 4. Закрепощение образования и науки (2)
Надо заметить, что положение учителей в советской стране было не более завидным, чем учеников. И дело заключалось не только в задавленности идеологическим гнётом и постоянной обязанностью лгать во исполнение указаний «руководящей и направляющей», но и в условиях жизни. Обратимся вновь к воспоминаниям Т. Чугонова, относящимся к первым годам большевизма: «К учителям, которые до революции в большинстве случаев происходили из духовного сословия и зажиточных крестьян, - большевики относились с подозрением.
Местные начальники на каждом шагу ругали учителей «гнилой интеллигенцией». А Наркомпрос дал им такое новое официальное наименование, которое одним своим звучанием внушало презрение и насмешку: «шкрабы» (сокращение от полного названия: «школьные работники»). Причем, «шкрабами» называли и учителей и уборщиц, так как и те и другие, по мнению Наркомпроса, в одинаковой мере были «школьными работниками» советской власти.
Учителя получали в те годы заработную плату совершенно обесцененными советскими бумажными деньгами, «денежными знаками», или «дензнаками». Эти «дензнаки» (или «совзнаки», как называли их иронически) потеряли всякую ценность, на них ничего невозможно было купить.
Городские учителя в те годы получали голодный паек, наряду с другими служащими советских учреждений. А о сельских учителях правительство и партийно-советские учреждения просто «забыли», вернее, игнорировали их полностью.
По вопросу о пайке местные учителя обращались в уездный отдел народного образования. А там разводили руками: «Никаких инструкций ни от Наркомпроса, ни от Наркомпрода о снабжении «шкрабов» нет»...
(…)
Выпроважая от себя учителей, руководитель уездного отдела народного образования говорил им:
- Постарайтесь уладить вопрос как-нибудь сами, на месте... Учительницы возвращались в свои квартиры голодные и хмурые...
Молоденькую учительницу стали часто навещать местные начальники. Узнавши ее материальную нужду - в продуктах, в дровах, - начальники соблазняюще намекали:
- Оно, конечно, вся власть на местах. Всё от нас зависит: ежели мы захотим, то у вас будет всё: и паек и дрова. А если не захотим - помрете с голоду и холоду. Все будет: лишь бы вы нос не задирали... да нам навстречу во всем шли...
Но учительница «навстречу» начальникам идти не хотела... А, следовательно, мерзла и голодала.
Но этого мало. Ее стали «допекать». То явятся начальники на уроки: проконтролировать, как учительница занимается... То придут на квартиру и начнут донимать политическими вопросами: как они выражались, «хотели прощупать учительницу с точки политической»... Однажды учительница пропустила день школьных занятий из-за погоды: побывав выходной день в гостях у родных, она из-за проливного дождя не могла оттуда выехать вовремя. Пьяный сельский комиссар, узнав об этом, явился к учительнице, в присутствии учеников набросился на нее с грубой руганью и, размахивая револьвером, даже угрожал арестовать ее...
Тогда один пожилой зажиточный крестьянин сжалился над учительницей и предложил ей в своем доме квартиру и стол. Учительница с радостью перебралась к нему.
Но вот пришла очередная продразверстка. У ее хозяина, у которого она имела теплый угол и питание, отобрали все продукты, оставив ему только голодную норму. Крестьянин просил местное начальство: оставить норму продуктов также и на долю учительницы, которая никакого пайка не получает и питается у него. Но начальство, недовольное учительницей, ничего для нее не оставило, ссылаясь на то, что в инструкции о пайке для учителей ничего не говорится.
Притесняемая учительница вынуждена была покинуть гостеприимного хозяина и уехать из села, к своим родным, которые тоже бедствовали.
Два года не было в школе ни учителя, ни школьных занятий. Потом в село прислали новую учительницу.
Поздней ненастной осенью, вскоре после ее приезда, мне довелось встретиться с нею, в ее школьной квартире.
Изможденная старуха, в изношенном пальто, в лаптях, она сидела на скамейке в своей пустой и холодной школьной комнате, кашляла и горько жаловалась на свою судьбу. На столе горела коптилка.
- Уж тридцать лет работаю я в сельских школах нашего уезда. И вот доработалась... В первые годы своей службы я получала жалованье только 10 рублей в месяц. Одной мне хватало этого жалования на сносное житье. А потом постепенно жалованье учителям повысилось до 30 рублей в месяц. В это время мать моя овдовела и жила со мной, на моем иждивении. Мы вдвоем на мое жалование жили без нужды: жили в теплой и освещенной комнате, были сыты, обуты, одеты. И даже могли завести библиотечку: книги были нашей страстью. А теперь?..
Учительница посмотрела кругом - на пустую холодную комнату, на коптилку, на свои лапти - и поежилась от холода: и внешнего и внутреннего. Поплотнее закутались в шаль...
- Мерзну вот. И в школе и дома: сельский комиссар не доставляет дров ни школе, ни мне. Спасибо соседям: притащили по вязанке сучьев от своих костров. А то совсем замерзла бы... Раньше, до революции, никогда и ни в одной деревне этого не было, чтобы школьники занимались в нетопленной школе, а учительница оставалась бы без дров, без керосина, без ботинок, и даже без хлеба...
- И без хлеба? - переспросил я.
- Да, и без хлеба. Пошла на днях к сельскому комиссару и комбеду: паек просила. А они осклабились и заявили: «По инструкции, - говорят, - шкрабы для снабжения ни в какую категорию не попали: ни к сельской бедноте, ни к городским рабочим и служащим»... Спасибо соседкам-бабам: пока спасают. Хлеба у них у самих недостает, а картошки принесли...
И учительница показала на мешок картофеля, стоявший в углу комнаты.
- Вот варю картошку в мундирах и тем питаюсь. Но хлеба нет и соли не спрашивай. А местные начальники не только мучают свою учительницу голодом и холодом, но еще и издеваются. - «А за что мы должны, собственно говоря, кормить Вас? - заявил сельский комиссар. - Ежели стать на точку политическую, то Вы для нас только балласт мелкобуржузного класса, гнилая винтельгенция... На собраниях несознательная мужицкая масса ругает советскую власть на чем свет стоит, а Вы никакой агитации за советскую власть не ведете: все помалкиваете. А что касаемо подхода с другого боку, то что мы тут должны поставить в угол угла?... Вы старуха и никакого антиреса, в общем и целом, для нас не представляете»...
Вот так товарищи-комиссары и загнали старуху-учительницу «в угол угла»... Как из него выбраться?!. А жалованье наше? Вы сами знаете, что представляют собою «совзнаки»... На днях в уездном городе выдал нам «наробраз» (мы его «безобразом» называем) - запоздавшее жалованье за три месяца: несколько миллионов советских рублей. За все это трехмесячное многомиллионное жалованье смогла купить... одну коробку спичек... Вот так и приходится доживать жизнь: без хлеба и без соли, без дров и без керосина. Но зато в лаптях и холоде... За тридцать лет добросовестной работы дослужилась: стала «советской миллионершей!..
Учительница разволновалась и едва сдерживала слезы...»
В последующие года положение педагогов переменилось мало. «Рассказывали учителя о своих районных руководителях. Заведывание районным отделом народного образования за все 24 года советской власти до германо-советской войны никогда не было доверено беспартийному учителю. На этот пост всегда назначался только партиец, часто не из учителей и даже не имеющий среднего образования.
Такой же принцип осуществлялся и при назначении заведующих школами. Беспартийному учителю этот пост доверялся только в том случае, если среди учителей школы не было ни одного партийца или комсомольца. Во всех других случаях заведующим назначался коммунист, хотя бы он был юным комсомольцем, только что окончил педтехникум, а среди беспартийных учителей были педагоги квалифицированные и опытные.
Коммунистов, партийцев и комсомольцев вместе, среди учителей было не больше 25 процентов.
Как правило, квалификация беспартийных учителей гораздо выше, чем коммунистов. Ясно, что при этих обстоятельствах монопольное право коммунистов на руководство школами сильно обижает беспартийных учителей.
Учителями, обычно, не руководят, а командуют, грубо и бесцеремонно. Командуют не только заведующие школами и чиновники районо, но и все местные колхозные начальники: и парторганизатор, и секретарь комсомольской ячейки, и председатель сельсовета, и председатель колхоза. Каждый уполномоченный из района тоже считает себя вправе распоряжаться учителями.
- Уж очень много у нас начальников, - жалуются учителя на свою горькую долю. - Кто только нами не командует?! Каждый местный начальник желает свою «образованность показать», вмешивается в школьные дела, командует нами и поносит нас, как «гнилую интеллигенцию»...
Таким «руководством» - диктаторским командованием, грубой руганью и травлей, - некоторые учителя со слабыми нервами были доведены до самоубийства...
Труд и заслуги учителей в Советском Союзе оцениваются плохо. Зарплата их очень низкая.
Долгий ряд лет эту самую многочисленную категорию интеллигенции при наградах правительство вообще обходило, игнорировало.
Потом оно решило это упущение исправить и подготовить указ о награде орденами большой группы учителей. Но практически это мероприятие было проведено так, что в большинстве случаев награду получили не лучшие учителя.
Некоторые учителя имели широкую известность, как лучшие педагоги в государстве, но в списке награжденных их не было. Зато другие учителя, не имеющие никаких особенных педагогических талантов и учебных успехов, получили ордена. Некоторые педагоги были награждены не за работу, а только за обещания, которые они в торжественной обстановке дали вождю советского государства, что в их школе все ученики будут «отличниками», т.е. будут иметь только отличные и хорошие отметки. Другие директоры были награждены за то, что они записали в пионерскую организацию поголовно всех учеников своей школы, превратив таким образом ее в «пионерскую школу»...
В том районе, куда входит Болотное, орден был выдан тоже плохому учителю.
Районные партийно-комсомольские организации выдвинули перед правительством кандидатом на награду учителя-комсомольца из сельской школы. Районному начальству он был известен, как пропагандист и активный проводник политических кампаний в селе. Но он был плохим учителем: малограмотен, груб, учительскую работу не любил, преподавал плохо. Класс его занимался неохотно, имел слабые успехи.
И вот указом правительства этот учитель был награжден орденом, как лучший учитель в районе. Районные организации устроили в городе чествование орденоносца, учителя-комсомольца Торжественный праздник проходил почти в пустом зале: мало кто из беспартийных учителей на это собрание явился. Они считали для себя унизительным участвовать в чествовании такого «орденоносца». На торжественном заседании некому было сказать орденоносцу приветственного слова от учителей школы, которой он заведывал: там-то его знали лучше всего, и на праздник ни один из его коллег по школе не явился...
Ненормально не только руководство сельскими учителями. Условия жизни школьников тоже очень неблагополучны.
Школьники оборваны, нищи, голодны. (…)
Сельские учителя заметили на колхозных школьниках новую закономерность: «Голодное брюхо к ученью глухо»... Организм голодных детей слаб и быстро утомляется. В особенности скоро утомляется нервная система. Она у голодного ребенка повышенно возбудима. Внимание возбужденного школьника легко отвлекается всякими внешними посторонними факторами: в классе, в школе, на улице.
Кроме того, он постоянно отвлекается от уроков своим внутренним состоянием, обусловленным чувством голода. Внимание такого школьника все время отвлекается от урока ассоциациями голодного:
«Голодной куме - все хлеб на уме»... Оно постоянно занято специфическими мечтами и заботами, ибо голодный всегда находится, говоря словами чеховского персонажа, «... в рассуждении, чего бы покушать...» Поэтому колхозные школьники часто бывают невнимательны, рассеянны. Они, «присутствуя, отсутствуют»... И многое на уроке пропускают.
(…)
А дома заниматься подготовкой уроков школьникам некогда. Родители их целый день, от темна до темна, заняты на колхозной работе. Поэтому школьникам приходится очень много работать по дому. Они должны работать на огороде; топить печку и варить пищу; ухаживать за малышами; рвать траву для коровы; пасти на пустыре поросенка, теленка; разыскивать топливо и т. д.
Кроме того, сельское начальство часто привлекает школьников к колхозной работе, «мобилизует» их во внеурочное время: на прополку полей, колхозного огорода, на уборочные работы - полевые, луговые, огородные, на молотьбу; на ремонт дорог, в качестве посыльных и т. п.
Нередко школьников «мобилизуют» на колхозные работы и в урочное время: целыми классами или даже всю школу. Причем, начальство «забывает» записать школьникам трудодни или покормить голодных детей за их работу...
Из-за всех этих обстоятельств школьникам, по наблюдениям старых учителей, в колхозе учиться стало теперь гораздо труднее, чем в условиях доколхозной, более или менее нормальной, жизни - в дореволюционной или нэповской деревне.
А учителям тоже труднее стало работать в колхозной школе уже из-за одного того, что их ученики живут в голоде и нищете.
Общий результат труда учителей и школьников, учебная успеваемость, при таких условиях неминуемо снижается. Это огорчает учителей».
Незавиден был и жребий педагогов столичных. Наглядным примером тому служит история знаменитой Алфёровской гимназии, которой после революции было присвоено имя Льва Толстого. Супруги Алфёровы основали свою женскую гимназию в 1896 году. Гимназия сперва размещалась на Арбате, а затем переехала сюда, в Ростовский переулок в специально построенное трёхэтажное здание.
По подбору педагогов, организации обучения и составу учащихся гимназия заметно выделялась в Москве, считалась одной из лучших. Здесь обучались дочери состоятельных, родовитых и известных родителей. Среди прочих - сёстры Голицыны и Гагарины, дочери Шаляпина и Нестерова, Марина Цветаева… На здешних воспитанницах всегда лежал какой-то особенный отпечаток: их узнавали не только по синим беретам, но по манере держать себя. Алфёровскую гимназию сравнивали с не менее знаменитой мужской гимназией Флерова в Мерзляковском переулке. Мальчики-«флеровцы» были ориентированы на естественные науки, а девушки-«алфёровки» получали серьезное гуманитарное образование. Главными предметами были литература и история.
Литературу преподавал сам директор, Александр Данилович Алферов. Это был лёгкий, приветливый, симпатичный человек, преданный своему делу, понимающий и любящий детей. На школьных праздниках именно он задавал тон, водил хороводы вокруг ёлки на Новый год с младшими, ничуть не боясь «уронить авторитет». Его жена, Александра Самсоновна была женщиной более строгой и преподавала математику.
В целом, отношения между учениками и учителями были доброжелательными и доверительными. Юные гимназистки могли без стеснения задавать волнующие их вопросы о вере, об учении Толстого и многом другом, спорить о вопросах социальных и политических. Алфёровы, будучи людьми либеральных убеждений, придерживались мнения, что их подопечные должны учиться мыслить самостоятельно, быть внутренне свободными. Не внешние правила прививались в их заведении, но глубокая воспитанность, такт, самостояние и самодостаточность, как естественное состояние, не на уровне мысли, но на уровне внутреннего инстинкта. Гимназия недаром славилась своими учителями. Все свое время, все силы, всю энергию они отдавали детям, стремясь воспитать просто хороших людей.
Супругам Алфёровым, искренне приветствовавшим падение монархии, суждено было оказаться среди первых жертв ненасытного молоха под названием большевизм. Зимой 1918/19 года за ними пришли и увели под конвоем. А вскоре осиротевшие учителя и гимназистки прочли в газетах их фамилии в списке расстрелянных. Ни следствия, ни суда не было, позже выяснилось, что педагогов расстреляли по ошибке, перепутав с однофамильцами. Александра Самсоновна Алферова написала в тюрьме письмо-завещание: «Дорогие девочки! Участь моя решена. Последняя просьба к вам: учитесь без меня так же хорошо, как и при мне. Ваши знания нужны будут Родине, помните постоянно об этом. Желаю вам добра, честной и интересной жизни».
Ореол мученичества вокруг супругов Алфёровых с годами не тускнел в покинутой ими гимназии. Новые поколения учеников продолжали с благоговением хранить память об этих благороднейших людях. Их дух словно продолжал жить в родных стенах, оберегая прежнюю атмосферу, руководя служившими вместе с ними и пришедшими позже учителями.
Когда одного из них, крупнейшего русского педагога Василия Порфириевича Вахтерова, многолетнего председателя Российского союза учителей и автора нескольких хрестоматий и учебников, Луначарский пригласил работать в Наркомпрос, тот ответил, что не может сидеть за одним столом с теми, у кого «руки в крови».
Это высокое чувство собственного достоинства и долга отличало практически всех педагогов Алфёровской гимназии. Большей частью то были одинокие женщины, посвятившие всю жизнь просвещению юных душ. Таковы были три сестры Золотаревы - Маргарита, Лидия и Людмила Ивановны. Первая режиссировала школьные спектакли, вторая преподавала рисование, третья учила младшие классы. До революции сёстры имели свой детский сад, в котором обучали иностранным языкам, и откуда дети поступали в первый класс гимназии. Такой была Антонина Николаевна Пашкова, заместитель директора по воспитательной части, жившая в самой гимназии на втором этаже. Такими были Елена Егоровна Беккер, учительница географии, также жившая в гимназии, и Ольга Николаевна Маслова, преподавательница русского языка. Эта пожилая, очень некрасивая женщина с выдающейся нижней челюстью, носила старомодный шушун с раструбами на рукавах и старенькое пальто. К высокой причёске она прикалывала столь же старомодную шляпку с перьями. Довершало портрет чеховское пенсне. Жила Ольга Николаевна в Антипьевском переулке, откуда ежедневно приходила на службу пешком. По пути её неизменно окружали дети, которым она что-то рассказывала всю дорогу и, в итоге, входила в гимназию окружённая гурьбой ребят.
Историю в гимназии преподавал ученик Василия Осиповича Ключевского, профессор МГУ Сергей Владимирович Бахрушин, читавший курс лекций, начиная с образования Руси и до образования СССР. Он замечательно рассказывал про быт славян, сопровождая рассказ изображениями оружия и утвари, которые сам же мастерски рисовал на доске.
Также курсы лекций читали физик Млодзиевский, историк Сергеев, философы Шпет и Лосев…
Но всё кончилось, когда директора Дарского сменил коммунист Резник. «Крах произошел в 1929 году, - вспоминал князь Голицын. - Директор пожелал осмотреть все помещения. На первом этаже, кроме истопника, жила еще Елена Егоровна Беккер учительница географии, на втором этаже занимала целых три комнаты Антонина Николаевна Пашкова - учительница начальных классов.
Возможно, по доносу, а возможно, по хозяйственным соображениям Резник вошел в квартиру Антонины Николаевны и в третьей ее комнате увидел хорошую мебель, письменный стол, а над ним два больших портрета - фотографии покойных Александры Самсоновны и Александра Даниловича Алферовых. Вся обстановка сохранялась такою, какой она были при их жизни. Отсюда они ушли в тюрьму. Здесь ежегодно в день их казни, тайно, в течение десяти лет, собирались на чашку чая их немногие друзья-учителя. Резник помчался с доносом в райком.
Несколько учителей - Антонина Николаевна Пашкова, Елена Егоровна Беккер с сестрой, Ольга Николаевна Маслова, Юлия Федоровна Гертнер, еще кто-то были изгнаны, некоторые учителя переведены в другие школы. Три сестры Золотаревы уцелели, так как в своих анкетах называли себя мещанками. Всего тяжелее пришлось Ольге Николаевне. С юных лет была она учительницей, но в анкетах писала - дворянка, и теперь ее нигде не принимали. Два года она кое-как перебивалась частными уроками, а в 1931 году умерла. На ее похороны собралось больше сотни бывших алферовцев. Меня тогда в Москве не было».
Что ж, можно ли было ожидать иного, если сам вождь мирового пролетариата считал интеллигенцию «г…м нации»? Можно ли было ожидать иного, если подавляющее большинство большевистских руководителей были людьми малообразованными или необразованными вовсе, не имевшими за плечами ни научной, ни серьёзной профессиональной деятельности на каком-либо поприще, кроме революции?
Вспомним, что одним из первых деяний советской власти была высылка в 1922 году из страны целой плеяды русских учёных и мыслителей. «Надо поставить дело так, чтобы этих «военных шпионов» изловить и излавливать постоянно и систематически и высылать за границу», - писал о них Ленин Дзержинскому. Изловили и выслали на двух пассажирских судах, получивших собирательное имя «Философский пароход», 225 человек: университетских профессоров, литераторов, философов, экономистов, инженеров, врачей… Среди высланных были такие известные русские учёные и мыслители, как Н. А. Бердяев, C. Н. Булгаков, будущий изобретатель телевидения В. В. Зворыкин, И. А. Ильин, Л. П. Карсавин, А. А. Кизеветтер, Н. О. Лосский, С. Е. Трубецкой, С. Л. Франк…
При И.В. Сталине к учёным применялись уже куда менее гуманные методы…
Как и все прочие отрасли, наука в советском государстве была полностью подчинена господствующей идеологии и обязана была покорно следовать директивам партии, даже если оные, сочинённые малограмотными недоучками, противоречили законам природы. Все научные процессы оценивались государственными и партийными органами с точки зрения их соответствия марксизму-ленинизму и цели общественного построения социализма и коммунизма, запрещая целые научные направления, попавшие в категорию враждебных марксистской точке зрения, и репрессируя самих учёных. По свидетельству академика Дмитрия Лихачёва, «в науке насаждалось представление, что с самого начала исследования может быть правилен только один путь, одно истинное направление, одна научная школа и, разумеется, только один главный учёный, «вождь» своей науки». Подобная практика приводила к уничтожению настоящих учёных, выдающихся специалистов с мировыми именами и возвышению малообразованных, наглых и бессовестных карьеристов. Самый яркий пример тому – разгром генетики, сопряжённый с триумфом «лысенковщины» и страшной гибелью великого русского учёного Н.И. Вавилова.
В середине 1930-х годов никому неизвестный прежде невежественный агроном Т.Д. Лысенко, решивший сделать карьеру на изобретённом им лже-методе т.н. «яровизации», якобы повышающей урожайность, начал кампанию против генетики, которая была поддержана Сталиным. В 1938 году Лысенко стал президентом ВАСХНИЛ вместо крупнейшего генетика Н.И. Вавилова, пониженного в должности до его заместителя. Классическую генетику стали публично именовать «фашистской наукой», началось политическое преследование учёных-генетиков.
«Ленинизм - мощная основа революционной науки», - таково было кредо «лысенковщины». Чтобы оценить уровень мышления сторонников и последователей агронома-»новатора», достаточно привести несколько цитат:
«Учение диалектического материализма о взаимозависимости и взаимообусловленности, о непрерывном движении и изменении в природе, где всегда что-то возникает и развивается, что-то отживает и разрушается, вооружило идейно Мичурина и Лысенко и дало им возможность выйти победителями из борьбы с метафизиками и идеалистами, с последователями Вейсмана, Менделя и Моргана»; «Лица, отстаивающие принципы формальной генетики, не в силах понять гениального указания Ленина о том, что «познание человека не есть… прямая линия, а кривая линия, бесконечно приближающаяся к ряду кругов, к спирали. Любой отрывок, обломок, кусочек в этой кривой линии может быть превращен (односторонне превращен) в самостоятельную, целую, прямую линию, которая (если за деревьями не видеть леса) ведет тогда в болото, в поповщину…»« (Академик АМН СССР О. Б.Лепешинская)
«Набор генов в хромосомах, по утверждению вейсманистов-морганистов, определяет все особенности организма, его внешний вид, поведение, характер и т. д. Гены существуют от начала жизни, они неизменяемы и непознаваемы, а могут со временем только утрачиваться. Морганисты пророчествуют, что неизбежна близкая гибель живого вследствие растрачивания «генного богатства», или генофонда. По их мнению, все свойства любого организма, в том числе и человека, роковым образом, фатально, предопределены теми генами, которые он получает от своих родителей при слиянии яйца с живчиком, то есть в момент оплодотворения. Для того чтобы воспрепятствовать распространению вредных генов, надо регулировать браки, лишая людей с «неполноценной» наследственностью возможности иметь потомство. Потерпев полный провал в сельскохозяйственной практике, в выведении новых пород животных и новых сортов растений, вейсманисты-морганисты с благословения своих боссов усиленно занимаются человеководством, выполняя самую грязную, реакционную роль. Они подводят теоретическую «основу» под расистские измышления империалистов, стремятся оправдать политику истребления народов, колониального гнета, невероятной эксплуатации трудящихся. Вейсманисты-морганисты обосновывают разделение людей на расу господ и расу рабов. Первые сконцентрировали в себе полноценные гены, вторые - второсортные и самой природой навеки обречены быть на положении эксплуатируемых. Морганисты высказывают сожаление, что их «наука» не была известна раньше, тогда можно было бы своевременно вывести породу людей, лишенных столь тягостных для эксплуататоров свойств, как стремление к свободе, человеческому существованию, социализму». (Член-корреспондент АМН СССР П. В. Макаров)
«Ты кто?». - «Я академик Вавилов». - «Говно ты, а не академик». Так начинались допросы академика Вавилова в кабинете следователя Хвата… В 1941-м Николаю Ивановичу было 54. Не очень молодой и не очень крепкий человек, навсегда подорвавший здоровье еще в экспедициях, где неоднократно чудом выживал после перенесенного тифа и малярии. 11 месяцев суда, зверских допросов, чудовищные условия тюремного содержания, отсутствие элементарной медицинской помощи, бесконечное моральное унижение. Его избивали, ему сутками не давали спать, он ничего не знал о судьбе своих близких, в том числе о сыновьях от первого и второго брака (старший впоследствии будет убит агентом НКВД, сымитировавшим несчастный случай во время экспедиции альпинистов). Привлеченный много позже к уголовной ответственности сотрудник НКВД Хват на суде признался, каким бесконечным конвейнерным допросам подвергался Н.И. Вавилов: «многочасовая стойка по четверо, пятеро суток, ноги распухали так, что приходилось разрезать штанины брюк». Согласно документам, было проведено более 230 допросов, которые продолжались примерно 900 часов.
В 1985 году в московском Политехническом музее состоялась премьера весьма смелого по тем временам документального фильма «Звезда Вавилова». На показе присутствовала научная общественность. После просмотра на сцене к микрофону стали подходить ученые, которые говорили о трагической судьбе академика. После всех на сцену внезапно поднялся советский генетик Владимир Эфроимсон, наряду со многими коллегами также репрессированный по делу Вавилова, но в отличие от них уцелевший. Он подбежал к микрофону и прокричал:
- Я не обвиняю ни авторов фильма, ни тех, кто говорил сейчас передо мной! Но этот фильм - неправда! Вернее, еще хуже! Это полуправда! В фильме не сказано самого главного! Не сказано, что Вавилов - не трагический случай в нашей истории! Вавилов - одна из многих десятков миллионов жертв самой подлой, самой бессовестной, самой жестокой системы! Системы, которая уничтожила, по самым мягким подсчетам, 50, а скорее, 70 миллионов ни в чем не повинных людей! И система эта - сталинизм! Система эта - социализм! Социализм, который безраздельно властвовал в нашей стране и который по сей день не обвинен в своих преступлениях. Я не обвиняю авторов фильма в том, что они не смогли сказать правду о гибели Вавилова. Они скромно сказали - «погиб в Саратовской тюрьме»... Он не погиб - он сдох!!! Сдох, как собака! Сдох от пеллагры! Это такая болезнь, которая вызывается абсолютным, запредельным истощением. Именно от этой болезни издыхают бездомные собаки. Наверное, многие видели таких собак зимой на канализационных люках. Так вот: великий ученый, гений мирового ранга, гордость отечественной науки академик Николай Иванович Вавилов сдох, как собака, в Саратовской тюрьме! И надо, чтобы все, кто собрался здесь, знали и помнили это!
Следователь-садист Александр Григорьевич Хват в 1954 году вышел на пенсию в чине полковника госбезопасности. Скончался предположительно после 1990 года в Москве, где жил на Первой Тверской-Ямской в так называемом «доме НКВД».
Главный враг Вавилова Трофим Денисович Лысенко, разгромивший настоящую науку-генетику, возглавлял в течение многих лет Институт генетики, стал лауреатом трёх Сталинских премий. Ближайший его сотрудник Исай Израилевич Презент, юрист по образованию, стал доктором биологии.
После реабилитации Президиум Академии наук СССР восстановил Вавилова в списках академиков, но могилы его так и не нашли…
ВНИМАНИЮ ЧИТАТЕЛЕЙ
Интернет-конференция "Стратегия Белой России" |
