который при данных обстоятельствах может повести народ к духовному расцвету и, прежде всего, к организации на основах автономии и права. Только тот деятель хорош, который это понимает и самоотверженно этому служит.
Если для поддержания духовной культуры моей родины нужна твердая власть — то да будет твердая власть; если нужна диктатура и монархия — то да будет диктатура и монархия; если необходимо пересмотреть всю мою политическую программу — то пусть я пересмотрю ее; если всеобщее избирательное право — губит мою родину, то пусть оно падет. Здесь нет слишком больших жертв, здесь нет политических страхов и догматов.
17) Понятно, почему «левые партии» не способны к этому; у них уже нет родины — они отвергли ее принципиально и в этом отвержении воспитали свою волю и свое чувство; выбирая из революции и России, они всегда предпочитали революцию, ибо Россия для них термин не духовный, а географический и хозяйственный.
Русская революционная интеллигенция имеет фетиш — это снабжение русского простолюдина хозяйственными благами и выгодами; и это они выдают за социализм. Но они еще со времен нигилизма — стыдятся духа и безразличны к Богу; и потому они уже не имеют патриотизма.
А простой народ русский еще не имеет патриотизма; ибо духовная жизнь его неразвита и скудна, прилеплена к узкому и личному, материальному и хозяйственному интересу. Свет русской духовной культуры не светит ему; государственная принадлежность не говорит ничего его слабому взору и немощному правосознанию. Самоотверженный ратный подвиг мотивировался у него не автономною любовью к родине — а смутным чувством и чужим велением. Создалось перенапряжение при духовной слабости; революция отняла у него персонифицированного посредника родины — царя — и что же, Россия погибает?
18) Только близорукие и малодушные могут думать, что Россия погибает. Нет, не погибает и не погибнет. Тому порукою не «политика больного человека»*, а немнимое величие русского духа в его прошлых достижениях. Но русские люди получают жестокий исторический урок, заслуженный ими и взывающий к глубокому пересмотру и переустройству всей внутренней жизни. Урок не первый — и, наверное, не последний: вот уже четвертое столетие подряд история России начинается с громового удара и потрясения. И первый раз за все это время Россия обладает интеллигентными силами, способными отозваться на исторический призыв — критическим всесторонним пересмотром и обновлением.
На наших плечах лежит великое бремя: научно понять, духовно осмыслить и творчески преодолеть переживаемый Россиею кризис. И вслед за тем заставить простой народ внять этому голосу разума, подчиниться ему и выполнить его волю и его предначертание.
Таково патриотическое задание русской интеллигенции. Она должна с ним справиться, и она разрешит его, ибо Россия не погибает и не погибнет. Вопрос только в сроке и в размерах предстоящего страдания; но и эти оба условия зависят, прежде всего, от честности мысли и энергичности действующей воли.
И я глубоко верю, что мы, преподаватели русских университетов, будем и впредь служить нашей России на этих основах живого духовного патриотизма.
| 
